Текст книги "Цивилизационные парадигмы российской истории"

5. Вал научных и технических новаций. Он порожден и востребован в ситуации капиталистической конкуренции. Более того, капитализм создает все необходимые условия для возникновения развитой светской науки.

Существует множество точек зрения на обстоятельства и причины возникновения капитализма. Обычно эти позиции абсолютизируют тот или иной фактор. Скорее всего, правы все. Необходимо лишь правильно распределить по степени важности все выявляемые моменты.

И даже если это удастся, то необходимо помнить, что в итоге получится удачная интеллектуальная конструкция, которая лишь отчасти отражает многообразие реального процесса.

Помимо всего прочего, необходимо помнить, что западноевропейский феодализм сам по себе был уникальным явлением. А без него капитализм был бы невозможен.

Более того, географический характер Западной Европы таков, что здесь все социальные процессы последних трех тысяч лет имели достаточно необычный, почти уникальный характер. Западная Европа оказалась ретортой, в которой непрерывно возникали социальные новации. Но даже эти новации могли быть прерваны или обращены вспять при серии следующих одно за другим нашествий, подобных Великому переселению народов, которые могли быть вызваны климатическими изменениями в Азии.

Таким образом, мы видим, что нобиларные и раннекапиталистические структуры отличаются крайней уязвимостью и нестабильностью. Лишь в тот момент, когда Западным нобиларным структурам удалось опереться на созданную ими же промышленную основу, эта нестабильность оказалась изжита. Капитализм принял необратимый характер. Фактически, промышленность является наиболее адекватной основой капиталистического способа производства. Капитализм оказывается социальной формой индустриального общества. И именно через него человечество втягивается в стадию индустриального производящего хозяйства.

Капитализм открывает эпоху социальных революций.

§ 2. Эпоха социальных революций

Понятие «революция» не всегда может быть связано с понятием «классовой борьбы». Можно говорить о «социальной революции», о «промышленной революции», о «политической революции», о «культурной революции», о «религиозной революции» и т. д. Революция – это коренной слом и качественное изменение социальной системы в целом или её части в относительно короткий промежуток времени.

Стадиальные изменения всегда имеют эволюционный характер и занимают длительный промежуток времени. Формационные же изменения также за редким исключением имеют эволюционный характер.

Революция – один из моментов формационных изменений. Революция не имеет характер всеобщего закона, хотя в момент перехода от аграрной стадии к индустриальной весьма вероятна. Более точно было бы сказать, что в определенные отрезки истории смена формаций сопровождается целой серией различных социальных, политических, промышленных, религиозных и культурных революций. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на Европу 16–20 вв. Здесь становление индустриальной стадии в её типической форме – капитализм, сопровождалось серией различных революций.

Социальная революция – это коренной слом и качественное изменение социальной системы в целом в относительно короткий промежуток времени. Чаще всего социальная революция включает в себя политическую революцию и реализуется посредством ее.[7]7
  Политическая революция – это коренной слом и качественное изменение надстройки.


[Закрыть] Но социальная революция нетождественна политической революции. В редких случаях она может совершаться без нее. В качестве примера можно привести радикальные реформы 1861 г. в России или «революцию Мэйдзи» в Японии. Чаще же всего социальная революция сопровождается мощной политической революцией Великая французская революция, китайская революция 1911 г., две русских революции 1917 и 1991 гг. Такие революции являют собой не смену формаций, но радикальный шаг на пути к смене формаций. Часто, не смотря на радикальный характер, они нуждаются в дополнительной череде политических и экономических революций. Как мы это наблюдаем во Франции, где радикальная революция 1789–1794 гг. получила своё дополнение в промышленной революции 20–30 гг. XIX в. и череде политических революций 1830–1871 гг.

Известны случаи, когда социальная революция осуществляется в рамках политической и религиозной революции Английская буржуазная революция XVII в. и Нидерландская буржуазная революция рубежа XVI–XVII вв.

Революция не имеет характер всеобщего закона, хотя в момент перехода от аграрной стадии к индустриальной весьма вероятна. Этот тезис особенно важен, ибо позволяет понять смысл весьма актуальных для человечества событий. Кроме того, он во многом объясняет причину, по которой Маркс сформулировал тезис, о том, что революция есть обязательный способ смены формации.

Маркс жил в эпоху, когда переход от аграрной стадии к индустриальной в Европе вступил в решающую фазу. Мощнейшие социальные, политические революции сотрясали европейские общества до основания. Хотя имелись и примеры эволюционной смены формаций – прусский путь развития капитализма и реформы 60-хх гг. в России – Маркс был склонен, больше внимания обратить на общую тенденцию и рассматривать эти примеры как исключения. К этому было тем больше оснований, так как сам Маркс был активно вовлечен в политическую деятельность.

Фактически, тезис Маркса о том, что революция и интенсивная классовая борьба есть обязательный и всеобщий способ смены формаций является тотальной проекцией Новоевропейских реальностей на историю в целом. Неоправданная проекция.

Революция не имеет характер всеобщего закона, поскольку основой смены формаций является смена способов производства. А смена способов производства чаще всего есть эволюционный процесс. Субъект экономического интереса, стоящий за каждым способом производства, непрерывно приспосабливает производство к новым реалиям. В какой-то момент процесс достигает меры и старый способ производства переходит в новое качество, а старый субъект экономического интереса трансформируется в новый. Два блестящих примера этого эволюционная трансформация землевладельческого класса Англии в так называемое «новое дворянство» и преобразование класса рабовладельцев Римской империи в класс земельных магнатов, эксплуатирующих колонов. Причем, это вовсе не эксклюзивные примеры. Процесс эволюционной смены формаций можно было бы проиллюстрировать и обосновать таким множеством фактов, что их перечисление могло бы занять не одну тысячу страниц ученого трактата. Мы же лишь апеллируем к знанию истории, которым должен обладать каждый социальный теоретик.

Но при переходе аграрного общества в индустриальное ситуация кардинально меняется.

В отличие от предыдущих эпох, где хозяйство эволюционировало из одного состояния в другое, здесь мы наблюдаем достаточно уникальную ситуацию. Производство здесь представлено двумя укладами – в недрах традиционного аграрного общества возникает и бурно развивается, фактически, инородная ему экономическая структура – промышленный уклад, представленный самостоятельным субъектом экономического интереса– буржуазией. В итоге в рамках разлагающегося аграрного общества оказываются рядоположенными два экономических уклада и два субъекта экономического интереса. Причем аграрный уклад являет достаточную косность и консервативность, что отражается в политической консервативности землевладельческого класса, промышленный же уклад бурно развивается и наполняет всё большей экономической и политической силой класс буржуазии. В редких случаях подобная рядоположенность относительно «согласованна» и тогда возможны два варианта либо буржуазия оказывается достаточно слабой, чтобы столкнуть класс традиционных землевладельцев, но правящая элита, во избежание революционных эксцессов, сама осуществляет решительные реформы – прусский путь развития капитализма. Либо же интенсивность развития капиталистического сектора столь велика, что она достаточно быстро вовлекает в орбиту капитализма традиционные аграрные структуры – формирование «нового дворянства» в Англии.

Но чаще всего, экономическая и политическая рядоположенность двух укладов и двух субъектов экономического, а значит и политического интереса, оказывается «несогласованной». В итоге окрепшая буржуазия сталкивает с социальной арены одряхлевший класс землевладельцев, разрушает традиционные структуры аграрного общества и достаточно быстро абсорбирует их обломки в капиталистическую структуру.

Именно в силу этих обстоятельств переход аграрного общества в индустриальное чреват великими революциями и социальными потрясениями. Но проецировать этот процесс на всю историю в целом совершенно недопустимо. Еще раз подчеркнем, мы имеем дело, во многом, с исключительной ситуацией.

Становление капитализма есть переход от аграрного производящего хозяйства к индустриальному. Фактически, речь идет о смене стадий в качественном развитии общества. В результате этой смены аграрное общество начинает трансформироваться. Но проблема состоит в том, что эта трансформация лишена линейности и гармоничности. В различных регионах и исторических ситуациях она реализуется весьма своеобразно. В некоторых обществах опережающе формируются элиты, настроенные на модернизацию. Но базис, к несчастью, не соответствует их стремлению. В других обществах мы видим явственное формирование индустриальных структур, но им противостоит гигантский массив архаики. В результате чего, исход конфликта оказывается непредсказуемым. В третьих обществах мы обнаруживаем вторжение химерических идеологий, увлекающих модернизацию в сторону. В иных же случаях общество почти не продвинулось по пути модернизации, но зато прекрасно усвоило стандарты потребления индустриального общества. В результате подобной диффузии общество также накапливает деструктивные моменты и кренится к социальному взрыву.

Таким образом, при анализе эпохи революций необходимо рассматривать два блока проблем.

Во-первых, должно рассмотреть те страны, где капитализм возникает изначально и на собственной основе – это некоторые страны Запада. Здесь мы наблюдаем преимущественно буржуазные революции, хотя на феноменологическом уровне они могут выражаться как религиозный конфликт, национально-освободительное или антиколониальное движение. Их мы рассмотрели выше. Отметим лишь один принципиальный момент. Буржуазная революция становится почти неизбежной в силу того, что новый способ производства оказывается рядоположенным старому способу производства – ситуация исключительная, почти не имеющая аналогов в предыдущей мировой истории. В результате вновь формирующиеся классы индустриального общества вынуждены сосуществовать со старыми аграрными элитами. В какой-то момент конфликт оказывается неизбежным.

Во-вторых, необходимо рассмотреть те страны, которые оказались, вовлечены в модернизацию воздействием на них уже сформировавшегося капиталистического «ядра». Поскольку капитализм по самой своей сути склонен к экспансии и глобализации, постольку все остальные страны оказываются рано или поздно вовлечены в этот вихрь. И здесь необходимо выделить два момента этого вовлечения. Первый– это «давление» внешнего, мирового капитализма на всех «этажах» и уровнях. Второй – это стремление соответствовать «новому», привносимому мировым капитализмом, попытка «выжить» в условиях его экспансии.

Рассмотрим ситуации второго порядка, то есть страны, оказавшиеся периферией мирового капиталистического ядра и вовлеченные в «догоняющую» модернизацию. К ним, кстати, относится и Россия. Здесь положение вещей крайне запутанно и многообразно.

Мы полагаем, что революции в этом пространстве можно классифицировать таким порядком буржуазные, антиколониальные, национально-освободительные, этнические. В качестве отдельного класса, необходимо выделить ситуации, которые по форме выглядят как социальная революция, но, по сути, являются социальным взрывом с непредсказуемым исходом, одним из вариантов которого может оказаться перманентная анархия или же даже «социорная катастрофа».

Характер революции мы определяем по целям и задачам, по движущим силам и по итогам. Хотя, не всегда здесь присутствует полнота. В ряде случаев, мы обнаруживаем, что, например, небуржуазный социальный слой преследует чисто модернизационные, буржуазные цели. (Классическим примером чего является революция Мэйдзи 1867 г.)

Буржуазные революции – это социальные перевороты, порождающие в итоге индустриальное, капиталистическое общество.

Здесь мы должны подчеркнуть, что для нас модернизация – эквивалент развитого капитализма. С фактической точки зрения такой взгляд не совсем корректен, поскольку в XX столетии модернизация часто осуществляется в рамках индустрополитаризма (фашизм или социализм). Но этот путь тупиковый, ибо он дает временный эффект, который в длительной перспективе оборачивается стагнацией и экономическим коллапсом. Да и результаты этой псевдомодернизации не дотягивают до образцов действительно модернизированного общества.

Таким образом, реальная модернизация может быть осуществлена лишь в рамках развитого капитализма. Именно эта форма в нынешней исторической перспективе оказывается наиболее эффективной, стабильной, перспективной и наиболее гармоничной. Модернизация в рамках индустрополитаризма есть тупик, поскольку он не жизнеспособен как форма современного индустриального общества. Он оказывается лишь гримасой, переходной формой, которая ведет либо к гибели, либо к капиталистической модернизации.

Антиколониальная революция – движение по преодолению колониального статуса.

Национально-освободительная революция связана с борьбой за национальное государство и национальные гражданские институты.

Это движение может включать в себя различные этносы, что и отличает его от этнической революции, ориентированной на экономическую, политическую, социальную идентификацию этноса.

Это лишь абстрактная классификация, поскольку реальные движения часто включают в себя все вышеперечисленные моменты.

Теперь же рассмотрим революции, которые по своей сути являются социальным взрывом. Вопрос этот крайне сложен и запутан, но при этом он является принципиальным для понимания истории XX века.

Рациональное мышление по определению есть порядок. И оно стремится в изучаемом объекте так же обнаружить порядок. Отсюда проистекает представление социальных теоретиков о линейно прогрессирующем человечестве, законах истории, о социальных революциях, которые созревают, происходят, и завершаются, или не завершаются с тем, чтобы завершиться потом. Здесь много истины, но много и заблуждения, возникающего вследствие неоправданной проекции очевидностей разума на противостоящую ему реальность.

Это замечание уместно и по отношению к рассматриваемой здесь проблеме. Довольно часто процессы модернизации в обществах периферии не обретают законченной формы. Часто накопившиеся деструктивные моменты перевешивают силы порядка, и тогда приходит в движение вся масса продуктов разложения аграрного общества. Процесс, который первоначально мог иметь определенную форму становится неуправляемым и непредсказуемым. Он превращается в социальный взрыв.[8]8
  По большому счету всякая революция является социальным взрывом. В этом отношении наш термин «социальный взрыв» не совсем корректен. Но, за неимением лучшего мы используем его с тем, чтобы отразить в нем аморфность, непредсказуемость, химеричность процессов подобного типа.


[Закрыть] Чаще всего итогом подобного взрыва становится перманентная анархия[9]9
  Классическими примерами подобного рода могут служить события в ряде африканских стран.


[Закрыть], либо же возникновение нового типа общества, которого никто в начале даже и не предполагал.

Хорошим примером подобных процессов могут служить движения, основанные на племенной или клановой основе. Здесь налицо очевидные социальные подвижки при отсутствии четко выраженных целей и задач, если, конечно, не считать таковыми властные потребности того или иного племени или клана.

Другим очень распространенным вариантом социального взрыва являются ситуации, когда всеобщее недовольство оказывается оформленным в рамках той или иной химерической идеологии. Именно к этой ситуации следует отнести так называемые религиозные, фашистские и социалистические революции. На последних мы остановимся более подробно, поскольку для истории России эта тема крайне важна.

Деления современных социоров на «ядро» и «периферию» достаточно условно. Социор «ядра» можно определить как общество, полностью завершившее модернизацию,[10]10
  Завершившаяся индустриализация, тотальное и органичное включение всех элементов общества в рыночную экономику, окончательная институциализация классовой структуры, что в итоге создает социально-экономическую базу для развитой демократии.


[Закрыть] и в силу этого, занимающее одно из центральных мест в мировой экономической системе. Дивиденды, которые общество получает в результате этого, позволяют ему успешно решать внутренние проблемы и быть одной из доминирующих сил на мировой арене. Социор «периферии» – это общество, вовлеченное в мировую капиталистическую систему, но в котором модернизация еще не началась, либо же только осуществляется.

Очевидно, что жесткой границы между социорами «ядра» и «периферии» нет. Все социоры находятся в различной степени приближения к ядру, они могут достаточно быстро включаться в него, и внезапно выпадать из него. Соответственно, те закономерности «ядра» и «периферии», которые мы отмечаем, действуют в зависимости от степени удаленности социора от «ядра». Кроме того, отдельные регионы социора могут быть в различном отношении к «ядру». Так, например, Италия первой половины XX века определенно неоднородна Север тяготеет к «ядру», Юг – к «периферии».

Вышеприведенные утверждения являются ключевыми для понимания сущности социалистического движения и социалистических революций.

Мы отталкиваемся от двух очевидных фактов.[11]11
  Здесь мы предлагаем нашим коммунистическим оппонентам хотя бы на время выйти из контакта с будущим, которое, вне всякого сомнения, явит мировую победоносную пролетарскую революцию, которая и посрамит очевидность наших фактов, и войти, как и положено ученому в контакт с настоящим строить теорию на фактах возможного будущего – ненаучно.


[Закрыть] Первый. Социалистическое движение на Западе возникает на ранней стадии капитализма, практически совпадая по времени с промышленной революцией, и идет на убыль, трансформируясь в профсоюзно-реформистское течение, с завершением процесса модернизации. Второй. Все социалистические революции произошли в обществах периферии[12]12
  Относительно аргумента левых о «подкупе» пролетариата в развитых капиталистических странах мы отметим если получение сверхприбылей есть существенная черта развитого капитализма, то невозможность социалистической революции здесь также существенна. Следовательно, Маркс ошибался, полагая, что капитализм сущностно, неизбежно порождает социалистическую революцию. Социалистическую революцию вероятностно может породить не капитализм, а процесс перехода к нему.


[Закрыть] Эти два факта позволяют нам утверждать, что социализм есть феномен становления индустриального, капиталистического общества. Те страны, в которых капитализм возник органично, на собственной основе, переболели этой «болезнью» в той или иной степени. Те же страны, которые были вовлечены в модернизацию извне, либо же, имели существенные структурные дефекты, оказались во многом беззащитны перед социализмом (или же фашизмом, или же религиозным фундаментализмом). Таким образом, социалистическая революция порождается не капитализмом, а процессом перехода к нему.[13]13
  По сути, здесь мы говорим о капитализме как о стабильной общественной форме, которая раз установившись не склонна к разрушению в силу своей высокой адаптивности. В этом отношении вероятность социалистических революций в развитых капиталистических странах почти исключена. Этот тезис во многом обоснован прошлым и настоящим капитализма. Но мы не рискнули бы рассматривать его как абсолютную истину. Вполне можно представить в будущем ситуацию мощнейшего кризиса капитализма, вызванную самыми различными причинами. В этом случае течения типа фашизма, как предельной формы националистической идеологии, коммунизма, религиозного фундаментализма могут реанимироваться. Смогут ли они победить – это вопрос о степени стабильности и «непотопляемости» капиталистического общества. Эти вопросы – поле футурологии, и мы как ученые не рискуем углубляться в эту область.


[Закрыть]Мы склонны рассматривать социалистическую революцию как одну из возможных форм канализации социального взрыва.

В социалистическом движении мы видим три социальных силы интеллигенция, пролетариат и элементы разложения аграрного общества, которые марксисты традиционно обозначают как «мелкая буржуазия» и «люмпен-пролетариат».

Интеллигенция. Этот слой становится массовым в результате развития индустриального общества. При этом большинство интеллигенции фактически оказывается пролетариатом умственного труда и одновременно духовной наследницей ценностей докапиталистического общества. В результате многие ее представители проникаются антибуржуазным духом и пытаются сделать социальную карьеру на основе оппозиции капитализму.

Пролетариат. Наибольшее развитие рабочее движение получило в XIX – первой половине XX века. Это время завершающего этапа формирования индустриального, капиталистического общества Запада. Свершившаяся промышленная революция породила многочисленный класс индустриальных рабочих, что во многом и заставило Маркса констатировать победу капиталистического способа производства. И он был прав. Но, к сожалению, ни буржуазия, ни исторический процесс не приняли это заявление Маркса к сведению. Победа капиталистического способа производства еще не означает, что он представлен в развернутом, сущностном виде. И в частности, появление на сцене пролетариата вовсе не означало, что буржуазия поспешит тотчас предоставить ему его «законное место», то есть место, обусловленное сущностью капиталистического способа производства. Соответственно, за моментом возникновения пролетариата с неизбежностью следует длительный период времени, в течение которого, пролетариат борется и обретает «законное место», обусловленное его местом, ролью в производстве и его численностью. И, действительно, в течении XIX – начала XX века мы видим интенсивную борьбу пролетариата на экономическом и политическом «фронтах». Но это не борьба за социализм, а борьба за лучшие условия труда и возможность получить «политический голос» с тем, чтобы сделать экономическую борьбу более эффективной. Вполне естественно, что в этой ситуации социалистическая идеология оказывается вполне эффективным оружием. Но поскольку пролетариат борется не за социализм, а за лучшее экономическое, социальное, политическое, культурное положение, постольку, как только он достигает этого, его приверженность социалистической идеологии резко ослабевает. Именно это и случилось в конце XIX – начале XX века, и породило многочисленные вопли и сетования социалистических теоретиков и партийных функционеров о «подкупленном» пролетариате, о «рабочей аристократии», обуржуазивании пролетариата. И ныне мы видим, что в развитых капиталистических странах социалистические движения, ставящие своей задачей разрушение буржуазного общества, рекрутируют в свои ряды не столько рабочих, сколько интеллигенцию.

Итак, зрелое капиталистическое общество второй половины XX века («общество всеобщего благоденствия», социальное государство) с окончательно устоявшейся классовой структурой есть плод усилий не только буржуазии, но и пролетариата. В этом отношении он также не заинтересован в разрушении его, как и буржуазия. Все конфликты между пролетариатом и буржуазией есть борьба за перераспределение власти и доходов.

Таким образом, марксизм есть идеология, созданная и поддерживаемая антибуржуазно настроенной интеллигенцией, и временно воспринятая становящимся пролетариатом.[14]14
  Весьма характерно, что наиболее передовой отряд пролетариата – английские рабочие так никогда и не восприняли марксизм. Здесь вопрос о революции никогда не ставился, при всей интенсивности классовых битв.


[Закрыть] Завершение институционального становления пролетариата как полноправного элемента капиталистического общества означает отказ его от данной революционной идеологии. Это не относится к обществам догоняющей модернизации, в которых экономическая борьба пролетариата часто наталкивается на противодействие политического деспотизма, что неизбежно канализирует энергию пролетариата в политическое русло.

Элементы разложения аграрного общества. Под ними мы подразумеваем мелких собственников, не охваченных капиталистическими отношениями сфер общества, и люмпен-пролетариат. Марксисты всегда признавали наличие этих элементов в социалистическом движении и всегда преуменьшали их реальный вес и роль. В различные моменты времени их удельный вес менялся, но всегда был достаточно значительным.

При переходе от аграрного к индустриальному обществу наблюдается тенденция к радикализации мелких собственников, поскольку процесс ассимиляции их капитализмом весьма болезненен. Их массовое разорение поставляет всё новые ряды для люмпен-пролетариата, который также в это время становится весьма многочисленным и беспокойным. В результате эти слои оказываются неисчерпаемым источником, как для коммунизма, так и для фашизма.

Соответственно, завершившийся процесс модернизации ассимилировал эти слои или, по крайней мере, создал механизмы их адаптации. Это другая причина спада социалистического движения.