Текст книги "Случившееся"
Автор книги: Сергей Бурый
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Часть первая. Возвращение (Слово убивающее)
1
Это случилось, а значит я умру. Не знаю, как так получилось, но я придумал слово, которым можно убить. Теперь я вынужден беспрерывно контролировать свои мысли и слова, каждую секунду подвергая их цензуре. Я прекрасно понимаю, что однажды все-таки произнесу это слово вслух или про себя, и единственная цель моей жизни – оттянуть момент смерти.
Об этом я думал, когда прощался с клиентом и выходил на улицу. Меня чуть не сбил грузовик, обдавший пылью и даже не повернувшийся посмотреть, все ли со мной в порядке. Впрочем, что за идиотское олицетворение? Грузовики не умеют поворачивать головами. Не вздумай предложить что-нибудь подобное клиенту, тебя сразу примут за шута.
Моя работа – поиск правильных слов, составление текстов и бумаг: чтобы компании дали грант, субсидию, не придрались, не наехали, чтобы продукт купили, а потом не предъявляли претензий. Копирайтер? Можно сказать и так, но как вы уже поняли, я составляю в том числе и документы, и технические задания, и много чего еще. Даже не знаю, как эта профессия называется на рынке. Я фрилансер, заказчики находят меня сами, потому что я делаю все безупречно, никто не жалуется, все довольны. Сам себя я в шутку называю мастером над словом, насмотрелся сериалов, в одном услышал словосочетание «мастер над монетой», мне понравилось.
Клиент, от которого я только что вышел – крупная контора по производству памятников. Никогда не любил ритуальные услуги, от них мурашки по коже, особенно теперь, когда я сам в любую секунду могу отправиться на тот свет.
Моя фамилия Новожилов, а имя вам знать необязательно. Характер у меня резкий, если начнете спрашивать, просто пошлю и все. Я и думать бы обо всем этом не стал, тоже мне радость – мусолить в голове всякую чушь, но приходится: надо постоянно забивать голову мыслями, иначе на ум сразу придет это слово. И зачем я его только придумал, как так получилось, сам не знаю.
То, что вы читаете, это мои мысли, разговор с вами и самим собой. Вы – мой воображаемый друг, что ли. Я бы даже сказал, спаситель. Звучит глупо, сам не рад, но другого выхода у меня нет – лучше быть дураком, чем мертвецом. Надо постоянно о чем-то думать, сон – единственный отдых. Хотя кто знает, может, если слово придет ко мне во сне, я уже не проснусь.
Открыл дверь старого «гольфа». Каждый раз при виде этой машины радовался, что ее не забрал эвакуатор. На пассажирском сиденье сидела Инна, она всегда была там, иногда это просто выводило из себя.
– Представляешь, они их заранее делают, – сказал я, поборов приступ гнева.
Завел машину, дотронулся до зеркала заднего вида, именно дотронулся, потому что настроено оно всегда идеально, на вдохе посмотрел в правое боковое зеркало, на выдохе в левое. Это один из моих бесконечных обязательных ритуалов. Если не выполню этот – разобьюсь. Инна знает, она видела.
– Зачем заранее? – спросила она.
– Оказывается, так выгоднее. Заказывают сразу большую партию на популярные фамилии. Кузнецовых много.
– Новожилов тоже есть?
– Нет, все-таки редкая фамилия. Кузнецов, Акимов, Петров – такие.
– А от тебя что требуется?
– Да как обычно.
«Как обычно» – значит описать нужными словами деятельность компании, найти такие слова, чтобы понравились всем: покупателям, инвесторам, госорганам, самим владельцам, иногда каким-то бандитам.
– Знаешь, что мне в тебе нравится? – спросил Инну, она хитро пожала плечами, будто не знала, хотя это просто была такая игра – прогонять одни и те же диалоги изо дня в день, пока едем в машине. – Нравится, что ты не глупая.
– Да есть и поумнее, – она всегда как бы сопротивлялась.
– Не неси чушь. Вчера в «Словах» еще раз убедился, какие вокруг идиоты.
«Слова» – модный книжный магазин, там есть некоторые книги, которые нужны мне для работы. Приходится заходить, хотя люди там – настоящие павлины, каждого из них ненавижу, такие смешные, строят из себя умных. «Я читаю “Галактику Гутенберга” и Освальда Шпенглера, я такой интеллектуал». «Да пошел ты», – так и хочется сказать и плюнуть в лицо. Я сам читаю всю эту дрянь, но исключительно для работы, никакого удовольствие изучение трудов пафосных кретинов мне не доставляет. Вкусную шаверму я уважаю куда больше, чем какого-нибудь Маршалла Маклюэна. А если вы фанат Андрея Тарковского, лучше не попадайтесь мне на глаза, вы вне шкалы напыщенности, улетели за грань, в открытый космос глупости, рвите там желтые одуванчики, чтобы в кадре не было желтого. Уйдите в открытый космос навсегда, наслаждайтесь его красотой и тем, что там ничего не происходит.
Что-то я раздухарился.
– Что случилось в «Словах»? Я тебе расскажу, что. Одна девушка взяла книгу и спросила своего парня, какой тут перевод. Я даже голову не поднял, не посмотрел на нее, но отметил про себя: «Ого, ее беспокоит, кто переводчик, видимо, разбирается». Потом она вдруг спрашивает: «А что это за писатель?» Парень ей отвечает: «Алехандро Ходоровски, но он не писатель, а режиссер». «Это чей?». Так и спросила, «это чей». «Мексиканский». Тут я понял, что она не очень-то разбирается, и он тоже, потому что Ходоровски – чилиец с еврейскими корнями. Через какое-то время эта девушка берет другую книгу и спрашивает: «Почему тут так странно?». «Это Джек Керуак, у него такой способ писать. Поток сознания, без запятых». «Может быть, он просто не знал пунктуации». Тут я понял, что она полная дура, каких поискать. Вот тварь!
Ударил по тормозам, какой-то идиот на «ауди» злостно подрезал меня.
– Тварь! – заорал я на него. – Чтоб тебя на перевале Дятлова разорвало!
Извините, иногда я завожусь и не могу себя контролировать. На самом деле я достаточно интеллигентный человек, мне тридцать лет, раньше был худым, потом располнел, у меня живот, иногда беру складки со всей силы, так и хочется их выдрать.
– Купят им «ауди», потом эти ездят.
– Да ладно тебе, успокойся. Мы скоро доедем?
Злобно посмотрел на Инну. Она знает, что нельзя это спрашивать. Запретная фраза.
– Ты совсем что ли?
Хорошо, давай развернемся, поедем обратно, пока недалеко уехали.
– Нельзя это спрашивать, ты же знаешь.
Вывела меня из себя.
Когда Инна спрашивает, скоро ли мы доедем, делает это так, что меня всегда пробирает дрожь. Получается зловеще, натуральный зловещий мертвец на пассажирском сиденье. Инна всегда бледная, другой быть не может. В ее положении это нормально.
– Как обычно, будем теперь тут часами кружить. Сколько у нас рекорд?
Обиделась, не отвечает.
– Давай без этого, ладно?
Главное, чтобы она не начала специально водить меня кругами. Не зря я спросил про рекорд. Сколько мы тогда катались, когда с ней случилась истерика? Зашли на шесть кругов, ехали до дома несколько часов, хотя тут всего четыре километра.
Вы, наверное, не очень понимаете, о чем речь? Дело в том, что у меня обсессивно-компульсивное расстройство – невроз навязчивых состояний. Может, у вас тоже такой есть, только проявляется слабо. Или наоборот – еще сильнее, чем у меня. Вы вбиваете себе в голову, что если не будете повторять какой-то ритуал, случится что-то плохое, кто-то умрет, обычно от рака. Рак – единственная болезнь, которую я боюсь, на остальные мне плевать.
У меня это все зашло слишком далеко, навязчивость выросла из простых действий до настоящего эпоса: ритуал, который я обязан соблюдать – беспрерывная цензура собственных мыслей. Когда я придумал слово, которым можно убить, сразу понял, что жить мне осталось недолго, если только мне не удастся поместить слово так глубоко в подсознание, что я не смогу его оттуда достать. Забыть и никогда не вспоминать.
Почему я до сих пор жив? Если я придумал слово, то должен был сразу умереть, не так ли? Не знаю, это сложно объяснить: я как бы и не думал никогда об этом слове, не произносил, но знаю, что придумал, знаю, что оно есть, знаю, что могу подумать о нем и произнести вслух.
Самое страшное, что я уже проверил слово в деле, поэтому абсолютно уверен: это не просто мое личное психическое расстройство, падение на шизофреническое дно, нет, – это работает, потому что я убил человека.
Это был самый несносный заказчик из тех, с кем приходилось иметь дело. Он продавал какой-то нелепый тренажер для похудания (так и было сказано – «для похудания»), хотя сам с трудом умещался на офисном стуле. Он был больше похож на желе, чем на человека, постоянно потел и вытирал лоб грязным платком, а его запах сразу завоевывал помещение, в котором находился владелец тела, и был навязчив, как рана во рту, которую все время случайно кусаешь, и она не может зажить.
Заказчик хотел, чтобы я составил текст для его продающей страницы. Я, как обычно, предложил ему несколько вариантов: это работает так, это так, это так, объяснил ему, разжевал, рассказал об опыте прошлых подобных заказов. Ему не понравилось, сказал, нужно что-то другое. «Что не так, не понимаю?». «У вас текст не льется, а плывет, а он должен именно литься». Я, кажется, даже рот раскрыл. Чего? «Ну вот, понимаете, он у вас плывет, а мне надо, чтобы лился», – невозмутимо повторил он и вытер лоб платком. Ситуация усугублялась тем, что он не внес предоплату. Обычно это меня не раздражало, в итоге заказчики всегда остаются довольны и оплачивают сто процентов. Что-то мне подсказывало, этот не заплатит. Полный неадекват.
И все же на следующий день принес ему еще несколько вариантов. «Вот, посмотрите, думаю, на этот раз текст льется». Он долго изучал, потел, вздыхал и через двадцать минут дал ответ: «Это еще хуже. Теперь у вас текст не льется, а капает». «Капает?» – переспросил я. «Капает», – уверенно повторил он. Тут я почти вышел из себя, но сдержался. В общении с клиентами я никогда не позволял себе лишних эмоций, разрезая их на части бензопилой уже потом, в собственной голове.
«Поскольку я не понимаю, что вам нужно, вынужден отказаться от заказа. Внесите предоплату». «Предоплату?». «Вы были предупреждены, я работаю по предоплате». «По предоплате?» – он покраснел, встал, взял меня под локоть. Чтобы взять меня под локоть, он приподнял свою руку, и его едкий запах ударил мне в нос. «Пустите», – грубо сказал я и направился к выходу. «Ничего не надо, предоплаты не надо», – бросил я, уже открыв дверь и думая о том, что едкий запах станет навязчивым. У меня очень хорошая память на запахи, некоторые не могу забыть. Они преследуют долгие годы.
Хорошо, я знаю, как с тобой поступить.
Узнал, где он живет, поехал туда вечером и просунул под дверь лист бумаги, на котором было написано слово. Я руководствовался только гневом, дикой животной яростью, закипевшей во мне. У меня даже не возникло мысли о том, что написав слово, убью сам себя. Не задумываясь, на автомате написал его на бумаге и просунул под дверь.
Со мной ничего не случилось. Через два дня я узнал, что заказчика нашли мертвым в его квартире. Так все и началось.
2
Так все и началось. Через стекло я видел, как они били, заливаясь смехом. Один ронял другого, быстро бежал и сильно бил.
Это были дети, они играли в футбол, били по мячу, я слышал их смех даже через стекло машины.
– Давай тогда заново, – сказал Инне, она кивнула.
– Вот здесь.
– Да я знаю.
Припарковались у того же места. Начну ритуал заново: заглушил двигатель, завел, дотронулся до зеркала заднего вида, на вдохе посмотрел в правое зеркало.
– Эти сюда опять.
– Не отвлекай.
Надо заново. Снова дотронулся, на вдохе посмотрел в правое зеркало, на выдохе в левое.
– Так мы никогда не доедем.
Так и знал, что это случится. Все, конец. Этой фразой она убила, придется возвращаться еще дальше, в самое начало пути.
Так все и началось. Мои родители были богатыми и в семь лет наняли воспитателя, чтобы заниматься мной, пока они занимались собой. У меня был воображаемый друг Билли, с которым я играл дома в мяч, когда воспитатель уходил. Как-то перед его уходом я чихнул, и он решил, что я заболел. «Что за оказия, инфант террибль», – сказал воспитатель и выпятил нижнюю губу.
Он был полным ничтожеством, как вспоминаю сейчас, хочется взять его за горло и вырвать крошечный кадык. За глаза я называл его Педди – сокращенно от «педагог», но с двумя «д».
Педди пудрил свое утонченное бледное личико, на котором никогда не велось угревых войн, пока учил меня французскому. Зачем учить ребенка французскому? Ну что за оказия, экскьюзе муа, инфант террибль. Оказия – какое слово выискал. Он душился дорогим марсельским парфюмом, его кожа выдыхала его на меня.
Задушу любого, если еще раз в жизни услышу экскьюзе муа. Разорву рот самсоном. Льон, лео-лайон-лев. Педди пытался учить меня каталонскому на случай, если мы с родителями вдруг переедем в Барселону, а Каталония отделится от Испании. Мне повезло, что этот человек никогда не слышал о басках. Льяооо.
«Вы заболели, мой милый инфант», – сказал воспитатель. «Мы не в баварских землях, и все же их лебе дих, так что дам вам хороший медицинский совет: повторяйте все время про себя “я здоров” до бесконечности, пока не выздоровееете». Он говорил «выздоровееете», с тремя «е», как у Маяковского длинношеее.
Дойди до дна в Спарте в младенчестве, Педди.
«Адьос, мой милый инфант». И закрыл дверь на ключ.
Освободившись от воспитателя, я тут же бросился играть в мяч с Билли. Он сильно бил, я отбивал, потом он вдруг сказал: «Если будешь повторять “я умру” до бесконечности, умрешь». Засмеялся и исчез, оставив меня одного.
Так все и началось. Я начал мусолить эту мысль в голове, все время повторял «я умру, я умру, я умру». Знал, что лучше повторять «я здоров», но не получалось. Это была моя первая навязчивая мысль, потянувшая за собой все остальное.
Воспитатель посоветовал родителям давать мне лекарство, и вскоре по всеобщей версии я выздоровел, хотя не болел. Потом я услышал в новостях, что кто-то задохнулся ночью. Не помню, кто, какой-то неизвестный человек. «На животе надо меньше спать», – буркнул отец. «Уткнулся в подушку», – сказала мать. Этого было достаточно. «Хватит на сегодня», – бросил мне отец. Я перестал бить по мячу, Билли сказал, что хочет спать. «Уснешь на животе, задохнешься», – произнес он. «Уходи, не хочу с тобой больше». «Уткнешься в подушку, задохнешься». «Уходи!».
Теперь я ненавидел Билли. «Не приходи больше». «Хочу прихожу». «Не приходи говорю». Но он приходил. Билли всегда со мной, не растет и не меняется.
Той ночью я долго не мог уснуть, переворачивался с боку на бок и думал, как сделать так, чтобы не задохнуться. Я решил договориться с собой: если буду выполнять определенные действия, ничего не случится. Лежал десять секунд на правом боку, столько же на левом, повторял три раза, дальше укладывался на спину и представлял, как завтра утром буду завтракать живым. На следующее утро я проснулся: для меня это означало, что ритуал работает, и я стал повторять его каждую ночь. Постепенно ритуал усложнялся, иногда я лежал на спине часами, не смея шевельнуться, поскольку считал, что если шевельнусь, надо повторять все заново. И все равно я шевелился и повторял заново, часто не мог уснуть до самого утра.
Опять этот грузовик.
– Тот же самый, – сказала Инна.
Да, тот самый, что чуть не задавил меня, когда я выходил из ритуальных услуг.
– Вижу. И как их земля носит.
– У тебя машина грязная.
– Ну и что?
Уже понял, к чему она ведет.
– Напиши слово пылью на машине.
– Замолчи.
– Припаркуйся в центре. Вижу завтрашние заголовки: «Таинственные смерти в центре Петербурга».
– Замолчи говорю.
– Что ты завелся?
– Ничего не понимаешь в заголовках.
– Пылью слово напиши и посмотрим.
Надоела со своей пылью, придется помыть машину, но это потом. Едем дальше, зеленый уже.
– Ну давай уже.
«Шестерка» встала и стоит, видимо, старик за рулем.
– Ну давай!
Иди на почту, стой в очереди. Закрутись бесконечной креветкой к выходу.
Нет, не могу ругаться на стариков, получается слишком мягко. Едем дальше.
В десять лет воспитатель повез меня в пещеры на экскурсию. «Знания есть сила, мой милый инфант». Я не ответил. «Что же вы не отвечаете, май лавли инфант?». «Ант ноувейшн кердимикейшн строудри фраптен», – сказал я на выдуманном языке. Воспитатель бесился от этого, что доставляло мне огромное удовольствие.
Экскурсовод показал нам сталактит. «Это Дамоклов меч, по преданию он упадет на самого большого грешника. А самый большой грех – хула на Святого Духа». «Хула», – повторил воспитатель и ухмыльнулся. «Пройдемте». Мы должны были пройти под сталактитом, чтобы исследовать пещеру. Я встал, как вкопанный. «Что же вы встали, мой инфант террибль? Неужели вы трусишка?».
Я убью тебя, Педди. Не знаю, где ты сейчас, но я найду и убью тебя. Я куплю гигантскую микроволновку, засуну тебя туда целиком и нажму на разморозку, чтобы ты медленно умирал. Трусишка, говоришь? Я выну тебя из микроволновки и съем, через некоторое время ты превратишься в дерьмо. Педди, я засуну тебя в целлофановый пакет, а может быть, в пластиковую коробочку для завтраков, куплю билет до Парижа, пойду в Лувр и обмажу тобой «Мона Лизу». Я сделаю чистосердечное признание, скажу, что съел тебя, ты превратился в дерьмо и испортил великий шедевр. Пусть все знают, что за дерьмо испортило «Мона Лизу». Это дерьмо, получившееся из тебя, Педди.
– Ты хочешь хороший заголовок, Инна? «Человек-дерьмо загадил “Мона Лизу”».
Это моя месть, и да будет она такой.
Срываться на воспитателя гораздо проще, чем на старика в «шестерке». Это доставляет удовольствие.
В пещере я не мог сдвинуться с места, меня охватил страх. Я тут же решил, что совершил самый большой грех – хулу на Святого Духа. Смерть во сне сразу показалась глупостью: я видел предмет своего страха над собой – Дамоклов меч упадет на меня прямо сейчас и на этом все кончится. Я стал задыхаться от паники, воспитатель взял меня за руку и силой потащил вперед.
Никогда не бери меня за руку. У меня есть арбалет, я знаю, как убивать.
Дамоклов меч был позади, он не упал на меня, но страх не отпускал. «Упадет на обратном пути». Это была самая страшная экскурсия в моей жизни, у меня даже начался тик, но когда мы шли обратно, в голову пришла спасительная мысль. Я не знаю, что такое хула на Святого Духа.
Я даже не знаю, что это такое, вообще не понимаю, не могу осознать, так как я могу этого бояться?
Даже рассмеялся. «Ведите себя тише, мы в приличном обществе, мальчик», – сказал воспитатель.
Заткнись, Педди. Помни о «Мона Лизе».
Тот случай научил меня противостоять страху. Я понял, что могу с ним бороться.
«Видите, как много вы сегодня узнали, это куда лучше, чем найти обитель в мире иллюзий».
Каких еще иллюзий? Суспензи димаг херенси свинч мерин! Учи выдуманный язык, Педди. Дерьмо, испортившее шедевр.
«Называйте отца папенькой, а мать мадре, так вы покажите им вашу любовь», – велел воспитатель, когда мне было одиннадцать.
Ты за это заплатишь, Педди.
«Да, папенька». «Я записал вас в секцию стрельбы из лука». «Спасибо вам, папенька.»
Дома мы должны были обращаться друг к другу на «вы». Отец – знаменитый писатель, творческая интеллигенция.
«Какое же это счастье, что вас записали в стрельбу из лука. Вы, наверное, очень рады, мой инфант?».
Микроволновка.
«Это я посоветовал вашему отцу стрельбу из лука. Ну что за спорт, эка фантазия тела и духа! Сам Одиссей тренировался в стрельбе из лука, а он, как вы знаете, был значительной исторической личностью».
Вообще-то Одиссей был персонажем, Педди.
Так меня отдали в секцию по стрельбе из лука. Это был единственный случай, когда воспитатель попал в цель: мне нравилось натягивать тетиву и стрелять, я даже выигрывал какие-то соревнования. Отец заказал мне из Америки лучший лук. Как-то я забыл его в раздевалке, пришлось вернуться. Мой лук уже был в руках других детей, они вместе с тренером пытались натянуть тетиву, но у них ничего не получалось.
«Это как?» – спросил тренер. «Здесь кнопку нажмите, блокиратор». Забрал лук и натянул тетиву. «Так». «А можно». «Нет».
Не трогайте мой лук. Даже не прикасайтесь к нему. Это мой лук – и только мой.
Я стал хуже стрелять, чтобы меня не брали на соревнования. Я был лучшим и знал это, но меня раздражал этот гадкий тренер, когда-то коснувшийся моего лука. Ненависть к нему росла, в четырнадцать лет я перестал посещать секцию, через два года – школу, через шесть – университет. Мне плевать, где я учился и как, можете даже не спрашивать. Тот лук до сих пор у меня в шкафу, а еще у меня есть арбалет.
Помни об этом, Педди.
Пять лет назад я впервые посетил психиатра, хотя такое обобщение будет неправильным, ведь я помню точный день, час и, признаюсь, может это и странно, даже минуту, когда мне поставили диагноз «обсессивно-компульсивное расстройство». С тех пор все стало только хуже. Официальный статус психа не добавлял уверенности. Почему я больше не ходил к психиатру и даже не пытался лечиться, не знаю. Я решил, что это неизлечимо.
В последнее время я часто представлял, как еду на машине со словом-транспарантом наверху, и все вокруг умирают, а я еду дальше, вперед, по городам и странам, по замерзшему океану, делаю круг, приезжаю в начальную точку и вижу зомби, которые восстали, но увидев слово, снова умирали, я ехал дальше по городам, странам и замерзшему океану, делал круг, добирался до начальной точки, дважды мертвые превращались в червей, я ехал дальше по городам-странам-океану, делал круг, люди превращались в почву, и почва умирала, она была проклята посеянными в нее мертвецами, а значит словом. После семи кругов я просыпался, потому что…
Удар по тормозам. Мне кажется, я только что подумал о слове или даже произнес его.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
