Текст книги "Капитан разведки"

* * *

Плоское небо над Москвой приняло ту характерную предгрозовую окраску, на фоне которой все остальное казалось мертвенно-бледным, неправдоподобно четким и почти неузнаваемым, как будто все это виделось в зловещем сне или, того хуже, из потустороннего мира. Невесть откуда взявшийся ветер гонял по закоулкам крошечные смерчи, завивая штопором пыль и мусор. Кроны деревьев издавали тревожное шуршание, теряя первые пожелтевшие листья. Пешеходы непроизвольно сутулились и ускоряли шаг, автомобилисты норовили проскакивать перекрестки на желтый свет, у бродячих собак хвосты сами собой поджимались между торопливо семенящих лап. Стало не то чтобы прохладно, но как-то неуютно.

Реутов и Хват, покинувшие кафе, приблизились к ближайшей уличной парковке, где полковник с некоторой неловкостью пригласил спутника в свою машину:

– Садись, капитан, прокатимся.

– Может, лучше пройдемся пешком? – заколебался Хват, с сомнением разглядывая неказистый реутовский автомобиль. За свои многочисленные заслуги перед разведывательным управлением полковник не удостоился ничего престижней фиолетовой «копейки», намотавшей на кардан не один десяток тысяч километров.

– Подними глаза, – посоветовал Реутов. – Все небо тучами затянуло. Охота тебе под кислотным столичным дождем мокнуть?

– В столичных пробках торчать тоже не очень-то тянет, – признался Хват, заглядывая внутрь «жигуленка», непонятно для какой надобности оснащенного дорогими кожаными чехлами и мощными колонками «Pioneer». – Современной музыкой увлекаетесь? – насторожился он, забравшись на пассажирское сиденье.

– Боже упаси, – открестился Реутов, включая зажигание. – Машина служебная. Понятия не имею, кто ездил на ней до меня. Возможно, этому парню приходилось по легенде изображать из себя лихого московского извозчика, включая на полную громкость всякую музыкальную хренотень.

Слушая болтовню полковника, взявшегося давать оценку попсе и шансону, Хват внимательно следил за маршрутом. Вот они свернули с Малой Дмитровки на Садовую-Каретную, у эстакады перестроились в правый ряд, за Театром кукол вырулили на Делегатскую, откуда «жигуленок» юркнул в Первый Волоконский переулок, чтобы на полном ходу выскочить на Самотеку. Тут, сразу за очередной эстакадой, притаился коварный милиционер, собирающий мзду с неосторожных автомобилистов, направляющихся в сторону Цветного бульвара. Как и предполагал Хват, инспектор не замедлил сделать отмашку, едва заприметив прыткую «копейку».

Он был подтянутым и ладным, но его румяные щеки плохо гармонировали с полосатым жезлом и синими погончиками с парой мелких звездочек.

– Ему бы с игрушечными машинками тешиться, а не взрослым дядям голову морочить, – проворчал Реутов, притормаживая.

– Покажите ему «корочку», он и отвяжется, – посоветовал Хват, наблюдая за неспешным приближением моложавого милиционера.

– Он и так отвяжется, салабон.

– Мы пили пиво, товарищ полковник, запашок наверняка присутствует. Вам нужны лишние неприятности?

– Мне – нет. А этот салабон, похоже, жить без них не может. Сам нарывается.

Хват покосился на Реутова, поведение которого показалось ему чуточку нарочитым. Так мог бы сыграть актер, которому немного стыдно за свою роль. Все на высоком профессиональном уровне, но без настоящей естественности. К чему этот театр?

Пока Хват пытался разобраться в своих ощущениях, приблизившийся милиционер козырнул и представился:

– Инспектор сорок первого отдела ГИБДД, лейтенант Пташук.

– Младший лейтенант, – уточнил Реутов, развалившись на своем сиденье в вальяжной до непристойности позе. – Причем слепой, как дедушка Гомер.

– Я – Гоме… Гомер? – милицейский голос дал «петуха».

– Ну не я же. Разуй глаза, младшой.

Реутов постучал пальцем по лобовому стеклу. На том месте, где обычно вывешивают талон о прохождении техосмотра, красовалась картонная карточка в белую, синюю и красную полоску. Поверх триколора шла многозначительная аббревиатура Государственной Думы.

– Что вы мне под нос свою бумажку тычете? – возмутился милиционер. – Права давайте. Техпаспорт.

– Я депутат, сынок, – грубо сказал Реутов. – Спешу на рандеву с Владимиром Вольфовичем решать насущные вопросы внутренней и внешней политики, а ты палки в колеса вставляешь. Нехорошо.

Хват напружинился, все сильнее ощущая явную несуразность происходящего. Ну не мог полковник спецназа устраивать столь дешевое представление. Уже не театр, а прямо балаган какой-то. Или только видимость балагана?

Милицейский голос зазвенел от негодования:

– Не морочьте мне голову, гражданин, – заявил он, чутко поводя носом. – Вы пили спиртное и сели за руль в состоянии алкогольного опьянения. Па-апрашу ключи.

– Какого черта?

– Вот чертей давайте привлекать не будем, гражданин. Ваше автотранспортное средство представляет угрозу безопасности дорожного движения. Выходим для объяснений, скоренько. – Не вы, не вы, – прикрикнул Пташук на Хвата, лениво выбравшегося наружу.

Тот откликнулся на это демонстративным зевком. Балаган так балаган. Он тоже умеет валять дурака. Облокотившись на крышу «жигуленка», Хват поднял лицо к небу, откуда вот-вот должны были сорваться первые капли дождя. Воздух был пронзительно свеж и прохладен. Чувства Хвата – обострены до предела. Он был готов к любой провокации. Так их учили. Между прочим, посредством всевозможных инсценировок.

– Выходим, гражданин, выходим, – не унимался инспектор Пташук.

На пыльном асфальте появились темные точки, в небе раскатисто громыхнуло, словно кто-то прошелся кувалдой по жестяным крышам. Обстановка накалялась.

Выматерившись, Реутов покинул водительское сиденье и вступил в нудные выяснения отношений с милиционером. Тот, не внимая угрозам и увещеваниям, требовательно выставил пятерню:

– Ключи от зажигания сюда, гражданин. Считайте, что вы уже приехали.

– Это ты приехал, младшой, – прорычал Реутов. – Приплыл, понял? Прощайся с погонами.

– Посмотрим.

– А чего смотреть, когда и так все ясно.

– Бу-бу-бу…

– Ду-ду-ду…

Пока продолжался этот незатейливый диалог, приткнувшуюся к бордюру «копейку» обогнал юркий продуктовый фургончик и, резко вильнув, затормозил в непосредственной близости от троих мужчин. Выбравшийся оттуда водитель хлопнул дверцей, перешел на тротуар и, не оглядываясь, зашагал прочь. Походка его была целеустремленной.

Хват отметил про себя быстрый милицейский взгляд, брошенный на удаляющегося парня, и окончательно утвердился в подозрении, что происходит неладное. Каждый из участников этой мизансцены действовал по заранее намеченному плану. Ни один нормальный водитель не остановится возле гаишника по собственной воле. Никакой хотя бы частично вменяемый гаишник не станет качать права в присутствии народного избранника. И не существует в природе боевых офицеров ГРУ, корчащих из себя важных шишек без особой на то нужды. Следовательно, такая нужда все же имелась. Затевается проверка на вшивость? Реутов устроил этот спектакль, чтобы проверить боеготовность нового сотрудника?

Разумеется. Создается имитация нападения. Фургон служит идеальным транспортным средством для похищений среди бела дня. Также в нем может разместиться десяток нападающих. Наконец, в таких закрытых фургонах удобно хранить взрывчатку при проведении террористических актов. Какой именно сюрприз приготовлен для Хвата? Чем рассчитывают огорошить его постановщики и актеры? Сейчас это выяснится. С минуты на минуту. С секунды на секунду.

* * *

Хват заложил руки за голову, потянулся и несколько раз повернулся из стороны в сторону, как это сделал бы человек, у которого затекла поясница. Он не глядел в сторону фургона, как не смотрел на препирающихся мужчин. Если их целью было усыпить бдительность Хвата, то пускай считают, что они своего добились. Он позевывает и не знает, чем себя занять. Его внимание рассеянно. Если его что-то и волнует, так это перспектива промокнуть под проливным дождем.

По крыше «Жигулей» забарабанили дождевые капли, тяжелые и редкие, как дробинки на излете. В небе снова угрожающе громыхнуло, гоня шипучее, наэлектризованное эхо по ущельям улиц. Хват задрал голову, прикидываясь целиком поглощенным созерцанием молниеносных всполохов, пронзающих клубящиеся над крышами тучи. Между тем от его внимания не ускользал ни малейший жест, ни малейшее изменение интонаций доносящихся до него голосов.

– Если вы депутат, то тем более нельзя пьяному за руль, – бубнил инспектор Пташук. – Отдайте ключи, и разойдемся по-хорошему.

– А машина? – спрашивал Реутов. – Не могу же я ее бросить посреди улицы.

– Да кто на вашу ржавую «копейку» позарится!

– Попрошу без хамства!

– А вы на меня в суд подайте. В конституционный.

– И подам!

– Ага, так я вам и поверил. – Пташук сардонически расхохотался. – Депутат выискался! Да вас на этой рухляди на пушечный выстрел к Госдуме не подпустят. Не знаю я, на чем народные избранники ездят, что ли? Чайник ты, а не депутат, понял?

– А вот за чайника придется отвечать, – предупредил Реутов деревянным голосом смертельно оскорбленного человека.

На Пташука это подействовало. Извинившись, он опять перешел на «вы» и, в очередной раз потребовав ключи, пообещал:

– Что касается машины, то она будет доставлена на штрафстоянку, так что за ее сохранность можете не переживать.

– Я за тебя, придурка, переживаю, – вздохнул Реутов. – Ну чего ты привязался, голова твоя садовая? Я же только пивка хлебнул.

– Все равно не положено! Реакция не та.

– Реакция самая подходящая. Мы, депутаты, когда вмажем, очень живо на все реагируем. Америку можем на хрен послать. А можем закон о повышении зарплаты работникам ГИБДД принять. В первом чтении.

– Знаем, как вы законы принимаете. – Улучив момент, милиционер ловко нырнул в открытое окно «жигуленка», завладел ключом зажигания и, победно потрясая им, заявил: – Прения закончены. Оставайтесь возле машины. Сейчас вызову дежурный наряд, тогда посмотрим, кто из нас придурок, а кто умный.

– Белены объелся? – выкрикнул Реутов, попытавшись задержать милиционера за рукав, но тот, вывернувшись, попятился, доставая из кармана мобильный телефон.

По асфальту хлестнули дождевые струи, ветер подхватил и понес вдоль улицы дождевую пыль, потемнело так, что многие водители включили фары. Угольное небо озарялось почти беспрестанными вспышками молний. Оттуда неслось громовое ворчание, точно гигантский пес предупреждал о своей готовности задать хорошую взбучку земле и ее обитателям.

По правде говоря, они ее заслужили. Все вместе и по отдельности.

* * *

Инспектор ГИБДД, уронив жезл, вновь увернулся от наседающего Реутова и метнулся на проезжую часть, явно намереваясь пересечь улицу. Зачем? Разве ведут себя так гаишники? И почему до сих пор не вернулся шофер фургона? Идиотское положение. Прореагировать – значит позволить втянуть себя в дурацкий спектакль, о котором не скажешь, что он разыгран как по нотам. Но и оставаться в стороне больше нельзя, иначе это будет расценено как утрата профессиональных навыков.

Досадливо сплюнув, Хват устремился за милиционером, выставившим перед собой мобильник. Необычным был аппаратик. С допотопной антенкой, хотя вполне компактный, современных очертаний. Дистанционный взрыватель, замаскированный под телефон? Сомнительно, что настоящий, хотя чем черт не шутит.

Ветер яростно трепал прозрачную завесу хлынувшего дождя. Пташук стоял на середине дороги, дожидаясь просвета в сплошном потоке автомобилей. Удирает или имитирует бегство? Как бы то ни было, больше Хват не колебался. Сработал бойцовский инстинкт. Рассудок подсказывал, что вмешиваться глупо, поскольку все идет по заранее разработанному сценарию, в котором ему, Хвату, отведена роль подопытного кролика. Кролик, скорее всего, так и торчал бы на месте, завороженно наблюдая за происходящим издали. Но капитан спецназа не мог позволить себе оставаться безучастным в критической ситуации. Даже если вероятность реальной опасности исчислялась десятыми, а то и сотыми долями процента.

Один шанс из тысячи? Да хоть один из миллиона, черт его подери!

Втянув голову в плечи, Пташук побежал.

– Стой! – заорал Реутов.

Игнорируя его окрик, Хват тоже сорвался с места. Проскочив перед самым носом истерично взвизгнувшего джипа, он, не замедляя движения, перекатился через капот следующего автомобиля, даже не успевшего как следует притормозить. За лобовым стеклом призрачно маячили белые лица, принадлежащие, казалось, не живым людям, а утопленникам. Хват услышал жалобный скулеж «дворников», мимолетно ощутил тепло радиатора и устремился дальше. Промежуток между прямоугольной глыбой автобуса и металлическим крупом иномарки был не шире метра, но этого оказалось достаточно.

– Стой! – надрывался отставший Реутов.

Да пошел ты!

Проскользнув между бамперами, Хват выскочил на последний отрезок полосы препятствий. Все, кому он перешел дорогу, дружно ударили по клаксонам, издав нечто вроде негодующего улюлюканья. Послав им на бегу успокаивающий жест – «все в порядке, поезжайте дальше», – Хват выскочил на противоположный тротуар.

Подозрительный инспектор ГИБДД склонился над своим не менее подозрительным телефоном. Шлепая по мокрому асфальту, Хват накинулся на него в тот самый момент, когда электронная шарманка мобильника заиграла писклявую версию полонеза Огинского.

Та-ам, та-ра-ра-ра-рам-да-да-дам…

«Прощание с родиной», говоришь? Ну давай прощайся.

Хват взмахнул ногой. Удар вышиб телефон из милицейской руки и отправил его прыгать по лужам, как будто это не маленькое чудо техники было, а завалящая мыльница в бане.

Та-ти-та-а, та-ри-ра-рам…

Еще один взмах. Второй удар пришелся по отвисшей челюсти милиционера. Он еще только падал навзничь, когда Хват добавил ему подошвой по колену.

– Все, все, – закричал подоспевший Реутов.

Как бы не так!

Поймав полковника за лацканы пиджака, Хват опрокинул его на тротуар, сетуя, что поблизости нет достаточно глубокой лужи.

Вы хотели посмотреть, каков я в деле? Смотрите и не обижайтесь.

– Лежать, – рявкнул Хват, подминая барахтающегося Реутова.

– Отставить! – просипел тот, жмурясь от секущих по лицу водяных струй.

Случайные прохожие останавливались или торопливо поворачивали обратно, не желая вмешиваться в уличную потасовку, не сулившую им ни славы, ни денег. Полная дама, наткнувшись на пиликающий телефон, отпрянула с такой неожиданной резвостью, что сломала каблук, и, приволакивая ногу, потрусила прочь, призывая присутствующих на помощь. Они на зов не спешили, держась в сторонке, почти невидимые из-за косо хлещущих струй дождя.

– Остынь! – сопел Реутов, тщетно пытаясь высвободиться из болевого захвата, посредством которого Хват удерживал его на месте. – Все закончилось, хватит валять дурака!

– Я еще даже не начинал по-настоящему, – мстительно заверил его Хват, пристукивая полковника об асфальт.

– Дай встать, слышишь?

– Вставать нельзя. Угроза теракта.

– Да не теракт это, капитан! Имитация, всего лишь имитация.

– Не могу знать, товарищ полковник, – пропыхтел Хват. – Обязан защищать своего командира до последнего.

– Ты же меня… Я же тебя…

Реутов только булькал, захлебываясь то ли от негодования, то ли от набегающей в рот воды. Грозовая канонада почти стихла, но ливень припустил еще пуще, производя шипение, напоминающее змеиное. Лужи кипели, мир стал молочно-белым. Видимость сократилась до нескольких шагов. Сквозь эту белесую пелену прорвался насквозь промокший водитель фургона и, добежав до Хвата, вцепился ему в воротник.

– Угомонись, браток, мы свои, – приговаривал он.

Напрасно он испытывал судьбу. Боевого офицера за шкирку, как паршивого котенка?

Повернувшись волчком, Хват поймал чужие пальцы в матерчатую петлю перекрутившегося воротника, двинул локтем под ребра, сделал подсечку. Водитель упал, но к месту событий торопливо хромал Пташук, сыпя проклятиями. Его поврежденная нижняя челюсть двигалась вкривь и вкось.

Мокрый и злой как черт, Хват повалил привставшего Реутова и, сделав стойку на руках, встретил лжеинспектора сведенными вместе подошвами, превратившимися в подобие стенобитного тарана. Челюсть Пташука встала на место, зато его голова чуть не слетела с плеч и обзавелась, как минимум, сотрясением мозга третьей степени. Ее незадачливый обладатель рухнул, сочно впечатавшись в асфальт спиной и затылком.

– Да уймите вы этого психа! – завопил водитель фургона, массируя свою поврежденную печень, разбухшую до размеров говяжьей.

– Прекрати свои фокусы, капитан, – потребовал плюющийся дождевой водой Реутов.

Успевший очутиться на ногах, Хват протянул ему раскрытую пятерню.

– Мир?

– Какой мир, на хрен, когда ты моих сотрудников чуть насмерть не залягал, лось бешеный!

– Грош цена тем сотрудникам, которые себя калечить позволяют, – буркнул Хват, вздергивая командира на ноги.

«Бывшего командира, – поправился он мысленно. – Кажется, с возвращением в ГРУ придется повременить. До следующего кармического воплощения».

– Убивать таких надо, – произнес он в сердцах.

– Ребята выполняли приказ, – вступился за подчиненных Реутов, безуспешно пытаясь отжать лоснящиеся от влаги штанины. – Он поискал взглядом водителя фургона. – Уваров, свободен. – Налившиеся кровью глаза Реутова устремились на Хвата. – А ты помоги Пташуку встать, и оба в машину, живо. Тут скоро вся Москва соберется на бесплатное представление поглядеть.

– Не я его затевал, – вызывающе напомнил Хват.

– Чтобы ты знал, так и не я тоже, капитан.

– А кто же?

– Главный режиссер нашего кукольного театра. – Реутов кивнул на сутулящиеся вокруг человеческие фигуры, на лица, прилипшие к окнам проезжающих мимо автомобилей.

– Президент, что ли? – недоверчиво спросил Хват.

– Президенты, они не режиссеры, а администраторы и продюсеры. Кукловоды, сам знаешь, не в Кремле штаны протирают.

– Ну, штаны у всей этой публики одинаковые. Добротные. Сносу не знают.

– Зато погляди, во что мои собственные благодаря тебе превратились. – Обиженно сопя, Реутов окинул взглядом свои изгвазданные брюки, после чего добавил уже другим, смягчившимся тоном: – Когда Пташука приведешь в чувство, трубку прихватить не забудь. Она нам еще понадобится.

– Снова тренироваться будем? – ухмыльнулся Хват.

Собравшийся уходить полковник обернулся через плечо:

– Тренировок больше не будет, капитан. Жесткий спарринг в самое ближайшее время – это все, что я тебе могу пообещать. Конечно, если ты горазд не только ногами махать.

Черпая туфлями воду из бурных потоков на мостовой, полковник двинулся через дорогу.

– С кем спарринг-то, эй? – окликнул его Хват.

Реутов снова оглянулся и что-то произнес. Уличный шум и шелест дождевых струй помешали расслышать его слова, но ответ можно было прочитать по трижды шевельнувшимся губам.

Со смертью.

Глава пятая

В России скинхеды появились в начале 90-х годов, когда в Москве их насчитывалось около десятка. Вели они себя тихо, удовлетворяясь самолюбованием и подражанием западным образцам, о которых много писали в советских СМИ эпохи перестройки и гласности. Но в начале 1994 года скинхеды вдруг очутились в центре общественного внимания и сделались если не массовым, то многочисленным и заметным явлением. На резкий рост числа столичных скинов повлиял расстрел парламента и последующий период «особого положения» в Москве, когда на улицах царил милицейский произвол, носящий ярко выраженный антикавказский характер. Еще более сильное воздействие на «фашизацию» молодежи оказала чеченская война и сопутствовавшая ей проимперская, националистическая пропаганда. Всего четыре года спустя, в апреле 1998-го, скинхеды разослали в редакции газет письма с угрозой «ежедневно убивать по негру» в честь празднования дня рождения Гитлера. Власти демонстративно бездействовали, и через пару лет скинхеды начали активно вооружаться и устраивать крупномасштабные погромы на рынках. В период с 1999 по 2002 год на территории России произошло 124 погрома, хотя СМИ «замечали» только те, что имели место в центре Москвы. А в апреле 2002 года СМИ неожиданно подняли настоящий ажиотаж по поводу нацистов. Пресса и телевидение стали бурно нагнетать страсти вокруг вылазок скинхедов, привлекая комментировать их лояльно настроенных экспертов, общественных деятелей и работников правоохранительных органов. Фактически российским фашистам была устроена грандиозная реклама. PR-агентства доставили в СМИ заранее оплаченные тексты, подробно излагавшие идеологию наци-скинов, разъяснявшие скинхедскую символику и т. п. Лидеры группировок получили возможность излагать свои взгляды на телевидении и на страницах крупнейших изданий. С высокой степенью вероятности можно предположить, что та кампания в масс-медиа была негласно организована и срежиссирована спецслужбами и/или Кремлем для того, чтобы провести через Госдуму закон о борьбе с экстремизмом. Сегодня наблюдается аналогичная ситуация, но заинтересованы в ней уже иностранные разведки, стремящиеся дестабилизировать обстановку в стране накануне парламентских и президентских выборов.

Из материалов, легших в основу ежегодного послания Президента гражданам Российской Федерации.

* * *

Забросив горе-милиционера в ближайшую ведомственную больницу, мужчины продолжили путь, конечный пункт которого был известен лишь одному из них. Реутов туда не слишком спешил, колеся по улицам с таким усердием, словно являлся таксистом, рассчитывающим содрать пару лишних сотен с наивного пассажира. Нетрудно было догадаться, что он умышленно наматывает километр за километром, стараясь обнаружить возможную слежку.

Пока ехали, на очистившейся от туч половине неба, ясного, чистого, точно омытого недавним ливнем, засияло солнце. От мокрого асфальта повалил пар.

– Странно, – промолвил Хват, которого начало утомлять многозначительное молчание спутника. – В детстве мы постоянно видели радуги, а теперь, похоже, они только на картинках остались.

– Москва, – мрачно сказал Реутов. – Какие в ней теперь могут быть радуги? Зачем? Кому они здесь нужны?

– Кому-нибудь да нужны. Люди все ж таки иногда на небеса поглядывают. Помню, бабушка мне рассказывала, что первую радугу боженька после Великого потопа сотворил.

– В качестве компенсации за доставленные неудобства? Утешительный приз уцелевшим?

Хват покачал головой:

– Нет. В качестве напоминания о случившемся. Небесная канцелярия как бы подписалась в том, что больше подобного не повторится.

Реутов покосился на спутника:

– Большое спасибо всевышнему, конечно, но подобные договоры меня не вдохновляют. Тут, допустим, радуга, а в сотне километров землетрясение. Ты уж или карай, или милуй, одно из двух.

– Или вообще не вмешивайся, – тихо пробормотал Хват. – Не возникай то есть.

– Что ты сказал?

– Не обращайте внимания, товарищ полковник. Мысли вслух.

– А вот это в нашем деле лишнее, капитан. Отвык язык за зубами держать?

– Есть маленько, – признался Хват.

– Ничего, это дело поправимое.

Многообещающе произнеся эти слова, Реутов вырулил на Фрунзенскую набережную, недалеко от старого здания Министерства обороны, незаслуженно прозванного в народе «Пентагоном». Здесь, попетляв немного по переулкам, он остановил машину и оживленно воскликнул:

– Вот мы и на месте.

Поморщившемуся Хвату показалось, что он видит перед собой какое-то медицинское учреждение. Такая уж нехорошая аура окружала покойницки-желтое двухэтажное здание, едва прикрытое ажурной чугунной оградой и обрубками некогда могучих тополей.

– Психушка, что ли? – поинтересовался он, выбираясь из машины.

– Судебный морг, – доброжелательно поправил его Реутов. – Один из старейших в Москве, между прочим. Правда, теперь тут все больше живые обретаются. Включая меня.

– Филиал нашей конторы? – догадался Хват.

– Общественный фонд с таким длинным названием, что даже не пытайся его с первого раза запомнить. – Реутов, шагающий по дорожке первым, махнул рукой. – Я, зиц-председатель, и то до сих пор запинаюсь. Что-то по части возрождения национальных ремесел. Или традиций.

– Традиции, как я погляжу, живут и процветают, – хмыкнул Хват в спину своего проводника.

Стало ясно, зачем спилены деревья вокруг здания. Наверняка внутри дома находятся мониторы наружного наблюдения, которым требуется свободный обзор прилегающей территории. Бросив взгляд на неприметную вывеску, прикрепленную слева от двери, Хват подумал, что будь это офис настоящего общественного фонда, его учредители непременно заявили бы о своем существовании с большей помпой. Навесили бы на стену что-нибудь из мрамора и непременно с позолотой. А так даже глазу было не за что зацепиться. Ни тебе тонированных шведских стекол, ни львов у входа, ни хотя бы стоянки, заставленной дорогими автомобилями неутомимых общественников, радеющих о русской культуре. Все чисто, аккуратно, но подчеркнуто скромно. Запусти в подобный офис руководство крупной компании, оно бы тут от тоски зачахло.

Пока Хват разглядывал фасад, невидимый охранник успел вдосталь налюбоваться стоящими на крыльце сквозь видеоглазок. Дождавшись негромкого щелчка замка, Реутов толкнул дверь и первым проник в длинный коридор, оказавшийся совершенно пустынным. Голые стены, окрашенные в ровный серый цвет. Холодное мерцание допотопных светильников на высоком потолке. Тишина, нарушаемая лишь шумом собственных шагов.

– Как в склепе, – пошутил Хват и осекся. Морг – он и есть морг, ничего смешного в этом нет, как ни тужься. Тошно на душе, муторно, даже если из переоборудованных помещений успел выветриться тяжелый смрад формалина и прочей химической гадости. В царстве теней может попахивать кофе и табачным дымом, но разве от этого в нем становится уютней? Живым – нисколько, это уж точно.

Комната, в которую попал Хват следом за Реутовым, напоминала стандартную приемную стандартной организации, хоть коммерческой, хоть благотворительной. На стенах грамоты и дипломы в рамочках, в кадках торчат столь же похожие на настоящие пластмассовые растения. За столом никого, лишь треплет страницы оставленного кем-то журнала ветерок из кондиционера, вхолостую гоняющего воздух. Декоративная клетка, явно предназначавшаяся для канареек или попугаев, пуста. «Сдохли птички от тоски, – подумал Хват, искоса наблюдающий за действиями Реутова. – Хорошо, если та же участь не постигла предполагаемую секретаршу».

Полковник приблизился к обычной на вид кабинетной двери и, вместо того чтобы просто нажать на дверную ручку, принялся манипулировать ею, сосредоточенно поворачивая ее по какой-то только ему известной схеме. Процедура заняла секунд десять, и на всем ее протяжении выражение лица Реутова было напряженным, как у сапера, ковыряющегося в адской машине. Наконец он облегченно выдохнул и кивнул, приглашая спутника пройти в проем, отверзшийся с характерным гидравлическим шипением.

– Милости прошу к нашему шалашу.

– Сдается мне, – сказал Хват, – вы в этом шалаше сами себя гостем чувствуете.

Реутов признался:

– Я каждый раз с непривычки потею, когда собственный кабинет открываю. Тут специальный баллон с парализующим газом установлен. Два раза, допустим, ошибиться можно, а на третий…

Не договорив, он переступил порог. Последовавший его примеру Хват с любопытством оглядел кабинет, столь надежно защищенный от вторжения непосвященных. Ничего похожего на пещеру с сокровищами или сверхсекретный бункер. Обычный на вид сейф, два письменных стола, добротные буковые стулья, кое-какая оргтехника. Судя по панели на стене, можно было предположить, что комната оснащена системой сигнализации, но при беглом взгляде Хвату не удалось обнаружить ни одного датчика, настолько искусно они были скрыты от постороннего глаза.

– Электроснабжение автономное? – полюбопытствовал он.

– Разумеется, – подтвердил Реутов, располагаясь за столом. – Плюс полная гарантия от прослушивания. Зато с этого компьютера можно войти в любой банк данных, а также контролировать все звонки по радиотелефонам в радиусе километра. – Он похлопал по выключенному монитору. – Правда, для меня все это темный лес. Меня другим штукам обучали.

– Меня тоже, – сказал Хват, приготовившийся сесть.

– Возьми лучше другой стул, – посоветовал Реутов. – Под сиденьем этого вмонтирован шприц, который приводится в действие нажатием педали.

– Яд?

– Парализатор. Но такой, что мало не покажется. Один неудачно присел, так потом неделю разогнуться не мог. Наука.

– Ему наука?

– Просто наука, которая, как известно, шагает в ногу с техническим прогрессом.

Хват поменял стулья местами, уселся на тот, что не представлял опасности, и внимательно посмотрел в глаза Реутову:

– Думаю, самое время ввести меня в курс дела. Терпеть не могу тайны мадридского двора. Что это? – Он выложил на стол увесистую телефонную трубку, вокруг которой еще совсем недавно бушевали страсти. – Полагаю, эта штуковина стоит того, чтобы из-за нее копья ломать.

– И челюсти моим сотрудникам, – желчно напомнил полковник.

– Вы сами это затеяли. – Хват пожал плечами. – Желали поглядеть на мою реакцию и поглядели. Кстати, я с самого начала заподозрил какой-то подвох.

– Зачем же меня на землю валил?

– Из вредности. Теперь мы квиты.

– Квиты мы будем, когда твои джинсы в половую тряпку превратятся, – проворчал Реутов, ощупывая влажные брюки.

– Жизнь командира дороже каких-то шмоток, – произнес Хват с ханжеской миной. – Если бы это было настоящее покушение, а не имитация, вы бы мне спасибо сказали.

– Если бы это было настоящее покушение, мы бы с тобой здесь не разговаривали, капитан. Ты представляешь себе, сколько гексагена потребовалось, чтобы перрон на Курском разворотить?

– Примерно.

– А мне это известно точно, – сказал Реутов, беря трубку в руки. – Взрыв был устроен с помощью точно такой штуковины.

– Детонатор, – уточнил Хват. – А гексаген? Самодельный?

– В том-то и дело, что нет. Мерзавцы использовали смесь «Нитро-2». Помнишь, что это за начинка и с чем ее едят?

– Метательный заряд высокой температуры воспламенения, состоит из ненатурата гексагена, выдерживает температуру на сто градусов выше точки самовоспламенения нитроцеллюлозного заряда. – Хват отбарабанил эту информацию, как курсант-отличник на экзамене.

Вместо того чтобы наградить его поощрительной улыбкой, Реутов скривился, словно от зубной боли.

– Вот такие пироги, капитан, – вздохнул он. – Мало не покажется. Взрывчатки у преступников надолго хватит. Она похищена с армейского склада под Тулой, причем мешков вывезено грузовиками столько, что можно, к примеру, Лужники с землей сровнять. Это одна из причин, по которым к делу подключили наше ведомство.

– Есть и другие?

– Само собой. Помнишь ведь, зачем наш спецназ был сформирован?

– Для уничтожения вражеских руководителей и военачальников, – пожал плечами Хват. – В СССР аналогичные задачи решала группа «Б» КГБ, но некоторые акции проводились параллельно, а некоторые – втайне друг от друга.