Текст книги "Схимники. Четвертое поколение"

Ждан прибежал, сел напротив, весь измазанный в земле. Торопился, бедняга, боялся гнева моего и молнии с небес, которая поразит нерадивого.

– Умойся, – буркнул я и уже не удивился тому, с каким рвением бросился он к ручью.

Теперь не составит труда уничтожить любой страх, подавить любое сомнение в нем. Подумалось, что можно попробовать учить его, несмотря ни на что, но тут же эта мысль показалась до предела омерзительной.

Ждан тщательно вымылся, выстирал и хорошенько отжал одежду. Фанатик оказался не менее талантливым, чем до того был несостоявшийся ученик. Он уже предугадывает возможные приказы, ведь про одежду я не говорил ничего. Самым разумным было бы признать поражение. Но я не мог сдаться, не предприняв еще одной попытки.

Я вновь превратился в того бедного юношу, который когда-то шел за великим и могучим Экспериментатором. Не было десятилетий обучения и практики. Новая задача. Я не чувствовал Ждана, не мог предугадывать его реакции, не мог даже влиять на него своими обычными способами. Передо мной присело у костра нечто новое, с собачьим взглядом и великой целью в жизни.

– А теперь послушай меня и попытайся понять, – начал я.

Он закивал:

– Слушаю.

– Ты прав, но прав лишь отчасти. Кто-то показал тебе половину картины, другую же утаил. Ты знаешь о богах, в наше время это удивительно. Однако ты ничего не знаешь об их природе. Сами себя мы называем по-другому.

– Значит, вас много? – спросил он, как зачарованный.

– Смотря с чем сравнивать. Больше одного – это точно. – Я усмехнулся, и он ответил широкой подобострастной улыбкой.

– Правда в том, что раньше мы были людьми. Просто однажды в нашу жизнь пришел некто, обладающий нечеловеческими, как нам казалось, способностями.

– Как ты пришел ко мне?

– Не совсем. Я пришел к тебе слишком рано. Нужно время.

– Ты приходишь только к особенным?

Хотелось сказать «да», но я вовремя остановил себя. Не знал, плакать мне или смеяться. Не ждал от паренька такой ловушки. Проще всего было сказать, что он – особенный, избранный. Это помогло бы исцелить его от фанатизма. Но заразило бы ложным чувством собственного величия.

– Я просто прихожу. Ты должен понять, нам все равно, чем живет большинство людей. Иногда мы отбираем кого-то из них и следим. Реже – направляем. Но он всего должен достичь сам, прежде чем мы позовем его за собой. Ваша вера и поклонение не нужны нам. Они нас лишь раздражают. Представь, каждый день к тебе прилетали бы сороки и стаскивали в подарок весь мусор, который они считают ценным. Это тебе понравилось бы?

– Нет. – Он покачал головой.

Я не знал, что с ним тогда происходило, но главное – Ждан вновь начал думать. Я не мог ему рассказать все о нас, не мог даже прямо сказать, что потом буду учить его. Лучший способ исцелить человека от фанатизма – заставить размышлять. И это мне удалось. Я балансировал на тонкой грани между тем, что можно было открыть, и тем, чего нельзя ни в коем случае.

Конечно, мы еще возвращались к этой теме не раз. Все-таки Ждан не был из той породы людей, которые становятся преданными фанатиками. Теперь он занимался еще прилежнее, постоянно следил за мной, перенимая все, что считал полезным. Второе наше путешествие отличалось от первого. Мой спутник вновь нашел себе наставника среди наемников, и на сей раз страх не стал помехой. К концу пути он уже сносно владел ножом и даже начал потихоньку осваивать меч. Ведь как ни крути, а наняться охранником было проще всего. У меня уже сложился к тому времени узкий круг знакомых купцов, знавших, что странный невооруженный человек стоит полноценного десятка наемников. Насчет Ждана мнения разнились, но все сходились в одном: спутник такого полезного человека тоже может быть полезным. В помощники к поварам парень уже не лез, зато всегда находил общий язык с писцами и к концу пути получал денег больше того мизера, о котором договаривался вначале.

В те времена дороги кишели разбойниками самого разного пошиба. Обедневшие крестьяне, разорившиеся ремесленники, дезертиры и беглые каторжники – всех привлекала легкая нажива. Охрана торгового обоза зачастую представляла собой небольшое войско. Работы хватало. Мы не задерживались надолго в одном и том же месте. Ждан, чья вера в меня, как в высшее существо, слегка остыла, теперь тянулся ко всему, что, по его мнению, могло позволить приблизиться ко мне.

Через полтора года ему впервые довелось убить. Дело происходило в лесах севера. Я не любил этих маршрутов. В степи бандитов можно заметить издалека. Мой опытный взгляд всегда вычислял вожака, и я успевал заговорить с ним до того, как сверкнет оружие. Тогда драки удавалось избежать. В лесу же чаще всего понимаешь, что попал в засаду, лишь когда поперек дороги валится подрубленное дерево и со всех сторон начинают лететь стрелы и копья. К тому времени Ждан, превратившийся из замухрышки-подростка в юношу, уже и сам чувствовал результаты от наших утренних упражнений.

Засада была организована на совесть. Даже я не заметил ее до самого последнего момента. Ни о каком организованном отпоре речи не шло. Бандиты набросились разом со всех сторон. За оружие взялись все. Я предпочитал драться голыми руками. Обычно стараюсь избегать подобного, но тогда выбора не было. Я знаю все точки на теле человека, позволяющие легким касанием парализовать его или даже убить. Впрочем, жизни я не отнимал и не отнимаю. Мог бы драться шестом. Длина оружия не имела значения, я бы в любом случае не промахнулся, но контроль при этом ухудшается, и можно случайно убить.

Моего спутника бойцом никто не считал. Охранники каравана – даже те, кто пытался чему-то учить его, – всегда говорили, чтобы в случае стычки Ждан лез под телегу, сидел там и не путался под ногами. Он был послушным парнем, к тому же никогда не рвался в драку. В тот раз он поступил точно так же. Ясное дело, следить за ним было некому. Часть банды составляли дезертиры. Армейская подготовка – вещь серьезная.

Я не знаю, как получилось, что один из нападавших оказался сбит с ног возле той самой телеги, под которой спрятался Ждан. Охранник, посчитав своего противника мертвым, перепрыгнул через него и ринулся на помощь остальным. А слегка оглушенный падением грабитель быстро пришел в себя, и первым, что он увидел, оказались испуганные глаза Ждана. Среди разбойной братии не принято было кого-то оставлять в живых, а уж тем более тех, кто мог узнать лица нападавших. Сами понимаете, в лесу они не жили. Лишь на промысел выходили. А столкнуться в городе нос к носу с ограбленным тобой человеком – верный способ угодить на виселицу.

На миг грабитель и Ждан замерли. Разбойник – не из солдат, прибившийся к ним крестьянский парень. Оба были молоды, неопытны. А потом разбойник перевернулся на бок и, не вставая, попытался ткнуть моего спутника мечом. И тут многочисленные тренировки принесли свои плоды. Когда разум забился, словно испуганный зверек в силках, тело приподнялось само, пропуская отточенное острие, и раскладной рыбацкий нож оказался в руке. Ждан ударил, как заправский головорез, в открытое горло противника, перерезая яремную вену. Грабитель не успел даже удивиться такой прыти паренька, спрятавшегося под телегой.

Я и один из охранников, тот самый, который обучал Ждана, нашли его после боя рядом с трупом первого убитого им человека. Парнишка лежал в луже собственной блевотины и рыдал, размазывая по щекам слезы и чужую кровь. А я уже забыл, как это – отнять первую жизнь.

Ждан опять поставил меня в ситуацию, заставившую почувствовать собственную беспомощность. Ведь казалось бы чего проще – утешить человека? Тем более для меня, способного играть на чувствах целых толп, как на простой пастушеской свирели. Но не хотел я так же поступать с этим пареньком. А по-другому, по-простому, по-человечески – разучился. Наверно, пора вспоминать. Может быть, этот этап нашей жизни служит тому, чтобы каждый вспомнил: прежде всего мы – люди, какими бы способностями ни обладали.

Но тут на плечо мне легла крепкая, мозолистая рука охранника. Он развернул меня и только что пинка не дал, отправляя прочь. Нет, не дал бы, конечно, он прекрасно видел, что я такое в бою, но все-таки сейчас его простая житейская мудрость была нужнее всех моих знаний и способностей.

Странно, вот имени его я не помню. Но в каждом более-менее серьезном отряде встречались такие седоусые ветераны. Они не рвались к власти и потому избегали ударов ножом под лопатку от тех, кто боялся их влияния. Они знали пределы своих сил и потому не лезли на рожон, при этом производя на окружающих впечатление какой-то надежности, что ли. Простые трудяги меча, дожившие до седин. Их уважали. Они были настоящими дядьками-наставниками для молодежи, щедро передававшими свой опыт и не требующими ничего взамен, кроме такой же надежности в бою.

Охранник вытащил Ждана из-под телеги, надавал пощечин, а потом обнял, как сына, утешая. Ему удалось подобрать простые, грубоватые слова, которые подействовали. А потом мой спутник ушел вместе с ним к костру, у которого грелись охранники, пуская по кругу фляги с чем-то забористым и поминая тех, кто не пережил сегодняшнего боя.

Когда Ждан вернулся, от него изрядно несло перегаром. Я не сказал ничего. Это – его жизнь. Он сам должен научиться справляться с ее трудностями. Впрочем, не он первый, не он и последний. Венедия раздроблена на множество воюющих между собой княжеств. В такой жизни смерть – обычное явление.

В следующий поход я Ждана не взял. Во-первых, решил дать ему немного отдохнуть и пожить без меня. Ну а во-вторых, собрался я на восток, в Кхсар Фэй ар-Румал. Давно не навещал Палача, не хотелось даже ему показывать, что я присмотрел будущего ученика. Кто знает, как бы он к этому отнесся.

У Палача был один друг, местный лекарь. Старичок обладал весьма пытливым умом. Еще в начале карьеры Палача он явился к тому и попросил тело казненного для изучения. Прежний заплечных дел мастер гнал чудаковатого лекаря в шею. Вот и решил он попытать удачи с новым. Палач не отказал. Так началась их дружба.

Абдаллах ибн-Халликан Кхсари звали этого старичка. Палач часто сетовал на его преклонные года. Если бы не они, то из Абдаллаха вышел бы отличный ученик. Десять лет их плотного общения вылились в написание величайшей книги. «Трактат о строении тела человеческого» стал настоящим прорывом в медицине. К сожалению, в княжествах науки были не очень развиты, постоянные войны не способствовали этому.

А вот в Золотом Мосту книгу восточного мудреца оценили по достоинству. Всех поразила глубина изложенных знаний, детали, о которых не подозревало большинство знаменитых лекарей. Мне-то как раз все было ясно. Палач знал о теле человека все, как и любой из нас. Конечно, потихоньку, понемножку он передал эти знания ибн-Халликану. А тот уже облек их в правильные слова и перенес на бумагу. К примеру, именно он ввел понятие «клетка», называя так элементарную единицу строения человеческого тела… Впрочем, я слишком углубился в дебри, большинству людей непонятные. Добавлю лишь, что Абдаллах стал первым, кто увидел эти клетки, используя странный прибор из нескольких линз, который раньше применяли лишь ювелиры Кхсара и Золотого Моста.

Вернулся из пустыни я с копией труда Абдаллаха ибн-Халликана. Конечно, обучать Ждана рано. Пусть почитает умные книги. Хотя бы поймет, чем именно ему предстоит учиться управлять. Без этого знания сложно овладеть моим искусством. Помню, наш учитель объяснял нам строение тела и принципы управления им очень долго. Я решил, пусть Ждан готовится заранее.

Отсутствовал я три месяца. Путь все-таки неблизкий. А вернувшись, не застал своего спутника там, где оставил. Огорчился? Конечно. Ждан уже многое перенял от меня. Да и возраст у него был таким, в котором человек ищет свое место в мире. Горячность молодости не позволяет просто так сидеть и ждать.

Но он вернулся. Через два дня, вместе с торговым обозом. Теперь его сложно было узнать. А ведь прошло не так много времени. Во взгляде, в манере себя держать появилась уверенность. Он шел рядом с первой телегой мягко, пружинисто. Поверх куртки – легкий кожаный панцирь, усиленный металлическими пластинами, такой не стесняет движений. За спиной – арбалет и небольшой щит, а на поясе – дубинка, окованная бронзовыми пластинами.

Ждан радостно заулыбался, увидев меня, быстро забрал у хозяина обоза плату. По дороге из города он долго молчал. Я тоже не спешил завести беседу. Ждан не выдержал первым.

– Наверно, не могу я уже сидеть на одном месте, – чуть виновато произнес он.

– Наверно, – кивнул я.

– Это плохо или хорошо?

– Это – так, как есть.

– Ты меня долго ждал?

– Не особо. Ты вернулся вовремя. Через пару дней я покинул бы этот город.

– Прости. – Он виновато потупился, и тут я рассмеялся.

– За что мне тебя прощать? Разве я велел ждать меня здесь, никуда не отлучаясь? А если бы и велел, то кто я, чтобы приказывать тебе?

– Ну все равно. Как-то так… – Он замялся. Вроде бы и добавить к сказанному нечего, а чувство вины осталось. – Ну чем бы я тут занимался, в этом городе, – вновь забормотал он.

– Зануда, – веско произнес я.

В последнее время не только я называл его так. Появилась в манере общения Ждана какая-то занудность. И со временем она только развивалась. Если бы я его не осадил, он выдал бы еще по меньшей мере десяток объяснений своего ухода, хотя нужды не было ни в одном из них. Как всегда, это слово подействовало. Ждан тут же умолк.

– При всех твоих достоинствах, эта черта иногда выводит меня из себя, – тихо произнес я.

– Какая? – угрюмо спросил он.

– У тебя странный талант говорить много того, что никому не нужно, и ни слова о том, что действительно интересно.

– Ну я боялся, что ты рассердишься, и поспешил оправдаться… – Я поднял руку, и он умолк, потом рассмеялся: – Оно само так получается. Ничего не могу с собой поделать.

– Значит, следи за собой. Когда-нибудь твое занудство может очень испортить тебе жизнь. Долго ты еще намерен оправдываться? Мне бы гораздо интереснее было послушать о твоем первом самостоятельном походе.

– Ну мне просто захотелось узнать, чего я стою сам, без тебя, – произнес он, слегка смутившись. – А что я, по сути, знаю и умею? Всему учился в наших походах. Вот и решил наняться охранником. Не сразу решился. Просто, когда начал сам исполнять наши утренние упражнения, я понял, что с небольшой доработкой из них выйдет отличная боевая система, не хуже, чем у княжеских дружинников. А если наложить ее на то, чему меня учили наемники, то я смогу прибиться к какому-нибудь отряду. Правда, из оружия у меня ничего не было. Чтобы добыть его, я в первый и последний раз использовал твою известность.

– Это как? – подбодрил я его вопросом.

– Ну зашел к одному знакомому кузнецу. Попросил дать оружие в долг, обещал по возвращении заплатить. Одна дубинка мне приглянулась сразу, из тех, которые использует городская стража, чтобы брать разбойников живыми. Кузнец по-быстрому оковал мне ее бронзой и сбалансировал под мою руку, чтобы было похоже на меч. Кстати, я уже расплатился с ним.

– И как ты умудрился прибиться к охранникам? Они – ребята замкнутые, чужаков не особо жалуют, особенно тех, которые претендуют на часть их работы. А ты не производишь впечатления серьезного рубаки. И оружие твое…

– Да, не приглянулось им, – согласился Ждан. – От тех, кто пытался меня чему-то научить, я слышал о праве трех побед. Чужак может вызвать троих из отряда одного за другим. Если он их победит, его берут в поход.

– Опасный способ. Поединки ведутся на боевом оружии. И наемники редко упускают случай прикончить зарвавшегося чужака. А у тебя была лишь дубинка.

– И тем не менее я справился. Их вожак, когда я оглушил троих его людей, только хмыкнул и кивнул. А когда до места добрались, предложил мне остаться в отряде. Ну это уже после четырех боев было.

Я покачал головой. Сопоставив все сказанное, понял, к какому обозу прибился мой юный спутник. Так что его слова не стали для меня откровением:

– Мы к степнякам хунну ходили, на юг, аж за земли чубов. На других дорогах тебя слишком хорошо знают и меня помнят как твоего спутника.

Конечно, я не ходил на юг. Среди чубов жил Атаман, мой брат. Нет правила, запрещающего нам нарушать границы зон влияния друг друга, и все-таки без нужды я старался этого не делать. Палач тогда был единственным из наших, с кем я поддерживал отношения. Остальных – сторонился. Не могу объяснить, чем это было вызвано. Возможно, даже присутствием Ждана. Не хотел показывать ему других таких, как я, не хотел даже тени чужого влияния на того, в ком видел своего будущего ученика. Да я ведь уже говорил, что и своему другу Палачу о нем не поведал.

– Все это, – продолжал меж тем Ждан, похлопав себя по кожаному доспеху и арбалету, – боевые трофеи. Дважды на нас простые голодранцы нападали. А вот у самой границы чубов – дружина какого-то боярина налетела. Вроде бы как дань взять. Вот где сеча знатная выдалась. Нас чуть не опрокинули. Но когда бой шел уже среди возов, мне удалось завязать на себя четырех дружинников. Помнишь упражнение на равновесие, которое ты выполняешь раз в седмицу? Оказывается, оно – великолепный способ уходить от ударов, когда тебя обступят со всех сторон. Словом, я не понял как, но уложил их с одним ножом. Не убил, конечно. Обезоружил, бил по запястьям. Правда, потом всех пришлось отпустить. Князь вмешался. Боярина своего обещал наказать.

– Знаю, как князья своих людей наказывают. – Я рассмеялся. – Боярин тот, скорее всего, по его приказу и действовал.

– Если бы не он, добыча оказалась бы знатной. А так – мелочи. Правда, вожак охранников после этого боя мне арбалет и подарил. Когда княжьи дружинники оружие отбирали, которое мы в бою взяли, вожак наш арбалет тот незаметно в высокую траву бросил. Потом вернулся, подобрал, когда все миновало. А доспех я уже в бою со степняками взял. Коня я под ним убил, когда напавшая на нас шайка в бегство обратилась. Вот на обратном пути как-то тихо было. Хоть отряд изрядно поредел и пополнить его в Диком Поле некем. Правда, мы боялись, что чубы нападут. Их разъезд шел за нами два дня. Кстати, Искатель, я тогда же у себя в котомке нашел вот это. – Ждан протянул мне клочок пергамента. – Буквы вроде бы знакомые, а в слова не складываются.

Я развернул обрывок и сразу же узнал почерк. Крупные, четкие буквы, словно выводил их старательный ребенок. Но я-то знал: ребенку этому лет больше, чем мне, и зовут его Атаман.

«Ходишь по краю. Другие могут оказаться жестче, чем я».

Мы уже давно вышли из города. Я присел под деревом и задумался. Ждан приумолк, словно чувствуя особую значимость момента. Конечно, шила в мешке не утаишь. Мой спутник проявил в походе черты, свойственные тем, кто соприкоснулся с нашим учением. Это легко разглядел бы Атаман. Но сомневаюсь, что он сам следит за каждым торговым караваном. Ученики? Не каждый справится, только один из лучших. Что из этого следует? Я не сомневался, что очень много чубов, так или иначе, учились у Атамана.

И вот кто-то из них патрулирует границы, высматривая чужих учеников. Ничего предосудительного нет в том, что кто-то из них придет к чубам. Неужели у Атамана вышла с кем-то распря? Или он кого-то боится. Ждан сказал, что разъезд шел за ними пару дней. Значит, обнаружили и послали за Атаманом. Тот приехал, убедился, что Ждан связан с кем-то из его братьев или кузенов, и отправил двусмысленную записку.

Тайнопись чубов. Потому и не смог мой спутник прочитать ее. Но Атаман знал, что по силам это лишь кому-то из наших с ним братьев. Послание предназначалось не ученику, а учителю. Только смысл его от меня ускользал. А вернее, слишком много было смыслов. Который из них вложил мой брат в свое послание? Этот вопрос очень долго так и оставался без ответа. Я думал, что с братьями и сестрами меня судьба больше не сведет. Записка Атамана стала лишь первым ударом по этой убежденности.

Учитель говорил, что бой – лучшая тренировка контроля над своим телом. Удивительно ли, что наши упражнения, как верно подметил Ждан, очень легко превращались в целостную боевую систему? Мой спутник ощутил свою силу. Да, владеть оружием его учили посредственные наставники. Ему было далеко до вершин фехтовального искусства. Но когда все это ложилось на то, что Ждан перенял у меня, смесь получалась взрывная. А он был еще слишком молод. Когда тебе семнадцать лет, ты еще упиваешься силой. Демонстрируешь ее охотно, иногда даже охотнее, чем следовало бы.

К тому времени меня сразу брали в любой караван. Вскоре и Ждан стал весьма известен. То, что он не убивал своих противников, ценилось вдвойне. Ведь пленного бандита можно продать степнякам в рабство, а можно – на рудники. Человеческий товар в те времена ценился. Зачастую, расплачиваясь со Жданом, купцы клали пару монет сверху. Этакое признание заслуг. Внакладе-то они точно не оставались. И я, и мой спутник в полной мере отрабатывали уплаченные деньги.

Пошел слух среди наемников. Почти каждый поход заканчивался приглашением вступить в отряд. Иногда Ждана звали сразу десятником – честь невиданная для новичка. И всякий раз следовал отказ. Ждан путешествовал только со мной. Иногда мы расставались, когда я направлялся в Кхсар Фэй ар-Румал. Но теперь я знал, что мой будущий ученик вернется.

Единственное, чего ему не удалось в себе изжить, – это занудство. Прозвище Зануда прочно прилипло к нему в наемничьих кругах. Его называли так сперва за глаза, а потом и в глаза. Ждан не обижался. Его уважали и даже любили. Он всегда был надежным соратником, а это ценилось выше всего, и никогда не кичился своей исключительностью, хоть и любил прихвастнуть способностями, недоступными прочим.

Это – еще одна опасность, возможности которой я не предусмотрел. Ведь если разобраться, ни о каком мастерстве Ждана пока еще говорить не приходилось. Он совершил только первый… нет, даже не шаг, а полшага по дороге длиной в жизнь. Но уже ощущал себя чуть ли не бессмертным. Конечно, со временем это мальчишество проходит. Гораздо опаснее, если до этого он напорется на настоящего противника, обученного убивать. Потому в любой стычке я теперь прежде всего следил за своим будущим учеником.

Мне удалось стать для него чем-то вроде отца. Ждан не скрывал от меня ни своих проблем, ни переживаний. Памятуя о случае, когда он взял свою первую жизнь, а я не сумел помочь ему справиться с последствиями, я учился. Учился обходиться простыми словами там, где привык пускать в ход особые способности.

Вот только об его прошлом я так ничего и не узнал. Он молчал, я не спрашивал. В конце концов, захочет – расскажет сам. Явно не от хорошей жизни парнишка, умеющий читать, обладающий каллиграфическим почерком, вдруг очутился среди городского ворья. Не случайно он так и не пристал к какой-нибудь банде. В жестокой жизни улиц Ждан стал белой вороной.

А еще, как и всякого парня в его возрасте, Ждана рано или поздно должно было потянуть к противоположному полу. Да так это и произошло. И вот что удивительно: в общении с девушками вся его занудность исчезала, как по волшебству. Так что вскоре у него, как у хорошего наемника, было чуть ли не по жене в каждом городе. Нет, я, конечно, перегибаю палку. Жена не жена, но хватало хороших знакомых, готовых приютить его на ночь, послушать рассказы о путешествиях, напоить-накормить и, как водится, спать уложить. Тем более что Ждан никогда не являлся в гости без экзотического подарка из дальних краев.

Я же по-прежнему зачастую останавливался на ночевку где-то подальше от людского жилья, делая редкие исключения, только когда старые знакомые звали в гости.

Краткий экскурс в историю

Вам конечно же любопытно, кто обладал достаточной силой, чтобы разрушить Империю? Обо всем по порядку.

Недалеко от границы с северными варварами в лесах стоял город Бочаг. Ничем не примечательный городишко, если разобраться, да, столица княжества, земли которого простирались не более чем на день пути от него. Местность там местами очень заболоченная. В основном бочажцы торговали лесом, который сплавляли по рекам. Его князья в свое время понадеялись, что войска Империи не сумеют преодолеть болота. И зря. Два егерских полка нашли проводников из местных охотников. Город оказался взят за одну ночь, а немногочисленная княжеская семья уничтожена. Горожане особо не сопротивлялись. Отказалась сложить оружие лишь дружина.

Из жителей княжества набрали егерский полк, который в дальнейших войнах ничем особенным себя не прославил. Власть же в городе захватил с молчаливого одобрения Императора совет бояр. Нового князя избрать так и не удалось, но об этих задворках Империи никто не думал. Наместник и две сотни пехоты – вот и все представители верховной власти, оставшиеся в Бочаге.

Гром грянул, когда весть об исчезновении Императора разнеслась по всем городам и весям. Бочажский полк вдруг снялся с позиций и ускоренным маршем направился домой. Советники Императора еще не определились, кто займет место верховного властителя венедов. Происшествию не придали должного значения. Вслед непокорному полку направили карательную армию и обо всем забыли. Только через месяц до столицы дошла весть, что бочажцы ворвались в свой родной город опять же ночью. Горожане открыли им ворота, а егеря устроили кровавую баню имперскому гарнизону. После этого на болотах они встретили карательную армию и наголову разгромили ее в ночном сражении.

И опять вести не вызвали особых волнений. Бочаг – лишь капля в море сил, лояльных Империи. Гораздо серьезнее был откол чубов и Золотого Моста. Поздно советники сообразили, что кошевой атаман и правители города присягали лично Императору, так что формально их даже предателями нельзя было назвать. В то же время такую силу с наскоку не разгромишь. Чубы, получившие от златомостцев новейшее на тот момент огнестрельное оружие, поклялись защищать их и, что важнее, поставлять продовольствие.

Полки, лояльные Империи, стягивались на запад и к южным границам. А меж тем поступили новые сведения из Бочага. Оказывается, у повстанцев появился вождь. Второй странный персонаж. Как раньше Император, казалось, он не имел прошлого, называли его просто Вождь.

Бочажский полк покинул свои болота и двинулся в соседние княжества. Так начался распад Империи. Оказалось, люди, грезившие возвращением прежних времен и законов, лишь затаились. С приближением армии повстанцев они активизировались. Мятежники брали города с ходу, потому что ворота вдруг оказывались открыты, а стража – либо опоена сонным зельем, либо полна желания присоединиться к антиимперской кампании.

Советники Императора пытались удержать рассыпающиеся княжества и гибли один за другим. Под конец у них оставалась лишь небольшая горстка земель вокруг все того же Вилецкого княжества. Падение их стало лишь вопросом времени. А Вождь не занял места Императора. Он исчез так же, как и последний, оставив после себя целую кучу мелких княжеств, грызущихся между собой и сотрясаемых внутренней борьбой за власть, потому как все без исключения основные ветви правящих родов оказались истреблены, а побочные отпрыски зачастую не могли мирно решить, у кого больше прав на княжеский титул.

Те времена я уже помню отлично. Наследие их – множество банд на дорогах и в темных закоулках городов. Ведь всякая мразь выползает на поверхность, когда власть ослабевает. Хотя не все были откровенной сволочью. Кроме дезертиров и любителей легкой наживы ряды грабителей пополняли разорившиеся ремесленники, крестьяне, лишившиеся семей и согнанные со своих земель многочисленными войнами между княжествами. Да и мелкие бояре не гнушались грабежами. Вот почему наемники стали отдельной силой, никому не подконтрольной, сражающейся за тех, кто платит. Они защищали купцов как от бандитов, так и от бояр. Они усиливали полки княжеств и гарнизоны городов. Сложился даже определенный кодекс чести солдат удачи. Словом, они были нужны, и они появились.