Текст книги "Оттепель как неповиновение"

В 1956 году чехи прислали с Паустовским письмо Б. Л., предлагая издать «1905 год» и «Лейтенанта Шмидта» в «Избранном». Борис Леонидович категорически отказался. Я читал черновик ответного письма. Пастернак благодарит издателей за приглашение, но разрешение на издание этих сборников не дает. Если издатели действительно относятся к нему с уважением и могут помочь выполнить заветное желание поэта, пусть издадут его новый роман «Доктор Живаго», где он, Пастернак, отвечает на все вопросы искусства, жизни, истории и общества169169
  «А издать им предложу двухтомного „Доктора Живаго“», – подтверждает Пастернак это намерение в письме к Паустовскому от 12 июля 1956 года (Т. 10. С. 144).


[Закрыть]. <…> Послано ли было это письмо, я не знаю» (Т. 11. С. 656).

Это все вроде бы разговоры. А вот и поступок: весной 1956 года Пастернак передает рукопись романа польскому поэту Земовиту Федецкому, одному из редакторов польского журнала «Опинье», – передает уже для публикации, которая в виде фрагментов была осуществлена летом 1957 года. Причем, – как 1 декабря 1958 года сообщил издатель журнала «Культура» Ежи Гедройц в письме переводчику Ежи Стемповскому, —

PIW <Государственный издательский институт – Państwowy Instytut Wydawniczy> намеревался в 1957 году издать роман, однако позиция ряда знатоков во главе с Федецким, считавших роман графоманией, серьезно задержала развитие всей истории170170
  Новое о Пастернаках: Материалы Пастернаковской конференции 2015 года в Стэнфорде. М.: Азбуковник, 2017. С. 525.


[Закрыть].

Подневной летописи жизни и творчества Пастернака за эти годы пока не существует, поэтому мы не знаем, в какой последовательности в его жизни возникали эти «связники» с западным миром. Но то, что он их искал или, по крайней мере, осознанно шел им навстречу, несомненно, и здесь наиболее выразительно свидетельство Вяч. Вс. Иванова, рассказавшего, как он вместе с друзьями привез на пастернаковскую дачу Романа Якобсона, который прибыл в Москву для участия в работе Международного комитета славистов.

Я, – вспоминает Вячеслав Всеволодович, – поехал отдельно и оказался в Переделкине раньше их. <…> Борис Леонидович спросил меня: «Кома, как вы думаете? Я хочу ему передать роман, чтобы его там напечатали. Можно ли это сделать?» Я ответил, что, насколько я могу судить, Якобсон старается здесь быть в хороших отношениях со всеми, в том числе и с людьми официальными. Поэтому я сомневался в том, что согласится ли Якобсон сделать то, чего от него хотел Борис Леонидович. Полностью от этого замысла Пастернак не мог отказаться сразу, но с прямой просьбой к Роману Осиповичу не стал обращаться. Когда все собрались и уселись за стол, Борис Леонидович среди прочих тостов проговорил что-то и о том, что хотел бы видеть свой роман изданным – «чтобы он вышел за границей». Эти слова, сказанные как бы между прочим, но с подъемом, вызвали почти что окрик Зинаиды Николаевны: «Да что ты чепуху говоришь?!» Другие гости на них никак не ответили. Я так до сих пор и не знаю, догадался ли Роман Осипович о тайном смысле этого тоста – скорее всего, нет171171
  Иванов Вяч. Вс. Пастернак: Воспоминания; Исследования; Статьи. М.: Азбуковник, 2015. С. 134–135.


[Закрыть].

Изложение этого разговора любопытно сравнить с более ранними воспоминаниями Иванова о Якобсоне:

В общем потоке фраз о том, что он написал теперь, Пастернак упомянул и о своем желании увидеть роман напечатанным за границей. На это Якобсон никак не отозвался. Если у Пастернака в предыдущем разговоре со мной и мелькнуло намерение вовлечь Якобсона в эту свою затею, реакция того едва ли обнадежила Пастернака. Разговор не имел продолжения172172
  Иванов Вяч. Вс. О Романе Якобсоне: (Главы из воспоминаний) // Звезда. 1999. № 7. С. 141.


[Закрыть].

Продолжения, впрочем, и не потребовалось.

Роман Якобсон побывал у Пастернака в один из дней между 17 и 25 мая 1956 года. А 20 мая дачу в Переделкине навестил Серджио Д’Анджело.

12

И опять возникает вопрос: а отчего он, собственно, приехал к Пастернаку?

Согласно укоренившемуся мнению, которое он сам же и запустил в обращение, Серджио Д’Анджело, работавший тогда в итальянском отделе «Радио Москвы», по этому же радио услышал сообщение: «Скоро будет опубликован „Доктор Живаго“ Бориса Пастернака. Это роман, написанный в форме дневника, охватывающий первые три четверти века и оканчивающийся Второй мировой войной»173173
  Пастернак Елена, Пастернак Евгений. Переписка Пастернака с Фельтринелли // Континент. 2001. № 107.


[Закрыть].

Никаких других упоминаний об этом, в общем-то, странном радиосообщении (чего бы вдруг, ведь роман пока никем даже не принят к публикации?) в литературе нет, архивные разыскания не производились, так что остается верить на слово прыткому журналисту, по совместительству исполнявшему обязанности еще и литературного агента Дж. Фельтринелли. Во всяком случае, издателя он об этой новости известил и, как свидетельствует датируемая концом апреля переписка миланского редактора Валерио Рива с будущим переводчиком романа Пьетро Цветеремичем174174
  Там же.


[Закрыть], получил распоряжение безотлагательно договориться с Пастернаком о переводе и издании его книги в Италии, как только она выйдет в СССР.

Спустя три недели Д’Анджело в компании еще одного сотрудника иновещания Владлена Владимирского направился в Переделкино – и, вместо ожидаемого всего лишь согласия на сотрудничество автора с Фельтринелли, после того как появится русское издание романа, увез с собою объемистую папку с рукописью.

Через несколько дней Д’Анджело вылетел в Берлин, куда для встречи с ним из Милана специально прибыл сам Фельтринелли. Папка «по всем правилам конспирации» была из рук в руки передана на станции берлинского метро – и маховик истории завертелся.

13

Завертелся он (правда, совсем по-другому) и в Москве, хотя здесь, как это ни покажется неожиданным, правил конспирации не придерживался никто.

Во-первых, сам Пастернак – он безбоязненно (и безнаказанно!) в течение едва ли не десяти лет распространял свою рукопись среди сотен, а возможно и тысяч людей, среди которых не могло не быть осведомителей, так что и в данном случае не считал необходимым делать тайну из своего поступка175175
  Единственной известной попыткой хоть как-то защититься от возможных обвинений остается фраза в его письме Паустовскому от 12 июля 1956 года: «Боюсь, впрочем, что рукопись во время весеннего наплыва делегаций, когда она ходила по рукам, куда-нибудь увезена без моего ведома и сама собой дойдет, в числе прочих, и до них. Тогда мне смерть, а впрочем, может быть, это неосновательные страхи» (Т. 10. С. 144).


[Закрыть]. «Хоть это и не соответствует нашим нравам, я не вижу в этой передаче ничего противозаконного», – написал он 30 декабря 1956 года сотруднику парижского издательства «Галлимар» Брису Парену176176
  Борис Пастернак. Из переписки с французскими писателями // Дружба народов. 1998. № 2. С. 201.


[Закрыть].

Во-вторых, у сотрудников разного рода «иновещаний» и вообще организаций, где советские люди служили вместе с иностранцами, исстари сомнительная репутация, а тут мало того что при передаче рукописи присутствовал некто Владимирский, так еще и явились они сразу же в Комитет по радиовещанию вместе с загадочной папкой – и «возбужденными», и, надо полагать, словоохотливыми.

И наконец, в-третьих, Ольга Ивинская – напуганная возможностью катастрофических последствий, она тут же помчалась «советоваться» сначала в Гослитиздат к Н. Банникову177177
  «<…> Я вместо приятной прогулки с Борей, которую предвкушала по дороге из Москвы, поехала снова в Москву на Новую Басманную к Банникову» (Свеча горела… С. 193).


[Закрыть] и на квартиру к М. Виташевской, еще одному гослитовскому редактору, а затем в «Знамя», все к тому же опекавшему ее Вадиму Кожевникову, который, как мельком упоминает Ивинская, еще только «должен был читать» роман178178
  Там же. С. 197.


[Закрыть], лежавший в редакции.

Неизвестно, сообщили ли кому-нибудь опасную новость сотрудники иновещания и Н. Банников. Известно, со слов Ивинской, что «<…> действительно Виташевская отдавала кому-то роман (один из непереплетенных экземпляров был у этой особы)»179179
  Там же. С. 195.


[Закрыть]. Но как бы там ни было, слухи о встрече Пастернака с итальянским эмиссаром разошлись быстро и достаточно широко. Во всяком случае, уже в начале лета, как рассказывает Вяч. Вс. Иванов, работавшая тогда в Военном институте иностранных языков Наталья Трауберг стала его расспрашивать,

верно ли, что Пастернак передал роман для публикации за рубеж. Я ничего не знал об этом, хотя и помнил (но не стал упоминать в тот раз) его замечание в разговоре перед приходом Якобсона и во время встречи с ним. До Наташи дошли слухи и о людях из Италии, которым роман был передан. Вспоминая об этом теперь, можно строить разные предположения о причинах ее любопытства и осведомленности180180
  Иванов Вяч. Вс. Пастернак. С. 136–137.


[Закрыть].

Мы этих предположений строить не будем. Как не будем пытаться объяснить странное невнимание тогдашних «компетентных органов» к событию, по всем советским меркам, безусловно экстраординарному. Примем гипотезу, высказанную Евгением и Еленой Пастернак:

Причиной тому, что власти не препятствовали факту передачи рукописи и некоторое время никак не реагировали на это, была некоторая неопределенность, непрочность прежних устоев, сместившихся после речи Хрущева на XX съезде, а кроме того, несомненно, сказалась партийная принадлежность итальянского издателя и его сотрудников181181
  Пастернак Елена, Пастернак Евгений. Переписка Пастернака с Фельтринелли // Континент. 2001. № 107.


[Закрыть].

Тем более что значащими для дальнейшей судьбы романа стали не слухи, расползавшиеся по Москве и – highly likely – достигавшие «всеслышащих ушей» охранки, а две как минимум встречи Ивинской с заведующим Отделом культуры ЦК КПСС Д. А. Поликарповым, которые устроил все тот же Кожевников.

14

Поликарпов, как можно понять по воспоминаниям Ивинской, к первой встрече с содержанием романа ознакомлен не был – лишь настаивал на том, чтобы упросить итальянцев вернуть рукопись, туманно обещая, что мы «в конце концов разберемся и сами напечатаем роман – там видно будет, с купюрами или без, – но, во всяком случае, дадим им возможность после нас напечататься»182182
  Свеча горела… С. 198.


[Закрыть].

Во время второй встречи – когда, кстати, она произошла? – он вроде бы расположен к «Доктору Живаго» еще более благожелательно. Повторив как условие необходимость забрать рукопись у Фельтринелли,

Дмитрий Алексеевич, – как рассказывает Ивинская, – снял трубку и позвонил в Гослитиздат.

<…> К вам сейчас придет Ольга Всеволодовна и договорится относительно того, когда она привезет к вам Пастернака. Надо будет вам взять роман, просмотреть его, назначить редактора, заключить с Пастернаком договор. Пусть редактор подумает, какие места менять, какие выпустить, что оставить как есть183183
  Там же. С. 199.


[Закрыть].

И процесс пошел —

издательство, – вспоминает главный редактор Гослитиздата А. И. Пузиков, – отнеслось к роману с настороженностью, но и вниманием. Первая его часть вообще не вызывала никаких сомнений, а во второй части мы отметили места спорные, требующие бесед с автором, редактуры184184
  Ново-Басманная, 19. М.: Художественная литература, 1990. С. 487.


[Закрыть].

Пошел этот процесс, впрочем, без спешки, и не вполне ясно, имел ли он своей целью только имитацию деятельности, чтобы предотвратить итальянское издание, или, – пересказывает Чуковский слова Федина, – действительно

возник такой план: чтобы прекратить все кривотолки (за границей и здесь), тиснуть роман в 3‐х тысячах экземпляров, и сделать его таким образом недоступным для масс, заявив в то же время: у нас не делают Пастернаку препон185185
  Чуковский К. И. Дневник. 1936–1969. С. 217.


[Закрыть].

В пользу первого предположения – воспоминания Пузикова, которого

вызвали к высокому начальству.

– Говорят, что у вас хорошие отношения с Борисом Пастернаком. Попробуйте уговорить его написать письмо Фельтринелли с просьбой задержать издание романа.

Я ответил:

– У нас нет договора на роман. Как мотивировать Пастернаку свою просьбу?

– Заключите договор, начните с ним работу186186
  Там же. С. 489.


[Закрыть].

В пользу второго – слова самого Пастернака. «Имеется требование издать роман у нас во что бы то ни стало. По-видимому, он выйдет из печати зимой несколько сглаженный и смягченный», – в письме, датированном 21–25 октября 1956 года, сообщает он сестре Лидии в Англию (Т. 10. С. 184)187187
  Издательская улита едет, впрочем, медленно, так что в письме Пастернаку от 22 апреля 1957 года А. И. Пузиков назначает новый «срок – сентябрь», прибавляя при этом: «Я глубоко верю в благополучное завершение всех наших начинаний» (цит. по: Пастернак Е. Б. Борис Пастернак: Биография. С. 689).


[Закрыть]. Об этом же сказано и в его письме Ю. Г. Вилянину, датированном концом октября: «Есть требование даже „из сфер“, чтобы роман был напечатан» (Там же. С. 185).

В общем, как бы там ни было, 17 октября 1956 года было подготовлено «Предложение на заключение издательского договора на издание романа „Доктор Живаго“», 27 октября выдано Разрешение Госиздата за номером 8–1805188188
  РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 7728.


[Закрыть], а 21 января 1957 года подписан и сам договор189189
  Договор за № 8818 находится в фондах РГАЛИ (Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 7728), что позволяет оспорить идущую от Е. Б. Пастернака датировку этого события 7 января. Хотя… Лидия Чуковская упоминает об этом факте вообще в записи еще от 3 января: «Она <А. А. Ахматова> обедала в Переделкине у Бориса Леонидовича. Роман его все-таки будет печататься! Слава Богу. В Гослите. Подписан договор. Борис Леонидович объявил Анне Андреевне, что он счастлив – да, да, вообще совершенно счастлив. Во всех отношениях» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М.: Согласие, 1997. Т. 2. С. 234).


[Закрыть].

Словом, все хорошо?

15

Нет, не все. Между 20 мая 1956 года, когда рукопись ушла к Фельтринелли, и 21 января 1957 года возникает еще один сюжет, напрочь, казалось бы, разрушающий благостную картину.

Стремясь любой ценой либо остановить издание в Италии, либо по меньшей мере опорочить сам роман, вероломный Поликарпов подключает к делу как писательскую общественность, так и высшую власть.

И начали с Константина Федина, литературного вельможи и ближайшего соседа Пастернака по Переделкину. Вот его дневниковая запись от 16 августа:

Вчера Долматовский:190190
  В то время первый заместитель председателя правления Московской писательской организации, то есть Федина.


[Закрыть] история с Бор. Пастернаком, отдавшим, то ли продавшим роман итальянскому изд<ательст>ву. Это «стало известно»…

Просьба ко мне: убедить Бориса не делать этого191191
  Оказывается, впрочем, что первым посредником, которого с этим поручением направляли к Пастернаку, был Павел Антокольский, «и, – записывает в дневник Федин, – надо было бы у него узнать – выгнал его за дверь П<астернак> или только над ним посмеялся» (Там же).
  Выгнать не выгнал, но… «Слышал я, – рассказывает Николай Любимов, – что Павел Антокольский приезжал к нему уговаривать его взять „Живаго“ из итальянского издательства, на что Пастернак ответил:
  – Павлик! Мы с тобой старики. Нам с тобой поздно подлости делать.
  – Смотри! Не сделай рокового шага. Не упади в пропасть! – с актерско-любительским пафосом прохрипел Антокольский. – Возьми рукопись назад. Помни, что ты продаешь советскую литературу.
  – Да что там продавать? – возразил Пастернак. – Там уж и продавать-то нечего. Вы сами давно все продали – и оптом, и в розницу» (Т. 11. С. 642).


[Закрыть]. «Но ведь уже сделано!» Так чтобы взял рукопись назад.

Разговор длился долго. И он до детскости беспочвенен. 1) Никто, от имени кого ко мне обращается Долматовский (Поликарпов, Сурков, Ажаев), не читал роман П<астерна>ка. 2) Я его тоже не читал, а только слушал отрывки из первых частей. 3) Априори считается, что роман вреден или опасен на том основании, что «в списках ходит… одно стихотворение такого свойства, каким отличались стихи… белогвардейцев» (Это – Долматовский). 4) Неизвестно, может ли быть опубликован роман у нас, ибо никто не знает – был ли он отклонен какой-ниб<удь> редакцией или изд<ательст>вом, давал ли кто-либо кому-либо о романе отзыв. Впрочем, «говорят», будто П<астернак> давал рукопись редакции «Н<ового> мира» (я, член редколлегии «Н<ового> мира», об этом не слышал!) Неизвестно, увезена ли рукопись за границу, или нет!..192192
  Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 160.


[Закрыть]

От выполнения этого поручения в личном качестве Федин уклонился («Я сказал, что до прочтения романа вести какой-ниб<удь> разговор с П<астернаком> не буду» – там же), и тогда действие перебросилось в «Новый мир», где пастернаковский «<…> роман лежал в редакции примерно два месяца в ожидании возвращения Симонова из отпуска. Теперь С<имонов> обещает прочитать рукопись в течение недели»193193
  Там же.


[Закрыть].

Симонов, понукаемый, как можно предположить, Отделом культуры ЦК КПСС, прочел действительно мгновенно – и закипела лихорадочно спешная работа над коллективным письмом членов «новомирской» редколлегии, где Пастернаку сообщалось:

<…> Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала «Новый мир» не может быть и речи194194
  Б. Пастернак: Pro et contra. С. 111.


[Закрыть].

По свидетельству Бориса Панкина, именно Симонов

<…> подготовил набросок письма. То есть это он так называл – набросок, когда поставил роман на обсуждение редколлегии. По существу же это был готовый документ, даже статья.

Написать эти страницы было все равно что – сходить на исповедь. <…>

Свои небольшие поправки внесли и соавторы195195
  Панкин Б. Четыре «Я» Константина Симонова: Роман-биография / Предисловие Георгия Пряхина. М.: Воскресенье, 1999. С. 182–183.


[Закрыть].

В частности, – докладывает Симонов в ЦК КПСС, – «несколько наиболее резких страниц»196196
  «А за мною шум погони…» С. 90.


[Закрыть] вставил в письмо именно Константин Федин197197
  См. запись в его дневнике от 17 августа 1957 года: «Когда в „Новом мире“ редколлегия признала роман П<астерна>ка неприемлемым, я подписал письмо Борису, отклоняющее роман, и сделал это по совести, потому что в романе, в сущности, содержится признание бесполезности всей нашей революции и бессмыслицы гражданской войны. Я действовал по убеждению своему, как писатель, по долгу, как редактор: автор дал мне рукопись, я не мог ее принять и сказал автору – почему» (Константин Федин и его современники. Т. 1. С. 578).


[Закрыть]. Но основная работа с текстом шла не в редакции журнала, а на Старой площади.

Сама идея написания письма, – продолжает Симонов, – возникла при совместном обсуждении этого вопроса с товарищами Поликарповым и Сурковым в Отделе культуры ЦК КПСС. <…>

В 1956 году письмо <…> было направлено в ЦК КПСС, его читал Отдел культуры ЦК КПСС, читали секретари ЦК КПСС товарищ Суслов и товарищ Поспелов, и содержавшаяся в письме критика романа Пастернака была сочтена правильной198198
  «А за мною шум погони…» С. 89, 90.


[Закрыть].

16

И возникает очередной вопрос: что ж трудиться-то так было надо, сочиняя и многократно редактируя 35 страниц машинописного текста, адресованных исключительно автору «клеветнического» романа и не предназначенных вроде бы для печати?

Неужели нельзя было обойтись пусть и не телефонным звонком Пастернаку, чем, как мы помним, отделался Кожевников, а коротким и внятным редакционным заключением?

Нет, нельзя.

Ибо ровно в те же дни, когда вызревал «новомирский» ответ, в ЦК КПСС курсировали вполне официальные докладные записки высоких должностных лиц. Первую подал председатель КГБ И. А. Серов (24 августа), вторую, с опорою на составленную Д. А. Поликарповым и И. С. Черноуцаном подробную справку, министр иностранных дел СССР Д. Т. Шепилов (31 августа). И речь в обеих записках шла не столько о неприемлемости издания «Доктора Живаго» в Советском Союзе, хотя и об этом тоже, сколько о мерах, принимаемых «к тому, чтобы предотвратить издание этой антисоветской книги за рубежом…»199199
  Там же. С. 63.


[Закрыть].

Пастернак оказывался, таким образом, лишь «титульным» адресатом письма, заблаговременно предназначенного для того, чтобы при необходимости обратиться urbi et orbi, к советскому и мировому общественному мнению, то есть – снова процитируем Симонова – «с тем, чтобы в случае появления романа в заграничных издательствах можно было бы при помощи публикации этого письма предпринять одну из ряда возможных контрмер»200200
  «А за мною шум погони…» С. 89.


[Закрыть].

17

И Пастернак, судя по всему, понял, что власти втягивают его в свою игру, почти одновременно одной рукою категорически отказывая ему в журнальной публикации, а другой рукою милостиво предлагая книжное издание романа, пусть и в оскопленном виде.

Но он, несколькими месяцами ранее передав «Доктора Живаго» за границу, то есть сделав свой «большой ход», по чужим правилам играть уже не хотел.

Поэтому, получив между 3201201
  «Подписал», – в этот день помечает в своем дневнике Федин (Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 132).


[Закрыть] и 14 сентября202202
  «Какая-то отрицательная – внутренняя – рецензия на его роман за подписью двадцати человек!» – в этот день упомянута в дневниковой записи Чуковской (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 230).


[Закрыть] «новомирское» письмо, Пастернак и читать-то его сразу не стал203203
  Впрочем… Наталия Бианки, которой Симонов поручил в Переделкине собрать подписи членов редколлегии, рассказывает, что она разыскала там Ольгу Ивинскую: «Я тут же усадила ее в машину и дала переписать письмо» (Бианки Н. К. Симонов, А. Твардовский в «Новом мире»: Воспоминания. М.: Виоланта, 1999. С. 32). Таким образом, если и не с содержанием (вряд ли можно «на коленке» переписать все 35 страниц), то со смыслом письма Пастернак мог познакомиться гораздо раньше 26 сентября.


[Закрыть]. А когда «наконец, прочел», 26 сентября, адресуясь к своей ближайшей соседке Тамаре Ивановой, отозвался на него с отстраненным и понимающим сарказмом:

Оно составлено очень милостиво и мягко, трудолюбиво продумано с точек зрения, ставших привычными и кажущихся неопровержимыми, и только в некоторых местах, где обсуждаются мои мнения наиболее неприемлемые, содержит легко объяснимую иронию и насмешку. Внутренне, то есть под углом зрения советской литературы и сложившихся ее обыкновений, письмо совершенно справедливо. Мне больно и жаль, что я задал такую работу товарищам (Т. 10. С. 173–174).

И поэтому же он без всякого энтузиазма отнесся к начатой издательскими редакторами работе по «излечению» романа.

<…> Я, – откровенно заявляет Пастернак в письме главному редактору Гослитиздата А. И. Пузикову от 7 февраля 1957 года, – не только не жажду появления «Живаго» в том измененном виде, который исказит или скроет главное существо моих мыслей, но не верю в осуществимость этого издания и радуюсь всякому препятствию (Т. 10. С. 204).

Ему, как и власти, было совершенно понятно, что будущее романа определится не на Ново-Басманной улице и даже не на Старой площади, а за границей.

Вот почему Пастернак так настойчиво торопит Фельтринелли, предупреждая, что не следует обращать никакого внимания на фальшивые телеграммы, отсылаемые в Милан от его имени204204
  «По поводу писем Пастернака Фельтринелли заявил: „Я знаю, как такие письма делаются“», – говорится в докладной записке Отдела культуры ЦК КПСС («А за мною шум погони…» С. 86).


[Закрыть], снова и снова напоминая:

У нас роман никогда не будет издан. Лишения и беды, которые, возможно, ожидают меня, когда появятся заграничные издания и не будет аналогичного советского – это не наше дело, ни мое, ни Ваше.

Нам важно только, чтобы работа, невзирая на это, увидела свет, – помогите мне в этом (Т. 10. С. 233).

И вот почему переправляет за рубеж всё новые и новые копии романа: в сентябре 1956 года Элен Пельтье увозит машинопись романа «Доктор Живаго» в Париж, а Георгий Катков – в Великобританию, а в феврале 1957 года очередной секретный груз добирается «до рю Фенель, парижского семейного дома Жаклин <де Пруайяр>»205205
  Толстой И. Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ. М.: Время, 2009. С. 122.


[Закрыть].

18

А жизнь в Москве продолжается своим чередом.

Конечно, погромыхивает. То, если доверять воспоминаниям Ирины Емельяновой, Валентин Овечкин, еще осенью 1956 года выступая перед студентами Литинститута, назовет Пастернака «мерзавцем» за то, что «роман передал за границу»206206
  Свеча горела… С. 396.


[Закрыть], то в протоколе партийного собрания на киностудии «Мосфильм» 31 января 1957 года будет – в ряду других «вылазок антисоветских враждебных элементов» – упомянуто, что «не так давно писатель Пастернак написал контрреволюционный роман „Доктор Живаго“»…207207
  Кинематограф оттепели: Документы и свидетельства. М.: Материк, 1998. С. 71.


[Закрыть]

Но в целом… В целом, хотя и со всяческими оговорками, можно согласиться со словами Галины Нейгауз, невестки Пастернака: «Относительно мирно, однако совсем не спокойно прошли почти два года» (Т. 11. С. 562). И более того, мы должны будем признать, что дела автора «контрреволюционного романа» вплоть до середины 1957 года шли совсем не плохо. Может быть, даже лучше, чем обычно.

Достаточно сказать, что в дни, когда Симонов со товарищи составлял свою исповедь-отповедь, редакционный портфель «Нового мира» был буквально переполнен пастернаковскими сочинениями. Помимо романа, здесь на рассмотрении находились и автобиографический очерк «Люди и положения», и обширная подборка стихотворений. Вернее, даже две подборки, и следовало, как Пастернак в июле инструктировал Ольгу Ивинскую, «первый отдел озаглавить: Стихи из романа в прозе и дать в нем Гамлета, Землю, Осень, Объяснение, Август и Сказку», а «второй отдел назвать: Новые стихотворения и поместить в нем все стихотворения из синей тетрадки после напечатанных в „Знамени“ (следующих за „Первым снегом“» (Т. 10. С. 146).

Конечно, письмо членов редколлегии пресекло и не могло не пресечь эти намерения. Подборка стихов, запланированная, как Пастернак 4 августа написал Марине Баранович (Т. 10. С. 153), на сентябрьский номер, из него вылетела.

Кривицкий, – как 1 сентября пересказывает Чуковский слова Федина, – склонялся к тому, что «Предисловие» можно напечатать с небольшими купюрами. Но когда Симонов прочел роман, он отказался печатать и «Предисловие». – Нельзя давать трибуну Пастернаку!208208
  Чуковский К. И. Дневник. 1936–1969. С. 217. «В № 12 планировался автобиографический очерк и четыре отрывка о Блоке, но в последнюю минуту они были вынуты из номера» (Пастернак Е. Борис Пастернак: Биография. С. 682).


[Закрыть]

Но и то – сняв из 9‐го номера большую подборку, «Новый мир» в следующем, 10‐м номере стихотворение «Хлеб» все-таки напечатал. «Новые строки» месяцем ранее появились и в «Знамени», причем власть, цыкнув, как мы помним, на главного редактора, опять-таки не стала поднимать публичного шума.

В том же сентябре «живаговские» «Рассвет» и «Зимняя ночь» выходят в «Дне поэзии», в декабре тбилисский журнал «Мнатоби» печатает (правда, в переводе на грузинский язык) автобиографический «Люди и положения». Это 1956 год. А вот и 1957-й: в марте подписан к печати последний прижизненный сборник Пастернака «Стихи о Грузии. Грузинские поэты», в апреле еще четыре стихотворения публикует «Литературная Грузия», в июле «Театр» помещает «Актрису», обращенную к Анастасии Павловне Зуевой и содержащую в себе симптоматичную строку «Смягчается времен суровость…».

Неплохи дела и с пастернаковскими переводами в театре: в Александринке продолжают показывать «Гамлета», еще в 1954 году поставленного Григорием Козинцевым, в Малом театре с 30 декабря 1955 года идет «Макбет», в октябре 1956 года вахтанговцы ставят «Ромео и Джульетту», в марте 1957 года МХАТ выпускает «Марию Стюарт».

А главное – в Гослитиздате идет (или все-таки не идет?) книга избранных стихотворений: подписанная к печати еще в январе 1957 года, она так после этого и не стронулась с места.

Такое впечатление, что власти, не давая пока команды на полное уничтожение «артиста в силе», ждут, как развернутся события за рубежом.

19

Ждет и Пастернак.

Хотя он для себя все давно уже решил. «Говорили, – вспоминает Михаил Поливанов, – что он предупредил сыновей Леню и Женю и даже как бы заручился их согласием на все последствия, которыми это могло угрожать» (Т. 11. С. 472). «Он уже поговорил со своими сыновьями, и они готовы пострадать», – подтверждает и Исайя Берлин, посетивший Переделкино летом 1956 года (Т. 11. С. 504).

Берлин по слезной просьбе Зинаиды Николаевны даже попытался отговорить его от самоубийственного шага, но Пастернак с «настоящим гневом» ответил, что «он прекрасно знает, что делает», и гостю из Англии «стало стыдно» (Там же).

Что же касается самой Зинаиды Николаевны, то на ее мольбы Пастернак ответил однозначно: «Он сказал мне, что писатель существует для того, чтобы его произведения печатали <…> „Может, это и рискованно <…> но так надо жить“» (Т. 11. С. 229).

И никаких уже компромиссов с властью.

Да вот пример. В ноябре 1956 года в «Литературной газете» одно за другим (22 и 24 ноября) появились открытые письма советских писателей, поддержавших кровавое подавление народного восстания в Венгрии. Их подписали 65 человек – от Твардовского до Эренбурга, от Казакевича до Паустовского, от Берггольц до Каверина. И только «Пастернак, – как 13 декабря записал в дневник Александр Гладков, – будто бы отказался подписать письмо Сартру и еще что-то брякнул. Но, может быть, это уже легенды»209209
  Михеев М. Александр Гладков о поэтах-современниках – и о себе…: Из дневников и записных книжек. М.: ИД ЯСК, 2018. С. 371.


[Закрыть].

Нет, не легенды. Ирина Емельянова вспоминает, как в Потаповский переулок, где жила Ольга Ивинская, «<…> явился неожиданный гость. <…> Это был В. Рудный, литератор, член редколлегии гонимого альманаха „Литературная Москва“» с просьбою уговорить Пастернака поставить свою подпись под текстом «<…> обращения советских писателей к писателям Венгрии, появившимся на другое утро в газетах».

Вместе с Ивинской Рудный отправился в Переделкино, но

увы, план не осуществился. <…> Когда требовалось, Б. Л., надо сказать, умел быть резким, «жестоким», как говорила мама. И мне до сих пор очень интересно, как, какими словами он выпроводил делегата? Для него, в отличие от меня, здесь не было даже поводов для размышлений210210
  Свеча горела… С. 266–267.


[Закрыть].

«Я не хочу подлизываться к своему правительству», – сказано ясно и недвусмысленно211211
  Борис Пастернак: Переписка с американским издателем «Доктора Живаго» // Знамя. 2005. № 3. С. 154.


[Закрыть].

Ведь «стрела уже выпущена из лука, и она летит, а там что Бог даст» (Т. 11. С. 620).

20

30 июля 1957 года Бог дал для начала публикацию перевода двух глав и нескольких стихотворений из «Доктора Живаго» в варшавском журнале Opinie, и уже 30 августа Д. А. Поликарпов и его сотрудник Е. Ф. Трущенко в докладной записке предложили, во-первых, «обратить внимание польских товарищей на недружественный характер журнала „Опинье“», чтобы вызвать, соответственно, «прекращение дальнейшей публикации сочинения Пастернака», а во-вторых,

рекомендовать Секретариату Правления Союза писателей СССР и редколлегии «Литературной газеты» по получении ежеквартальника «Опинье» организовать публикацию открытого письма группы видных советских писателей, в котором подвергнуть критике позиции этого журнала212212
  «А за мною шум погони…» С. 82, 81.


[Закрыть].

Первое предложение было реализовано тотчас же, и под давлением то ли советских, то ли послушных им «польских товарищей» проштрафившийся журнал закрыли. А вот с публичной оглаской решено было, видимо, повременить.

Как повременили и с оглаской состоявшего двумя неделями ранее первого – пока еще келейного – судилища над Пастернаком.

Он, сказавшись нездоровым, на заседание секретариата правления СП СССР, где 16 августа разбирали, по словам Федина, «историю передачи Пастернаком рукописи своего романа итальянскому изд<ательст>ву в Риме»213213
  Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 161. И небольшая поправка к этой записи: на самом деле, конечно, в Милане.


[Закрыть], не явился. Так что на этом заседании «характера 37‐го года, с разъяренными воплями о том, что это явление беспримерное, и требованиями расправы» (Т. 10. С. 250), как в письме Нине Табидзе от 21 августа оценил его Пастернак, «как всегда, первые удары приняла на себя О. В. <Ивинская>» (Там же), и она же на следующий день устроила Борису Леонидовичу встречу с Поликарповым в ЦК, а затем и с Сурковым, возглавлявшим тогда Союз писателей.

Причем – это очень важно – если братья-писатели на своем заседании Пастернака обличали, напирая, прежде всего, на идеологическую неприемлемость «Доктора Живаго» («Сама идея доработки романа была сочтена абсурдной» – там же), то большие начальники покаяния от автора не требовали.

Со мной, – вспоминает Пастернак, – говорили очень серьезно и сурово, но вежливо и с большим уважением, совершенно не касаясь существа, то есть моего права видеть и думать так, как мне представляется, и ничего не оспаривая, а только просили, чтобы я помог предотвратить появление книги, т. е. передоверить переговоры с Ф<ельтринелли> Гослитиздату, и отправил Ф. просьбу о возвращении рукописи для переработки (Там же).

Дав санкцию на очередную отправку в Милан такой просьбы от его имени, Пастернак не сомневался, что «<…> никакие просьбы или требования в той юридической форме, какие сейчас тут задумывают, не имеют никакого действия и законной силы и ни к чему не приведут <…>» (Там же. С. 261).

А власть… Власть на что-то еще надеялась. Или делала вид, что надеется.

Во всяком случае, 17 октября Пастернаку даже дали напечатать в «Литературной газете» стихотворение «В разгаре хлебная уборка…»214214
  Оно же (вместе со стихотворениями «Ночь» и «Музыка») было напечатано в московском сборнике «День поэзии – 1957», подписанном к печати 25 октября 1957 года. И это стало бы последней поэтической публикацией Пастернака в СССР, не появись вдали от Москвы уже в апреле 1958 (!) года еще четыре его стихотворения («Стога», «Липовая аллея», «Тишина», «Снег идет») на страницах бесстрашного журнала «Литературная Грузия».


[Закрыть].

Правда, как небезосновательно замечает Е. Б. Пастернак, это было «странное, почти издевательское стихотворение» (Т. 11. С. 678), однако чуткие современники автора романа – процитируем дневниковую запись Гладкова от 26 октября, – в самом факте публикации увидели намек на то, «что конфликт с ним ССП как-то временно уладился»215215
  Михеев М. Александр Гладков о поэтах-современниках – и о себе… С. 378.


[Закрыть].

21

Именно что временно.

Потому что спустя месяц, 23 ноября, «Доктор Живаго» на итальянском языке все-таки выйдет в Милане.

И уже 6 декабря Пастернаку из Гослитиздата будет направлено письмо, подписанное директором Г. Владыкиным и главным редактором А. Пузиковым, где сказано:

Ввиду нарушения Вами пункта 1 издательского договора за № 8879, заключенного 21‐го января 1957 года на роман «Доктор Живаго», издательство считает этот договор расторгнутым216216
  РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 7728.


[Закрыть].

Дальнейшее известно: и безуспешные попытки принудить Пастернака к осуждению итальянских издателей, и выдвижение романа сразу пятью номинаторами217217
  Э. Симмонс (14 января), Г. Левин и Р. Поджиоли (15 января), Р. Якобсон (30 января и 14 февраля), Д. Оболенский (27 февраля).


[Закрыть] на Нобелевскую премию, и лавинообразные издания романа в переводе на французский (июнь 1958 года), английский (сентябрь), немецкий (октябрь), китайский и другие языки, и «пиратский» выход книги в Голландии на русском языке (24 августа)…

Известны и беспомощные попытки властей хоть как-то если уж не предотвратить, то обезвредить неминуемое. Так, в записке Отдела культуры ЦК КПСС, датируемой 10 октября, сообщается, что

в связи с предполагающимся присуждением Б. Пастернаку Нобелевской премии, секретари Союза писателей тт. Сурков и Полевой вносят предложение о срочном издании в СССР его романа «Доктор Живаго» небольшим тиражом (5 или 10 тыс. экземпляров); предлагается почти не пускать книгу в продажу, а распределить ее в основном по закрытой сети.

Бог знает, снизило ли бы это накал «всенародного возмущения», охватившего всю страну в конце октября. Гадать ни к чему, ибо, комментируя поступившее предложение, Б. Ярустовский и И. Черноуцан, которые подписали Докладную записку в ЦК, заявили, и высшая власть с ними согласилась, что «поспешное издание у нас романа, выдвигаемого на Нобелевскую премию, все равно будет использовано для клеветнических измышлений об отсутствии в СССР „свободы творчества“». Отсюда и вывод: «Отдел культуры ЦК КПСС считает поэтому нецелесообразным издание романа Б. Пастернака „Доктор Живаго“»218218
  «А за мною шум погони…» С. 139–141.


[Закрыть].

22

Как бы то ни было, спустя еще две недели

23 октября 1958 года в 15.20 Эстерлинг вошел в гостиную Нобелевской библиотеки в Стокгольме и объявил ожидавшим его журналистам: «Это Пастернак»219219
  Финн П., Куве П. Дело Живаго: Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу. М.: Центрполиграф, 2015. С. 171.


[Закрыть].

То, что произошло потом, равно как и вся история присуждения Пастернаку Нобелевской премии, тысячекратно описано в мемуарной и научной литературе. Поэтому остается лишь сказать, чему научилась власть, обжегшаяся на «Докторе Живаго».

Во-первых, она стала куда пристальнее следить за бесконтрольным распространением любых произведений, не прошедших предварительную цензуру, то есть за всем тем, что будет названо самиздатом.

Во-вторых, гражданам СССР стало несравненно труднее сообщаться с заграницей: письма, отправляемые обычной почтой, перлюстрировали, письма и бандероли, пересылаемые с оказией, изымали220220
  Стоит внимания, что первая или одна из первых такого рода «выемок» связана с Пастернаком: 16 августа 1956 года старший оперуполномоченный 2‐го отделения 1‐го отдела 4‐го Управления КГБ подполковник Куликов обратился в Прокуратуру СССР за разрешением на выемку письма Пастернака к Д. Г. Резникову, к которому приложен очерк «Люди и положения», так как его публикация за границей нанесет вред Советскому Союзу. Обращение завизировал начальник 1‐го отдела 4‐го Управления майор Бобков. А 20 августа заместитель Генерального прокурора санкционировал это мероприятие (ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 31. Ед. хр. 72724).


[Закрыть], а их авторов подвергали всяческим карам – как это произошло, например, с Юлианом Оксманом, за переписку с Глебом Струве в 1964 году исключенным из Союза писателей и изгнанным из Института мировой литературы.