Текст книги "Траектория полета"

Сергей Дубянский
Via combusta
Траектория полета

ПРОШЛО ТРИ ГОДА…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На столе зазвонил будильник, и Леша тяжело вздохнул, потому что звонок этот его не касался. Оля выскользнула из постели, и он, повернувшись на бок, молча наблюдал, как жена накинула халатик и полусонная поплелась в ванную. Начиналась новая неделя, но новой она была, возможно, для Оли – для него же дни слились в одно бесконечно длинное состояние безнадеги.

Кооператив при заводе просуществовал год, а потом прекратил свою деятельность, и не из-за того, что Леша плохо руководил им – просто не стало заказов; часть предприятий обанкротилась, часть бастовала, требуя выплаты зарплаты, а те, которые все-таки продолжали работать, о закупке нового оборудования даже не помышляли. Поскольку выхода не было, Леша собрал собрание, на котором объявил, что денег на счете нет и в обозримом будущем не предвидится, поэтому все желающие могут уйти. Все и ушли, даже Юрка Бородин, у которого родилась вторая дочь, а это ежедневно требовало денег. Печать, правда, у Леши осталась, и пустые бланки отправлял он в налоговую инспекцию регулярно, но надежд на возрождение фирмы уже давно не было.

Он не помнил точный день, когда реально ощутил, что такое быть безработным, ведь по началу все выглядело очень даже привлекательно – денежных запасов хватало на вполне приличную жизнь, а то, что не надо ходить на работу?.. Так он никогда и не возводил ее в культ. К тому же, он свято верил, что в нашей стране, где «все для блага человека», не может быть затяжных кризисов, и ситуация наладится в ближайший, если не месяц, то год; если особо не шиковать, до этого времени можно спокойно дотянуть. Но тут случились две денежные реформы, съевшие практически все, и вот тогда наступил тот самый жуткий день, когда разорвав банковскую упаковку, Леша вдруг подумал, что эта пачка последняя и больше денег нет – не пока нет, а вообще нет! Это было совсем не то состояние, когда сидишь «в засаде», зная, что через пару дней тебя ждет новая командировка, деньги на расходы и зарплата, а когда просыпаешься утром человеком свободным, потому что ты никому не нужен; никто не заставляет тебя ничего делать, но и денег тоже никто не заплатит.

Пару месяцев Леша бился над организацией собственного дела, изучая газеты, обзванивая друзей и знакомых, но пришел к выводу, что опоздал; да это и так было видно – достаточно взглянуть на резко изменившийся город.

За то время, которое он потратил на свои «железки», уже открылись десятки магазинчиков, торговавших абсолютно всем; даже тем, о чем раньше можно было лишь прочитать в газете под рубрикой «Их нравы» или «Гримасы капитализма». Стадионы и парки отдали под «толкучки», куда по утрам тянулись толпы загорелых, обветренных люди, таща за собой огромные сумки с товаром. Закрывались хлебные и книжные магазины, а на их месте торговали жвачкой, прокладками, собачьими консервами и прочими прелестями, без которых страна обходилась десятилетиями – теперь, словно наверстывая упущенное, раскупалось все, не глядя на качество и цену. Десятки летних кафе, в которых стоимость пива ровнялась двум старым бутылкам водки, перегородили улицы в самых неожиданных местах; с ними соседствовали «книжники» – у них на огромных листах фанеры лежало такое количество изданий в ярких обложках, что Лешина библиотека, собранная с таким трудом, казалась просто смешной. А еще по улицам носились безумно красивые иномарки, и сидели в них молодые, самоуверенные люди – новые хозяева жизни. Это был их праздник.

Отказавшись от бизнеса, Леша все же пытался выжить – он купил подержанный «Москвич» и стал «бомбить»; даже приобрел официальную лицензию, но старая машина сыпалась с жуткой скоростью, и работа потеряла всякие перспективы – запчасти и бензин сжирали весь заработок. Слава богу, хоть Оле удалось устроиться на работу, но больница находилась далеко, и подорожавший транспорт забирал львиную долю ее и без того скудной, нерегулярно выплачиваемой зарплаты.

Самое же страшное заключалось в том, что просвета не виделось ни с какой стороны. Если раньше одна командировка оказывалась неудачной, то когда-нибудь она заканчивалась – навсегда, окончательно и бесповоротно. Начиналась новая, которая могла стать лучше, а сейчас все было по-другому – по-новому… как, впрочем, новой стала и сама страна, и места в ней Леша себе не находил.

Прошлые связи порвались сами собой – Леша считал неудобным являться к знакомым нищим и неустроенным, а они его тоже не искали. Общность людей, когда-то именовавшаяся «советский народ» распалась – кто-то влачил такое же жалкое существование, забившись в свою убогую скорлупу, а кто-то нашел «нишу» и занимался бизнесом, не вспоминая о прошлом, оставив его в кошмарных снах…

Оля вышла из ванной уже одетая, накрашенная; поцеловала продолжавшего валяться в постели мужа.

– Купи, пожалуйста, хлеб и что-нибудь на завтрак… колбасы, что ли, а то я не успеваю – пока доеду вечером…

– А у нас еще есть деньги?

– Сейчас, – Оля полезла в кошелек, – пятьсот – это мне на проезд… вот, пять тысяч. Купи хоть грамм двести.

– А что мы будем делать потом?

– Не знаю. Попробую перехватить до зарплаты. Я люблю тебя, – она улыбнулась, – ведь когда-нибудь все снова будет хорошо, правда?

– Олененок мой… – он притянул жену к себе, – боже, что бы я без тебя делал?..

– Пусти, глупый, – она засмеялась, – а то я сейчас не пойду ни на какую работу, и тогда нам совсем не на что будет жить. Главное, что мы любим друг друга, а остальное не важно, правда?

Леша закрыл глаза и разжал руки, с ужасом подумав, что ведь на Олином месте могла оказаться другая женщина – разве б смогла она выдержать все это?..

Оля ушла, и только тогда Леша встал. Выпил чаю с хлебом (в холодильнике еще оставалось чуть-чуть масла, но он оставил его жене); убрал постель и подойдя к окну, закурил. Вспомнил, что когда-то предпочитал «Vinston» и усмехнулся. …Теперь это шесть тысяч – почти три буханки хлеба… В последнее время он перешил на «Лиру», и хотя от ее резкости и горечи к вечеру во рту становилось противно, бросить курить он не мог.

Одевшись, Леша не спеша вышел на улицу (теперь он, вообще, никуда не спешил); прошел мимо ларька с пестрыми рядами бутылок – не выпивал он уже около двух месяцев – только на свой день рождения Оля купила бутылку дешевого кислого вина, и тогда они выпили, закусив жареной картошкой. Леша подарил ей шоколадку…

Но самое ужасное заключалось в том, что он перестал тяготиться своим положением – вроде, впал в спячку, надеясь, либо на чудо, либо…. да нет, больше ни на что он не надеялся.

Продавщица бросила на весы колбасу, но в кусочке оказалось двести девяносто грамм.

– Это много, – Леша покраснел, отводя глаза.

– Но, молодой человек, – женщина посмотрела удивленно, так как он сохранил еще вполне респектабельный вид, – не могу же я вам отрезать девяносто грамм?

– Но мне надо двести – я уже чек пробил, – было ужасно стыдно, но что он мог поделать?

Продавщица молча урезала кусок и презрительно подала Леше, даже не завернув в бумагу. Схватив его, он пулей выскочил из магазина, но сообразил, что не купил хлеб. …А у меня на буханку и не хватит. Ладно, возьму хоть половинку – на завтра хватит, а дальше, видно будет… Господи, если б не Олька, я б уже, точно, начал продавать вещи… – подумал он, возвращаясь в магазин, – а, может, скоро и придется – куда деваться?.. Представляю, чего ей стоит относиться ко мне, будто ничего не изменилось, будто я все еще главный кормилец в семье… надо что-то делать!.. – эта мысль посещала его каждый день, и каждый день ответ был одинаков, – но что?..

Еще издали Леша увидел, как возле его подъезда остановился огромный автобус с яркой иностранной рекламой на боку. Постоял он минут пять и поехал дальше, оставив на тротуаре гору бело-красных сумок и казавшуюся рядом с ними совсем маленькой, Марину – загорелую в модной блестящей майке, со стянутыми в хвост волосами. Жила она там же и виделись они так же редко, только все стало наоборот – теперь она постоянно отсутствовала, а Леша сидел дома.

Дело в том, что пару лет назад Маринин магазин выкупила серьезная московская компания и сделала там фирменный центр по продаже бытовой техники. Набрали туда, естественно, молодых длинноногих девиц, а все старые кадры оказались на улице. От безысходности Марина продала свои золотые колечки, накупила игрушек, постельного белья и двинула покорять Польшу. Сейчас на «толпе» у нее уже стояло три палатки, где работали наемные продавцы, а сама она моталась за товаром, то в Турцию, то в Китай, то в ту же Польшу. Леша не завидовал ей, но у нее имелась работа и, соответственно, деньги – она жила.

– Привет, – Леша остановился, – помочь?

– Привет. Помоги, если не трудно.

За три ходки Леша перетащил сумки в квартиру, где не бывал уже очень давно, и только сейчас увидел, как все изменилось – появилась другая мебель, корейский телевизор, видеомагнитофон (правда, книг по-прежнему не было).

Марина задвинула сумки в комнату.

– Проходи на кухню, – она вытерла мокрый от пота лоб.

Леша прошел. На кухне тоже все поменялось – на месте старого, заклеенного картинками холодильника неизвестного происхождения, стоял новенький двухкамерный «Стинол», и кастрюли были одинаковые, белые в красный горошек…

– Садись, – Марина и сама села, – сто лет не виделись. Ну, рассказывай, как ты живешь?

– Что рассказывать? Живем.

– Чувствуешь, я закурила, – она достала пачку «Marlboro».

– Можно?

– Конечно, – Марина пододвинула пачку, – не работаешь?

– Негде. Такие специалисты никому не нужны.

– Забудь ты о специалистах!.. Лешенька, милый, – она накрыла его руку своей горячей влажной ладонью, – помнишь, как ты чинил мне всякие утюги, ремонтировал краны?.. Ох, давно это было!.. Знаешь, – открыв холодильник, она выставила на стол масло, копченую колбасу, сыр и бутылку водки, – последний раз мы ели где-то под Орлом… хлеба, вот, только нет.

– У меня есть, – Леша достал свои полбуханки и в огромном пакете остался тоненький ломтик колбасы; он свернул пакет и спрятал за сахарницу, а еще подумал, как будет лучше – потом забрать оставшийся хлеб или сразу отрезать часть?..

– Я очень изменилась? – Марина наполнила рюмки.

– Очень.

– В какую сторону?

– Не знаю. Наверное, в лучшую.

– Я тоже так думаю. Тяжело, конечно, но я ж деревенская; я пахать умею. Как вспомню свой магазин, дурно делается – столько времени и нервов впустую! Один ты был у меня светлым пятном. Ты не догадывался?

– Я не думал об этом.

– Правильно, ты об этом не думал. Давай выпьем за тебя. Если б тебя не было, я б, наверное, руки на себя наложила, – она отпила полрюмки и поставила, – вот пить, я так и не научилась.

Леша выпил до дна, закусил и взял еще одну сигарету.

– А на что ж вы живете, если ты не работаешь?

– Живем…

– Нет, просто я по утрам вижу, как твоя жена давится в автобусе, а рядом стоит пустая маршрутка…

– Ни на что мы не живем!

– Леш, я помню, как ты помогал мне; даже не физически, а, понимаешь, ты был на голову выше меня, и ни разу не оттолкнул. Зачем я была тебе нужна? – она допила и снова наполнила обе рюмки, – за это я тебе благодарна. Послушай, мне нужен мужчина – честный, умный, сильный, который бы помогал мне, защищал, если надо, а то трудно одной мотаться… поехали с нами, а? Сейчас уже не озолотишься, это раньше лафа была, но, по крайней мере, в автобусе твоя жена давиться не будет.

– Марин, – Леша засмеялся, – у меня даже загранпаспорта нет. Куда я поеду?

– Слеплю я тебе загранпаспорт за три дня, – Марина принялась делать бутерброды, и Леша понял, что они с Олей остались без хлеба – это была ужасная мысль, но остановить процесс ему не позволяла гордость, – знаешь, сколько у меня сейчас всяких знакомых появилось? – хлеб был израсходован, и Марина положила нож, – давай выпьем, а то устала, как собака. Сейчас помоюсь и лягу спать.

Чокнувшись, они выпили. Леша взял бутерброд – он уже забыл вкус копченой колбасы, но хорошее вспоминается быстро.

– Как я боготворила тебя! – Марина тоже стала есть, но это не мешало ей вести беседу, – я никогда тебе об этом не говорила?

– Нет, – Леша взял бутерброд с сыром.

– Так знай – ты всегда был моей недосягаемой мечтой; не как мужчина, а как человек!.. Хотя и как мужчина тоже. А что ты сейчас?.. Покажи мне свой кошелек.

– Зачем?

– Пожалуйста, я прошу. Покажи.

– Там… – Леша смутился, – семьсот рублей.

– Семьсот рублей?!.. И так ты живешь?

– Марин, хватит. Я проиграл. Понимаешь, я не думал, что производство рухнет, а, сама знаешь, кто не успел, тот опоздал.

– Леша, я не обещаю тебе небо в алмазах, но предлагаю то, что могу. Поехали с нами. Нельзя так жить, понимаешь? Я не знаю твоих отношений с женой – может, ее это и устраивает, но ты на себя-то посмотри.

…Она права, – подумал Леша, – так жить нельзя. У нас на завтра нет хлеба – это Олька еще не знает… и это при живом здоровом мужике!..

– Лешенька, милый, мне жалко тебя, – Марина закурила, – мне! Я – никто, а мне тебя жалко. Тебе не стыдно?

– Стыдно.

– Сегодня у нас двенадцатое. Мы уезжаем через неделю – девятнадцатого, – она полезла в кошелек, – вот тебе двести тысяч, чтоб вы не умерли с голода, а завтра дашь мне ответ – ну, чтоб я паспорт успела тебе сделать, – она положила деньги на стол.

– Я не знаю, когда смогу отдать, – брать или не брать, вопрос у Леши даже не возникал. Двести тысяч! При своих скудных потребностях они смогут жить на них почти месяц.

– Если хочешь, отдашь с первой поездки, а не хочешь, не отдавай. И пойми, это не благотворительность, человек мне действительно нужен – теперь мы все коммерсанты; теперь мы ничего не делаем просто так. Значит, запомни – девятнадцатого июня мы едем, а сегодня у нас двенадцатое – осталась неделя на все, про все. А теперь, Леш, извини, – Марина встала, – глаза уже закрываются. Заходи завтра вечером; скажешь, что решил.

– Конечно, отдыхай, – Леша поспешно вышел и дверь за ним тут же закрылась. …Сегодня, оказывается, уже двенадцатое июня, – удивился Леша, давно переставший следить за календарем; остановился. Что-то смутило его в этой дате, – двенадцатое июня, блин… двенадцатого июня ж погиб Олег! И это было… сколько ж лет прошло?.. Как я мог забыть? Да запросто! То время ж осталось в какой-то другой реальности. И Олег, вроде, существовал, а, вроде, и нет… вообще, вовремя он ушел – сейчас бы, точно, свихнулся…

Память вернула пласт жизни, который, казалось, вымыт окончательно и бесповоротно; Леше вдруг захотелось встретиться с Олегом, рассказать о своем нынешнем существовании, чтоб не было им обоим так тоскливо, Олегу – в том мире, а Леше – в этом.

В кармане лежало двести тысяч, и он решил взять водки и поехать на кладбище. В конце концов, Оля вернется только вечером – он успеет еще купить что-нибудь из еды и даже приготовить вкусненькое, как в старые добрые времена.

…Неделю даже пошикуем, а девятнадцатого поеду с Маринкой. Надо жить! Нельзя и дальше вести это безобразное прозябание… Леша уверенно направился к магазину.

Автобус долго трясся по пыльной дороге мимо теплотрассы, сплошь исписанной политическими лозунгами. Леша с интересом читал их, размышляя, сильно ли отличаются те, которые «да здравствуют…», от тех, которых «на х…»?

Потом теплотрасса повернула вправо, а автобус – влево, и через пять минут он въехал на просторную площадь, где, кроме одиноких «Жигулей», стояли еще два мужика с удочками, видимо, возвращавшиеся с Дона; они ждали транспорт в направлении города.

Миновав гостеприимно распахнутые кладбищенские ворота, Леша не спеша побрел по аллее, с удовольствием вдыхая сухой сосновый дух. Тишина обволакивала, словно готовя сознание к неизбежному; где-то застрекотала сорока – что за новости она могла принести в этот уголок вечного покоя? Леша остановился, ища птицу взглядом, и ему показалось, что лица с гранитных памятников смотрят, именно, на него, такого живого, провожая взглядами сожаления.

Вообще, он не любил кладбища – там мысль, что не так уж нескоро и он окажется в одной из этих серебристых клеток, делалась слишком реальной; останется от него только портрет на камне и коротенькая строчка букв и цифр, несущая уже никому не нужную информацию. Сразу становилось жаль всего прошедшего, настоящего и, главное, будущего (плохого или хорошего, не имело значения).

– Подполковник Волгин Борис Петрович… – прочитал он на ближайшем памятнике. …Такой молодой, улыбающийся… или вот – «Дорогой Шурочке от мужа и сына…» Вечная жизнь… какая ж она вечная, если не будет меня? Будут другие со своей жизнью, но меня-то не будет! Какая величайшая несправедливость – смерть. К примеру, Олег…

За столько лет эмоции притупились – Леше порой даже казалось, что Олег просто в командировке где-то очень далеко и надолго, а не под гладким блестящим камнем. …Под камнем ничего нет! – ревниво подумал Леша, – там земля! Нельзя, чтоб был человек, а потом вдруг его не было; совсем не было…

Наконец, он дошел до уродливого, сросшегося в восьмерку дерева (это был ориентир) и повернув направо, увидел то, что, собственно, и ожидал увидеть – в ряду аккуратных соседей стандартная плита с бородатым портретом выглядела самой заброшенной; заросшая травой и даже мелкими кустами. Лавочки не было, поэтому Леша сел на ограду и вздохнул.

– Здорово. Как ты тут?

Ветерок пронесся по верхушкам сосен, ответив что-то невнятное. …Вот таким камнем заканчивается все, – подумал Леша, – а то, что ты успел сделать, остается другим, но ты уже никогда не узнаешь, хорошо это сделано или плохо, нужно это было кому-нибудь или нет… Открыл бутылку и наполнив два пластиковых стаканчика; поставил один на памятник.

– Там, небось, не наливают, – он усмехнулся, – да и здесь, по такой жизни, тоже не наливают – не на что… – и увидел медленно двигавшийся по аллее роскошный темно-синий БМВ.

…Братва места бронирует, – решил Леша, но доехав до сросшегося дерева, БМВ остановился. Дверь с тонированными стеклами открылась, и появился водитель в стильном светлом костюме (Леша еще не разучился отличать дорогие вещи от дешевых); прическа и аккуратно подстриженная бородка придавали облику черты дореволюционного интеллигента, и хотя все это было незнакомым, прошло не столько времени, чтоб человек изменился до неузнаваемости.

– Глухов?.. Женька?.. Вот, уж не ожидал!..

– Почему? – широко улыбаясь, Женя двинулся навстречу, – мы можем изменить свое будущее, а прошлое всегда остается неизменным, разве не так?

– Так. Слушай, как я рад тебя видеть! – Леша сообразил, что стоит с наполненным стаканом, – тебе налить?

– Я ж за рулем.

– А я выпью. Знаешь, кладбища на меня как-то жутко действуют, но сегодня, вот, захотелось Олега проведать.

– А чего в них жуткого? – Женя пожал плечами.

– Да как представлю, что лежишь под таким камнем…

– Ты не думай об этом.

– Как не думать, когда они все смотрят на меня, молодые, старые; такие разные и такие одинаковые – мертвые, и никому они не нужны. Думаешь это им цветы приносят? Себе приносят, чтоб сказать при случае: – Вчера на кладбище был; своих навестил. Я ничего плохого не хочу сказать, но им-то там все равно – их нет. Не могу, вот, представить, что меня нет…

– Леш, не надо ничего представлять. Смею тебя уверить – уходить из этого мира совсем не тягостно, поэтому надо просто жить до последнего… а потом будет тебе сюрприз.

– Какой сюрприз? Ты про переселение душ или про вечный рай? Ты у нас в религию подался? – Леша вздохнул, – хотя, может, и есть там что-то – а все равно не хочется. Я уже здесь привык как-то, потому и мысли всякие дурные лезут…

– Это не потому, – Женя похлопал его по плечу, – это от безделья, от безденежья – голову-то надо нагружать. Ты лучше выпей… а, знаешь, давай позвоним Юрке Бородину. Ты его давно видел?

– Давно, – Леша взглянул в каменное лицо Олега и наконец-то выпил; занюхав кулаком, пояснил, – как кооператив гавкнулся, с тех пор и не видел.

– Не тот ты бизнес выбрал, но ничего – дело поправимое…

– В смысле? – не понял Леша.

– Да так, мысли вслух, – Женя положил ему на плечо руку, – поехали. У меня есть Юркин телефон.

Леша хотел забрать бутылку, но Женя остановил его.

– Оставь ему. Что мы не купим?

…Это ж двадцать тысяч! – непроизвольно подумал Леша, и ему стало противно – до чего он докатился.

В машине работал кондиционер, поэтому было даже холодно после уличной жары. Леша развалился в удобном кресле и снова ощутил себя человеком. Выехав с кладбища, они остановились на площади, где висел телефон-автомат. Женя достал из кармана несколько жетонов.

– Пришлось, вот, купить, а то с сотовым что-то случилось. Отдал ребятам глянуть – обещали завтра сделать.

…Сотовый… – подумал Леша, тоже вылезая из машины, – а у меня в конце месяца обычный отрежут за неуплату… Он смотрел, как Женя набрал номер, долго ждал, потом усмехнулся.

– Автоответчик. Советуют перезвонить на сотовый. Видишь, у этого засранца все работает, – он бросил еще один жетон и набрал другой номер.

– Алло, Бородин? Слушай, быстренько вернись на несколько лет назад. Что случилось в этот день, двенадцатого июня… погоди, никто тебе голову не морочит. Если не помнишь, могу напомнить. Кстати, я тут не один – рядом стоит некто Некрылов… да, живой и настоящий, только худой.

…Неужто так заметно?.. – испугался Леша.

– Так вот, – продолжал Женя, – в этот день разбился Олег Чернов. Это повод или не повод, чтоб собраться?.. Да бросай ты все на фиг!.. Вот и правильно… ясно, ждем, – Женя повесил трубку, – через час у Петровского сквера. У тебя время есть?

– Времени у меня больше, чем надо.

– Ах да, забыл, ты ж у нас безработный, – Женя прищурился, глядя Леше в глаза, – живете вы на зарплату жены, а она у нее, ну, очень маленькая.

– Откуда ты знаешь? – Леша смутился.

– У тебя на лице написано, – Женя рассмеялся, – а, вообще, я много знаю; знаю, например, что сегодня твоя жизнь изменится.

– Почему ты так думаешь?

– Я не думаю, я знаю! Вот, только понравится ли тебе… хотя, по любому, это лучше, чем тюки на границе ворочать.

– А об этом ты откуда знаешь? – Леша остановился, вытаращив глаза, – мне, правда, сегодня предложили.

– Наука логика, – Женя пожал плечами, – ладно, поехали.

– А ты чем занимаешься? – спросил Леша, когда они уже неслись к городу, и здравицы, вперемежку с проклятиями разным партиям замелькали в обратном порядке.

– Я-то?.. Ну, как тебе сказать… помогаю людям.

Леша не понял, что это за работа такая, но расспрашивать не стал – раз человек не хочет объяснять, значит, так надо.

…Получается, это не жизнь такая, а я такой, – вынужден был констатировать он, – у нас у всех одинаковое образование, мы все вышли из одной конторы, а они уже, вон, как живут, а я чужие двести тысяч почитаю за счастье…

– Не расстраивайся. Даже если у тебя всего двести штук в кармане, все равно ты остаешься нормальным Лехой…

Леша резко повернул голову.

– Да откуда ты все про меня знаешь?!

– Я не знаю, – Женя внимательно смотрел на дорогу, – мне так показалось по твоему выражению лица. А их, действительно, двести? – он засмеялся, – не бери дурное в голову. Я ж говорю, сегодня все изменится. Думаешь, зря мы едем к Бородину? Помнишь, мы еще в Киеве обсуждали, что ничто в жизни не происходит просто так? Правильная, оказывается, была мысль.

– Ты здорово изменился, – вздохнул Леша с завистью, – а я все никак не приспособлюсь к этой жизни – пока разбирался, что к чему, места таким, как я, уже и не осталось.

– Место всегда есть, только найти его надо. В начале, конечно, проще было – сейчас уже, либо кого-то душить приходится, либо подпрягаться к кому-то, но место есть всегда. А ты, вот, скажи, где твои друзья? Ты ж весь мир облагодетельствовать хотел, если мне память не изменяет. Или разбежались, как крысы, как только дела у тебя пошли хреново?

– Не знаю. Просто я ни к кому не обращался.

– А почему? Знаешь, время индивидуалов прошло. Это тебе не пресс отладить и «бабки срубить»; сейчас надо, чтоб кто-то спину прикрывал. Я, вот, одиночка, и бизнес, если его так можно назвать, у меня специфический – бесконкурентный, и то, нас двое. Один ты никто, и звать тебя никак.

– И что мне делать?

– Сейчас с Юркой встретимся, там и решим.

– А он чем занимается?

– Торгует, как и все в этой стране.

Несмотря на то, что принципиально ничего нового не произошло, и Леша оставался тем же нищим безработным, тоскливая безысходность исчезла, мир запестрел яркими красками, словно с глаз упала пелена.

Они свернули на улочку рядом со сквером и остановились.

– Ну и местечко выбрал, – Женя огляделся, – мы что, на лавочке сидеть будем?

– Ему виднее, – на лавочке Леше казалось даже сподручнее – при этом не надо было ни за что платить. …Деньги, – он вздохнул, – кругом деньги… ничего, посмотрим, что тут у Женьки за идеи, но, в любом случае, девятнадцатого жизнь моя, точно, изменится. Что я сумки не потягаю? Запросто!..

Минут десять они сидели молча, решив, что необходимый обмен информацией произведен. Женя уже снова хотел идти к телефону, когда огромный, как вагон, джип резко объехал их и остановился прямо перед носом; он стал сдавать назад, чуть не смяв морду БМВ.

– Узнаю Бородина, – Женя укоризненно покачал головой, – второго такого нахала нету.

С пассажирского места, действительно, выпрыгнул Юра. С тех пор, как Леша видел его последний раз, Юрино лицо округлилось, а над джинсами наметился пока не слишком солидный животик.

– Молодцы вы! – воскликнул он вместо приветствия. Они с Лешей обнялись, хлопая друг друга по спине, – хоть бы позвонил, черт! Посидели б, а то, знаешь, как тошно иногда бывает? С утра, как собака гончая носишься; вечером приходишь – уже ни сил, ни нервов. Рюмочку накатишь и сидишь – словом человеческим перекинуться не с кем.

– А Галка где? – спросил Леша, вспомнив его жену.

– С детьми в Испании. Я домик там купил – оно спокойнее.

– В каком смысле? – не понял Леша.

– Долго рассказывать. Идемте, там, внизу рюмочная есть…

– Ты посещаешь такие заведения?.. – изумился Жени.

– Не только посещаю, – Юра расхохотался, – но и содержу. Это моя рюмочная, и там у меня есть замечательный кабинет, – он повернулся к водителю, – приедешь через час и жди.

– Хорошо тебе, – Женя вытащил из Юриной барсетки, пристегнутой на поясе, телефон, – дай-ка, позвоню, чтоб машину забрали – не люблю выпивши ездить, – он набрал номер, – привет, это я. Слушай, я тут одного старого друга встретил, поэтому всю сегодняшнюю программу отмени – всех на завтра с десяти утра… ладно, этому я сам позвоню. И машину забери, поскольку сейчас мы будем выпивать. Она у Петровского сквера стоит; ключи не забудь – они в столе…

…Какие все стали правильные, деловые, – пронеслось в Лешиной голове, а Женя уже набрал другой номер.

– Приветствую. Узнал?.. Молодец. Слушай, не получается у меня сегодня по времени… я понимаю… понимаю… да… а, вот так, со мной разговаривать не надо! Если я осерчаю, все твое безумное везение быстро закончится!.. Вот, это другое дело – извинения принимаю. Все, давай, завтра в десять, – он вернул телефон Юре, – дела закончены.

Леша посмотрел на Женю с уважением. Он не знал, о каком «везении» идет речь, но сам его голос внушал силу и уверенность – как раз то, чего не хватало ему в данный момент.

Срезав путь через сквер, они, все вместе, зашли в полутемный, пропахший солеными огурцами, сарай – назвать его по-другому, язык не поворачивался, хотя на вывеске значилось «У Анюты». Юра с Женей, в своих костюмах, смотрелись жутким гротеском на фоне двух бомжей, беседовавших у стойки на чистом матерном языке.

– Здравствуйте, Юрий Валентинович, – барменша открыла прилавок, – вы к нам?

– Да, Анют. Зайдем, пожалуй.

– Хоть бы пол покрасил, шторки повесил, – заметил Женя.

– Шторки были, – Юра оглянулся, – Ань, шторки у нас где?

– Я постирать взяла; завтра принесу.

– Видишь, завтра все будут.

Леша стоял чуть сзади и думал: …Сколько раз проходил мимо и не знал, кто здесь хозяин… офигеть! Юрка Бородин – хозяин заведения; пусть паршивого, но хозяин!..

Они двинулись по узкому коридору среди нагромождения водочных ящиков.

– Юрий Валентинович! – крикнула вслед Аня, – чуть не забыла – «Русская» заканчивается! Еще б ящиков десять!

– Могла б и сама на склад позвонить! Ладно, сейчас решим!

Они вошли в маленькую, уютную комнату, оклеенную голубоватыми обоями; посередине стоял стол и шесть стульев, а в углу стеклянный шкаф, где красовались бутылки – среди водок выделялись пестрые вина с множеством медалей.

– Что будем пить? – Юра подошел к шкафу, – лично я предпочитаю водку.

– Я тоже, – поддержал Леша.

– Не, ребята, – Женя улыбнулся, – я никогда ее особо не любил, а сейчас, тем более. По роду деятельности мне состояние похмелья противопоказано, поэтому… слушай, а это бутафория или можно налить?

– Люди наливают, а мы чем хуже? – засмеялся Юра. Чувствовалось, что ему приятно исполнять роль хозяина.

– Тогда мне, вот эту, «Rosu de purcari».

– Понял, – приоткрыв дверь, Юра крикнул в пустоту, – Галя!

Через минуту появилась конопатая девушка в голубом синтетическом фартучке.

– Слушаю, Юрий Валентинович.

– А почему я тебя в зале не видел?

– Так посетителей нет. Анька там одна справляется.

– Ладно, тогда принеси нам водочки; еще, вот эту красную штуковину и закусить.

– Хорошо, – она вышла.

– Бардак, – Юра вздохнул, – посетителей, видите ли, нет… не понимают люди – вот, два алкаша там стоят; что Анька одна с ними сделает? Дадут по голове и тревожную кнопку нажать некому. Никак не приучу к порядку. Некогда все.

– Ты б охранника посадил, – посоветовал Женя, вальяжно разваливаясь на стуле и закуривая.

– Охранники – это в кабаках, а местный контингент шарахается от одного вида камуфляжа; сразу половину клиентов потеряю. Ладно, вам-то чего я голову забиваю? – он обвел рукой помещение, – это и есть мой рабочий кабинет. Леш, садись, что стоишь, как не родной?

Появилась Галя и выполнив приказ хозяина, молча исчезла.

– Ну, все, – Юра закрыл дверь на ключ, – здесь нам никто не помешает, – он наполнил рюмки, – не чокаемся. За Олега; царствие ему небесное. Не зря он был лицом фирмы – даже оттуда координирует наши действия.

Все выпили.

– Ух, ты! – Леша удивленно заглянул в опустевшую рюмку, – водка, прям, сладкая. Меня сегодня уже угощали, так та, в сравнении с этой, просто отрава.

– Водка у меня лучшая, – Юра довольно ухмыльнулся.

– А написано… – Женя повернул к себе бутылку, – «Воронежский ЛВЗ».

– Ты Козьму Пруткова читал? – Юра засмеялся, – так и тут – не верь написанному. Ладно, рассказывайте.

– Что рассказывать? – Леше стало очень уютно среди этих хорошо знакомых людей, да и выпил он с непривычки уже достаточно, поэтому проблемы незаметно отступили на второй план. Он положил на стол свою «Лиру».