Текст книги "Твоя Конституция"

Сергей Викторович Ефремцев
Твоя Конституция

Издательство Игоря Розина

Идея проекта – А.Е. Попов

В рамках серии вышли следующие книги:

«МамаМатематика»

«ПапаФизика»,

«БабушкаСловесность»,

«ТётушкаГеография»,

«ПрадедушкаАркаим»,

«РоднаяСтарина. Очерки истории Южного Урала»,

«КузинаЖурналистика»

Найти эти книги в электронном виде можно на сайте

Zenon74.ru

Готовятся к выходу:

«ЗанимательнаяПолитология»,

«Философия в лицах»

Царь Хаммурапи получает законы от солнечного бога Шамаша (Вавилон, рельеф верхней части столба Свода Законов)

Титульный лист сочинения Томаса Гоббса «Левиафан» (1651 год)

Иммануил Кант (1724–1804) – немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии

Главное правило

Две вещи наполняют душу всегда новым и всё более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне.

Иммануил Кант

Эта книга – продолжение диалога с детьми и родителями, начатого в предыдущих книгах серии «Новое расписание». Диалога с детьми «изрядного возраста» и родителями тоже изрядными, не забывшими вкус слова и помнящими гоголевскую птицу-тройку. Разговор пойдет о важном, возможно, самом важном сейчас: о человеке и человечности, моральных нормах, свободе и несвободе, нравственных законах и запретах. О насущном и до поры не востребованном – о Конституции души.

Наверное, нужно говорить о том, без чего нет ни Личности, ни Семьи, ни Народа, ни Государства. Нужно говорить о правовом нигилизме, о том, что «хочу» или «не хочу» далеко не главный закон. Мы все сейчас критикуем и ниспровергаем, навешиваем ярлыки и доказываем как дважды два, что имеем право на лень, трусость, нежелание учиться, работать, содержать семью, имеем право на «хату с края» и «небо в алмазах». А звездное небо – чудо, которое не нужно объяснять и глупо опровергать. Довольно. Мы, многие, уже опровергли моральный закон в себе.

Перекрестки

Рано или поздно – в наши дни позже, чем в прежние, – приходит пора отправляться в путь. Конечно, смутные представления о пресловутой жизненной дороге появлялись, что-то такое бубнили изредка в школе, мелькали искрами и свои мысли, но были они настолько наивны, что хвастовство отважного муравьишки из мультфильма хвастовством не казалось, и, напрочь лишенная объема, пространства и времени, дорога эта представлялась бесхитростно-плоской, как бабушкин пестренький половичок. Но половичок почему-то всё норовил выскользнуть из-под детского ботинка, и кокетливые бантики сбивались в узлы, которые не развязать было и зубами. И помнятся эти мокрые от конфетной слюны узлы. Помнятся до сих пор:

Что можно и чего нельзя?

Если нельзя при всех, то, когда один, – можно?

А если все так же, как я, – значит, все врут?

Если есть правила, их нужно соблюдать.

Почему соблюдают не все?

Почему в правилах есть исключения?

Может быть, я тоже – исключение и мне можно?

Вот с этими-то узлами подходим к первому перекрестку:

Группа детского садика на прогулке. Мальчишка достает из кармана оловянных солдатиков и, озираясь по сторонам, прячет в снег. Солдатики красивые, спору нет, но ведь они чужие…

Взять – взял, но домой не унес, а это главное. Прошел перекресток самоограничения, зацепился, но прошел.

Казалось бы, так просто понять, что´ можно и чего нельзя, так просто достичь «освобождения от мучащего и развращающего людей зла … тем, что каждый … будет поступать так или иначе … только ради исполнения для себя, для своей жизни, признаваемого им высшим, закона жизни, закона любви…»[1]1
  Толстой Л.Н. «Путь жизни».


[Закрыть] Нужно одно маленькое усилие. Всего одно. А без него дорога станет наклонной плоскостью…

Еще одно испытание для ботиночек с бантиками – искушение насилием.

Чёрт возьми, как приятно было тебе, читатель, добиться от поверженного врага униженной просьбы о прощении, когда он, жалкий и заплаканный, взывая к твоему милосердию, молил о пощаде и каялся во всех чужих грехах! Как приятно было, толкуя о всеобщей справедливости и защите слабых и угнетенных, устанавливать закон по праву сильного! Единственно верный закон! И пусть действовал он только в песочнице с утра и до обеда или на качелях, когда не было рядом кого постарше, но до чего же это было приятно…

И в эти редкие минуты торжества и упоения собственным величием готов был ты повторять, пусть бездумно, слова великого старца:

«То, что нам нужно, что нужно народу, то, чего требует наш век для того, чтобы найти выход из той грязи эгоизма, сомнения и отрицания, в которые он погружен, – это вера, в которой наши души могли бы перестать блуждать в отыскивании личных целей, могли бы все идти вместе, признавая одно происхождение, один закон, одну цель».[2]2
  Там же.


[Закрыть]

Давным-давно песочницы и качели закатаны в зимний асфальт, а ты и твой детский враг – приятели, но почему-то слова эти на разные лады и разные, уже взрослые голоса всё повторяют и повторяют, перевирая вновь и вновь, безбожно фальшивя и пуская петуха.

А между тем «все внешние изменения форм жизни, не имеющие в основе своей изменения сознания, не только не улучшают сознания людей, но большей частью ухудшают его. Не правительственные указы уничтожали избиение детей, пытки, рабство, а изменение сознания людей вызвало необходимость этих указов. И только в той мере совершилось улучшение жизни, в которой оно было основано на изменении сознания, то есть той мере, в какой в сознании людей закон насилия заменился законом любви».

Ах, как скаредно мало растрачиваешь себя, взрослея, как редко – приступами – побеждает благородство и великодушие, зато помнятся эти редкие случаи и хранятся в памяти, как похвальный лист в рамочке с поблекшей каемочкой, давно известный всем твоим гостям…

Что там ниже, по наклонной, за бабушкиным половичком? Цинизм и лицемерие?

Что ж, этому искусству обучаются быстро и с успехом. Кто не умеет «принимать на себя личину, быть двуличным … действовать притворно, обманывать внешностью, прикидываться смиренным, ханжить, льстить из выгоды»? Умели во времена Даля, умеют и сейчас.

И часто слова великого человека становятся дубинкой в руках зарвавшегося великосветского холуя, а еще чаще – ходим же мы по улицам! – слышится и не человеческое даже – мерзкое, грязное и ставшее таким привычным. И если что-то не так, то есть не «по понятиям», то «претерпишь от руки ближнего своего» в полной мере и степени.

Лев Николаевич Толстой (1828–1910), великий русский писатель

«Люди так привыкли к поддержанию внешнего порядка жизни насилием, что жизнь без насилия представляется им невозможною. А между тем если люди насилием учреждают справедливую (по внешности) жизнь, то те люди, которые учреждают такую жизнь, должны знать, в чем справедливость, и быть сами справедливы. Если же одни люди могут знать, в чем справедливость, и могут быть справедливыми, то почему же всем людям не знать этого и не быть справедливыми?»

На этот вопрос Льва Толстого ответить очень сложно. Может быть, так: все люди не могут быть справедливыми, потому что на одном из перекрестков свернули не в ту сторону. Поворачивать надо направо. Всегда. Соблюдая букву закона.

Буква закона

От веку, от пращуров повелось – всегда первую букву в книге украшать, что угловатый готический ордер, что славянскую вязь. Знак это был – поклон низкий за возможность прикоснуться к тайне Слова. И название дали особое, любовное, – буквица.

Первая буква – самая важная, и хорошо, если она гласная. Обычно согласные все. Так и начинали от века: «Мы…» А дальше подставляли всё, что было нужно на «данный, текущий, исторический, определяющий, переломный момент»: «Николай Второй» или «н-ский народ».

Нет, нужно самый главный закон – Конституцию – начинать с вопросов на гласную, или гласных вопросов. Например, таких: «Ограничивать нужно себя или других?», «Я готов соблюдать Закон?» Если нет – закрой книгу – не твоя она, не дорос. И не требуй соблюдения своих прав и правил, пока не уразумеешь, что такое «Я». Для этого, к сожалению, много времени может понадобиться. У некоторых целая жизнь уходит – добру в одночасье не научишься, только дурное дело – нехитрое.

Может, каждому пареньку на четырнадцатилетие вместе с паспортом (или вместо оного?) текст Конституции выдавать? И родителям тоже – им теперь большая работа предстоит. Воспитать достойного человека.

Фрагмент глиняной таблички, содержащей свод законов древней Шумерской цивилизации

Глава первая, родительская

Не доводилось ли тебе, любезный читатель, вспоминая милое детство свое, окунаться в розовые облака, подобные тем, что висят в горячий июльский полдень над горизонтом; такие облака, которых ныне, как ни старайся, ни щурься и ни морщи нос, не увидишь, даже и думать нечего, – на небе сплошь тучи да хмарь, похожая на холодец, оставшийся после затянувшихся новогодних праздников; такие облака, одно воспоминание о которых горячит кровь, и щеки вдруг засидятся снегирями на старых ветвях твоих?

Милое, милое детство! Маменька стоит на крыльце или на балконе, ласточкиным гнездом прилепившемся к серенькой стене дома в три этажа, таких же знакомых, родных и близких, как матушкино лицо и та особая, искрящаяся радостным, пусть не всегда оправданным, превосходством над соседками улыбка, торжественно объявляющая всему белому свету, всему двору с тремя тополями и кустом всё еще пышной сирени о твоей – дорогого ее дитятки – очередной победе. «Как, – вы не знаете, что мой сыночек изобрел, написал, сыграл, обыграл, сказал, удивил, поразил, потряс, привел в замешательство, совершеннейшее изумление своих одноклассников, учителей, завуча, директора, завроно, тренера сборной, министра образования; вы не знаете, что всё это – тут поведет плавно рукой кругом – принадлежит ему одному, что всё-всё он постиг, всё знает и всё умеет и может тоже всё, а вчера звонили из Самого Большого Дома и просили у него совета?»

Может статься, все матушки таковы и так же щедро делятся они своими страхами перед богом и чертом, бабой-ягой в ступе казенного дома, дальней дорогой, городом-Содомом и небесной механикой? Нет-нет да и вспомнишь матушкины наставления, предостережения о «плохой компании», «дурных людях, что все до единого себе на уме», сглазах, оговорах, коварных и наглых девчонках, которых «у тебя еще будет миллион», грязных носках, футболках, ушах, руках, ногах, о громе, молнии, темноте, угревой сыпи, потнице, лишаях и чириях. Вспомнишь и улыбнешься сам себе в горчичном тумане глаз.

Здесь, в этом благословенном краю тополиного пуха, что клубится по углам, поднимается к родительской кроне и опускается вновь, чтобы вспыхнуть от случайной спички или быть разметанным кожаным мячом, хулиганским, как шлем Чкалова, собирались первыми по-настоящему теплыми днями именинные команды отважных бойцов-командиров. Здесь проходили вселенские соборы двух, трех, а однажды – вспоминаешь, читатель? – пяти великих дворов-царств.

О, чего только не случалось под широколистыми кустами! Были, были времена, когда ковались здесь гладиаторские мечи, былинные доспехи, щиты разукрашивались орлами, львами и иными дивными зверями и сирень чудесным образом превращалась в могучие дубы и вязы; когда рассыпались по кустам вольные стрелки и посылали одну за другой певучие стрелы – авось найдут потом младшие дружиннички. Ссорились, сходились стенка на стенку, дрались, сбивали в кровь коленки и локотки, лелеяли синяки и шишки; потеряв счет царапинам, ссадинам и ушибам, подписывали важные соглашения, и высокие договаривающиеся стороны, попыхивая трубками мира, устанавливали справедливые правила игры для всей однодворной вольницы:

– Орла и решку чтоб не перебрасывать!..

– Стрелы чтоб одинаковой длины!..

– Вратарь – игрок!..

– У ворот чтоб не «рыбачить»!..

– За одним не гонка!..

– На подаче пятки от земли не отрывать!..

Птица – символ души – на византийской мозаике VI века. Херсонес

Игры были разные – в индейцев, в войну, в рыцарей, «слон», «котел», футбол, хоккей… И правила были разные, хотя… сходились всегда в одном: чтоб по-честному.

А в сфере «международных» отношений правила другие, солидные, с хрипотцой и поминутным сплевыванием сквозь зубы:

– Если «чужак» провожает «нашу» до подъезда, то не бьем. Только когда обратно один пойдет…

– Драться можно до первого «не хочу» или до первой крови…

– Всем «нашим» в Городе помогать…

– Старшаки чтоб маленьких не обижали, а те чтоб слушались…

– «Своих» не бросаем…

– Друзья «наших» – наши друзья.

Хорошо, если был во дворе свой трибун, свой правозащитник и карающий меч в одном лице, этакий Муций Сцевола[3]3
  Гай Муций Сцевола – юноша-патриций, легендарный римский герой. По преданию, доказал врагам свою решимость, протянув правую руку в огонь.


[Закрыть] с этакими, знаете ли, ручищами, глазищами навыкат и рыжим, нет! – русым залихватским вихром, вступающим прямо-таки в антагонистические отношения со всяким головным убором, будь то отцовская фуражка или шапка-ушанка, каким-то чудом удерживаемая макушкой. Что-то против ему сказать? – не поспоришь, – такой блеск в глазах, такие искры, что ой-ой! – и шаришь на правом боку, стараясь половчее выхватить из ножен саблю – отсалютовать так, как не учили и в Кадетском корпусе.

Бывало, что иная собачонка и тявкнет несогласно, привстанет на задние лапки, трусливо поглядывая на кружевные занавески родительского окна. А потом глядишь – завиляла хвостиком-растопыркой, прижала ушки, и вот уже расплылся в улыбке мордаш, пухом растекся, присмирел и заискрился на солнышке подшерсток. Мелькнет отцовская тень за тюлевой занавеской, да исчезнет: сами разберутся.

Гай Муций Сцевола. С картины Матиаса Стома, ХVII век

И ведь разбирались: по-честному, к обоюдному и часто всеобщему согласию, так что дыхание вдруг пресекалось на самой высокой ноте счастья и любил ты в этот миг всех до единого, даже зловредного Ваську из углового подъезда.

И как тут не пройтись гоголем по родному двору да не махнуть рукой: «Эх!..»

Давным-давно сгорел тополиный пух детства, и хоть летит он в мае-июне по-прежнему и по-прежнему забивает носы всем встречным-поперечным, но то ли пух уже не тот, то ли чихают уже по-другому, – правила меняются всё чаще и чаще, да и игры уже не те – взрослые.

Взрослые игры

С незапамятных времен разные народы, пытаясь обустроить свою тяжелую жизнь, обращались к богам и сильным мира сего – племенным вождям. Нужна была защита от стихии природы, диких зверей, свирепых дикарей-соседей, нужно было выстраивать отношения внутри рода и семьи, нужно было понять, что хорошо, что – плохо, что Добро, а что – Зло.

Представления о Добре и Зле разнились: для одних убийство соседа и грабеж – доблесть, для других – преступление. Гениальный немецкий философ Иммануил Кант объяснял это так:

«Человек стремится к согласию; но природа лучше знает, в чем нуждается его род и что для него необходимо. Она хочет раздора. Он хочет уюта и удовольствия. Природа же, напротив, хочет того, чтобы он оставил небрежное и бездеятельное существование и предался бы напряженному, тяжкому труду для того, чтобы найти средства при помощи разума преодолеть эту ступень».

Вот до сих пор и преодолевает, стоя на одной ноге и занеся другую. Постоит-постоит в нерешительности – затечет нога, занемеет – опустит.

Первобытному равенству были чужды зло и порок, цивилизация принесла с собой не только блага, но и испорченность нравов и всякого рода бедствия. Цель общественного развития, по Канту, – идеальное правовое государство, невозможное без нравственного закона, а право – известный минимум нравственности, система конкретных указаний, как человек должен поступать в том или ином случае. Первая и по сути последняя, лучшая система ценностных координат – запретов – это известные Заповеди.

«Христос не основал никакой церкви, не устанавливал никакого государства, не дал никакого правительства, ни внешнего авторитета, но он старался написать закон бога в сердцах людей с тем, чтобы сделать их самоуправляющимися».[4]4
  Герберт Ньютон Кессон – известный британский предприниматель и финансист начала ХХ века.


[Закрыть]

Люди искали Бога, а нашли Конституцию.

Право предоставляет человеку формальную свободу действия и одновременно ограничивает сферу его свободы в интересах свободы всех.

В интересах свободы всех… Во дворе твоего детства иногда, пусть не всегда бескровно, это, кажется, удавалось? Но разговор уже не о мальчишеской правде, «прирожденном праве всякого разумного существа», а о праве приобретенном, полученном в результате общения с другими людьми; оно состоит в праве частной собственности.

О, сколько раз кидался ты с кулаками на обидчика, посмевшего без спроса сесть на твой велосипед, взять новенький, так приятно поскрипывающий – только вчера из магазина! – мяч, сколько было пролито слез, когда не находил ты в потайном месте «секретика» под бутылочным стеклышком, мотка чудесной медной проволоки, латунной длиннейшей трубки или приготовленной с вечера удочки – кто-то (узнать бы, кто!) украл, умыкнул, унес, стащил, стянул, стырил, слямзил, сбондил, свистнул – посягнул на святыню, в общем. Именно тогда, как заклинание, шептал ты, всхлипывая и размазывая самые едкие и горькие слезы – слезы обиды: «око за око», «смерть за смерть», цитируя древнее jus talions[5]5
  Лат. Lex talionis – принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания воспроизводит вред, причиненный преступником.


[Закрыть] . Именно тогда, сам не понимая и не догадываясь даже, задумался ты в первый раз о правовом государстве, при котором «каждый уверен в охране своей собственности против всяких насилий».

Государство – опять-таки исторически так сложилось – образуется путем перехода людей из естественного состояния в состояние гражданское. Для защиты прав и в особенности права частной собственности оно образуется: нужно же князю, маркграфу, королю, хану, эмиру, халифу, шаху, царю закрепить за собою землю, леса, воды, пастбища; нужно объяснить подданным, что они – подданные, что это всерьез и надолго, возможно, навсегда; нужно снабдить их выгодными (прежде всего для правителя) законами.

Государство – политический и административный аппарат, исторически созидаемый обществом. Определить, что такое «страна», сложнее, потому что страна представляет собой территориальную и социальную общность, не только исторически складывающуюся, но и исторически признаваемую всеми. Должно пройти время, чтобы сами жители страны и соседи воспринимали ее в этом качестве, то есть привыкли к тому, что такая страна существует. «Страна» во многом историко-географическое, нежели политическое понятие (об этом можно прочитать в книге «ТетушкаГеография», выходившей в этой же серии чуть раньше).

Территории страны и государства могут не совпадать. Например, Германия как страна в XVIII – первой половине XIX вв. ни у кого не вызывала сомнения, а на этой территории существовали десятки германских государств. Англия воспринималась в то время не только как государство, но и как страна (Уэльс и Шотландию можно рассматривать в качестве областей страны). Одно государство может состоять из нескольких стран, а одна страна – из нескольких государств.

Не редки в истории личные унии, когда две страны объединялись особой одного монарха. Так, в личной унии до середины XVI века были Польша и Литва, до начала XX века – Швеция и Норвегия. Норвежцы добивались полного суверенитета, то есть восстановления норвежской династии, что, в конце концов, и произошло. В гораздо более позднее время в единое государство вошли Сирия и Египет, правда, ненадолго, и объединение это носило военно-политический характер.

Как исторически менялась ситуация в нашей стране?

Домонгольская Русь была конфедерацией княжеств, а не единым государством (государством в то время было каждое княжество). Но это была страна, и как страну ее воспринимали соседи. К концу XV века в результате укрупнения территорий Россия состояла уже из двух государств – Великого княжества Владимирского и Московского и Великого княжества Литовского и Русского, и это понимало всё население. Социально-политическая психология изменилась, и создание единой России стало общенародной задачей.

В ходе революции Россия подверглась расчленению и одно время принадлежала нескольким государствам. Все они были не историческими и странами не являлись. Советский Союз – не страна, а государство, существовавшее на территории исторической России.

Искусственно образованное государство может стать страной, но для этого обычно требуются многие десятилетия, а чаще – века. Существует, например, государство Украина, с которым государство Российская Федерация вправе заключать договоры и устанавливать дипломатические отношения, но нет такой страны (Украина), так как само ее название, вероятно, означает «Окраина России».

«Государство» и «страна» часто, но не всегда совпадают территориально: одно государство может объединять территории нескольких стран, а одна страна – делиться на территории нескольких государств.

Политическая ситуация от века к веку меняется. Понадобилось очень и очень много времени, чтобы появилась мысль о разделении не только земли, но и власти – на законодательную, исполнительную и судебную. Общество должно было до этого дорасти, как мальчишка с рогаткой – до аттестата зрелости. Некоторым народам и государствам это удавалось, некоторым – нет. Так, в соседнем Китае на протяжении пяти тысяч лет удавалось накапливать и сохранять лучшее, передавать потомкам буквально с молоком матери национальные представления о Человеке и Доме, Семье и Народе, Государстве и Законе. Давным-давно выстроили они свой Дом, свою Поднебесную. Великие империи рушились, великие армии пропадали в песках времен, великие армады уходили на дно, а Китай, как бы ни было трудно, стоял. Может быть, потому что во все времена играл по одним правилам?

 
Нас много тысяч, мы – единое сердце.
Стальною стеной защитим мы Китай.
Мы полны презрения к смерти…
 

Слова национального гимна говорят о многом.

Наша государственность впятеро моложе – двенадцатилетнего мальчишку, с любопытством посматривающего по сторонам, вряд ли заинтересует пожилой человек лет шестидесяти, если, конечно, не подарит велосипед.

Держава (символ государственной власти) царя Алексея Михайловича