Текст книги "Царское дело"

Ададуров помолчал, после сказал:

– Какой ты злой, Трофим! Каким я тебя видел в первый раз, таким ты и сейчас остался. Знаешь, почему я тебя так крепко запомнил? Потому что злей тебя я никого в жизни не видел!

– А ты добрый, Федя! – сказал, улыбаясь, дядя Трофим. – И за эту доброту наш добрый царь-государь тебя к себе приблизил. Он добрых, ох, как любил! Бывало, как куда приедет, так сразу…

– Ладно, ладно, – перебил его Ададуров и даже махнул рукой. – Государя еще даже в гроб не положили, а ты уже знай молоть. Грех это, Трофим. Все мы божьи твари, и у каждого свой крест.

И он перекрестился. А дядя Трофим не стал креститься и сказал:

– Так, говоришь, что еще в гроб не положили? Он, что ли, еще у себя?

Ададуров согласно кивнул.

– И ты его там видел?

Ададуров еще раз кивнул.

– И как он?

– Что «как»? – не понял Ададуров.

– Ну-у…

– А! – сердито сказал Ададуров. – Нет, ничего такого я не видел. А вот старые люди говорят, что, когда его мать померла, тогда ее всю разнесло и кожа струпьями покрылась. Потому что такой яд!

– Яды бывают разные, – сказал дядя Трофим.

– Я это знаю, – сказал Ададуров.

– А лопарь яды варил?

– Зачем ему яды?! – сказал с усмешкой Ададуров. – Если ему нужно было сжить кого со свету, он и без ядов сживал. Вот так сядет на снег, возьмет нож, нарисует кого надо, после ножом его ткнет – и снег сразу красный. Он мне это показывал.

Маркел перекрестился. Дядя Трофим спросил:

– А на кого гадали?

– На злого человека одного, – уклончиво ответил Ададуров.

– Так, может, он и на царя так погадал?

– Зачем?! Царь ему много добра сулил.

– Чего он тогда его не вылечил?

Ададуров вздохнул и сказал:

– Кто его знает! Чужая душа потемки, а колдовская тем более.

– Так… – начал было дядя Трофим, но тут же сбился, а после все же сказал: – Так ты думаешь, царя убили?

– А ты что думаешь? – спросил Ададуров.

Дядя Трофим молчал.

– Э! – насмешливо воскликнул Ададуров. – Если бы царь помер сам по себе, ты ко мне не приходил бы. А если ты пришел, то, значит, ищешь злодея. Только зачем мне его было убивать? Кто я был до царя? Никто! Голь перекатная! А теперь я ближний дворянин, царицын терем охраняю. И, может, дальше вверх пошел бы, если б царь не помер. А теперь что со мной будет, кто скажет?! Лопарь мог бы сказать, да его кто-то убил.

– А кто убил? – тут же спросил дядя Трофим.

– Злой человек, – уклончиво ответил Ададуров.

– А ты на кого думаешь?

– А мне думать не положено. Мне положено стоять на рундуке и никого на царицыну половину не пускать.

– А лезут?

– Лезут иногда. По дури! И не к царице, конечно.

– Ну, и слава тебе, Господи, – сказал дядя Трофим и перекрестился. – Овдовела наша государыня. Теперь небось слезами умывается. – И вдруг сказал: – Когда лопаря убили, я под ним нож нашел. Нож можно опознать.

– А можно и подбросить, – сказал Ададуров.

– Можно, – кивнул дядя Трофим. И вдруг быстрым голосом спросил: – А Шкандыбин у тебя бывает?

– Его нож? – спросил Ададуров.

– Может, и его, – сказал дядя Трофим.

– Нет, – сказал Ададуров. – Шкандыбин ко мне не ходил. И ничего про лопаря не выспрашивал. Если тебе это интересно.

– А кто выспрашивал?

Ададуров усмехнулся и сказал:

– Да вроде бы никто.

– Злой ты человек, Федюня! – сказал дядя Трофим. – Царь-государь столько для тебя добра сделал, из грязи тебя вытащил, отмыл, накормил, на ум поставил, а ты его убивца знаешь и молчишь. Нехорошо! Грех это!

Ададуров покраснел, после даже пошел пятнами… И не удержался и сказал:

– А вот и нет! Кто это? – и указал на Маркела.

Дядя Трофим твердо ответил:

– Это мой подьячий. Если меня убьют, он это дело вместо меня примет.

Ададуров посмотрел на Маркела. Маркел перекрестился.

– Ну! – громко сказал Ададуров. – Ну, Господи, спаси и сохрани!

После полез за пазуху, достал оттуда платочек, поднес его к свету (к лучине) и тихо сказал:

– Это государевы. Сегодня взял. Уже с ложа.

– Что это? – спросил дядя Трофим.

– Это его волос. А это ноготь, с мизинца, – чуть слышно сказал Ададуров. – Это когда он уже преставился.

– О! – только и сказал дядя Трофим. После прибавил: – Дай!

Ададуров дал. Дядя Трофим завязал платок и сунул его себе за пазуху.

– Знаешь, что с этим делать? – спросил Ададуров.

– Как не знаю!.. – сказал дядя Трофим. – Я это порой делаю. Прости, Господи! – и меленько перекрестился. А после, помолчав, прибавил: – Я же, когда туда вбежал, тоже хотел это срезать. И я уже к нему кинулся, встал на карачки и только руку протянул… Как Бельский уже шипит: «Уберите его!» И убрали. А ты после пришел и взял. Низкий тебе поклон за это!

Тут дядя Трофим и вправду ему поклонился.

– Да уже ладно тебе! – смущенно сказал Ададуров. – Я не христианин, что ли?

– Ну, мало ли, – уже опять сердито продолжал дядя Трофим. – Поэтому я тебе сразу прямо вот что говорю: если надумаешь на нас сказать, я ведь тоже не буду молчать! И я укажу, кто ногти государю резал и кто ему бороду драл, когда его уже отпели!

– Тьфу на тебя! – воскликнул Ададуров. – Злой ты какой!..

– Тут с вами будешь злым. А за это еще раз поклон. – И дядя Трофим похлопал себя по груди по тому месту, куда спрятал платок. Встал и сказал: – Ну, мы пошли. У нас служба. А скоро рассвет!

И он, а за ним Маркел развернулись и пошли к двери. И вышли оттуда вон.

12

Теперь им уже никто не заступал дороги, и дядя Трофим с Маркелом быстро спустились с верхнего рундука на нижний, а дальше через двойные сени вышли на Задний двор, опять рядом с Куретными воротами. Небо было еще темное, но луны уже не было видно. Дядя Трофим с Маркелом подошли к воротам. Там их даже без «Смоленска» сразу пропустили.

Выйдя из ворот, они остановились. Дядя Трофим опять ощупал на груди то место, под которым был спрятан ададуровский платок, и посмотрел в сторону, на едва различимые в темноте Ризположенские ворота Кремля. До них было полсотни шагов, не больше.

– Федя нам славно пособил, – сказал дядя Трофим. – Вот только запутал все. Что мне теперь Васька Шкандыбин? Васька только лопаря зарезал, велико ли это дело?! А вот кто…

И он опять прижал руку к груди и улыбнулся.

– Что ты будешь с этим делать? – спросил Маркел.

– А ты не знаешь?

– Ну-у… – протянул Маркел.

– Вот ты и нукай! – поддразнил его дядя Трофим. – А я буду дело делать.

– Не христианское оно, – сказал Маркел.

– А то, что они делали, по-христиански?

– За то им воздастся.

– Га! – громко сказал дядя Трофим. – Может, и воздастся когда-нибудь. И в другом месте! А я хочу так, чтобы им воздалось здесь, и побыстрей! Чтобы я на это посмотреть успел. Да и я, – тут же прибавил он, – тебя в это не путаю. Христос с тобой! Я сам все что надо сделаю. А ты пока пойдешь ко мне и будешь там сидеть, так надо. Потому что вдруг со мной что случится или я даже просто задержусь, а князь Семен придет туда и спросит, как мои дела, и кто ему тогда ответит? Таракан запечный? А так ты чин по чину скажешь, что я пошел в одно место и скоро вернусь, место очень важное, но не у нас в Кремле, а за стеной.

– Так ворота же еще закрыты, – сразу же сказал Маркел. – Никого еще не выпускают.

– А я в ворота не пойду, – сказал дядя Трофим. – Зачем мне ворота? Да и ждать, когда они откроются, так это неизвестно когда будет. Ты хоть знаешь, когда их вчера вечером закрыли? Еще за два часа до темного! Когда захотели, тогда и закрыли! Так и сегодня откроют, когда захотят. А может, совсем не откроют…

– Как это? – спросил Маркел.

– А вот так! – сказал дядя Трофим. – Государь преставился, и на посаде, говорят, сразу крамола завелась. Хотят Кремль зажечь! Ну, или так нам говорят, что они там так задумали. Говорят, чтобы нас застращать. И вот уже все наши ну орать: закрывайте, закрывайте ворота! Вот их и закрыли. И стрельцов ко всем воротам поставили, и в башни их насовали и к пушкам. А кто все это велел? Богдашка Бельский! Простой царев оружничий. Вот какую власть себе забрал, и вся Дума молчит! А еще вчера они все говорили: фу, Богдашка! А теперь им всем Богдашка: фу! Так что…

Но тут дядя Трофим спохватился, замолчал, посмотрел по сторонам, усмехнулся и сказал уже с усмешкой:

– Ты меня, дурня, не слушай. Да ты ничего и не слышал. Спросят, где я, скажешь, у Марьи. А сам никуда не выходи. Лучше ляг да вздремни, оно будет полезней. А если нужно будет что-то срочное, то зови Фильку, он все, что ты ему прикажешь, сделает, я ему вперед плачу. А сам, еще раз говорю, никуда не суйся! Ну да чего это я заболтался? Пошли!

Они перешли через дорогу, дядя Трофим постучал в калитку князя Семена ворот. Почти сразу открылось окошко. Дядя Трофим грозно спросил:

– Чего уставился?!

Сторож открыл им калитку. Дядя Трофим входить в нее не стал, а только спросил, не спрашивал ли кто его. Сторож ответил, что никто. Тогда дядя Трофим, повернувшись к Маркелу, сказал:

– Иди! И делай все, что я тебе велел.

Маркел вошел в ворота. Они за ним сразу закрылись.

13

Во дворе у князя было еще совсем пусто. Снег громко хрустел под ногами. Маркел зашел за поварню и начал подниматься по ступенькам. Помост был чисто подметен. Работящая у дяди Трофима соседка, подумал Маркел. Да и сама она из себя очень гладкая, видная, тут же подумал он.

Но почти сразу подумалось, что не ко времени про это вспоминается. Прости, Господи, все под тобою ходим, уже смиренно подумал Маркел, перекрестился, открыл дверь, переступил через порог…

И на него накинулись! Били очень крепко, но через полушубок получалось мягко. Маркел упал на пол, свернулся калачиком, прикрылся локтями. А эти продолжали бить. Теперь они били уже ногами. Но били не насмерть, заметил Маркел, значит, сейчас уймутся.

Так оно и случилось. Кто-то велел, что хватит, и бить перестали. Но Маркел лежал не шевелясь.

– Вставай, скотина! – громко сказал тот же голос, который говорил, что хватит.

Маркел поднялся на карачки, поискал в темноте шапку и надел ее.

– Вставай!

Маркел встал и осмотрелся. В горнице было темно, только теплились лампадки. Маркел никого не рассмотрел, он только слышал, что дышат с разных сторон.

– Да что вы, православные, – примирительно сказал Маркел, – белены объелись? Чего, как псы, кидаетесь?

– Попридержи язык! – ответил опять тот же голос. – Будут тебе еще и псы. Вот ты тогда поскалишься!

Маркел неслышно усмехнулся. Глаза его уже привыкли к темноте, и он видел перед собой большое белое пятно, а по бокам еще пятна. Ага, подумал он, вот это кто: стрельцы из дворцовой сотни, белохребетники! И поэтому сказал:

– А где ваш Степан Варфоломеевич? Чего он сам не пришел?

– Некогда ему с тобой возиться, – ответил все тот же голос.

А Маркел подумал: значит, угадал, значит, это и в самом деле белохребетники. Но дальше он подумать не успел, потому что этот старший из стрельцов уже спросил:

– А где Трофим?

– Какой Трофим? – переспросил Маркел.

– Илья! – громко сказал старший стрелец.

Илья (так надо понимать) ударил – и Маркел упал. На него сразу насели и начали бить остальные. Но по лицу почти не били, а больше по бокам. Значит, не хотят убить, опять подумал Маркел, значит, я им живой нужен и видный, чтобы было, что кому показывать.

– Стой! – велел старший стрелец.

Маркела перестали бить. Старший опять спросил:

– Где Трофим?

– По делам пошел, – ответил Маркел, отхаркиваясь кровью.

– По каким делам?

– А то он мне будет объяснять! Сказал: «Иди домой!» – и я пошел.

– Илья!

Илья ударил в бок. У Маркела брызнуло огнем в глазах, и он упал лицом в пол. Его начали трясти за волосы. Он понемногу очнулся.

– Куда пошел Трофим? – спросил старший стрелец.

– К одной бабе, – ответил Маркел, задыхаясь.

– К какой?

– Я ее не видел, – ответил Маркел. И вдруг закричал: – Побойтесь Христа, православные! Я здесь в первый раз! Я никого не знаю! Мало ли у вас здесь баб…

– Илья!

Илья еще раз ударил. Маркел упал и умер. Но полежал и очнулся.

– Как эту бабу звать? – спросил старший стрелец.

– Марья, – ответил Маркел. – А какая Марья, я не знаю. Только убери Илью!

– Илья!

Илья ударил несильно, но хитро, Маркел не умер, а его всего скривило, и ему стало нечем дышать. И еще глаза из орбит вылезли. И язык уперся в пол, а пол был грязный. Эх, почему-то подумал Маркел, надо было соседку позвать, она бы пол вымыла, поскоблила даже, давно его пора скоблить…

И тут он опять умер.

Когда же Маркел опять очнулся, то он уже лежал на спине, в горнице горел огонь, было светло, и над Маркелом сидели стрельцы.

– Вот что, холоп, – сказал старший из них, – молись Богу за Филиппа.

– А кто такой Филипп? – спросил Маркел.

– Филипп – это я, – сказал старший стрелец. – Надо бы тебя совсем убить, до смерти, но я пожалел. Да и еще Ефрем за тебе просил, уже не знаю, за что. А за Трофима Ефрем не просил! Так ему и передай, когда вернется. И чтобы к лопарю больше не лез, скажи. Если убили лопаря, значит, так было надо. И если Гриша удавился, значит, он тоже так хотел. Запомнил?

Маркел кивнул. Филипп усмехнулся и добавил:

– Лопарь – колдун. На царя наколдовал, и царь преставился. И лопаря за это зарезали. И что, это все, что ему за это причитается? Да я бы его еще на мелкие клочья разорвал, и сжег бы, и пепел по ветру развеял, а душу его черную, поганую в дерьме утопил бы! А его только ножиком пырнули. Значит, пожалели, как тебя.

Маркел молчал. Филипп улыбнулся и спросил:

– Когда вы от Гриши вышли, то куда дальше пошли?

– К девкам.

– К каким девкам?

Маркел улыбнулся и начал облизывать губы.

– Илья! – громко велел Филипп.

Илья кинулся к Маркелу. Маркел быстро-быстро зачастил:

– Я не знаю, как это место называется! Это в царевом дворце, идти нижним этажом, после сойти в подвал, за рундуком, возле поварни, там не было стрельцов, там просто сторожа…

– А девки как? – спросил Филипп.

– Девки как девки, – ответил Маркел.

– И он сейчас опять туда?

Маркел кивнул.

– А ты чего?

– А он мне велел здесь сидеть и ждать, а то вдруг кто станет его спрашивать, тогда сказать, что он у Марьи.

– Илья, – приказал Филипп врастяжку.

Илья склонился над Маркелом и начал выворачивать ему руку. Маркел крепился, как мог. Илья аж вспотел.

– Клим! – вдруг сказал он.

Один из стрельцов ударил Маркела под ребро. Маркел охнул и расслабился – и Илья завернул ему руку! Маркел тихо завыл от боли.

– К кому? – спросил Филипп.

– К Марье, – ответил Маркел.

– К кому?

– К ней. К Марье.

– К кому?!

– К ней…

А дальше уже не было дыхания, Маркел молчал.

– Отпусти, – велел Филипп.

Илья отпустил руку. Рука не двигалась. Илья уложил ее туда, где ей должно было лежать. Маркел тяжело дышал.

– Я ухожу, – сказал Филипп, – и ты пока живи. Но если я узнаю, что ты мне сбрехал, то я опять к тебе приду. И к Трофиму тоже. Так и скажи Трофиму: пусть ждет Филиппа. А князю Семену ничего не говори, а то он начнет за вас заступаться и только беды себе наделает.

Тут Филипп встал с колен, поправил шапку, посмотрел на лежащего на полу Маркела… И вдруг спросил:

– Или ты, может, одумался? Может, чего вспомнил? Говори, пока не поздно.

Маркел молчал.

– Ну, как знаешь! – недобрым голосом предупредил Филипп. – Ты сам себе это выбрал. – И велел своим: – Пошли!

Они все вышли из горницы, за ними ляпнула дверь. Потом их шаги простучали по лестнице, проскрипели по двору и стихли. Маркел перевернулся на бок и сел, прислонившись спиной к лавке. Правая рука была как неживая. Как же я теперь нож возьму, в сердцах подумал Маркел, а если и возьму, то разве в кого пырну? Да только если в спящего, а это великий грех. Подумав так, Маркел повернул голову к иконам и прочитал про себя Отче наш. Лампадка возле Спаса дрогнула. Тогда Маркел еще раз прочитал, но теперь уже вслух. Руке стало легче, он ее немного поднял и даже кое-как перекрестился. Вот так, подумал он и улыбнулся, Господь помог, еще раза три прочту, и рука совсем поправится, и можно будет и за…

Тьфу, тут же подумал он, при чем здесь нож? И сразу еще: а где дядя Трофим? А кто Гришу удавил? А зачем дяде Трофиму царский волос с царским ногтем? Да если про это узнают и возьмут с поличным, то тут будет уже не дыба и не кол, а сожгут, к едрене матери, и пепел по ветру развеют, и душу… как это Филипп говорил, в чем утопят? Подумав так, Маркел недобро усмехнулся.

И тут раздался стук во входную дверь. Стучали условным стуком, дядя Трофим так стучал, когда они шли в царский дворец… И это значит, он опять стучит! Значит, уже вернулся! Маркел радостно сказал:

– Входи!

Раскрылась дверь, и в горницу вошла дяди Трофимова соседка! Она была одета по-домашнему, без шубы. Вид у нее был очень строгий. А, вот оно что, сразу же подумал Маркел, тоже стал серьезным и сказал:

– Что, опять громко орали?

– Громко не громко, – сказала соседка, – а Нюську крепко напугали. Прямо дрожит вся.

– Винюсь, – сказал Маркел.

Соседка кивнула головой, еще немного помолчала, осмотрелась и сказала:

– А где Трофим Порфирьевич?

Маркел посмотрел на нее и вдруг почему-то подумал, что она имеет право про такое спрашивать. Может, у нее с дядей Трофимом… Мало ли! И Маркел сказал сердито:

– Ушел дядя Трофим. По делу.

– Какой он тебе дядя? – сказала соседка.

– Какой, какой! – еще сердитей ответил Маркел. – Какой надо, вот какой!

– Куда он пошел, знаешь? – спросила соседка.

– Знаю, – ответил Маркел.

– А этим сказал?

– А ты что, не слышала?!

Соседка усмехнулась и сказала:

– Слышала. Но еще раз спросить не грех.

Маркел молчал. Все у него болело, было гадко. Маркел приложил руку к щеке, прощупал зубы. После провел рукой под носом, там было много крови, но уже запекшейся.

– Дурень! – сказала соседка. – Ты что, кочерги не видел? Я кочергу возле двери поставила.

– Что кочерга? – спросил Маркел.

– А Трофим тебе про кочергу не говорил?

Маркел мотнул головой. Соседка сказала:

– И он тоже дурень. Надо же было сказать, что если у Параски кочерга, то берегись.

– А тебя Параской звать? – спросил Маркел.

– Можно и так, – ответила соседка. – Но не всем.

И усмехнулась. Маркелу сразу стало жарко! А она еще сильнее усмехнулась и продолжила:

– Но не про это сейчас разговор, а я еще раз говорю: у меня с твоим дядей Трофимом был уговор, что, если к нему кто залез, я выставляю кочергу. И он ее тогда берет. А ты, дурень, прошел мимо!

Маркела взяла злость, и он сказал:

– Дурень, дурень! Кочерга! Раньше надо было про нее рассказывать, а не сейчас!

– А ты не ори на меня! – тут же сказала Параска. – Орал бы на него! Это его промашка!

– А он откуда знал? – тоже громко ответил Маркел. – Он на воротах спрашивал, ему сказали, что все тихо. И он сказал: иди, и я скоро тоже подойду. Развернулся и ушел. А я пришел сюда, и мне вот что было! Через твою кочергу.

Параска при таких словах вся сразу очень сильно покраснела, уперла руки в боки, сверкнула глазами… Но так ничего и не сказав, развернулась и ушла. За ней дверь тоже очень громко ляпнула. Маркел крепко сжал губы и подумал: ух, какие в Москве люди злые! И так и остался сидеть, привалившись спиной к лавке. Потому что сил подняться у него все еще не было. Эх, с грустью подумал Маркел, лучше был он сюда не ездил, а сидел бы у себя в Рославле. Даже не столько сидел, сколько полеживал, потому что ну какие там дела? Одно безделье. И он, бывало, по неделе на службу не хаживал, а если вдруг его туда и призывали, то ради чего? То кто-то кому-то глаз подобьет, то у кого-то поросенка украдут, то еще какая-нибудь мелочь. А тут сразу царя отравили! А что?! Ведь именно так дядя Трофим думает, иначе зачем ему стали бы нужны царев волос с царевым же ногтем? А так он их сейчас взял и пошел, понятное дело, что к ворожее какой-нибудь и там у нее теперь спросит, отчего умер тот, чей это волос. Ворожея выложит волос на стол, на блюдечко, и начнет над ним, нашептывать, глаза закрывать, огонь воскуривать, а дядя Трофим жадно спрашивать… И тут вдруг стук в дверь! Она сразу с петель! Врываются стрельцы, хватают ворожею, и дядю Трофима, и волос и тащат их в Земский приказ! Или куда еще? И там на дыбу! Но дядя Трофим молчит! А ворожея, не стерпев, начинает орать: я ничего не знаю, это он меня заставил, это он принес мне этот чертов волос! Как это, спрашивают, чертов?! Ты какие ковы на царя возводишь?! Как, она кричит…

Ну, и так далее. То есть далее Маркелу думать не хотелось, и он подумал, что и в самом деле лучше бы он оставался в Рославле и служил в губной избе. А еще у них есть деревушка, три двора и сколько-то четей земли. Может, немного, но на самое необходимое хватает. И уже невесту присмотрели, все говорят, что клад, а не девица. Да и сам Маркел так думает. Мать говорит, смотри, сынок, бери, пока дают, а не то будет то, что тебе злая шептуха нагадала: черная вдова с дитем в злом месте!

Вспомнив про черную вдову, Маркел аж застонал от злости. А что! А ведь было такое! Два года тому назад на Святки черт его дернул погадать. И нагадали! Ох, мать тогда перепугалась! И еще из-за этой вдовы, когда Карп Никанорович повелел ему сейчас ехать в Москву, мать опять плакала и говорила: Маркелушка, смотри там, не пей, не гуляй, а не то нагуляешь вдову, сердце мое чует, нагуляешь! И что теперь скажешь? Маркел прислушался. За стеной было тихо. Маркел улыбнулся и вздохнул. А ведь она вдова, подумалось. Но вот какие у нее волосы, черные ли в самом деле, Маркел пока не знал, потому что волосы были надежно убраны в платок, но, по всему похоже, они у Параски действительно черные. А губы у нее…

Эх-х, сладко подумал Маркел, а пусть даже и вдова, что здесь плохого? И опять прислушался. Но опять ничего не услышал. Тогда он, чтобы отвлечься, стал думать про Гришу, про Филиппа, про лопаря, про Шкандыбина, про дядю Трофима и про то, когда он наконец вернется…

Но каждый раз все сходило на Параску! Далась ему эта Параска, в сердцах думал он, да вот как раз и не далась! И начал думать…

И заснул. А что? Он же до этого всю ночь не спал. Зато теперь спал как убитый.

14

А потом он вдруг проснулся – от того, что ударили в колокол. Маркел поднял голову, прислушался. Опять ударили, теперь еще громче. И почти сразу же ударили опять, и это было еще громче и уже басом. Потом еще раз. И еще! А после как бабахнуло во все колокола и как рассыпалось мелким трезвоном! Как закричало воронье! Маркел снял шапку и перекрестился. Он уже понял, что это такое, – это погребальный перебор, значит, царя несут в храм. Но еще не хоронить, а гроб поставят возле алтаря, и народ будет ходить к нему прощаться.

Или никого туда не пустят, сердито подумал Маркел. У нас это могут! Закроют храм, и царь будет лежать там один, придут только ближние бояре, царица и сыновья. Сыновей у государя двое, старший уже совсем взрослый, а младшему чуть больше года. Младшего зовут Димитрий, а старшего Феодор. Старший, как о нем рассказывал дядя Трофим, когда приезжал в Рославль и крепко выпил…

Ну, уже безо всякой охоты подумал Маркел, только один Бог знает, как оно есть на самом деле. Так что то, о чем тогда рассказывал дядя Трофим, теперь лучше даже в мыслях не повторять, а то мало ли что за это будет. У них же здесь, в Москве, особенно в Кремле, зарезать человека ничего не стоит. Вот лопаря зарезали. А Гриша сам удавился. По крайней мере так про него говорят. А после будут говорить уже вот что: и этот рославльский зарезался! Приходим, смотрим, а он лежит возле стола, и горло у него от уха до уха располосовано, и все вокруг в крови, и нож лежит рядом, значит, сам зарезался. Подумав так, Маркел мотнул головой, перекрестился. И тут же сел прямо, оперся о лавку и встал. А со двора было слышно, как звонят колокола: первый ударит, погудит и стихнет, за ним немного погодя второй – и голос у него уже потолще. А после еще толще. А после еще. А после опять все разом! И как громко! Царя из дворца в храм несут. Упокой, Господи, раба твоего Иоанна, подумал Маркел, и прости ему прегрешения его вольные и невольные. Хотя какие у царя могут быть невольные, когда он волен во всем?! Много чего всякого добрые люди про него рассказывали, ну да не тем сегодня он будет помянут. Земля ему пухом.

Бахх! Затихло и еще раз бахх! А после опять ударили во все кремлевские колокола! А только эти унялись, как начали звонить колокола со всех сторон, по всей Москве. Маркел стоял и держал в левой руке шапку, а правой сложил двуперстие, повернулся к иконам, тихо сказал «Господи, помилуй!», перекрестился и отвесил поясной поклон. А когда выпрямился, было тихо. Потом опять послышались колокола: сперва самый малый, потом, следом за ним, второй, побольше, и так далее. Воронье кружилось над Кремлем, хлопало крыльями, кричало. Маркелу стало зябко, он запахнул полушубок.

И вдруг услышал, как открылась соседняя дверь и кто-то вышел на помост. Тогда и Маркел, поправив шапку, тоже вышел, подошел к перилам, посмотрел вперед, на князя Семена службы (а из-за них, с той стороны звонили) и опять перекрестился. И краем глаза увидел, что сбоку от него возле своей двери стоит Параска и тоже смотрит на службы. Маркел негромко кашлянул и посмотрел на Параску. Параска тоже посмотрела на него и улыбнулась. Маркел спросил:

– Ты чего?

– Так, ничего, – ответила Параска, опять улыбнулась и спросила: – Чего у тебя глаз подбит? К девкам ходил, я слышала.

Маркел почувствовал, как он краснеет. А колокола опять зазвенели все разом! Он подождал, когда они утихнут, и сказал:

– Что девки! Девки – дуры. А вот вдовы – это да! Разумницы.

– Ха! – громко сказала Параска, опять глядя прямо перед собой, то есть мимо Маркела. – Я про вдов ничего не скажу. Я замужняя.

Маркел открыл рот и молчал. Параска продолжила:

– Мой господин, Гурий Корнеевич, сотенный голова и сын боярский.

– А… – начал было Маркел, но смутился и замолчал.

Тогда Параска сказала сама:

– Он пока в отъезде. В Ливонии. В крепости Венден. На Покров было ровно пять лет, как он там сидит. Но их скоро будут менять, он приедет! Какой мы тогда тут пир закатим! Они же с Трофимом приятели, просто не разлей вода. Бывало, как сойдутся вместе, как сядут и как начнут выпивать, так хоть святых из дома выноси! Один Никола Чудотворец их выдерживал – тот ваш, трофимовский. Так, бывало, с ним стоишь, их увещеваешь, а они… – Но тут Параска спохватилась и спросила: – А ты что такой невеселый? Горюешь по царю?

Маркел молчал. Колокола продолжали звонить. Параска спросила:

– Сам ты откуда будешь?

– Из Рославля, – нехотя ответил Маркел. Но тут же бойко продолжил: – Мой отец тоже в стрельцах служил. И выслужил поместье! Там, у нас рядом.

– Большое поместье? – спросила Параска.

– А! Три двора! – честно ответил Маркел.

– А у нас восемь, – сказала Параска. – Ну и что? Четыре ведь стоят пустые. А скоро и всем остальным будет так же.

– Чего это так? – удивился Маркел.

– Как чего? – сердито сказала Параска. – У нас, знаешь, кто соседи? Князья Гундоровы! А они Шуйским родня. И переманивают, переманивают от нас самых лучших работников. И им сразу прибыль, а нам урон какой! И кто меня защитит? Гурий Корнеевич я говорила, где, а там князья! И Шуйские!

Маркел молчал. Параска, тоже помолчав, продолжила уже не так сердито:

– Но ничего. Говорят, что теперь этому уже недолго быть. Государь хотел в этом году объявить заповедное лето и запретить людям бегать. А чтобы кто где сидел, там и сиди, не бегай по боярам!

– Так царь теперь… того, – сказал Маркел.

– Зато царев сын жив! – сразу же ответила Параска. – Его на царство возведут и разве он от батюшкиных слов отступится? Он же не дурень!

– А вот как и говорили, будто царев сын… – начал было Маркел и осекся.

– А! – негромко сказала Параска, усмехнулась и продолжила: – Так они так про Федора, про старшего. Но у царя есть еще младший, Дмитрий. Может, его и выберут, откуда знать? У нас в тереме все так и говорят: надо его, красавчика! А то, что он еще мал, так он, знаешь, как быстро растет? Ему трех кормилиц на день не хватает! Ну а про то, кому покуда царством править, так при нем уже есть люди, которые его всегда на ум поставят, покойный государь ему таких людей нашел.

– Ну и каких это, кого? – быстро спросил Маркел.

Но Параска ему не ответила, а только радостно вскрикнула и указала рукой в сторону. Маркел посмотрел туда и увидел дядю Трофима. Он шел через двор и усмехался. То есть вид у него был очень довольный. Значит, дело сделалось, и слава Богу, подумал Маркел.

А дядя Трофим шел по двору. Время было бойкое, полуденное, всякой челяди там было полно. И стояли какие-то сани, с них что-то сгружали, какие-то мешки. Тут же скакали дети, бегали собаки, шла баба с коромыслом, несла воду. Дядя Трофим обминул коромысло, подошел к саням…

И вдруг из-за саней, из-за коня к нему кто-то кинулся, ударил в бок и побежал. Дядя Трофим зашатался, схватился рукой за бок. Баба уронила коромысло, закричала:

– Убили! Убили!

А тот, кто ударил, уже отбежал далеко. Он бежал в угол двора, к поленницам. За ним бежали и кричали:

– Хватай! Хватай его!

Его пытались схватить, но он каждый раз ловко увертывался и бежал дальше. За ним продолжали бежать. Крик во дворе поднялся очень сильный! Маркел вначале тоже побежал и пробежал уже немало…

Но спохватился и остановился, вернулся к дяде Трофиму и наклонился над ним. Дядя Трофим лежал в грязном снегу, лицо у него было белое-белое, одну руку он откинул, а другой держался за бок. Из-под руки между пальцами шла кровь. Крови было очень много. Маркел полез ему под полушубок и нащупал рану. И вдруг подумал: платок, где ададуровский платок? Маркел стал искать за пазухой.

– Шапка! – отчетливо сказал дядя Трофим. – А это не ищи. – И опять: – Шапка! Маркел! Шапка!

Только теперь Маркел увидел, что дядя Трофим без шапки. Шапка валялась сбоку. Маркел взял ее и осторожно надел на дядю Трофима. Дядя Трофим скривился и сказал:

– Не так! – И повторил уже со злом: – Шапка! Шапка…

И начал закатывать глаза. Маркел зачерпнул рукой снег и приложил его к щеке дяди Трофима. Дядя Трофим опять сказал:

– Шапка.

И начал стучать зубами и вытягиваться. Маркел перекрестил его. Дядя Трофим поднял руку – ту, которая была в крови, – стал хвататься ею за Маркела и опять повторил:

– Шапка! Ша…

А потом захрипел и затих. Рука его упала, скрючилась и замерла.

– Отмучился, – сказали сверху.

Маркел поднял голову. Вокруг него плотно стояли люди, князя Семена челядь. Маркел снял шапку и перекрестился. Челядины тоже начали креститься. Потом один из них сказал:

– А тот змей ушел. За поленницу и там через тын. А тын высоченный! Как он мог через такой перескочить?

– Не один он был, вот что! – сказал второй челядин. – Пособили ему. Подсадили!

– На две сажени не подсадишь. Там кто-то сверху сидел, – добавил третий.

В толпе зашумели. Маркел молча смотрел на них, а после опять склонился над дядей Трофимом, теперь уже мертвым, и поправил ему голову, чтобы она лежала ровно, а после закрыл глаза. После начал складывать ему руки. Одна рука была липкая, вся в крови, и Маркел положил ее снизу, а сверху положил другую, чистую. Эх, дядя Трофим, подумалось, зачем тебе все это было нужно? Я бы еще одну бутыль достал, у меня их в санях запас, а Параску послали бы за горячим…