Текст книги "Персидское дело"

Глава 11

Было ещё темно, ещё только начало светать, а уже колокола гремели! Грохотали пушки! Люди кричали, бегали! Маркел схватил саблю, выскочил из чердака и осмотрелся. Крепостные ворота стояли открытые настежь, в них вбегали люди. Со стен стреляли пушки, было очень дымно. Кирюхин стоял на причале, размахивал руками, что-то объяснял бегущим.

– Воры! – кричали с крепостной стены. – Воры! – и указывали через Волгу, на ту сторону, на Переволоку.

Маркел обернулся. Там, с горного берега Волги, поспешно спускалась здоровенная толпа людей, вооружённых чем попало. Они тащили лодки, связки хвороста, плоты.

– Сарынь! – кричали из толпы. – Сарынь! Руби царёвых! Руби!

А те из них, кто бежал впереди, уже начали бросаться в Волгу и поплыли к крепости! А сверху, от Переволоки, валом валили всё новые и новые вооружённые люди, и казалось, им конца не будет.

Маркел снова посмотрел на крепость. Там уже не стреляли, а ждали, когда нападавшие подплывут поближе.

А что наши, подумал Маркел и посмотрел на пристань. Там всё было смирно и в порядке – купеческие корабли один за другим выгребали на стрежень и уходили вниз по Волге. Примерно половина кораблей уже ушла туда и скрылась за так называемым Горбатым островом, а те, что остались позади, один за другим отходили от причала и уже тоже мало-помалу выходили на большую воду. Последним за ними шёл смыковский струг, он был налегке, без пушек. Но вот он остановился посреди реки, стрельцы отложили вёсла, встали с лавок, подняли пищали и дружно стрельнули в самую гущу плывущих к крепости казаков. Казаки, те, которые остались живы, гневно закричали. Смыковские снова сели к вёслам, развернулись и пошли обратно, к крепости. А какой шум тогда стоял! Казаки с того берега реки свистели просто оглушительно, а от Царицына, от крепости, гремели колокола. Бутурлин, в епанче и в кольчуге, стоял на раскате въездной башни и, размахивая саблей, что-то указывал Кирюхину. Кирюхин вернулся на струг, осмотрелся, все купеческие корабли уже далеко отошли от пристани, и Кирюхин указал на них. Стрельцы упёрлись вёслами в причал, отчалили и сели выгребать. Кирюхинский струг быстро пошёл вслед за купцами. Смыковские, идущие кирюхинским навстречу, остановились, ещё раз стрельнули в казаков и пошли дальше, к крепости. Когда они проходили мимо кирюхинских, то закричали: «Бей вора! Царёв!» Кирюхинские им ответили: «Царёв!» – и развернулись на стрежне и тоже дружно пробабахали в казаков. Казаки уже молча плыли к крепости. Смыковские шарахнулись боком в причал, повыскакивали со струга на берег и побежали к крепостным воротам. Ворота распахнулись, смыковские забежали в них, ворота сразу затворились. А тем временем первые из казаков уже выбрались на причал, вскочили, побежали к смыковскому стругу…

И не добежали – их всех перестреляли сверху, со стены. Но на смену этим казакам уже плыли их товарищи, они громко кричали «Сарынь!», взлезали на причал, бежали к стругу…

Но что там было дальше, чем эта битва закончилась, Маркел не видел, так как кирюхинский струг уже повернул за Горбатый остров и казаки, равно как и пристань, и Царицынская крепость, скрылись за поворотом. Теперь можно было не спешить. Маркел снял шапку, сел на приступке своего чердака и перевёл дыхание. Стоявший рядом с Маркелом Кирюхин сказал:

– Вот Бутурлин и отбился. Потому что как его теперь за стенами достанешь? А нас бери голыми руками, они думают. – Тут Кирюхин усмехнулся и прибавил: – Ничему их прошлый год не научил!

– А что было в прошлом году? – спросил Маркел.

– Да то, что и в этом, – ответил Кирюхин. – Обмишурился Порфирка. Сперва он думал взять Бутурлина с наскока, да ничего у него из этого не вышло. Тогда он за мной погнался. Гнал, гнал – и не догнал, развернулся и пошёл обратно. И так будет и в этом году: постоит он под Царицыном, положит половину войска и уйдёт к себе на Дон. А там его ссадят с атаманства. Потому что не лезь, если не умеешь! Дай дорогу другим, скажут. Вот, скажут, есть у нас Никита Волдырь, давайте крикнем Никиту, он ловчей. И крикнут! И на следующий год сюда придёт уже Никита, и мы будем уже с Никитой биться.

– А ты что, – спросил Маркел, – этого Никиту знаешь?

– Знать не знаю, а наслышан, – уклончиво ответил Кирюхин.

Да и Маркел больше ничего не спрашивал, а просто по целым дням стоял, поглядывал по сторонам и то и дело головой покачивал. Места были дикие, голые, в глаза дул песок, и поэтому просто не верилось, когда Кирюхин говорил, что им только бы доплыть до устьев и тогда всё сразу переменится.

– Там же кругом всё заросло и затопилось! – говорил Кирюхин. – Там же вместо одной Волги триста рукавов, и каждый течёт, куда хочет. А сколько там рыбы, сколько птиц и всякого зверья! А змей!

И тут он обычно крестился. А потом смеялся, прибавлял:

– Будем идти обратно, надо будет стеречься, как бы там слона не потерять. Там же такие чащи непролазные, там же камыш, как лес, пятисаженный!

Маркел молчал, поглядывал по сторонам. Справа был один остров, голый, слева – другой, такой же, впереди – третий… И так дальше – караван шёл вниз по Волге, небо было чистое, солнце палило нещадно. И на второй день оно палило, и на третий, острова появлялись то слева, то справа, кирюхинский струг шёл впереди, за ним шли купеческие корабли, всего их было сорок два, потом пятнадцать из них, сказал Кирюхин, останутся в Астрахани, а остальные пойдут так – одни по морю в Терский городок и дальше сухим ходом на Шемаху, а другие по морю на Мышлак и дальше сухим ходом же в Бухарию.

– А мы куда? – спросил Маркел. – Туда или туда?

– А мы туда, куда у тебя в подорожной записано.

– Но у меня там записано «куда будет указано»!

– Вот, значит, будем ждать, куда нам укажут, – ответил Кирюхин.

– А куда лучше? – спросил Маркел.

– Хрен редьки не слаще, – ответил Кирюхин. – С терской стороны шамхальцы, а с мышлакской – караганцы.

– А кто это ещё такие?

– О них ещё рано спрашивать, – сказал Кирюхин. – Сперва надо пройти Демьяна. И вот это уже наш природный человек, крещёный, живёт в Волжском устье, в Камызячьем рукаве. У него тридцать стругов и десять сотен войска. И вот когда через него пройдём, тогда будешь про шамхальцев спрашивать.

И тут Кирюхин усмехнулся, а Маркел подумал, что пока и в самом деле надо думать только о том, как бы скорее догрести до Астрахани и чтобы там кызыбашский посол…

Нет, про посла тоже рано, подумал Маркел. А о чём тогда не рано? Голова шла кругом. Маркел смотрел на воду, жмурился, в воде отражалось солнце, вёсла били по нему, и оно рассыпалось. Так они плыли девять дней, а на десятый Волга разделилась в первый раз, рукав назывался Бузан, он был куда шире Оки, и берега там были зелёные, трава сочная, такую бы…

Ну и так далее.

А назавтра, с левой стороны, они увидели Астрахань. Было это девятого июня, на преподобного Кирилла, игумена Белоезерского.

Глава 12

Астрахань Маркелу очень глянулась. Ещё бы! Это же сколько они плыли, ничего вокруг не видели, и тут вдруг такая красота: каменные стены, башни, а за ними высоченные колокольни, тоже каменные. А камень беленький и солнце яркое, а народ на пристани так и гудит, так и толчётся. И сколько же там народу – почти как в Москве! Да это и есть почти Москва, подумалось, ну или хотя бы Казань. А как густо пахнет рыбой! А как солью! Маркел нюхал воздух, ноздри раздувались.

А корабли мало-помалу приближались к пристани. От кремля уже звонили колокола, народ в рядах останавливался, оглядывался на караван и опять принимался за свои дела. Да, думал Маркел, это вам не Царицын, и, улыбаясь, слушал звон колоколов. Потом оглянулся на чердак. Там уже стоял караульный с пищалью, сторожил сундук. Маркел одобрительно кивнул и снова стал смотреть на Астрахань. Потом оглянулся на купеческие корабли, они легко шли по течению. И ветер тоже был попутный, а это добрая примета, вспомнилось.

И тут с берега вдруг начали кричать, наши откликнулись. На берегу приготовились. Кирюхинский, правильнее, есаульный струг первым ткнулся в мостки, с борта бросили верёвку, с берега её поймали и зачалили. Кирюхин не спеша сошёл на пристань, за ним пошли остальные, и с ними Маркел в общей куче. Потому что, а зачем лезть на рожон, подумалось, люди же бывают разные, бывают наши, а бывают и не наши, а бывает, и чёрт разберёшь, как вон тот молодчик на пристани, который на Маркела так и пялится!

И так ведь оно и случилось, Маркел не ошибся, потому что только он сошёл с мостков, как тот молодчик тут же подошёл к нему, поклонился и с почтением сказал:

– Маркел Петрович!

Маркел глянул на молодчика, подумал и спросил:

– А ты кто?

– Я Филиппов, – ответил молодчик. – Филиппов, здешний губной староста. Меня к тебе приставили.

Маркел помолчал, потом спросил:

– А как ты меня узнал?

– Так как это?! – сказал Филиппов. – Про тебя только глухие не наслышаны. Да и вас, московских, сразу видно.

Маркел мрачно хмыкнул.

– Пойдём, – сказал Филиппов. – Тебя у воеводы ждут. А воевода у нас знаменитый, сам знаешь.

Ну ещё бы, подумал Маркел, князь Троекуров, самодур известный, и мотнул головой, и спросил:

– А что слышно про посла про кызылбашского?

– А! – только и сказал Филиппов и махнул рукой.

Маркел понимающе кивнул, и они пошли вверх, к кремлю. В воротах их, ничего не спрашивая, сразу пропустили. Они вошли в кремль, прошли мимо строящегося храма, Маркел перекрестился, прошли мимо второго, освящённого, Маркел опять перекрестился, и повернули вдоль стены.

– Срам какой! – чуть слышным голосом сказал Филиппов. – Вот это архиерейский дом, а вот здесь твоего подселили.

– Посла, что ли? – спросил Маркел.

– Его, – мрачно ответил Филиппов. – Некрещёного – и в кремль. И он здесь по-своему каждый день молится по десять раз!

– По пять, – сказал Маркел.

– По пять тоже много, – ответил Филиппов.

– А где он сейчас? – спросил Маркел.

– Дома сидит, как сыч, – сказал Филиппов, заворачивая за угол. – Он только иной раз вдруг скажет, что хочет кататься, и тогда ему сразу дают коня, наилучшего, индейских кровей, между прочим, и он на нём здесь по двору туда-сюда ездит, гарцует. А мы, христиане, молчи!

С этими словами Филиппов опять повернул, и они подошли к здоровенным каменными хоромам с таким же здоровенным каменным крыльцом.

– Откуда вы столько камня берёте? – с удивлением спросил Маркел.

– Из Старого Царского города возим, – ответил Филиппов. – Из Царского татарского, конечно. Они же триста лет тут сидели, город себе огромадный построили. Ахмат-царь строил, говорят. А после пришёл царь Тимур и перебил их всех и город разорил. Теперь мы туда ездим, камни собираем. Деревьев же здесь, считай, нет никаких, одни кусты, прости Господи!

И они стали подниматься по ступеням. Наверху стояли стрельцы с бердышами. Филиппов кивнул на Маркела и сказал, что это человек к ним нарочно из Москвы приехал, стрельцы расступились, и они вошли. Потом, в широченных сенях, им открыли ещё одну дверь, но Филиппов заходить в неё не стал, поэтому зашёл только один Маркел, поклонился великим обычаем и представился. Важный голос спросил подорожную. Маркел распрямился и увидел Троекурова.

Князь и воевода и боярин Троекуров Фёдор Михайлович был из себя толстомясый, бровастый, решительный, в дорогущей летней шубе. Сразу видно, что боярин, с невольным почтением подумал Маркел, сделал три шага вперёд и подал Троекурову подорожную. Тот мельком просмотрел её, поставил свою печатку, потом долго смотрел на Маркела и только потом уже спросил, знает ли Маркел, что такое слоны.

– А их что, не один уже? – спросил Маркел.

– Э! – невесело ответил Троекуров. – Нам хотя бы с одним справиться.

И он засмеялся. Маркел на всякий случай промолчал. Троекурову это очень не понравилось, он сразу стал сердитым и спросил:

– Ты что, от них приехал?

– От кого?

– Да приезжали тут одни в прошлом году! – нехотя ответил Троекуров. – Ивашка Сицкий с Ивашкой же Пушкиным. Выскочки безродные! Ходили, смотрели. И то у меня не так, говорили, и сё. Сдавай, говорили, воеводство, вот тебе на это государева грамота с государевой печатью – и совали эту грамоту. Они думали, я оробею. А я спрашиваю: всё сдавать? Они: да, всё! И слона, я спрашиваю, тоже? А они: а какого слона? А вот такого, говорю, из Персии. Так он же сдох, они мне говорят. А я им: это первый сдох, а мы уже про другого слона договорились, скоро за ним поедем. Как это, говорят, поедем? А вот так, я говорю, и я тоже поеду, через море, в Персию. Дело же, я говорю, какое великое, как можно такое упускать?! А меня не будет, тогда надо будет ехать вам. Да и что такое слон, я говорю, невелика беда его перевезти! Перевезёте! Вон вы какие бугаи! И вижу, Сицкий Пушкина под бок! А Пушкин покраснел как рак и говорит…

Но тут Троекуров замолчал, задумался.

– Что Пушкин говорит? – спросил Маркел.

– А твоё какое дело? – сердито сказал Троекуров. – Я здесь пятый год сижу, три раза ко мне приезжали снимать, в последний раз Пушкин. И что? Да если бы было за что, давно бы меня в железа забили – и в Москву! Я же знаю, чьи это козни. Это всё Бориска Годунов, татарин, сам безродный и за собой других таких же безродных тащит. Кто такой Сицкий? А кто Пушкин? Молчишь?! А я – двадцать второе колено по Рюрику, вот как! Я, может…

И тут он опять замолчал, огладил бороду, немного унялся и продолжил:

– Ну ладно. Так, говоришь, собрался за слоном?

– Точно так, – сказал Маркел.

– А ты слонов когда-нибудь видел? – насмешливо спросил Троекуров.

На что Маркел уклончиво ответил:

– Видеть не доводилось пока что, а вот слышать много слыхивал.

Троекуров только головой покачал и сердито сказал:

– Вот так и Ряпунин в прошлом году сказывал. Всё петушился: я! я! А на поверку что вышло? Разъярился и убил слона. А слон ведь тоже божья тварь! А он его пикой под брюхо!

– Но люди говорят… – начал было Маркел.

– А что мне твои люди! – перебил его Троекуров. – Я на свои глаза видел: он всегда с пикой ходил!

Маркел молчал растерянно. А Троекуров тяжело вздохнул и продолжал:

– Ну ладно. Я что, изувер какой-нибудь, чтобы чужому горю радоваться? Вот в прошлом году Пушкин орал: Троекуров, твою…

И Троекуров замолчал, потом продолжил:

– Да! Но что было, то прошло. И Пушкин с Сицким поехали несолоно хлебавши восвояси, а я тут как сидел, так и буду сидеть до самой смерти! Я же о людях пекусь. Вот как хотя бы о тебе. Я же тебе гостинец приготовил. Не веришь? Сейчас мы тебе это покажем, это здесь рядом.

И тут он встал с лавки, хлопнул в ладоши и позвал:

– Филиппов!

Открылась дверь, и вошёл тот самый Филиппов. Троекуров сказал:

– Отведи его и покажи. И расскажи, если что будет надо. А после опять сюда. И не толкитесь под чужими окнами!

Филиппов кивнул Маркелу, и они оба вышли.

Выйдя во двор, они опять пошли мимо посольского дома. Там, рядом с домом, никого видно не было. Также и окна все были закрыты. Филиппов посмотрел на них, сказал:

– Как будто нет там никого живого. А ночью свет виден. Чего им не спится?

Маркел промолчал. Филиппов опять заговорил:

– Вина не пьют, кваса тоже. Одну воду дуют! Сорок человек – и одну воду!

– Ну а едят хоть что? – спросил Маркел.

– Баранину. Просо, – ответил Филиппов. – Ну и икру, конечно.

Маркел снова обернулся на посольский дом, хотел ещё что-то спросить, но Филиппов сказал, что им мешкать некогда. Они прибавили шагу, прошли мимо церкви и перекрестились, вышли из кремля и пошли вниз, к пристани.

На пристани было полно народу. Одни разгружали корабли, другие нагружали. Кирюхин прохаживал туда-сюда, у него под мышкой была есаульная книга, а рядом с ним вертелся некий низкорослый человек, и тоже с книгой, со своей. Это, наверное, здешний таможенный голова, подумал Маркел, но спросить об этом не успел, потому что они опять повернули и пошли туда, куда указал Филиппов. Но и там они прошли совсем немного, потому что пристань кончилась и началось плотбище.

На плотбище стояли или ещё лежали на боку недостроенные корабли, по большей части мелкие, но было там и несколько настоящих, больших кораблей, на одном из них работали мастеровые – плотничали. Маркел хотел остановиться возле них, но Филиппов повёл его дальше. И вот уже только там, за высокой кучей досок, Маркел увидел здоровенный струг, даже, наверное, не струг, а бусу. А бусы – они же и шире, и длинней, и выше стругов, и пушек на них можно поставить больше, и чердак там просторней, и товаров можно больше загрузить, и устроить загон для скота, если надо.

Подумав так, Маркел остановился. Да и если бы он этого и не хотел, то его дальше не пустили бы стрельцы, перегородившие ему дорогу. Но тут вперёд вышел Филиппов и, указав на Маркела, сказал, что это и есть тот человек, для кого всё это строится. Услышав такое, стрельцы расступились. Маркел и Филиппов прошли дальше, к самой бусе. Возле бусы стоял загорелый человек в старом азяме.

– Михалыч, принимай гостей, – сказал Филиппов.

Михалыч медленно снял шапку. Маркел подошёл к бусе и стал её рассматривать. Михалыч даже не смотрел в Маркелову сторону.

– Михалыч, обскажи ему! – сказал Филиппов.

– А что тут обсказывать, – сказал Михалыч. – Всё, как боярин велел, так и сделали. Ну и что не велел, тоже сделали, – и усмехнулся. – Потому что, – продолжал он, увлекаясь, – это же какая скотина, этот слон. Он дикий! Я его в прошлом году видел, когда он здесь лютовал, этот зверь. Двоих насмерть затоптал, между прочим! Поэтому, – и Михалыч повернулся к бусе, – возле мачты делаем загон и там вяжем цепь. Цепь третьвершковая. Слона вот тут на цепь, там выпустил – и на замок. А ключ за пазуху, а будешь в руках держать – он из рук вырвет. И вырывал в прошлом году, а как же! Было такое?

Филиппов кивнул, что было.

– Вот, – продолжал Михалыч, – теперь как его садить на бусу. Первым делом чалим бусу к пристани. Боком чалим! Здесь ставим сходни. И вот отсюда его гоним. Он идёт, а твои люди уже стоят на том боку, чтобы она не перевернулась. Он заходит, убираем сходни вот сюда. – Михалыч говорил и руками показывал, чтобы было понятнее. – Теперь заводите его в загон и запираете, тот бок можно распускать, и пусть те садятся, и можно уже отчаливать, а слону сразу давать что-то жевать, он тогда смирнеет. Лучше всего давать мочало, он может его три дня жевать, пока сжуёт. Но может и сразу выплюнуть, поэтому мочала надо взять с запасом. Ясно?

Маркел ответил, что ясно, после чего сразу же сказал Филиппову, что это надо показать Кирюхину. Филиппов послал за Кирюхиным. Маркел опять начал рассматривать бусу, ходил вокруг неё, прикидывал, потом спросил, а не будет ли слону здесь тесно.

– Не должно такого быть, – сказал Михалыч. – Прошлогодний слон был четырёх аршин роста, и это был матёрый зверь. А на этот раз, я думаю, они дадут зверя похлипче.

– Почему так? – спросил Маркел.

– Потому что так подумалось, – уклончиво ответил Михалыч.

И тут наконец пришёл Кирюхин, стрельцы пропустили его, и Михалыч опять начал рассказывать про всё с самого начала. Кирюхин слушал внимательно, иногда сомневался и спрашивал, Михалыч ему объяснял, они спорили, и так продолжалось, может, целый час. Наконец Кирюхин почти что со всем согласился, и Михалыч остался исправлять нескладности, а Маркел, Кирюхин и Филиппов пошли обратно в кремль, к Троекурову.

Когда они туда пришли, им сказали, что Троекуров ещё обедает. Они постояли в сенях, помолчали. Потом им велели заходить, но без Филиппова. Маркел и Кирюхин зашли, поклонились. Троекуров осмотрел их и спросил, глянулся ли им их новый корабль или не глянулся. Маркел смирно ответил, что глянулся. А Кирюхин, помолчав, сказал, что чего сейчас об этом говорить, сперва нужно выйти в море, и тогда…

– Ладно! – перебил его Троекуров. – Тебе никогда не угодишь. Тебе чего ни дай, всё мало. А вот за это на тебе слона! – и засмеялся.

Кирюхин вздохнул, таясь.

– О! – сердито сказал Троекуров. – Уже закручинился. А кручиниться уже некогда! Уже приходил человек от посла и спрашивал, что это за люди к нам приехали. Я говорю: это наш караван пришёл, с хлебом. А этот человек: а люди говорят, что это царский гонец. Какие, говорю, гонцы?! А он…Ну и так дальше, – сердито продолжил Троекуров. – Уже нашептал ему кто-то! Уже измена в городе! И вы поэтому вот что: собирайтесь и езжайте дальше. Вот пусть только стемнеет, чтобы он не видел, и езжайте. В Терский городок! Сегодня же!

– А караван как? А купцы? – спросил Кирюхин.

– Теперь купцы – это моя забота, – сказал Троекуров. – А твоя – это он. – И Троекуров указал на Маркела. – Его нужно спешно свезти в Персию, вот за что царь с нас спросит. – И повернувшись к Маркелу, спросил: – С тобой много добра?

– Один сундук и два узла, – сказал Маркел.

– Вот и славно, – сказал Троекуров. – А приедешь в Персию, тебе к сундуку человека дадут. Очень толковый человек, пять лет жил там, всё про них выведал. Он тебе крепко поможет, я знаю. Но это после. А пока ступай и отдохни немного. Нынче ночью спать уже не будете, ступай! А мы с Петром ещё немного потолкуем.

Маркел поклонился Троекурову, развернулся и пошёл к двери и уже за дверью надел шапку.

Придя на пристань, Маркел, никуда уже не заворачивая, сразу взошёл к себе на струг. Было уже немного за полдень, стояла самая жара. Маркел залез в чердак, проверил сундук и печати, расшпилился и прилёг. Пришёл Гришка, принёс пообедать. Но есть совершенно не хотелось, Маркел только маханул два шкалика да закусил севрюжинкой, и всё. Теперь Маркел лежал и думал, но не столько о слоне и даже не о Терском городке, сколько о доме. Потом, может, через час, пришёл Кирюхин и тоже сразу прилёг. И захрапел очень громко! Маркел постучал в перегородку, Кирюхин перелёг на другой бок и теперь спал смирно.

Так он спал до самых сумерек, потом вдруг быстро встал, вышел и спросил у караульного, что слышно про плотбище. На что караульный ответил, что там всё в порядке, носят последние мешки. Тогда Кирюхин окликнул Маркела. Маркел взял саблю, надел шапку, вышел и сказал, что он готов и можно забирать сундук. Двое стрельцов взяли сундук и вынесли его на пристань. Кирюхин наклонился, просмотрел печати, развернулся и пошёл на плотбище. За ним пошли все остальные, и Маркел. Быстро темнело, было уже тихо.

Так же тихо было и на плотбище. Бусу уже стащили с берега, теперь она стояла на воде, причаленная. Мешки были уже на бусе, это были обычные зерновые мешки, их свалили в горку возле мачты. Там после будет стоять слон, сразу же подумал Маркел, у слонов дурной нрав, слоны звери злые, привередливые, Ряпунин не сдержался и убил слона, так говорят, если не брешут.

– Маркел Петрович! – послышалось сзади.

Маркел обернулся. Рядом с ним стоял Филиппов.

– Маркел Петрович! – повторил Филиппов. – Ты раньше в море бывал?

– Нет, а что? – сказал Маркел.

– С непривычки может укачать, – сказал Филиппов. – Голову начнёт кружить, кишки наружу выворачивать, харч выметать, так ты тогда хлеба с солью, хлеба с солью, и отпустит.

– Отойди! – строго сказал Филиппову Кирюхин. – Не отвлекай от дела! – А Маркелу сказал: – Заходи!

Маркел взошёл по новым сходням, прошёл мимо кучи мешков, остановился. Кирюхинские все расселись по местам, взялись за вёсла. Астраханские начали отталкивать их от берега.

– Чух! Навались! – велел Кирюхин.

Стрельцы взялись грести. Буса, мерно поскрипывая, шла всё быстрей и быстрей. Развернули парус, он захлопал, распрямился ещё больше.

– Лепота! – сказал Кирюхин радостно. – Так мы за неделю доплывём!

– До Персии? – спросил Маркел.

– Ага! – сказал Кирюхин. – Раскатал губу! До Терского городка за неделю! А до Персии нам хотя бы за месяц управиться.