Текст книги "Наша служба"

Вспомнив об этом, Антон задраил шлем скафандра.

Закрепив последние зажимы и проверив герметичность, Антон огляделся. Он уже приближался к потолку. К счастью, по нему проходил силовой кабель, за который можно будет ухватиться и передвигаться в невесомости без проблем.

Антон вытянул правую руку и схватился за кабель. Всё. Теперь пробраться в инкубатор не составляло труда. Антон повернулся к танцовщице и увидел нечто странное.

К радостно резвящейся среди водяных капель стриптизёрше приближался дрожащий, мутный, грязно-зелёный шар. Антон некоторое время глядел на него, не понимая, что это такое и откуда взялось. И лишь когда разглядел вращающуюся неподалёку в воздухе алмазную бутылку, разбрасывающую вокруг такие же зеленоватые капли, до него дошло. Кислота!

– Стой! – крикнул он. – Не двигайся!

И тут же сообразил, какую глупость несёт. Как можно вот так запросто остановиться в невесомости?

Прокофьев понимал, что поступает глупо. Ему нужно было поскорее добираться до люка, а не спасать стриптизершу-робота! Но не мог он так поступить! Не мог!

Перевернувшись, Антон упёрся ногами в потолок и что было сил оттолкнулся в направлении танцовщицы. Всё ещё не замечая опасности, она удивлённо повернулась к сержанту, и в следующий миг он врезался в неё, сшибая с опасной траектории. Подняв в воздух массу воды, они врезались в пол, отскочили от него, срикошетили от стены.

– Хватайся за что-нибудь! – крикнул Антон, чувствуя, как относит его от твёрдой поверхности, и в тот же миг танцовщица отреагировала мгновенно. Одной рукой она уцепилась за скобу на стене, другой схватила его за лодыжку, и движение сержанта остановилось. Правда, чтобы поймать Прокофьева, ей пришлось отпустить ящик-скафандр, но далеко он уплыть не успел, и Антон без проблем ухватил его.

Стриптизёрша наконец-то разглядела шар кислоты. Она подмигнула Антону:

– Спасибо.

Антон огляделся. Теперь комната не выглядела такой уж красивой. Столкнувшись с поднятой с пола тучей воды, шар слился с ней и сейчас висел посреди комнаты: громадный и расплёскивающий вокруг смертельно опасные капли. Пусть кислота и была разбавлена, но Антон не сомневался, что если даже самая маленькая капелька коснётся его скафандра… Дальше он предпочёл мысль не продолжать.

Отливающие зеленью капли висели в воздухе почти везде.

Одна плыла к Прокофьеву, он медленно убрал голову, и капля прошла мимо его головы, не задев.

Простой подъём от пола к потолку, каких-то три метра, теперь превращался в довольно сложное и опасное задание.

– Давай пока без танцев, – ответил он наконец стриптизёрше. – Нужно думать, как нам теперь добраться до потолка.

Танцовщица огляделась.

– Всего лишь? – спросила она.

И пока Антон собирался возмутиться по поводу этого самого «всего лишь», танцовщица схватила его в охапку, сказала: «Не дёргайся» – и оттолкнулась от пола.

Толчок был такой силы, что расстояние до соседней стены они преодолели в доли секунды. Не хватаясь ни за что, танцовщица оттолкнулась от металла, и они понеслись в другую сторону.

– Кабздец, – успел сдавленно выговорить Антон и невольно закрыл глаза. Похоже, танцовщица так и не осознала опасности, подстерегающей их вокруг.

«Вот и всё», – подумал Антон, чувствуя встряску в моменты, когда танцовщица отталкивалась от очередной поверхности. За пару секунд таких толчков было шесть.

А больше он ничего подумать не успел. Его ещё раз тряхнуло, и полёт остановился.

– Хватайся, – сказала танцовщица, и Антон открыл глаза. Они находились под потолком, стриптизёрша держалась за тот самый силовой кабель, к которому изначально стремился Антон. Скафандр был цел.

Прокофьев ухватился за кабель, глядя на колышущуюся под ним зеленоватую муть. Стриптизёрша тем временем просунула ногу под кабель, одной рукой схватилась за решётку, преграждающую путь к инкубатору, второй упёрлась в потолок.

– Это… Это ты как? – наконец-то смог выдавить что-то связное Антон.

– Пустяки, – ответила танцовщица. Одно из креплений решётки со скрипом вылетело из паза. – Ты ещё не знаешь, что такое приват-танец на лианах, закреплённых над озером лавы. Я же говорила – любой танец могу.

Раздался скрип, и решётка окончательно сорвалась с креплений. Стриптизёрша медленно толкнула её в сторону, подальше от кислоты, и снова повернулась к Антону.

– Кстати, за экстрим-танец в невесомости среди кислоты – с тебя пятьсот кредов.

Оказавшись в инкубаторе, Антон вызвал Семёныча:

– Всё. Я на месте. Вы где?

– Уже совсем близко. Справа от люка есть вентиль, поверни его, открой купол и полюбуйся на звёзды.

– Не хочу я никаких звёзд! Я хочу на станцию!

– А я сказал, открой купол!

Антон сдержал поток речи, упёрся ногой в скобу и начал крутить вентиль в стене. Металлическая пластина поехала в сторону. В открывающемся проёме он и увидел обещанные звёзды.

А когда купол сдвинулся дальше, появился висящий прямо за куполом катер ГАИ. Сквозь лобовое стекло Прокофьев без труда рассмотрел сидящего в кабине Семёныча. Тот помахал рукой. Антон махнул в ответ.

– Гляжу, у тебя компания, а ты жаловался.

– Какого чёрта вы там делаете! Вы же должны резать стену!

– Не ори. А сейчас…

– Вы почему не режете стену?!

– Да нету у нас горелки на станции! Нету! Я её в прошлом году на годовую подписку «Лучших кроссвордов галактики» поменял! А теперь замолкни и слушай меня! Закрывай скафандр и покрепче уцепись за что-нибудь. Сейчас будет разгерметизация. Как выберешься с корабля – направляйся к аварийному люку поста. Я открыл его.

– Что… Как… Вы собрались таранить купол? Вы с ума сошли! Вы без скафандра!

– Ухватился? – спросил Семёныч, игнорируя вопли Прокофьева. – Держись крепче.

За катером вспыхнул выхлоп, и катер начал двигаться в сторону купола.

Прокофьев ухватился за скобу. Он не отрываясь глядел на Семёныча. Неужели старшина надеется, что при столкновении выдержит лобовое стекло? Оно же разлетится вдребезги! И старшина задохнётся.

Когда катер почти упёрся в купол, Семёныч вытащил стазис и выстрелил в себя. Пурпурное сияние окутало старшину, а в следующий миг катер врезался в купол. Стекло, полетевшее во все стороны, не повредило старшину, так как из-за разгерметизации его сразу же вытащило в космос.

Когда тряска прошла, Прокофьев направился к кабине пилота. Нужно освободить Семёныча и поскорее доставить на станцию! Хоть он и в стазисе, но сильного переохлаждения не выдержит.

Крепления пристяжных ремней покорёжило, так что Прокофьеву пришлось поймать пролетающий мимо кусок стекла и перерезать ремни.

Антон вынул бесчувственного старшину из кабины и оглянулся. Громада станции висела сразу перед кораблём. Промахнуться мимо неё было бы очень тяжело. Вся поверхность была покрыта скобами для ремонтных работ, так что добраться до входа можно было без труда.

Антон махнул танцовщице рукой в сторону станции и потащил Семёныча к выходу. Придерживаясь рукой за крыло катера, он глубоко вдохнул, присел и оттолкнулся от борта.

– Ну, прими, Боже, за лекарство!

Семёныч опрокинул рюмку коньяка и сморщился.

– У вас же не похмелье, – заметил Антон. – Голова после стазиса болит.

Старшина отмахнулся и закусил долькой лимона. На его небритом лице появилось выражение блаженства.

– А теперь рассказывай, – скомандовал Семёныч, поудобнее устраиваясь в кресле. – Для начала, сколько я был в отключке?

– Почти сутки. За это время уже всё выяснилось, решилось, и я даже отправил отчёт в штаб. Так что всё сложилось как нельзя лучше.

– А поподробнее?

– Ну, если поподробнее, то дело было так. После того как мы вернулись на станцию, первым делом я отстыковал грузовик и включил вокруг станции защитное поле. Оно оттолкнуло корабль и защитило станцию от осколков. Почти сразу после этого прибыли спасатели.

– А они откуда взялись? Передающая антенна же отключилась.

– Полковник Рыков прислал. Оказывается, вы ему ещё с утра отчёт должны были отправить, он пытался связаться со станцией, чтобы устроить вам взбучку, но не смог. Он-то и послал спасателей.

– Ясно. Про взбучку он, конечно же, не забыл, несмотря на случившееся у нас?

– Нет, не забыл. Пообещал снова связаться с нами завтра утром. Чтобы вы наверняка вышли из стазиса.

Семёныч довольно улыбнулся.

– Как хорошо, что у нас не работает антенна!

– Уже работает. Со спасателями и ремонтники прилетели. Они починили поломки на нашей станции, убрали обломки грузовика и забрали пилота со стриптизёршей.

– Тут ещё и стриптизёрша была?

– Ага. Киборг.

– То есть попросить её задержаться у нас на денёк ты не додумался… – Старшина скривился. – А хорошие новости есть?

– Мы живы! Разве это не хорошая новость?

Семёныч хмыкнул, вдруг скривился и обхватил голову руками.

– Да уж… Хорошая… – Семёныч взял бутылку с коньяком и приложил её ко лбу. – А что с пилотом сталось?

– О! Тут вообще всё отлично сложилось! Мы даже выяснили, кто заложил в подарок бомбу с электромагнитным импульсом! Сыночек одного очень престарелого мультимиллиардера. Алекса Кресса. Может, слышали? В общем, старику уже за полторы сотни завалило, половина органов заменена искусственными. Сынку надоело ждать наследства, и он послал папеньке такой вот подарок. В надежде, что Э.М.И. отключит старику сердце и сынок сразу же унаследует всё состояние. Но из-за задержки корабля бомба взорвалась до того, как подарок доставили. Узнав об этом, старик пообещал за свой счёт купить новые подарки всем, кому они не достались из-за взрыва, да ещё и покрыть все возможные неустойки. Так что пилота даже не уволили.

– Я счастлив за него! А нам-то он что-то пообещал?

– Ну… – Прокофьев потупился. – Вам нет. Он посчитал, что спасли его я с пилотом.

– Ясно. И что же ты запросил в подарок? – спросил старшина обречённо. – Грузовик полироля для кокарды? Позолоченную обложку для Устава? Или мне повезло и ты себе заказал новый мозг?

– Вообще-то я заказал вот это. – Прокофьев достал из-за спины упакованный в пластик лист пожелтевшей бумаги и протянул его Семёнычу. – Это вам. Спасибо.

Семёныч безразлично взял подарок и поглядел на него. Это была газетная страница. Очень-очень старая.

– Двадцать первое декабря тысяча девятьсот тринадцатого года, – шёпотом прочитал Семёныч.

Видя реакцию старшины, Прокофьев довольно кивнул.

– Мне сказали, что именно в этой газете впервые появился кроссворд. Я даже не знаю, как она сохранилась до сих пор и где мистер Кресс её достал, но… – Антон осёкся, увидев, что старшина его не слышит. – Семёныч, – позвал он. – Семёныч!

Старшина безмолвствовал. Он всё так же пялился на подарок широко открытыми сияющими глазами. Антон помахал перед лицом старшины ладонью. Безрезультатно. Ткнул пальцем в плечо. То же.

Прокофьев улыбнулся, встал и тихонько вышел из комнаты.

Фокус-покус

Полковник Рыков был раздражён. Если можно так мягко выразить состояние, пребывая в котором полковник был красным, как рак, рычал, как тигр, выпучивал глаза, словно лягушка… В общем, самой адекватной оценкой состояния полковника было слово «озверел».

– Старшина! И это ты называешь отчётом? – Рыков потряс распечаткой перед экраном.

– Ну, это я могу назвать тремя листами бумаги, соединёнными скрепкой, – спокойно заявил Семёныч, развалившись в кресле. – И я и не понимаю, почему…

– Не понимаешь, да? Хорошо, цитирую: готианский контрабандист Вантиар был остановлен семь раз. И это только за последний месяц! Это как понимать? У вас что, постоянным клиентам скидки?

Полковник пробежался глазами по распечатке.

– А вот следующее: вы умудрились арестовать за превышение скорости восемнадцать кораблей в течение пяти минут!

– Сущая правда! – кивнул Семёныч.

– Я знаю, что правда! Какого чёрта вас занесло на гоночную трассу?

Семёныч промолчал. Не мог же он ответить правду: «Нужно было норму по задержанным выполнять, а где ж ещё столько нарушителей наберёшь?»

А Рыков только набирал разгон:

– Читаем дальше. Остановили яхту Валери Клифер. Я, конечно, понимаю, что кинозвёзды галактического масштаба подчиняются тем же правилам, что и обычные люди… – Полковник ткнул пальцем в распечатку и спросил: – Только почему не указано нарушение?

– Его и не было, – пожал плечами Семёныч. – Мы так, автограф попросить.

– А сюда на хрена написали?!

– Похвастаться.

Полковник зарычал, скомкал распечатку и запустил её в изображение Семёныча на экране. Некоторое время Рыков лишь сопел от ярости, а потом, немного успокоившись, придвинулся к экрану и вкрадчиво спросил:

– А теперь скажите-ка мне, почему в отчёте не указано, что вы три дня назад задержали милую даму, летевшую на стареньком красном крайслере?

Семёныч кивнул в сторону Прокофьева, сержант сглотнул и заговорил:

– Так это… В общем, она скорость превысила, нарушила правила при обгоне, а ещё у неё оказались просрочены права. Я остановил корабль и… Ну… В общем, старшина её отпустил без штрафных санкций.

Прокофьев виновато взглянул на Семёныча, тот был абсолютно спокоен. Похоже, его не слишком тревожило, что полковник узнал о грубом нарушении устава.

– Старшина, объясни причины такого поступка, – скомандовал Рыков.

– Потому что я узнал вашу тёщу.

– Вот сделай так, чтоб твой сержант её тоже узнавал! – заорал Рыков.

Прокофьев втянул голову в плечи и потупил взгляд.

– Ну я вам покажу! – заявил полковник. – Всё! Доигрались! Теперь держитесь!

Экран погас.

– Так и не понял, – задумчиво проговорил Семёныч. – Что ему не понравилось-то?

После полученного нагоняя Прокофьев поклялся себе сделать всё возможное, чтобы подобное не повторилось. Если понадобится, он будет работать за двоих! Впрочем, можно сказать, он и так работал за двоих. Старшина считал ежедневные обязанности скучными и однообразными, воспринимал их как нечто неизбежное и на редкость неприятное, потому относился к своим сменам так же, как, например, к насморку. То есть нужно его перетерпеть, а потом снова наслаждаться жизнью. Хотя Прокофьев признавал, что знания и опыт Семёныча были воистину безмерны. Сержант за последний месяц узнал от старшины больше, чем за пять лет в академии.

Сейчас Антон сидел за пультом, всматриваясь в экран. Работы в этот день было больше обычного. В соседнем секторе образовалась пробка, и часть транспортного потока перебросили на участок, контролируемый Прокофьевым и Семёнычем. Не то чтобы кораблей было слишком много, два-три в час, однако в секторе 376 это приравнивалось к аншлагу.

Гиперпространственные врата засияли, и из них с двукратным превышением скорости вылетел корабль, резко ушёл вверх, сделал мёртвую петлю, при этом виляя из стороны в сторону, после чего заложил вираж и принялся выписывать такие фортели, что у Прокофьева зарябило в глазах. Приборная панель замигала, словно гирлянда. Лампочки сигнализировали обо всех возможных нарушениях правил движения.

Сержант потянулся было к кнопке захвата, но потом отдёрнул руку и, вызвав на экран информацию о пилоте, схватился за лежащий рядом фотоальбом, в котором были собраны снимки всех родственников полковника Рыкова и другого начальства ГАИ. Семёныч не сказал, откуда у него такая картотека, лишь скомандовал Прокофьеву выучить её наизусть. Перебросив пару страниц, Антон понял, что сейчас не до этого, и вдавил кнопку в пульт. Силовой луч поймал корабль и потащил его к посту.

Прокофьев поднялся и, поправив фуражку, направился к стыковочному отсеку. Здесь царила невесомость, ведь некоторые из инопланетных пилотов не были приспособлены к земной гравитации. Магнитные подошвы ботинок цепко держали сержанта на палубе, но никак не помогали фуражке, которая всё норовила оставить голову Прокофьева и отправиться в свободное путешествие.

Открылся шлюз, и в коридор влетел пилот. Он кувыркнулся в воздухе, зацепил плечом перегородку, потом сообразил-таки включить магнитные ботинки и укрепился на потолке вверх ногами. От него во все стороны распространялся мощный перегар.

– Сержант Антон Прокофьев. – Инспектор козырнул. Он пытался глядеть прямо в глаза пилоту, но это ему не удавалось. Мало того что задержанный висел вверх ногами, так его глаза ещё и косили в разные стороны. – Предъявите ваши документы.

– Я не-а в… ничём… не винват, начльник, – промычал пилот.

Прокофьев поморщился и указал рукой на коридор между ними.

– Пройдитесь, пожалуйста, по кривой.

На планетах обычно используется обратная методика. Нужно пройти по прямой. Но в невесомости она не работает. Поэтому задержанным приходилось преодолевать коридор, отталкиваясь от пометок на стенах.

Под пристальным взором инспектора пилоту удалось отключить магниты на обуви и пройти тестовый участок, правда, от некоторых пометок он отталкивался спиной или задом, а от парочки и вовсе головой.

– Вы задержаны за вождение корабля в нетрезвом виде.

Прокофьев отвёл погрустневшего пилота в тюремный отсек. Это было большое помещение, с четырьмя универсальными камерами и узким проходом, пролегающим вдоль них. Гаишникам по долгу службы приходилось сталкиваться с сотнями представителей самых разнообразных рас. У каждой из них свои особенности и требования к содержанию. Атмосферные условия, гравитация, размеры помещения – обеспечение всех этих условий ложилось на плечи гаишников. А как удержать за решёткой инопланетянина, выросшего при силе тяжести в 10g и способного пальцем проткнуть трёхдюймовую стальную плиту? Или расу, питающуюся металлом? В общем, все эти нюансы доставляли множество проблем до изобретения универсальных камер. Содержание воздуха, давление, освещение, влажность, а также стены, решётки и замки подстраивались под любые требования, стоило на пульте указать расу, к которой принадлежит заключённый.

Прокофьев отправил пьяного пилота в камеру, предназначенную для выходцев с Земли и земных колоний, и закрыл дверь. Здесь задержанный проведёт сутки, пока не протрезвеет, и лишь потом отправится дальше с записью в правах.

Справившись с этой, оказавшейся непростой обязанностью (пьяный пилот постоянно шатался, спотыкался и падал, при этом не переставая мычать нечто уж вовсе неразборчивое), сержант направился в рубку управления. Он нажал на кнопку, открывающую двери, створки тихо зашуршали, расходясь в стороны.

– Заключённый в камере… – начал было Прокофьев, но вынужден был прерваться, увидев летящую ему в голову книгу.

Антон умудрился поймать её, не скатившись при этом с лестницы.

– Семёныч, вы чего? – спросил Прокофьев, не слишком интересуясь ответом. Он уже привык к подобным выходкам старшины и знал, что объяснения всё равно не будет.

– Учи, – скомандовал старшина.

Сержант поглядел на обложку.

– Словарь ненормативной лексики галактических рас и цивилизаций, – прочёл он. – Да я и на нашем могу, – улыбнулся Антон.

– Ты знаешь, что наш заключённый говорил?

– Да что он мог говорить? Он же настолько пьян, что два слова связать не может!

– На земном – не может. А вот на нецензурном тарабарском – ещё как смог. Переведи, много нового о себе узнаешь.

Вызов из штаба прозвучал через несколько минут после отправки рапорта о задержании. Прокофьев испуганно подскочил и принялся соображать, чьим родственником мог оказаться пьяный водитель.

– Не боись, это меня, – успокоил сержанта старшина и повернулся к экрану. – Здорово, Санёк. Где пропадал?

Гаишник с погонами прапорщика огляделся по сторонам и зашептал:

– Короче, Семёныч, вам тут светит большая и глубокая ноздря корелианского слоноскунса. Рыков на вас обозлился не на шутку. С самого утра рвёт и мечет.

– Колодин, наверное, страдает… – задумчиво протянул Семёныч.

– Не то слово. Рыков его уже до «духа» понизил. – Прапорщик злорадно хохотнул, потом посерьёзнел. – В общем, так: деталей не знаю, но краем уха слышал, что полковник планирует нагрянуть к вам с проверкой. И это ещё не самая плохая новость. Он связывался с Блекнатом.

Семёныч присвистнул.

– Да уж. Сколько у нас времени есть?

– Точно не знаю. Но Рыков сказал подготовить корабль к пяти вечера. Думаю, собирается лететь к вам. Так что у вас есть часов восемь. Не больше.

– Спасибо, Санёк. С меня бутылка лучшей выпивки, которую я смогу конфисковать в этом месяце.

– Нормально. Сочтёмся.

Семёныч отключил связь и нахмурился.

– А кто этот Блекнат? – спросил Прокофьев. Он обратил внимание на то, что Семёныча расстроила не весть о грядущей проверке, а именно это имя.

– Самый дотошный инспектор, который только может существовать. Говорят, после его проверок звёзды слетают не только с погон, а даже с неба. Некоторые считают, что он телепат. Другие – что у него рентгеновское зрение. Но факт остаётся фактом – ещё никому ничего не удалось утаить от Блекната.

Семёныч вызвал на экран снимок инспектора. Высокий синекожий кардианец с витиеватой гравировкой на висках смотрел со снимка своими тремя глазами так пронзительно, что Прокофьев невольно оправил рубаху и затянул ремень.

Старшина окинул взглядом их пост, оценивая фронт работы, и повернулся к Прокофьеву:

– Ну что, Антоха, давай-ка займёмся уборкой.

Прокофьев застыл посреди каюты, вскинув голову, сжав руки в кулаки, сверкая глазами и всеми другими способами выражая непоколебимую решимость не только зарисоваться перед начальством, а как минимум завязать в узел ленту Млечного Пути или заткнуть ближайшую чёрную дыру пробкой от шампанского. Его выражение лица, осанка обещали любому, кто станет на его пути, как минимум смерть.

Семёныч некоторое время удивлённо глядел на сержанта, потом, видимо не впечатлившись, изрёк: «Ну-ну».

Прокофьев завертел головой, решая, с чего бы начать. Его взгляд остановился на стене со снимками разыскиваемых преступников. Портретов скопилось так много, что они заполняли стену сверху донизу.

Прокофьев подскочил к этой стене почёта и принялся срывать снимки и бросать их на пол.

Семёныч снова повернулся к Антону:

– И что ты делаешь?

– Я вот подумал, если проверяющий увидит, сколько людей у нас в розыске, он же решит, что мы вообще никого не ловим! Скандал.

– Понятно. Будь добр, верни последние восемь снимков на стену.

– Они чем-то отличаются?

– Нет. Это фотографии моей семьи.

– А они преступники?

– Нет. Просто больше некуда было повесить.

Прокофьев пробурчал что-то вроде: «А раньше нельзя было сказать?» – и принялся снова крепить на стену семейные снимки Семёныча.

Тем временем старшина, пробурчав что-то вроде: «Без кофе нет работы», – отправился на кухню.

Закончив со снимками, сержант уставился на пыльный плакат с абстрактным узором. Он уже был здесь, когда Семёныча с Прокофьевым перевели на этот пост. Кто, когда и, главное, зачем «украсил» стену этой безвкусицей, Антон не знал, да и не интересовался. Он снял плакат со стены и, скомкав его, бросил в мусорку.

В этот момент вернулся Семёныч и, опершись спиной на дверной косяк, ухмыльнулся.

– Ты решил зарисоваться перед проверяющим жестоким обращением с заключёнными?

Прокофьев недоуменно поглядел на старшину.

– Арест происходил соответственно уставу!

– Я о другом заключённом. Ты его только что выбросил в мусорку.

– Что? Вот этот плакат?

– Не плакат, а тразианец. Это живая ткань. Только вот беда: когда его арестовали, он впал в спячку. А она у тразианцев длится от ста до двухсот лет. В камере его, естественно, держать не было смысла, отпустить арестованного до предъявления ему обвинения тоже нельзя. Вот и решили, чтобы меньше места занимал, на стене устроить, пока не проснётся. А случится это лет через сорок. Так что верни беднягу на место ночлега.

Прокофьев медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.

– Что у нас дальше… Ага. Проверка оборудования. Пульт – со штабом связывались, значит, работает. Захват – тоже работает. Система жизнеобеспечения…

– Её можешь не проверять, – заметил Семёныч.

– Почему это?

– Поверь, если она выйдет из строя, мы это сразу заметим. И лететь сюда будет тогда не инспектор, а катафалк.

– Ага… Логично. Дальше у нас… – Прокофьев пробежался по списку. – Система содержания заключённых.

– Вот пустые камеры проверь, – заметил Семёныч.

Прокофьев вышел из рубки и вернулся меньше чем через минуту. Он влетел в рубку с выпученными глазами и торчащими дыбом волосами.

– Сбежал! – заорал сержант. – Наш заключённый сбежал!

Семёныч медленно развернулся в кресле и пристально поглядел на сержанта.

– Прокофьев, ты что, не закрыл дверь?

– Закрыл, конечно! Прижать до щелчка, переключить рукоять, дождаться сигнала зуммера, провернуть вентиль до упора, дожать, дождаться, пока засветится зелёная лампочка. Камера закрыта! – отчеканил Прокофьев строки из устава.

– Там ещё мелким шрифтом приписано: придвинуть к двери тяжёлый шкаф, а стыки прихватить сваркой.

Сержант побледнел и принялся листать устав.

– Да шучу я, Антоха! Не суетись. Его корабль на месте, значит, и он здесь.

– И что делать? Как быть? А если инспектор сейчас приедет? Это ж скандал!

В голове Прокофьева мелькнул образ синекожего проверяющего, испепеляющего сержанта взглядом трёх своих глаз.

– Знач, так, Антоха. Панику отставить. Берёшь оружие и отправляешься на поиски.

– А вы?

– А я засаду устрою. Ему всё равно некуда деваться, будет пробиваться на свой корабль. Пешком же он со станции не уйдёт. Там-то он и попадётся.

– Логично, – кивнул Прокофьев. И, схватив стазис-пистолет, выскочил из рубки. Потом вернулся и некоторое время глядел на старшину, продолжающего сортировать свои головоломки.

– Вы же в засаду собирались.

– А я и отсюда его корабль отлично вижу. – Семёныч кивнул в сторону экрана, на котором отображался ангар. – Как только беглец появится, я тебе сообщу, и ты его схватишь.

Прокофьев недовольно покачал головой и вышел из рубки.

Он продвигался по коридору медленно, вскинув пистолет к плечу. Антон надеялся, что пьяный заключённый не начнёт геройствовать и спокойно вернётся в камеру. Иначе проблем не оберёшься. Да ещё и накануне проверки!

Вдруг Прокофьев услышал какой-то шум и осторожно направился туда. Звуки доносились с кухни. Прокофьев похолодел. Вот ведь чёрт! Там беглец без проблем может вооружиться холодным оружием! Ножи, вилки… Сковородка, в конце концов! А то, что обычная сковородка может стать смертельно опасным оружием, доказано тысячами домохозяек, встречающих пьяного мужа с работы.

Прокофьев аккуратно выглянул из-за угла, держа пистолет наготове, и увидел беглеца. Тот сидел на кухне и грустно глядел на пустой холодильник.

– А у вас чё, жрать с-с-свсем нечё? – спросил он, повернувшись к сержанту и пытаясь сфокусировать на нём взгляд. Зрачки, судя по всему, решившие поиграть в салочки, этому упорно сопротивлялись и разбегались в стороны.

– Ты как из камеры выбрался? – спросил Прокофьев.

– Вышл. Я ку-у-у-ушть захотел.

Судя по всему, пьяница был абсолютно безобиден, поэтому Прокофьев облегчённо сунул пистолет в кобуру и подошёл к беглецу. Взял его за локоть и скомандовал:

– Вперёд.

Фокусник послушно встал, сделал пару шагов, а потом остановился.

– Нач-чаальник! А гд-де твоё ор-ружье?

Рука сержанта дёрнулась к кобуре. Пустой.

– Что за… – начал было сержант, но фокусник его перебил:

– Си-и-икундчку… – Он сделал быстрое движение рукой и достал из-за уха Прокофьева его стазис-пистолет. – А во-о-от он!

Сержант медленно поднял руки вверх.

– Но-но! Ты не балуй!

Заключённый скорчил наибезобиднейшее выражение лица, которое видел Прокофьев, и бросил пистолет сержанту. Антон поймал ствол и, решив, что больше испытывать судьбу не стоит, мало ли чего ждать от этого пьяницы, выстрелил в фокусника.

Из ствола полетели мыльные пузыри. Отделившись от ствола, они принимали форму различных зверушек и поднимались к потолку.

Прокофьев ошарашенно переводил взгляд с пистолета на фокусника и обратно.

Со стороны двери раздались аплодисменты и донёсся голос Семёныча:

– Браво, маэстро! Вы не теряете квалификацию!

Фокусник грациозно поклонился, но его повело, и он ткнулся лбом в пол.

– Вы его знаете? – спросил старшину Прокофьев.

– Знаю. Маэстро Римбальди Великолепный. Лет десять назад считался одним из лучших фокусников галактики, но потом ушёл со сцены.

– Приятно встретить истинного ценителя искусства! – радостно заявил фокусник.

– А хотите, и я вам фокус покажу? – спросил Семёныч.

– Кнешна! – обрадованно заявил Римбальди.

Семёныч достал из кармана колоду карт, извлёк одну, остальные вернул на место. Прокофьев глядел на манипуляции старшины с возрастающим недоумением.

Семёныч продемонстрировал им пиковый туз, потом взмахнул рукой, и карта исчезла. После этого старшина потянулся к уху фокусника; Римбальди смотрел на Семёныча со снисхождением, словно боксёр-тяжеловес на младенца, впервые надевшего перчатки.

Прокофьев же с замиранием сердца следил за пальцами Семёныча, ожидая увидеть, как тот достанет пропавшую карту из-за уха фокусника.

И вот пальцы Семёныча приблизились к голове Римбальди и… Старшина вцепился пятернёй в ухо фокусника и крутанул его так, что Римбальди завыл.

– Пошли, шаман хренов, – усмехаясь, заявил Семёныч. – В камере фокусы свои показывать будешь.

Семёныч запихнул фокусника в камеру.

– Ну мужики! Ну ск-кучно тут! – нудил Римбальди. – Н-н-не закрывайте меня! Давайте лучше по пятьдесят!

Когда за ним захлопнулась металлическая решётка, фокусник повернулся к Семёнычу:

– Ты меня уважаешь?

– Нет.

– У-у-у-у, какой ты прдсказуемый. – Римбальди уселся на скамейку и промямлил: – Н-ну и ладн. Ну и п-пусть. Захочу – сам выберусь.

– Ага, как же, – улыбнулся Семёныч. – Фокус-покус.

Старшина достал из кармана отмычку и бросил её на стол. Фокусник разочарованно ощупал свой рукав.

Прокофьев потупил взгляд. Как он умудрился прозевать отмычку при обыске? И, главное, когда её успел вытянуть Семёныч? Видимо, когда вёл Римбальди в камеру. Сержант в очередной раз убедился, что его начальник ещё полон сюрпризов.

Фокусник поднялся со скамейки, пошатнулся и, вскинул голову, провозгласил:

– Я ж Ве-е-ели-и-и-икй Ри-и-имбальдь! Мн-н-не не нужна о-отмычка!

Семёныч, всё еще ухмыляясь, бросил на стол ещё пару отмычек, скрепку, заколку и электронную универсальную карту.

Фокусник недовольно следил за всем этим, потом заявил:

– З-зачем Ве-е-ели-и-икому Римбльди тки-ие п-примитивные ор-рудия трда? Римбальди умеет пр-рходить сквозь с-стены.

Всё так же не говоря ни слова, Семёныч бросил на стол связку ключей Прокофьева. Сержант ошеломлённо зашарил по карманам и, покраснев, показал кулак фокуснику.

Фокусник тяжело вздохнул и уселся на койку.

– Ну честно, мужики. Скучно тут.

Вдобавок ко всему Семёныч приблизился к пульту управления камерой. Несколько нажатий клавиш – и по стальным прутьям решётки запрыгали искорки. От камеры пошёл лёгкий запах озона. Это старшина пустил по решётке ток.

– Приятного отдыха, – пожелал Семёныч и, махнув сержанту рукой, покинул тюремный отсек.

– Эх, а ведь был знаменит. И что теперь?

– А вы, гляжу, немало о нём знаете.