Текст книги "Убийца первого кла$$а"

«ПОРЯДОЧНОГО» ПОКА НЕ КРЕМИРОВАТЬ

Судьба слепа, но разит без единого промаха.

Влодзимеш Счисловский

Куроедов глубоко вздохнул.

– Так, гражданин Малосольный, «порядочного»... пока не кремировать. До особого распоряжения.

– Ну, дела... – Василий покачал головой. – Теперь хоть самому – в топку.

– Всему свое время...

– Что-то меня знобит... – вздохнул патологоанатом. – Не хотите ли спиртику для согреву? Не беспокойтесь, не «секонд-хенд», для постояльцев у нас – формалин.

Малосольный достал пластиковую бутыль, выжидательно глянул на Куроедова.

– Давай... по махонькой, – махнул рукой следователь.

* * *

А в это время Баздырев и Ребров пытались кардинально скорректировать последний путь, в который отправился покойник Зайцев. Их «жигуленок» несся по улицам, подпрыгивая на ухабах. Баздырев безуспешно набирал номер телефона крематория.

– Чертов крематорий. Все время занято! Не думал, что с утра столько желающих. Сергей, давай пока звони нашему дежурному, пусть в Пеньковский поселковый отдел звонит, чтобы нашего мертвеца перехватили, не сжигали.

Ребров кивнул. В трубке зазвучал служебный голос:

– Дежурный по ОВД «Стригунино» Макаров.

– Коля, привет! Это Ребров, – затараторил Сергей. – Слушай, дело государственной важности! Позвони в Пеньковский отдел, скажи, пусть срочно в крематорий дуют. Там покойника Зайцева...

– Да не Зайцева, – поправил Баздырев. – Гриша он, как на бирке написано...

– Да, это самое, этого Гришу чтоб в печь не совали...

– Вы там чего, с бодуна? – отреагировал Макаров.

– Блин, да не с бодуна, Коля. С морга...

– Звони сам, мне крематорий не подчиняется, – раздраженно ответил дежурный и положил трубку.

– Черт бы побрал этого Макарова! – отреагировал Баздырев. – Недаром его прозвали «человек-ПМ»! Позвоню-ка сам пеньковским операм! – Он открыл блокнот, нашел номер, набрал: – Саня, Кривопустенко, это ты? Баздырев... Послушай меня внимательно. Срочно езжай в крематорий!

– Хорошее пожелание, – ответил Кривопустенко.

– Не перебивай! – с раздражением продолжил Баздырев. – Там одного покойника под именем Гриша должны сейчас кремировать. Уже привезли, наверное. Под любым предлогом останови их. Скажи: прокурорское решение, криминальный труп, надо его на экспертизу. Что хочешь делай...

– Кто ж без документа даст? – резонно отреагировал Саня. – Нарушение прав личности трупа!

– Сам лезь вместо него в печь! Ты опер – или кто? Помоги!

– Хорошо, сейчас поеду, – недовольно отозвался Саня. – Если бензина хватит!

– Задрал ты меня!

Баздырев отключил телефон, глянул на водителя.

– Поднажмем, Петрович?

– «Жигуль» – не птица.

Понимая «особенность» Петровича, считавшего, что ему положено знать, разумеется, в разумных пределах, оперативную задачу, Баздырев понял, что пора вводить шофера в суть дела. Все же Петрович – член команды, не таксист какой-нибудь. И тогда Петрович выложит за баранкой всю душу, выжмет из железа на колесах все, что можно.

– Ладно, ладно расскажу... Стыдоба, говорить не хочется. Обвели нас Петрович, вокруг пальца, как последних лохов. Поменяли у двух мертвецов бирки с именами. Понимаешь? Подложили нам бомжа Гришку, а нашего Зайцева в крематорий увезли. Уже вот два часа назад.

– Значит, обвели вокруг пальца мертвеца? – обобщил ситуацию Петрович. – Случай, надо признать, редкостный.

Удовлетворившись полученной информацией, Петрович тут же выжал педаль газа до упора.

– Только вот какого пальца и какого мертвеца? – усмехнулся Ребров.

– Наверное, наш Зайцев много долгов оставил после себя... – изрек Баздырев. – Что и после смерти в покое не оставляют.

Рискованно обгоняя машину на изгибе трассы, Петрович заметил:

– Суетиться не надо... Что тебе отмеряно судьбой, тем и довольствуйся. И главное – тщательно пережевывай пищу... Так моя покойная соседка всегда говорила.

– А от чего она умерла? – поинтересовался Ребров.

– Что-то съела – не то...

ДЫМИЛИСЬ ТУФЛИ ДЯДИ БОРИ

Человек – это душонка, обремененная трупом.

Эпиктет

На фоне лесных окраин дымящая труба крематория была похожа на обезглавленную ракету стратегического назначения, подготовленную к запуску.

– Дымит! – кратко констатировал Баздырев.

– Наверное, при жизни покойник много курил, – отозвался Ребров.

– А может, калоши снять забыли, – невозмутимо заметил Петрович.

Возле ворот крематория стояла милицейская машина с включенными проблесковыми маячками. В автомобиле никого не было. Баздырев и Ребров торопливо прошли во двор крематория. Там и увидели печально-озабоченного оперуполномоченного Пеньковского ОВД Сашу Кривопустенко и ухмыляющегося мужика, видно, работника крематория. Об курили, а на земле рядом с ними лежала пара дымящихся, наполовину сгоревших ботинок.

Молча поздоровались, Баздырев назвал себя.

– Не успел... – сообщил сокрушенно Саня, кивнув на ботинки.

– Дымились туфли дяди Бори, – констатировал Баздырев.

– Ну, дела, товарищи правоохранители, майоры с лейтенантами... – с пьяной веселостью взял инициативу в свои руки работник крематория. – Прибегает ваш друг Сашка, давай, говорит, взад этого Гришу. А он – там уже, в печи дымит. А у нас щас всё на заграничной электронике, строжайший учет всех жмуриков. Печь открыл – печь закрыл. Нагревается – и уже не открывается. Ну, и чо делать прикажете? Не знаете... А я вот знаю. Вся эта кибернетика запросто отрубается нашим отечественным рубильником. Я тебе майор, скажу, Санек мне просто ваш понравился. – Он хлопнул опера по плечу. – Простой, как и я. А мне чо, мне самые важные министры по фигу. – Крематорщик возвысил голос и поднял вверх палец. – Инструкция запрещает... человека на пути в рай задерживать. Ну и чо?.. Разблокировал я дверь реторты печи. Открываю, а там чо? А ничо! Костей труха и лапти догорают. Чего хотели, мужики! Почти полчаса прошло. Не Ямайка... В креме 900 градусов!

– Покойники в креме?! – изумленно спросил Баздырев.

– Гы-гы, – засмеялся работник. – Да это мы так крематорий называем. В общем, поздно, ребятки, спохватились...

– И чего теперь? – спросил Ребров.

– Известно чо... Инструкцию нарушил из-за вас, – сурово произнес работник «крема». – Конечно, снова врубил... рубильник. Процесс продолжить надо? Доски и тело, я вам скажу, они сразу сгорают. А косточкам надо хорошенько прогореть. Суставные кости вообще плохо горят, их перемалывать приходится. Такой, мужики, процесс. Ровно 82 минуты и – на небо. Так что в два этапа – и там уже ваш приятель... Жаль, курил много. После курящих смолу отдирать приходится.

– Ну, что ж, спасибо, – вздохнул Баздырев. – До свидания.

– У нас говорят: прощай! – хмыкнул работник крематория. – Ботинки-то заберёте?

Ребров прихватил обугленную обувку. Баздырев молча пожал руку оперу Саше.

– Извини, если б чуток пораньше, – вздохнул Кривопустенко.

– Да это ты меня извини, грузанул тебя нашими проблемами, – хмуро заметил Баздырев.

– Если мы не будем друг другу помогать, то кто нам еще поможет?

– Эт-точно...

* * *

Петрович пропустил вперед машину Кривопустенко, глянув на обугленные ботинки, заметил:

– Тапки оставил, значит, вернется...

– Ну, ты и пошутил, Петрович, – хмыкнул Ребров.

– Примета, – пояснил Петрович. – Куда едем?

– В прокуратуру, – почесав затылок, ответил Баздырев.

* * *

Куроедов, как всегда, занимался не менее чем четырьмя делами: прижав плечом трубку к уху, разговаривал с кем-то по телефону, листал дело, печатал очередной протокол и прихлебывал чай из кружки. Закончив разговор, поднял глаза на вошедших Баздырева и Реброва.

– Ну, что, упустили?

– Через трубу ушел... – сообщил Ребров. – Только штиблеты оставил.

– А я вот только что приехал, следственный эксперимент проводил в морге. Все по секундам просчитали. Трупы туда-сюда с секундомером таскали. И главврач подтвердил, что патологоанатом звонил ему во время утреннего обхода. В общем, все сходится, – подытожил Куроедов.

– Ну а мы справились в мосгорздраве насчет зама главного санитарного врача, – сказал Баздырев. – На этой должности – женщина.

– Без бороды и усов, – добавил Ребров.

Баздырев предложил:

– Надо бы позвонить Алле Сергеевне, по-человечески все объяснить.

– Не парьтесь, – отмахнулся Куроедов, – Уже позвонили и объяснили...

– Ну, и как она?

– Плачет, клянет всех.

– Да уж, за один день – по самое горло досталось от муженька, – вздохнул Баздырев, – измена, смерть, подмена тела, кремация...

– Свихнуться можно, – согласился Ребров.

ПЕСНЬ ПАТОЛОГОАНАТОМА

Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит вместе смотреть в одном направлении.

Антуан де Сент-Экзюпери

Безумный день в морге подходил к концу. Что только не обрушилось сегодня на голову патологоанатома! Мошенник, выдававший себя за зама главного санврача, подмена трупов, допросы следователя, истерики свежеиспеченной вдовы, следственный эксперимент с перетасовкой двух трупов, скандальный разнос главного врача. Подобного в тихой заводи морга еще не было.

Василий Малосольный, как и все патологоанатомы, был в меру циничен, любил почитывать Ницше, а в последнее время увлекся индийской философией, с ее размышлениями над познанием трансцендентного, верой в вечность циклически возобновляющегося мирового процесса, созерцательно-философскому отношению индийцев к смерти, как исходу к новому состоянию. В свои тридцать три года Василий так и не женился, отношения с женщинами у него тоже были, как бы циклически возобновляющиеся, и процесс этот с годами приобретал все большие временные интервалы. При знакомстве с девушками он никогда не скрывал, где работает и кем. Они смеялись, думая, что у парня такой черный юмор. Но каждый раз после того, как Вася простецки, скажем, вместо театра драмы и комедии предлагал устроить экскурсию в анатомический театр, свидания тут же прекращались. Девушки с нескрываемой гадливостью смотрели на его руки, потрошившие мертвецов и (о, ужас!) посмевшие прикасаться к ним, чистейшим и нежнейшим существам; с таким же отвращением они поспешно избавлялись от цветов, которые он им дарил, подозревая, что они успели побывать в гробу... Больше Малосольный не испытывал судьбу и психику представительниц прекрасного пола, и, когда девицы интересовались его профессией, назывался участковым врачом. Но и тут ему не везло: общество недоразвитого капитализма уже давно определило рейтинг профессий, среди которых его врачебная работа считалась жалкой и не престижной. Он спорил до судорог языка, но девушки щелкали его по носу и смеялись. Их не интересовало ницшеанство, веды и Брахман. И Василий выбрасывал последний козырь: обещал «перейти на высокооплачиваемую работу патологоанатома». Очередная избранница ужасалась и исчезала навсегда. И Василий понял, что единственный верный шанс найти общий язык, – это сблизиться с медичкой: врачом, медсестрой, практиканткой, в конце концов, хоть бы и санитаркой. Но судьба распорядилась по-иному: свела его со следователем межрайонной прокуратуры, женщиной одинокой и, так же как и он, имевшей печальные опыты устройства семейного очага. Лишь одно слово «прокуратура» у мужчин общества всеобщего безудержного потребления вызывало робость и чесоточный рефлекс...

* * *

Знакомство их состоялось, естественно, в морге. Был криминальный труп и все формальные следственные процедуры. Василий, набравшись смелости, как бы между прочим, спросил, что товарищ следователь будет сегодня делать вечером. На что получил раздраженный ответ: «Писать протокол!» Тогда Вася нахально и предложил скоротать вместе вечер. И женщина, посмотрев на него уже не как на коллегу «дел мертвецких», а как, может быть, на реальный шанс, согласилась.

Ее звали Полина, а фамилию он прочитал в протоколе – Нетреба.

Еще школяром Вася ездил к бабушке на Полтавщину и освоил зачатки великого и неповторимого украинского языка. Фамилия Нетреба в переводе на русский означала: «Не надо». Что Васю не покоробило и не остановило. Тем более у самого фамилия была не подарок: Малосольный... Ни то ни се, ни рыба ни мясо – прилагательное от огурца.

Они встретились в кафе и сразу нашли много общих тем для разговора. От криминальных тел перешли к росту цен, нестабильности, финансовому кризису, а затем Василий сел на своего конька: индийскую философию с ницшеанским уклоном. Профессиональная выдержка старшему следователю по особо важным делам не изменила. Он, получив благодарного слушателя, говорил бы еще очень долго. Но вдруг Полина положила свою руку на руку Василию: сам бы он первым, имея печальный опыт, на это никогда не осмелился. Но Полина отнюдь не форсировала близкие отношения. Просто хотела прервать «поток сознания» и чисто по-женски потрепаться на отвлеченные бытовые темы. У Полины была маленькая тайна, которой она, тоже обжегшись, ни с кем не делилась. Особенно с женщинами. Нетреба выращивала дома бабочек!

– А у тебя есть какое-нибудь практическое увлечение, кроме философии? – спросила она.

– Солить огурцы, – мрачно пошутил Василий.

– Нет, я серьезно!

– Честно говоря, я ненавижу соленые огурцы... Увлечения? Ну, в детстве лобзиком пионеров выпиливал.

– Зачем?

– Пионерское поручение было: сделать профиль пионера «с салютом» для оформления стенгазеты. Хочешь, тебе чего-нибудь выпилю?

– Пионера с салютом?

– Что-то типа салата оливье.

– Если тебе будет приятно, то выпили... Например, бабочку».

– Хорошо. А какую? Махаона?

– Махаона достаточно сложно. У него изящно тонкий вырез крыла. Проще будет, например, выпилить «Большой ночной павлиний глаз.

– Ни разу не видел, да и Махаона тоже...

– Когда я тебя приглашу к себе домой, то покажу их, моих небесных. И еще «мертвую голову».

– Вот эта мне будет особо приятна... Значит, Полинка, ты, как Мавроди, коллекционируешь бабочек?

– Вовсе, не как Мавроди... Он собирал трупики, под стеклом, как в мавзолее. А я их сама выращиваю, из коконов, эта целая история любви, жизни и успокоения...

– А зачем?

– Для красоты...

– А много у тебя этой красоты?

– Я красоту не считаю: она не поддается числам... Младенцы любых особей по крайней мере не вызывают острой жалости своим мокреньким тельцем. Бабочка, как их в учебниках по-чесоточному называют чешуекрылыми, вырывается из панциря, расправляет крылья и обретает все цветы мира.

– Да, в нашей мрачной работе хочется чего-то красивого и живого, для души.

– Вот, хоть ты меня понимаешь. А то моя мама считает, что я занимаюсь пустой тратой времени. Мол, замуж давно пора – и детей, а не бабочек выращивать...

– Твоя мама не права.

С утра Василий, как и договаривались, хотел позвонить милой «прокурорше». Но сейчас, после всех жутких событий, призадумался: с растрепанной, как веник, психикой на свидания не ходят...

– Поля, Полиночка, – пробормотал он. – Где ты порхаешь, как бабочка...

Когда все вокруг стихло и стрелки перевалили за семь вечера, Малосольный достал из стеклянного шкафа с препаратами градуированную бутылочку со спиртом, налил треть стакана, вздохнул горестно, потом шумно выдохнул и как обычно, не разбавив, выпил залпом. Запил дистиллированной водичкой, закусил желтым горошком витаминов с аскорбинкой, сказал вслух:

– Нет, это не анатомический театр. Это – театр абсурда!

В тот самый момент, когда Василий Малосольный раздумывал, не добавить ли еще, чтобы основательно напиться, раздался звонок. На мобильном телефоне высветилось имя «Полина». Кляня себя за слабохарактерность и непостоянство, он хрипло ответил:

– Да, слушаю, привет, Поля... Извини, не позвонил, тут у нас такое в морге случилось... Жуть... Не по телефону.

Полина сообщила, что выехала с работы на своей машине, может заехать за ним через полчасика, чтобы развеять от грустных мыслей.

– А бабочек покажешь? – тут же зажегся Василий.

– Если не будешь хандрить. На них отрицательная энергия плохо влияет, – серьезно ответила Нетреба.

– Буду все время смеяться, чи не треба? – подкинул Василий.

– Я тебе сейчас дам – не треба, москалико, натхненный. Жди, сейчас приеду, уши отдеру...

– А що ти мовишь, панi, з украiнской мови як буде: приiду, вуха вiддеру...

Полина задохнулась: украинский «суржик» звучал не только на Киевском вокзале, но на каких-то вечеринках, где вдруг запевалось про «реве та стогне, Днипр широкий», а сало так кусалось, что аж на хлеб не ложилось... А этот вот парубок лил мед на грудь давно не целованную, пролил, мотнул хмельной головой, нашел губами алые огоньки сосков, и сладко приник к ним... А девчонка, в ужасе безумного падения, оттолкивала его, да так, что он все ближе сливался с ней...

Полина вздохнула, всё это были лишь грезы... и «мобильный» разговор.

МОРГ, КАК ИЗВЕСТНО, НЕ ОБЩЕСТВЕННАЯ ПРИЕМНАЯ

Каждый убийца, вероятно, чей-то хороший знакомый.

Агата Кристи

Василий приободрился, потер зачем-то руки, глянул на пузырек со спиртом. Желание добавить дозу исчезло, и он спрятал его обратно в стеклянный шкаф...

А в это время около здания морга, невесть откуда, появился сутулый, прихрамывающий старичок с палочкой, вида неопрятного, почти бомжеватого... Морг, как известно, не общественная приемная, поэтому вечерний пришелец тут же попал в крепкие руки санитара Женьки.

– Чего тебе надо, старый? Заблудился? – с усмешкой спросил санитар. – Это морг. Помирать собрался? Но у нас без справки сюда не пускают.

– Добрый человек, – заскрипел старик, – мне сказали, сын мой тут у вас лежит, Гришунька мой, непутевый...

На голоса выглянул Малосольный.

– Чего тебе, дед? – спросил патологоанатом.

– Сын мой тут у вас лежит, Гришунька, – плаксиво повторил старик.

– Точно твой? – начальственный тоном произнес Василий. – Ну, пойдем посмотрим...

И старик поковылял за патологоанатом в мертвецкую. Малосольный подошел к столу, на котором лежал пресловутый Гриша, откинул простыню.

– Твой, непутевый? – спросил застывшего за его спиной старика.

Василий не видел, как старик неожиданно нажал на невидимую кнопку на трости, из нее с тихим щелчком выскочило длинное шило.

– Мой! – негромко, но выразительно ответил старик. – Такой же засранец, как и ты!

Патологоанатом резко повернулся.

– Что?!

Василий не успел ничего понять, как старик молниеносно вонзил шило ему прямо в сердце.

Санитар Женька на его счастье ничего этого не видел. Бурча, он вышел на крыльцо, перекурить.

– Достал нас твой Гриша. Второй месяц уже квартирует...

Тихо появившийся плачущий старик сочувствия не вызвал.

– Да, это он, мой, Гришуня, сыночек мой непутевый... Завтра заберу его...

Санитар вздохнул:

– Давай, давно уж пора... предать земле.

Старик поковылял, скрылся за углом больницы, как будто его и не было. Санитар проводил его взглядом, докурил, растоптал окурок, вошел в помещение.

– Василий, слышь, завтра дед обещал забрать жмурика, – деловито сообщил санитар.

Женька прошел дальше, в мертвецкую. Увиденное чуть не лишило его чувств. Он пошатнулся, еле устоял на ногах. На соседнем столе рядом с трупом бомжа Гриши лежал его коллега. На халате со стороны сердца расплывалось красное пятно. Еще более ужаснули аккуратно снятые и положенные на пол ботинки и носки. На пальце ноги Василия висела бирка.

А-а-а! – закричал в ужасе Женька. – На помощь, помогите!

Он кинулся к телу, раскрыл халат. Поняв, что смерть наступила мгновенно, бросился к телефону.

* * *

Телефоном решила воспользоваться и Полина. Она остановила свой «Форд» у больничной проходной, набрала номер Василия, тот самый, по которому звонила не более получаса назад. Странно, но он не отвечал. Повторив безуспешно попытку, она подавила в себе раздражение, сделав скидку на «жуткие обстоятельства», случившиеся у Василия, вышла из машины, привычно показала на проходной удостоверение прокуратуры, действующее безотказно, пошла по знакомой до боли тропе к зданию морга, чтобы за шкирку вытащить захандрившего кавалера.

На входе ее чуть не сбил с ног санитар. Женя только что позвонил в милицию и теперь не знал, что делать и куда бежать.

– А где Василий? – испуганно спросила она, увидев перекошенное от ужаса лицо санитара.

– О боже, боже мой...

– Где Вася, ты можешь сказать...

– Он там, – мотнул головой Женя. – Не ходите туда...

Полина оттолкнула полубесчувственного санитара, предчувствуя ужасное, ворвалась в мертвецкую. Более беспощадной, жестокой и неприкрытой смерти она, женщина сильная и волевая, никогда не видела. Полина почувствовала, будто раскаленный кинжал вонзился в ее обнаженное сердце, она отшатнулась, стала сползать по кафелю стены, черная ночь обвалилась на нее...

«ЧЕЛОВЕК-ПМ»: ХАРАКТЕР СТРОГИЙ, РЕШИТЕЛЬНЫЙ, НЕПРЕКЛОННЫЙ

Нашли дурака! Я за вас свою работу делать не буду!

Армейский фольклор

Дежурный по ОВД «Стригунино» капитан Макаров, он же – «человек-ПМ», к 20 часам вечера ответил на двести разнообразных звонков; горожане со свойственным им садизмом жаловались на все, что можно: на лай в подъезде неустановленной собаки, пучки отрицательной энергии, шорохи за дверью, на рыжего Чубайса и загазованность воздуха. Традиционно отзвонился лично знавший Павлика Морозова районный сумасшедший, который каждый раз докладывал негативную информацию об антиобщественном поведении подростков его двора. Доставали и свои: обеспечь им выезд-приезд, отзвон-прозвон, а тут и совсем свихнулись: звони в крематорий, чтоб труп им обратно в морг вернули. Ага, из печи вынули да на стол положили. А пошлешь подальше, обижаются: мол, делаем общее дело! Ага, общее: ты посиди в дежурке, да ответь на полтыщи звонков да сотню вводных выполни... Макаров почесал лысину, пригладил на ней взопревшую прядь волос. Подумал, съесть ли бутерброд с чаем, но надо было вставать, да еще идти за водой в туалет в другой конец коридора, да наливать в чайник воду, кипятить, заваривать... И передумал. Телефоны молчали уже пять минут. До часу ночи – как раз наступало самое горячее время. Народ собирался по домам и начинал «бытовуху»: пополнял милицейскую отчетность административно-правовыми и уголовными безобразиями.

Тишина недолго изнуряла Макарова. Телефон зазвонил требовательно, напоминая, что до конца дежурства еще далеко.

– Дежурный по «Стригунино» Макаров. Что? Говорите громче! Откуда – из морга?! Опять из морга! План, что ли, не выполнили! Так... Рана смертельная... Записываю: Малосольный Василий Петрович, патологоанатом. Я правильно понял? А вы – санитар морга. Ваша фамилия? Кавычкин. Понял. Ждите, вызываю следственно-оперативную группу.

Макаров тут же набрал дежурную группу и уголовный розыск.

Баздырев в этот час вместе с Куроедовым и Ребровым потрошили здоровенных лещей – чебаков, которых Максимычу передали с Дона его земляки-казаки с поездом «Атаман Платов». Ребров, как младший по званию, сгонял на вокзал, получил у проводника объемный пакет, по пути прихватил несколько бутылок пива. И вот теперь трое предавались маленьким радостям жизни под рассказы Баздырева о прелестях донской рыбалки. Куроедов пытался оспаривать их, доказывая, что на Кубани вода чище и рыба жирнее, но Максимычу в споре равных не было.

– Фамилия у тебя какая? Куроедов! И твои предки окромя кур общипанных ничего и не ели, – приводил он сокрушительный довод.

Куроедов не успел ответить, как зазвонил телефон. Баздырев чертыхнулся, схватил со стола лист бумаги, используя его в качестве салфетки, поднял трубку.

– Баздырев. Что?! Патологоанатом? Убит? Малосольный Василий... Да-а... – он медленно положил трубку. – С полчаса назад. Проткнули сердце.

– Не спутали? – опешил Куроедов. – Я буквально пару часов назад с ним...

Ребров поставил стакан с пивом, вытер руки листом бумаги.

– А может, ошибка?

– Ага, в морге живого с мертвым перепутали, – буркнул Куроедов. Это ж как набраться надо... Ну, что, поехали.

Петрович был на дежурстве, ждал в «Жигулях».

– Куда? – без эмоций спросил он.

– В морг! – коротко ответил Баздырев.

– Зачастили... Не к добру, – изложил свое видение развития событий Петрович.

– Патологоанатома убили.

Петрович присвистнул, вздохнул:

– Серия вторая. «Возвращение санитара».