Текст книги "Стекло и дерево"

– Нет, ваша честь.

– Итак, тогда завтра зачитаем заключение суда. Всё, все свободны! Повестки отметите в канцелярии по гражданским делам!

На этом закончился один из эпизодов околонаучной распри в суде.

Владимир устало потянулся, помог одеться подруге, отыскав её шубку среди наваленной кучи одежды свидетелей из разных залов суда. Гардероба, как и туалета, в здании суда почему-то не предусматривалось.

– Ох, – вздохнула Алина, – ещё и завтра сюда идти. Ты как думаешь, сожрёт она меня?

– Не думаю, – оптимистично заявил Владимир. Ему за два часа до процесса отец Али, будущий тесть, поведал по секрету, что иск гражданки Липутиной будет отклонён. В детали он внедряться не стал, а Владимир вежливо промолчал. И правильно, чего ему лезть куда не следует: у них там своя кухня, у математиков – своя. Настораживало только одно – заведующая кафедрой Зельма Яковлевна навострила лыжи на историческую Родину, а Карина Львовна форсированно заканчивала докторскую. Вот когда Липутина получит власть, тогда им с Алиной придётся подыскивать новое место работы.

– Ни за что и никогда! – сказал он вслух, стараясь верить собственным словам.

– Пусть будет так, – покорно согласилась Алина и обняла Владимира посреди улицы.

– Конечно, конечно, вот увидишь, всё будет нормально, – нежно погладил подругу по голове Владимир.

Ох, и времена теперь настали. Сексуальная революция, ничего не скажешь. Если раньше показывали фильм до шестнадцати лет, то все люди были уверены, что роли играют муж и жена. Супруги в жизни, любовники на экране. Скорее всего, так и было. А теперь что? Как собаки лижутся, на виду у всех, тьфу! И холод им нипочём, радуются! Они ведь выиграли процесс, не иначе. Карина Львовна в этом уверена на все сто. Но ничего, будет и на её улице праздник! Адвокат подаст кассацию, непременно подаст! А куда ему деться? Дочке-то учиться надо! Глупенькая конечно, выбрала себе непрестижную профессию, но что теперь ему делать-то? Ясно что, помогать будущей заведующей кафедрой.

А нынешний процесс уже предопределён, судья лишь упивается собственным чувством превосходства, и только. Наглый молодняк это чувствует, а может и знает наверняка, иначе чего бы им так радоваться?

Карина Львовна брезгливо обошла обнявшуюся парочку. Понятно, куда они теперь направятся. Жаль, что повестки отметили на весь рабочий день, а то можно было бы и прижать счастливчиков за прогул. И тут самый гуманный суд в мире на их стороне! Госпожа Липутина чуть было не сплюнула сгоряча, но удержала себя в руках. К лицу резко притекла кровь, Карина Львовна почувствовала, как разгорелись щёки, запылала кожа на голове, казалось, волосы приподнялись дыбом, под мышками неприятно взмокло. Она приостановилась, пошла медленнее, с каждым шагом жар всё больше разгорался. Она остановилась посреди улицы, не обращая внимания на прохожих. Когда человеку очень плохо, уже не до того, что подумают люди. Карина Львовна остановилась, как вкопанная, колючий озноб охватил её тело. С головы до пят и обратно, словно прошёлся разряд тока, холодного такого, будто её пронзили огромной сосулькой. Сразу стало нестерпимо зябко, голова раскалывалась. Карина Львовна заметила, что стоит почти на проезжей части. В голове стучат молоточки, череп вот-вот расколется, но она не может и сдвинуться с места, ноги как будто налились свинцом, притяжение земли усилилось в десятки раз. Карина Львовна не шелохнулась, ожидая окончания встряски. Кто-то бесцеремонно оттолкнул её в сторону, Карина Львовна чуть не упала, но сумела удержать равновесие. Она переместила тяжесть тела с одной ноги на другую и оглянулась. Прохожий, потревоживший её, умчался по своим делам. От негодования ей стало полегче, Карина Львовна бросилась вдогонку нахалу, не обращая внимания на стучавшие в висках молоточки. Молодой человек не подозревал погоню, но неожиданно для преследовательницы свернул и исчез во дворе. Гнаться за ним бессмысленно и глупо.

Карина Львовна перевела дух и огляделась. Оказывается, пошёл пушистый снег, снежинки падали ей прямо на голову. Неудивительно, почему стало так зябко. Она накинула капюшон, постояла немного, вслушиваясь в свой организм. Прилива больше не было. Лишь тупая боль где-то в глубине головы. Она не мешала, и Карина Львовна зашагала вперёд.

У витрины магазина стояла ещё одна парочка. Они не обнимались, не миловались. Девушка держала парня под руку и только. Знакомая курточка у неё, Карина Львовна подошла ближе. Надо же, вот так встреча!

– Эвелина?! Здравствуй!

– Здравствуй, мама, – отозвалась дочь. – У меня занятия уже кончились. Вот, решила прогуляться.

– А молодой человек? Ты разве не познакомишь нас?

– О, конечно. Это Алик. Алик, знакомься – это моя мама, Карина Львовна.

Алик учтиво склонил голову. Получилось очень даже неплохо: почтительно и неподобострастно.

– Я тоже свободна ненадолго, а вам что-то надо в этом магазине?

– Нет, мы просто разговариваем.

– Так давайте поговорим у нас дома! – предложила Карина Львовна. Она решила получше изучить этого Алика.

Алик из приличия попытался отказаться, но было видно, что он рад принять предложение.

Когда они вошли в квартиру, Карина Львовна распорядилась:

– Линочка, поухаживай за гостем, – а сама, извинившись, исчезла в ванной.

Эвелина поставила чайник, Алик проявил инициативу и подготовил заварник. Карина Львовна, освежившаяся, вошла в кухню и по-хозяйски отметила, что этот Алик что-то умеет делать. Он стоял над заварником и что-то колдовал. Когда чайник вновь закипел, он добавил в заварник ещё немного, прикрыл крышку полотенцем и объявил:

– Ещё три минуты, и чай готов!

– О! Да я вижу у тебя особая технология! – удивилась Карина Львовна.

– Конечно, к каждому вопросу следует подходить серьёзно и основательно.

– А кем ты работаешь, Алик?

– Я менеджер.

Слово «мендежер» завораживающе воздействовало на Карину Львовну, батюшки! Неужели он из новых русских? Она внимательно пригляделась к новому знакомому. Слегка вытянутое, худощавое лицо, несколько отрешённое выражение глаз, немного странное. Вроде смотрит на тебя, а в то же время занят какими-то своими мыслями. Лицо сугубо серьёзное. От такого человека не стоит ожидать глупейших ужимок да идиотских шуток. Незначительный землистый оттенок кожи придавал Алику солидность и некую загадочность.

Карина Львовна продолжила разведку боем.

– А кто твои родители?

– Они погибли в автокатастрофе, – со странным спокойствием произнёс Алик. Но Карина Львовна не обратила на это никакого внимания, она продолжала опрос.

– А у тебя квартира?

– Да, трёхкомнатная.

– Ну, мама! Хватит пытать человека. Что да как, что да как? Ну что тебе это даст? Со временем всё узнаешь.

– Со временем? – Карина Львовна с интересом посмотрела на дочку, затем на её знакомого. – Хорошо. Давайте пить чай, кстати, уже готов?

Алик ещё немного добавил в заварник кипятку и объявил:

– Готов!

Он уселся за стол и не стал разливать чай по чашкам. Значит мужчина, решила Карина Львовна.

– Какой интересный чай! – едва отхлебнув, поразилась она. Такого вкуса Карина Львовна не ощущала никогда. – Разве у нас есть какая-нибудь иная заварка?

– Это чай с чабрецом, – пояснил Алик.

– А ты что, всё время таскаешь с собой этот чабрец?

– Ну почему же, просто сегодня так получилось.

– Неплохо получилось, – в голове у Карины Львовны слегка закружилось, боль отпустила, мысли прояснились. Честно говоря, Карина Львовна опасалась пить кипяток из-за приливов жара, но после глотка такого чая приятное тепло плавно разошлось по всему телу. Как и должно быть у здорового человека.

– А вот мама у меня – кандидат наук по математике, – перевела разговор Эвелина в безопасное русло, – без пяти минут доктор и профессор. Сейчас доцентом работает, а скоро за свои труды получит Нобелевскую премию!

– Вынужден отметить, что Нобелевской премии вам не получить, я сожалею, конечно.

– А почему? – Карина Львовна с удивлением глянула на Алика. Эвелина была уверена, что Алик никогда не позволит себе сказать глупость, и не удивилась.

– Дело в том, что Альфред Нобель, в своё время, запретил выдавать свою именную премию математикам.

– Всем завещал, а математикам запретил? – прищурившись, спросила Карина Львовна. Она-то знала, что так оно и есть. Даже знала, почему так поступил небезызвестный Альфред: в отместку математику, отбившему у него жену. Но ей хотелось убедиться, что этот Алик кое-что знает.

– Такова последняя воля Нобеля.

– Слушай, Алик, а любишь ли ты проходить тесты?

– Когда как. И смотря какие.

– Мама, ну хватит пытать человека!

– А я вот предложу тебе одну загадку, – не обратила внимания на реплику дочки Карина Львовна. – У нас на кафедре в последнее время все увлечены различного рода головоломками.

– Вам по профессии положено решать самые трудные задачи.

Молодой человек положительно нравился Карине Львовне, она чуть было не пожалела, что предложила ему эту загадку, а вдруг не справится? Ей не хотелось разочароваться, но отступать уже поздно, да и не привыкла Карина Львовна отступать и менять своё мнение.

– Необходимо решить одну графическую задачку. Лина, принеси, пожалуйста, листок бумаги и ручку.

Эвелина неохотно поднялась с места и пошла в спальню – свой рабочий кабинет.

– Алик, а давно ты знаком с моей дочерью? – в лоб спросила Карина Львовна, уставившись строгим профессионально-учительским взглядом на молодого человека.

Он выдержал взгляд и уклончиво ответил:

– Не так давно, чтобы досконально изучить друг друга, но и не так мало, чтобы сделать определённые выводы.

– Какие выводы?

– Например, ваша дочь замечательно воспитана, да и наследственность у неё неплохая.

– Это как?

– Как сказать?

– Прямо конечно, – Карина Львовна отпила ещё глоток чая, целебный напиток этот чабрец!

– Образованная.

– А мне кажется, что не очень.

– Ну что вы! Она очень способна и деликатна, чувствуется ваше влияние!

Карина Львовна мимо ушей пропустила последние слова, она давно привыкла к льстивым речам, в то же время, ей показалось, что Алик сказал их как-то необычно, возможно, искренне.

– А сколько тебе лет, Алик?

– Разве это имеет значение? – тактично улыбнулся Алик.

– Ну-у, квартира у тебя уже есть, работа, наверное, и образование?

– Я закончил, – Алик начал говорить и тут же прервался, вошла Эвелина.

– Вот бумага, вот ручка! Только к чему все эти тесты? Алик, ведь ты не собираешься поступать на физмат, верно?

– Поступать я не собираюсь, конечно, но, тем не менее, проверить себя никогда не помешает.

Карина Львовна зачарованно поглядела на гостя. Какие серьёзные мысли!

Она полагала, что нынешняя молодёжь, вообще, не способна думать. А тут такая приятная неожиданность!

– Хорошо, приступим к задачке. Всё очень просто! Надо двумя ударами топора разбить подкову так, чтобы получилось шесть частей.

– Это необходимо изобразить графически?

– Конечно! Нарисуй, как ты её разрубишь, а мы посмотрим!

Алик нарисовал на листке подкову и изобразил глубокую задумчивость. Эту задачку он решал ещё в детстве и прекрасно помнил, как надо начертить линии, но подумать, конечно, следовало. Он наморщил лоб, сделал несколько рубящих движений ручкой в воздухе, почесал в затылке и снова наморщил лоб.

Карина Львовна достала вишнёвое варенье, времени было много, она сама решила эту задачку минуты за две, пришлось подумать.

Эвелина склонилась над рисунком подковы, её тоже занял тест. Выходило по три, по пять частей, но шестой не было!

Заметив, что Карина Львовна заскучала, Алик напрягся и решительно черкнул дважды по листку. Эвелина восхищённо посмотрела на, сохраняющего олимпийское спокойствие, Алика. Получилось! Она и сама додумалась, конечно. Только вот, не имела перед собой ручки. Молодец, Алик!

– Вот, – протянул листок Алик.

Карина Львовна посмотрела – всё верно! Жаль, не засекла время. Конечно, он думал намного дольше, чем она сама, но всё-таки здорово справился с заданием.

– Хорошо, – только и сказала вслух Карина Львовна.

– Извиняюсь, мне пора, – Алик поглядел на наручные часы.

– Понимаю, бизнес! – согласилась Карина Львовна. – Я надеюсь, ты будешь почаще заходить к нам?

– С удовольствием! Я очень был рад познакомиться с вами, Карина Львовна! Столько слышал о вас от Лины, а теперь, как говорится, воочию убедился! До свидания!

– До свидания!

Едва за гостем захлопнулась дверь, Карина Львовна изучающе посмотрела на дочь.

– Что ты на меня так смотришь?

– Однако повзрослела ты у меня. Даже неожиданно как-то. А знаешь, что я тебе скажу?

– Что?

– Честно говоря, я бы была рада видеть этого Алика своим зятем! Эвелина залилась краской.

– Ну, чего ты краснеешь? Всё нормально, всё правильно. Он порядочный человек: и воспитан, и образован в меру. Я понимаю, что об этом не думаешь пока, но хочу отметить тебе, что я была бы не против его кандидатуры. И чай у него замечательный!

Эвелина поглядела на маму, такой довольной она её не видела очень давно. С тех самых пор, как началась судебная тяжба о защите чести и достоинства доцента Липутиной.

– Ты, в самом деле, так думаешь, мама?

– Конечно! Разве я когда притворялась? Кстати, а каковы доходы у менеджера, ты не знаешь?

– Не знаю, мне это неинтересно.

– Ничего другого от тебя ожидать и не стоило. Хотя, ты конечно права: главное, чтобы человек был хороший, – смягчилась Карина Львовна. Трёхкомнатная квартира сама за себя говорит, – а он не был женат?

– Разве это имеет значение?

– Так до сих пор ты не узнала? А не стоило ли поинтересоваться?

– Как будто нам больше не о чем разговаривать! Мама, ты рассуждаешь как старуха.

– Я и есть старуха, – обиженно проскрипела Карина Львовна и устало опустилась в кресло. – Принеси, пожалуйста, мою чашку из кухни! Я допью свой чай.

– Вот твоя чашка, мама. Я пошла заниматься.

– Постой, не торопись! Мы так редко общаемся! Присядь радом, поговорим.

– О чём? – отвлечённо спросила Эвелина.

– Как о чём? Нам уже не о чем поговорить? Вот о чём вы разговариваете с Аликом?

– Тебе это неинтересно.

– Почему? – недоумевала Карина Львовна.

– Ну, разве тебе любопытно «Познание воли» Шопенгауэра?

– И это всё?

– Почему всё? Можно и больше. Например: субстанциальная концепция Карла Густава Юнга!

– А что это за концепция такая? – решила проявить интерес Карина Львовна.

– Ох, – тяжело вздохнула дочка, словно ей предстоял тяжёлый разговор с непробиваемым оппонентом, – ты слышала, мама, слово комплекс?

– Смотря, какой комплекс!

– Комплекс маленького человека, Наполеона и так далее.

– Комплексы неполноценности?

– Примерно, хотя и не точно.

– Так их придумал Юнг? – поразилась Карина Львовна. Она считала автором Фрейда.

– Не придумал, а ввёл понятие. Это разные вещи, мама.

– Действительно, у вас очень интересные темы для разговора, вот только…

– Что только? Договаривай.

– А то, что Алик знает и ещё кое-то, не то, что некоторые с их однобоким мышлением! – Карина Львовна захотела спровоцировать дочку. Пусть она разозлится, сорвётся, накричит! Пусть станет прежней Линочкой, а то ведёт себя отрешённо и пугающе, как царевна Несмеяна.

– Мама, – устало, с незначительной ноткой раздражения, произнесла Эвелина, – ты отнимаешь у меня время. Мне надо заниматься.

– Да ты же не на философа учишься, в конце концов! – взорвалась Карина Львовна.

В ответ Эвелина одарила мать безразличным взглядом и ушла в кабинет, закрыв за собой плотно дверь. Карина Львовна не на шутку перепугалась, но решила не вмешиваться.

Внезапно дверь распахнулась.

Наконец-то! Сейчас дочка выскочит, начнёт кричать, и всё станет на свои места!

Но из наполовину открытой двери показалась лишь рука Эвелины, а в ней захваченный за холку кот Феофан. Мгновение спустя, обиженный Феофан был вышвырнут прочь, после чего дверь шумно захлопнулась.

Карина Львовна оцепенела. Она уставилась на закрытую дверь и не могла двинуться с места. Её отделяла от дочери не только эта фанерная преграда, но нечто большее. Положительно, что-то произошло и как-то это что-то ускользнуло от всевидящего ока Карины Львовны. Вот и любимец Феофан вылетел. А раньше Лина не расставалась с котом, даже в ванную брала его с собой! Наверное, дочка просто устала, перегрузилась своими занятиями. Нет, не может быть! Карина Львовна приучала дочь с самого детства к интеллектуальным нагрузкам. Что-то произошло. Если не перегрузка, то иное.

Состояние дочери не на шутку взволновало Карину Львовну. Она машинально протянула руку к телефонному аппарату и автоматически набрала номер Липутиной Олимпиады Самсоновной.

– Алло! – отозвался голос бабушки на том конце межгорода.

– Алло! Мама! Это я.

– Ну, здравствуй, – сухо приветствовала дочь Олимпиада Самсоновна.

– Здравствуй, мама! Это я!

– Слышу, что ты. Новости какие?

– Ох! Лучше бы не было никаких новостей, – печально вздохнула Карина Львовна.

– Если бы тебе ничего не было надо, ты бы не позвонила! Выкладывай!

– Что-то происходит с Эвелиной.

– Ах! Так я и думала! – в сердцах воскликнула бабушка. – Линочка здорова?

– Не могу сказать, я м-м, не совсем уверена.

– Ну, ты же у нас сама себе врач! Почему не можешь сказать?

– Мама! Ты что, издеваешься? – вспылила Карина Львовна. Ведь думала она, ничего из этого разговора хорошего не получится! В последний год мать жила отдельно, что не сделало её ни мягче, ни покладистее. Скорее наоборот, она стала обвинять дочь в том, что та сама себе и всем окружающим только портит жизнь.

Поэтому с Олимпиадой Самсоновной, иначе как на высоких тонах, стало невозможно разговаривать. Что бы ни случилось – во всём виновата дочь. Неужели весь мир сошёл с ума?

– Ты же к доктору только на аборты бегала! Сама ведь знаешь всю медицину, не так ли? Отвечай немедленно, что ты сделала с Линочкой?

– Я? Я сделала? Да ты бы только посмотрела на неё! Она стала меняться!

– Ну и что? Пора и ей повзрослеть! Не может же она всю свою жизнь оставаться ребёнком!

– Мама! Ты ведь педагог, скажи мне, почему Лина стала такой чёрствой?

– Это, в каком смысле?

– Она выбросила Феофана из своей комнаты! Понимаешь?! – истерически провизжала в трубку Карина Львовна.

– Как?! – поразилась бабушка, до неё дошёл смысл сказанного.

– А вот так! Заперлась в спальне и не желает разговаривать!

– А ну-ка, дай ей трубку!

– Лина! Лина! – Карина Львовна поднялась с кресла и подошла к двери, осторожно постучала. – Лина! Твоя бабушка хочет поговорить! Она зовёт тебя к телефону!

Тишина.

Карина Львовна приоткрыла дверь, дочь лежала на кровати одетая и как будто спала.

– Она спит. Понимаешь, мама? Она спит днём!!!

– А у неё нет никого? – неожиданно спросила бабушка.

– Ты на что это намекаешь? – опять вспылила Карина Львовна.

– Никогда нельзя быть уверенной в чём-то до конца. С тобой такие перемены случились в первый раз в четырнадцать лет, помнишь?

– Замолчи! Ты даже не знаешь, что ты сейчас сказала! Да как ты смеешь?!

– Перестань орать и ответь на вопрос! Есть у Лины кто или нет? – в голосе бабушки появились стальные нотки.

– Да, есть. Это Алик, приятный молодой человек.

– Какая перспектива?

– Он производит впечатление серьёзного человека.

– Тогда не о чём беспокоиться! Поговори с ней серьёзно и проблема разрешится. Всё станет на свои места.

– Хорошо тебе там сидеть и рассуждать! А она вовсе не желает общаться со мной!

– Перестань закатывать истерику! У тебя что, климакс?

Слово, глубоко запрятанное в подсознании Кариной Львовной, внезапно вырвалось на волю. Подобно вулкану, оно взбудоражило всю нервную систему, словно хлыстом, наотмашь, врезало по лицу. Карину Львовну бросило в жар, голова чуть не лопнула. Климакс!

Вот она – старость! Так коварно и незаметно подобралась. И это в самый ответственный момент! Карина Львовна обессилено уронила руки.

– Карина, Карина! Карина!!! – надрывалась упавшая на пол трубка.

Она сидела в оцепенении, пока сквозь пелену в сознании до неё не долетели короткие гудки. Тогда Карина Львовна подняла трубку и бросила её на аппарат. Пожалуй, впервые в жизни ей нестерпимо захотелось плакать. Карина Львовна содрогнулась, её плечи задрожали, она почти зарыдала. Вот только слёз не появилось.

Раскрылась дверь спальни, мимо прошла дочка, проследовала на кухню, вернулась с чашкой холодного чая, безучастно взглянула на расстроенную мать и молча затворила за собой дверь.

Карина Львовна поразилась таким отношением к себе. Самый близкий ей человек, дочка так отреагировала на её боль!

Положительно, либо весь мир сошёл с ума, либо только Карина Львовна.

7

Каждый день в мире кто-то сходит с ума. Это происходит с человеком не внезапно: исподволь и незаметно к разуму человека подкрадывается болезнь. Она порождается изнутри, вот почему причины шизофрении неизвестны. Впрочем, Рим Николаевич Любимов и не пытался отыскать ту начальную точку, с которой начинается расщепление человеческой личности. Величайшие психиатры мира сумели по крупицам собрать сведения о течении заболевания, обрисовать множество его признаков, разработать методику лечения и даже достичь неплохих результатов. Не смотря на это, шизофрения так и осталась заболеванием по квалификации – эндогенным. То есть, без внешнего толчка, выворачивающего мозг наизнанку.

Молодой аспирант, учитывая опыт психиатрии, решил взглянуть на лечение по-иному. Его замысел давно разгадал профессор Васильчиков. Мешать развивать науку он не стал, но и поощрять инициативу аспиранта тоже не мог: не принято так в медицине, чтобы молодёжи было позволительно иметь собственную точку зрения. Единственно, что Егор Степанович мог сделать для ученика, так это максимально оградить его от нападок старших коллег.

– Чем это занимается ваш аспирант? – въедливо спросила Евгения Евгеньевна Дулина, лечпроф больницы.

– Работу пишет.

– А об чём он пишет работу?

– О биохимических изменениях мозга у психически больных.

– Слушай, профессор, кончай лапшу мне на уши вешать! – бесцеремонно заметила она. – Почему он ведёт чужих больных?

– Ну что вы, Евгения Евгеньевна! – широко улыбнулся профессор.

– Разве бывают чужие больные? Человек ведь пишет работу, ему необходимо побольше материала! Разве мы станем препятствовать движению науки?

– Конечно, не станем! Но – науки, а не лапши!

– Евгения Евгеньевна, скажите конкретно, что вас настораживает?

– Ваш ученик лезет к другим больным, я ведь ясно выражаюсь?

– Он препятствует лечащим врачам?

– Да. Он практикует отказ от психотропных средств! А вы знаете, к чему это приведёт! Прекрасно знаете! Мы снова будем, как в далёкой древности, лечить ударами кувалдой по башке, да обливанием ледяной водой! Всех больных посадим на цепи! Вот чего можно добиться этими псевдонаучными изысканиями, улавливаете?

– Подождите, подождите. Много ли больных он берёт, чужих?

– Много! – выпалила, начинающая закипать, Евгения Евгеньевна.

– Хорошо, то есть, не совсем хорошо, я с ним переговорю. Обещаю вам, Евгения Евгеньевна, что времена средневековья в нашей, точнее в вашей, больнице никогда не настанут.

– Уж потрудитесь! А то я подключу главного врача и ректора вашего!

– Обещаю вам, до этого дело не дойдёт, – уверенно сказал Егор Степанович и ещё раз открыто улыбнулся.

Ну что тут поделаешь? Разъярённая фурия стремглав покинула кабинет, помчавшись по всем отделениям срывать, накопившуюся за ночь, злобу на весь мир в целом, а на подчинённых – в частности.

Васильчиков понял, что бумага ректору уже готова. Что делать? Необходимо срочно строчить отписку и подать её раньше лечпрофа. Такого рода дрязги характерны для всех, без исключения, клинических больниц. Врачи ординаторы постоянно выражают недовольство сотрудниками кафедр института. Всё-то их не устраивает: и зарплата у работников института выше, и работы – меньше. Ну, пришёл, посидел со студентами, пробежался по отделению и домой, чем не работа? Да и студенты постоянно раздражают – вечно путаются под ногами! В психиатрической клинике это выражено меньше, чем в других. Здесь студенты не мешают, они шустро переодеваются, с опаской проскальзывают по пустому коридору, прячутся в учебной комнате и так же незаметно исчезают после занятий. Не смотря на это, студенты успевают за это время: нашуметь, натоптать грязи, оскорбить санитарку, с которой они впрочем, вообще боятся общаться, а некоторые набираются наглости вступать в разговоры с больными! Такие проблемы ежедневно приходится решать профессору Васильчикову. Ординаторы-ассистенты кафедры стараются не впутываться в мелочные конфликты, показывать студентам только своих больных, оказывать всестороннюю помощь и поддержку коллективу больницы, но всё равно остаются плохими. А что им? Пригласят их на консультацию в особом случае, черкнут они несколько слов-рекомендаций, и вся работа!

А что происходят такие вызовы на консультацию в любое время дня и ночи, зачастую безо всякой оплаты, – это работников клиники нисколько не интересует. Всё равно, на их плечах вся основная работа в больнице, тогда как институтские работники откровенно сачкуют. Бывает, завязываются и дружеские отношения между конкурирующими сторонами, но в глубине души каждый врач ординатор лелеет и холит в себе ненависть к ассистенту кафедры. Вот и сейчас, откуда Евгения Евгеньевна узнала, что Любимов занимается чужими больными? Кто-то с радостью доложил, не иначе. Хорошо, что ректор сам не клиницист, он заведует кафедрой патологической анатомии. Ему легче объяснить целесообразность такого, из ряда вон, поведения аспиранта.

Егор Степанович написал просьбу разрешить аспиранту Любимову Р.Н. задействовать как можно большее количество больных, с целью исключения статистической погрешности в научных исследованиях. Также он вкратце разъяснил суть работы аспиранта и показал необходимость временного отказа от медикаментозного лечения исследуемых больных.

Ректор сразу поймёт, что биохимические показатели резко изменятся при приёме психотропных средств, а поэтому такая временная мера попросту необходима, о чём и просит заведующий кафедрой психиатрии. Конечно, с точки зрения биохимиков это было несусветной чепухой, но кто станет разбираться с психиатрами? У них своя кухня. У них – всё иначе. Даже на вскрытии больных шизофренией при микроскопии не обнаруживается никаких изменений в головном мозге! Абсолютно никаких!

Поговорить с учеником нужно безотлагательно! Егор Степанович вызвал к себе по внутреннему телефону аспиранта Любимова.

– Здравствуй, Рим.

– Здравствуйте, Егор Степанович.

– Как наука?

– Движется! – Рим с готовностью раскрыл папку, прихваченную с собой на всякий случай. – Вот расчёты по биохимии.

– Хорошо, – профессор накрыл папку ладонью, – не это меня интересует, хотя я непременно ознакомлюсь.

– А что? – недоумённо спросил Рим.

– Твоя основная идея, Рим. Как там идут дела?

Рим опешил. Никогда бы не подумал, что шефа всерьёз заинтересует эта идея.

– Есть положительные результаты, – ответил он общей фразой.

– Значит, теория подтверждается? – улыбнулся профессор. Было непонятно, что он имеет в виду? Совсем недавно он категорически отрицал сам факт возможности нового подхода в лечении.

– Да, – коротко ответил Рим.

– Скольких больных ты исследовал, точнее – вылечил? А если выразиться правильно – на скольких опробовал свою методику?

– На сегодняшний день у шестерых больных отмечена положительная динамика, у остальных больных сказывается перегруженность медикаментами.

– Эти шестеро – твои больные, и они вовсе не получают нейролептиков, так?

– Так. В этом основной смысл работы.

– Основной смысл работы, Рим, это – биохимия! Прошу хорошо запомнить, – вновь улыбнулся профессор.

Сколько бы не изучал Рим Васильчикова, всё равно не мог расшифровать его улыбку, что же хочет сказать шеф?

– Официально, да.

– Вот, прочти, – Егор Степанович протянул аспиранту исписанный листок бумаги.

Рим ознакомился с документом, краска прилила к его лицу. Вот в чём дело! Если профессор просит разрешения, то, стало быть, кто-то против!

– Я всё понял.

– Представителям администрации больницы не нравятся твои методы лечения. Советую пересмотреть выбор больных.

– Но ведь я работаю с полного согласия лечащих врачей.

– Наших ассистентов? – улыбнулся профессор.

– Сочувствующих науке, – принял Рим шутливый тон. Шеф ещё больше расплылся в улыбке и сказал:

– Рим, помимо всех медицинских наук, существует дисциплина – деонтология. Внутрикафедральные дела, согласно этой строгой дисциплине, никогда не выносятся вовне. Многие наши сотрудники дружат с врачами ординаторами, но маленькие тайны кафедры остаются недоступными никому постороннему. Это элементарная мера безопасности.

– Я не посвящал практических врачей в тонкости своей методики.

– Им не нужно знать и общих положений! – добродушно посоветовал Васильчиков и добавил: – Евгения Евгеньевна сразу ухватила основную суть работы. Она заявила, что не позволит превращать клинику в средневековый лазарет для душевнобольных.

– Как это ей пришло в голову? – удивился Рим.

– Знаете, – тон шефа приобрёл официальный оттенок, – мы живём не в замкнутом пространстве! Вам следует пересмотреть свои взгляды.

Вот оно, началось! Сейчас шеф скажет, что следует оставить идею-фикс, что никакая психотерапия, даже интровертная, не может оказать положительного воздействия при лечении больных психозами. Но профессор ничего такого не сказал. Он, по обыкновению, улыбнулся и дружески посоветовал:

– Понимаете, Рим, не каждый человек может обладать идеей! Кое-кому не нравится ваша целеустремлённость. Кое-кто откровенно завидует. И если вы всё-таки хотите продолжить свой труд, то вам следует запастись приличным запасом осторожности. Даже больные могут заметить что-то необычное и рассказать врачам. Так что, в ваших интересах, ничего, кроме биохимии, не держать в голове. Лишь когда достигнете определённых результатов, – Васильчиков акцентировал слово определённых, – можно будет и опубликовать статью-другую. Как-нибудь не очень гласно.

– Понятно, – согласился Рим.

В противоречивых чувствах покинул он кабинет шефа. Радовало то, что профессор пока не высказывал недовольства, но крайне огорчило появление неожиданных трудностей. Оказывается, материальных затруднений недостаточно, существуют ещё и моральные факторы. За работу, которая ещё и не родилась, необходимо бороться. И борьба обещает быть трудной. Появились какие-то враги и недоброжелатели – мракобесие какое-то! Но ведь шеф-то на его стороне! Это означает, что почти вся кафедра поддержит его! Важно избегать ненужных конфликтов с администрацией больницы. Решив уничтожить все противоречия в самом корне, Рим направился прямиком к лечпрофу.

Евгения Евгеньевна уже сделала обход по отделениям, вернулась к себе в кабинет. Она успокоилась, выпустив пар.

Рим Николаевич аккуратно постучался.