Книга: Иная жизнь - Сергей Довлатов

В ряду «зелёных» произведений Довлатова данная повесть, чьё черновое заглавие — «Отражение в самоваре», скромно стоит где-то на обочине: написанная в 1968 году (и позднее, предположительно, дорабатывавшаяся), она так и не вошла в «Демарш энтузиастов» по причине скептического отзыва от соавтора сборника Н. И. Сагаловского. Журнальная публикация вышла на два года раньше, а парирование Сергея Донатовича коллеге резковато, но с неуёмным оптимизмом, подтверждало, что сей опус взаправду, — цитата, — «барахло», пусть и задуман был «не худо» как «выступление против серьёзности в жанре философской ахинеи». Также попытки сочинять «вне бытового реализма» ещё будут, несмотря на невозможность «органически действовать» на предлагаемой неизведанной территории. И, наверное, отчасти писатель прав: «Иная жизнь» воспринимается скорее как приятная проба пера на взлётной полосе карьеры, нежели полноценная визитная карточка.

Если любишь — береги Как зеницу ока, А не любишь — то порви И забрось далёко.

Безусловно, богатый на образы язык спасает положение, хотя не всегда: поначалу повествование, разбитое на очень короткие главы, постоянно отвлекаясь на флэшбеки, плывёт в странноватые дебри, и это сбивает с толку. Сюжет не слишком увлекателен, а происходящее наполнено абсурдными деталями: так, главный герой отправляется во Францию добывать архивы Бунина, чтобы провести над ними филологические изыскания, а в итоге попадает в непонятную, чудаковатую реальность, где всё как будто бы не то чем кажется. Никаких заявленных целей касаемо деятельности Краснопёрова мы не достигнем (точнее, нас туда просто не допустят), ибо всё, что тот будет делать — шляться по Парижу, наблюдать некий набор фантасмагорической несуразицы (вероятно, основанный на стереотипном представлении советских людей о загранице), вспоминать всяческие курьёзные случаи из прошлого, потчевать в ресторане и, — принимайте как хотите, — общаться со своей партийной совестью, трансформировавшейся в отдельного гражданина (кстати, её судьба весьма трагикомична, что неплохо и выразительно).

...побеждает в жизни не самый ловкий, умный, храбрый. Скорее — наоборот. Кто выиграл, тот и ловок. Кто победил, тот и храбр...

Постепенно вымысел обретёт собственное уникальное дыхание и самостоятельно подскажет, в чём тут фишка: во второй её половине маховик событий аккуратно свернёт с колеи меланхолической бессмыслицы на мягкую поляну юмористического парада ностальгии. Например, в поле зрения появятся кинозвёзды того времени, крайне потешно себя ведущие, а ключевой наш персонаж неистово станет метаться между желанием пуститься во все тяжкие с артисткой Софи Лорен и остаться в ладах с собой, как монах, соблюдающий обет безбрачия. В форменном безобразии смешаются и стихи, и проза, и чересчур пылкие признания, и по-хорошему дурацкие диалоги, и вечная тоска (иногда наравне со скрытой завистью) по местам и фантазиям, где нас нет. Всё это, похоже, иллюстрирует примерный ход чувств и суждений практически любого выходца из СССР, коему пришлось (либо страшно хотелось) вкусить щепотку соблазнов чужбины. Довлатов в насмешливой манере сталкивает обе среды обитания и скачет между ними, то подтрунивая читателя, что родное — всегда лучше, то заставляя сомневаться — а вдруг у соседа трава зеленее? Финал метаний даёт компромиссный ответ, примиряя обе стороны, и подводит к логичному, несколько печальному, но жизненному выводу: какая, к чёрту, разница, где мы есть — важно, чтобы мы были.

Кончается история моя. Мы не постигнем тайны бытия вне опыта законченной игры. Иная жизнь, далёкие миры — всё это бред. Разгадка в нас самих. Её узнаешь ты в последний миг. В последнюю минуту рвётся нить. Но поздно, поздно что-то изменить...