Текст книги "Поминуха в Кушмарии"

4. Квас закона

Мужчины, даже эгоисты, время от времени объединяются. Их зовут инстинкты и позывы, подталкивают стремление к власти, честолюбие и женщины. В противоборстве с ними и с общественной стихией возникают объединения – обязательные и добровольные, формальные и не очень, зарегистрированные и не совсем, постоянные и временные, отстаивающие профессиональные интересы и защищающие сугубо личностные простые желания, творческие и спортивные. Принцип современного демократического централизма: «Каждый против, а вместе – за» – не устаревает. Особенно когда «за» против кого-то. Объединение – живой организм. Если страсти в нем долго кипят, он испаряется.

Квасное объединение во дворе Анны сложилось естественным путем. В одну из суббот двое покупателей, прокурор и таксист, пришли одновременно. Анна налила им по кружечке квасу для пробы. Квасолюбы, дегустируя, начали обмениваться футбольными и предвыборными прогнозами. Анна предложила пройти в беседку и там утвердить будущие результаты. В следующий раз прогнозисты снова пришли одновременно, но уже парами: один из них – с соседом-грибником, второй – с сушёной воблой. Анна сразу принесла в беседку кувшин квасу и кружки:

– Самый свеженький, остывший, угощайтесь. Под него и говорить приятней.

Однажды после прокурора появился медовоголосый адвокат с бородкой. Взяв у Анны кружку, направился к беседке.

– Нападающего вижу, значит, требуется защитник. Прежде чем судить – нужно обсудить. Согласен, ты сейчас квас закона? Адвокат законную силу прокурора признавал, однако посмеивался: «Посредственный, – и после паузы добавлял: – живет по средствам.»

Прокурор указал адвокату на скамейку:

– Садись, рупор нарушителей. Выскажи лучше мнение о шансах нашей сборной в завтрашнем матче?

Так стало складываться квасное содружество. Постоянной численности не было, устава не утверждали, руководящие органы не избирали, членские взносы не собирали, протоколов не вели. Пытались внедрить традиционную бутылку. Мол, как же без неё?

– Я в молодости играл Гамлета, – с апломбом заявил адвокат, – потому подтверждаю: да, принц спрашивал: «Быть или не быть?», но вопрос: «Пить или не пить?» – не ставил. Такого вопроса не существует – сходите в народ и спросите. Другое дело, резко бросать пить нельзя. Иначе окклюзия.

Изяслав, экономист по образованию, снабженец по призванию с партийной кличкой Изюнчик-везунчик, сразу включился:

– Да и тосты нужны. Они людей сплачивают, придадут направление нашему квасному движению. Не случайно, когда я бываю в Израиле, мой мудрый тесть поднимает рюмку со словами: «Выпьем за дружбу народов между евреями».

– Ну ты загнул! – возмутился статистик Алексей, пивший только теплый квас.

Изяслав не смутился:

– Нисколько. Все люди – евреи, просто не все об этом знают, а многие – не признаются.

Статистик не успокоился:

– Ты еще добавь, что отдельные народы восприняли еврейские привычки. Так индусы умело разговаривают руками и в изображении бога Шивы это отразили, а Брахман и его коллеги стали высшей кастой.

Изяслав гордо посмотрел вокруг:

– Вы слышите? Опять евреи! Но я об ином. Квас квасом, но нельзя игнорировать другой напиток. Семь американских молекулярных генетиков однажды сообразили на семерых, именно столько авторов обосновали, что человека из обезьяны сделал не труд, а алкоголь. Уже пять тысяч лет назад большая часть урожая в Древнем Египте шла на приготовление вина. О чем свидетельствуют литературные, археологические данные. И даже разведывательные, так как срок нераскрытия закончился. Однако осваивать спиртное начала десять миллионов лет тому назад обезьяна. Спустившись с дерева, есть-то хотелось, она наткнулась на гниющие упавшие фрукты. В них уже появился от брожения спирт. Поев таких плодов, обезьяна с друзьями и подругами начинали пьянеть. С тех пор стали смелее ходить на двух ногах в поисках фруктов. Сидеть на дереве трезвыми становилось неинтересно. Жизнь приобрела динамику. Потом древние греки доказали, а латиняне записали: In vino veritas.

Но Анна сразу искателя истины отрезвила:

– Только не у меня!

Диспут прекратился. Женское начало победило. Обошлись без рюмки, хотя ни музыка, ни женщины её не заменили.

Адвокат назвал квасное посещение днём очищения. Ибо не было рядом ни жен, ни начальства, ни клиентов, ни прессы, ни соблазнителя алкоголя. Никто не просил, кодекс поведения был прост. Все удовлетворялись беседой. Хочешь – говори, не можешь – слушай. Вопросы задавай смело, ответы слушай до конца. Квасники не уподоблялись пикейным жилетам из Черноморска. Не выясняли: кто голова? Только комментировали и прогнозировали. То, что в большинстве случаев их предсказания не сбывались, никого не смущало – к тому времени у автора уже созревал следующий прогноз, и он забывал о старом. Наибольшая явка наблюдалась в субботу, когда семьи обычно обедают в полном составе и для любимой окрошки или замы требуется квас. Первые клиенты появлялись обычно после десяти утра.

На этот раз всех опередил Василий. Он привёз гроб вишнёвого цвета с блестками. Крышку поставили возле дверей. Гроб занесли в дом. Василий за крышку гроба положил продолговатую спортивную сумку и вручил вышедшей Анне корзинку цветов:

– Как видите, тётя Анна, всё идёт по плану. У вас и гроб, и цветы.

Радостная будущая покойница поцеловала в щёчку Василия:

– Давно мне цветов не дарили, спасибо.

Довольный Васику не смог удержаться от поучений:

– Ну вы даёте, тётя Анна, это уж точно. Цветы не вам, а покойнику в гроб. Ладно, я за выпивкой.

Анна потупилась:

– Не серчай на старую. Шампанское не забудь. Василий замахал руками:

– Какое шампанское? У нас же поминки, а не праздничный обед. Шампанское выпьем, когда Митька вернётся.

И разгоряченный Василий ушёл.

Анна поставила у крышки гроба корзинку цветов, всплакнула. Стала мечтать о том, как вернётся её вихрастый Митенька, привезет невестку. Потом внук или внучка будет её за подол дёргать и просить коржик. Анна заулыбалась. Такой и увидел её первый завсегдатай клуба.

По велению природы улыбка изначально призвана вызывать у собеседников ответную. Не случайно угол падения равен углу отражения. В юридическом мире города появление в рабочее время подобия улыбки на лице Георгия Васильевича символизировало одно: суд принял сторону прокурора – и обвиняемый получил максимальную меру наказания. Другие причины не рассматривались. Георгий Васильевич искренне недоумевал: «Какое веселье, когда кругом преступность?!» Но сегодня была суббота, любимый квасной день, можно и расслабиться. У него даже изменилась обычно строгая, неуступчивая походка. Он ступал мягко.

Прокурор любил напоминать «Закон – дело святое», и в душе уверовал, что Создатель всех видит, а к некоторым присматривается. Черт это знает и ведет за ними особое наблюдение, желая переманить в свой лагерь. Из драгоценностей у прокурора были лишь золотое правило – «закон – основа всего», и бриллиантовая жена, не мешавшая его соблюдать. Прокурор оставался всегда верен закону, а также жене, вопреки природе мужчины:

– Добрый день, Анна Георгиевна, – улыбнулся законник, – у тебя день рождения, может даже юбилей? Какие красивые цветы тебе подарили.

Анна продолжала улыбаться:

– Здравствуйте, Георгий Васильевич. Юбилеи бывают у начальников да знатных людей, а эти цветы на поминки.

Анна взяла у прокурора целлофановый пакет. Прокурор посмотрел по сторонам, увидел крышку гроба, венок:

– У тебя горе?

Анна вызволила трехлитровую банку из пакета:

– Вам какой квас: для окрошки, замы или пить?

Георгий Васильевич, привыкший добиваться ответа на свои вопросы, начал допрашивать Анну:

– Кто-то умер?

– Никто. Так какого квасу?

– Оставь квас. Любого. Какого рожна здесь гроб? Зачем он? Анна искренне удивилась:

– Отпевать без гроба как? Поминки не признают. Георгий Васильевич снял шляпу:

– Ничего не понимаю. Никто не умер. Тогда какие поминки и кого отпевать?

Улыбка Анны погасла:

– Меня отпевать будут.

– Но ты же живая!

– Не имеет значения.

Георгий Васильевич надел шляпу:

– Анна, объясни толком!

Допрос утомил Анну, и она направилась к беседке. Села на скамью возле столика. Обмахнула тряпкой другую скамью, пригласила дознавателя:

– Присаживайтесь. Вы знаете, все мои родные – на том свете. Царствие им небесное! – Анна перекрестилась и продолжила. – У меня из близких родственников, кроме Митеньки, никого нет, а где он? Когда появится? Не знаю. Чувствую себя все хуже и хуже. Никому старая квасница не нужна. Поминки будет справить некому, а уйти хочется по-людски. Я и решила сама себе устроить поминки. Может, доброе слово услышу на прощание. Пускай и не от родных. Всё на том свете веселее будет. Как семь человек соберутся, сядем за стол.

– Анна, кто надоумил? Скажи, привлеку к ответственности. Законопослушные люди так не делают. Твой поступок – как самоубийство. На тебе крест, спроси в церкви, скажут: самоубийство – грех перед Богом.

Анна насупилась:

– Батюшку Николая пригласила, придет – спрошу. Голубцев я наделала, маслины купила. Соседки уже в доме. Почин – дело дорогое. Да и Васику постоянно говорит: кто первым к прилавку подходит, тот и выигрывает. Вы первый пришли.

Прокурор насторожился:

– К какому прилавку? Ты на что намекаешь? Анна опешила:

– Господь с вами, Георгий Васильевич! Просто присказка к слову пришлась. Извините. Вы уже сколько лет мой постоянный покупатель. Я вас глубоко почитаю. Уважьте старую.

Прокурор смягчился:

– Уже пятый год пошел моего квасного хождения. Скажу честно, бывает настроение паршивое, с женой поцарапаемся, дети, – законник махнул рукой, – с маленькими заботы, с большими проблемы. А пару тарелок окрошки из твоего кваса да с хлебушком домашним покушаешь – оживаешь. Не понимаю, почему ты такого кваса не делала, когда на заводе цехом управляла?

Анна успокоилась, поправила на голове платок, одернула безрукавку:

– Квасок, что вам нравится, души и размеренности требует. На заводе что главным было? План и победа в социалистическом соревновании, как сейчас – прибыль и задавить конкурента.

Георгий Васильевич кашлянул:

– Таковы законы бытия. Моя воля, присвоил бы тебе, Анна Георгиевна, звание «Заслуженной квасницы страны» и персональную надбавку к пенсии дал.

Между тем в приоткрытой калитке замаячила кокетливая бородка адвоката. Заметив в беседке хозяйку с прокурором, она направилась к ним. Сидевшие спиной к калитке бородку не видели. Та стояла и слушала. Анна всерьез слов прокурора не приняла, хотя они были ей приятны:

– Совсем вы меня захвалили, Георгий Васильевич!

Долгое молчание не соответствовало нраву бородки, и она вклинилась:

– Как раз нет, уважаемая Анна Георгиевна, во-первых, здравствуйте, во-вторых, вы настоящий маэстро кваса. Без вашего кваса борща «как у мамы дома» – не сварить! Прокурор прав, начну в парламенте инициировать учреждение нового почетного звания «Народный умелец», с вручением ордена трех степеней. Буду ходатайствовать о награждении вас первой.

В состязании сторон на судебном процессе Георгий Васильевич редко уступал. Не мог он допустить и сейчас, чтобы адвокат перехватил инициативу:

– Ты, коллега, уж больно разговорился. Но, в принципе, твой подход правомочен, посему сэкономь красноречие для поминок.

Волосатый подбородок приподнялся. Петр Петрович посмотрел по сторонам, заметил крышку гроба, показал пальцем:

– Для них?

Анна кивнула:

– Проходите, садитесь.

Петр Петрович из-за профессиональной симпатии к прокурору не удержался, кивнул на него, процедил:

– Сажает он и в другое место. Прокурор встрепенулся:

– Сразу виден в нынешнем депутате бывший адвокат. Любишь передергивать. Посадить человека, – он изобразил пальцами решетку, – прерогатива суда.

– Но инициатива твоя.

– Не нарушай – инициативы не будет. Проходи, щит преступников.

В молодости у адвоката-депутата было одно неослабевающее желание – стать членом партии, единственной, но правящей, и большим прокурором. Учась в университете, на открытое партийное собрание он приходил первым. Всегда спрашивал, по какому вопросу он, беспартийный, имеет право голосовать. Довольный секретарь отвечал:

– Не волнуйся, все будет единогласно.

На демонстрациях ему доверяли нести портреты членов Политбюро. Но однажды будущий юрист явно оступился. Партийный секретарь доложил на общем собрании:

– Вчера состоялись выборы. Я всех поздравляю, победил блок коммунистов и беспартийных набрав 99,9 %!

Петр, не мудрствуя лукаво, как всегда прогнулся:

– А кого он победил?

От исключения из университета за идеологическую провокацию партийный секретарь его спас. Однако Петя не остановился и свою позицию усилил, когда на консультации перед сдачей госэкзамена по научному коммунизму поинтересовался:

– Раз есть научный коммунизм, значит есть и другой. В чем разница?

– Это вам объяснят на экзамене, – ответил преподаватель.

Пете на экзамене ничего не объяснили. Поставили хорошо, но вместо направления по окончании вуза в желанную прокуратуру выпускника распределили юрисконсультом на табачную фабрику. С тех пор он разлюбил прокуратуру, а ее сотрудники стали его вечными недругами:

– Эх ты, государево око, запамятовал, кто может назвать человека преступником? Видишь, Анна, кто стоит на страже закона?! Впрочем, оставим его. Скажи другое: у двери крышка гроба, а ты улыбаешься?

Анна, удовлетворенная, что спор прекратился и на нее снова обратили внимание, довольным голосом произнесла:

– Батюшка обещал прийти отпевать.

– Кого отпевать? – в глазах юриста-пропагандиста появилось любопытство.

Анна подняла голову и развела руками:

– Меня.

Петр Петрович перестал пить квас, поставил кружку на стол:

– Не понял, – и повернулся к прокурору, – вот ты любишь упрекать меня в лицедействе. Скажу честно: для дела иногда чуть-чуть нужно, а здесь – не понимаю. Зачем Анне оно?

Георгий Васильевич обратился к хозяйке дома:

– Успокой его.

Анна положила ладони на колени:

– Уважаемый Петр Петрович, я уже говорила Георгию Васильевичу: у меня живых близких родственников нет. Где сынок – не знаю, когда будет – не ведаю, чувствую, долго не протяну. С миром проститься надо по-человечески. Васику скоро водки и вина привезет. Голубцов наделала, маслины купила. Как семь человек соберутся и батюшка придет, так и начнем. Вы – второй.

Адвокат-депутат жеманно вздохнул:

– Я уже к этому привык, всегда второй. В суде – после прокурора, в парламенте – после руководителя фракции. Все мои женщины говорят: я у них второй, первым был муж.

Георгий Васильевич тихонько пробормотал: зато у своей жены ты первый недотепа.

Петр Петрович реплику не расслышал и продолжал:

– Раз батюшка будет, другой указ, а то бы считалась самоубийцей. Они же как подданные дьявола помещены Данте в седьмой круг ада, вместе с грабителями и убийцами, – перевернул пластинку депутат, – а твое решение Анна умное. Гости возражать не станут. Подарки дарить не надо, родственникам помогать не требуется. Посидим, пить будем у тебя впервые не только квас. Поговорим о покойнице. Ой, Анна, извини, в конце концов, такие поминки – как юбилей, только досрочный, со знаком «минус», который постепенно, – он погладил горло, – переходит в плюс. По народному закону на поминках об усопшем говорить можно только хорошее, даже прокурору. Тем более, о живой покойнице. Через неделю после поминок – другое дело.

Строгий прокурор не мог сдержаться:

– Разошелся юрист-юморист. Наговоришься скоро, правда, без микрофона. Потому побереги голос. Давай лучше домашних предупредим.

Адвокат-депутат за словом в карман не лез, но за мобильным пришлось. Он вынул мобильный телефон, набрал номер:

– Я задерживаюсь, перенести не могу, поминки, обедайте без меня, всё, – и отошел в сторону, – дорогая, у меня внеочередная встреча с избирателями, кушайте сами, целую. Смотря по обстановке перезвоню, – оглянулся, набрал другой номер, заговорил тихо, прикрывая ладонью, – Нику, возьми тот пакет, что привезли вчера вечером, и ко мне. Нет, не домой. Помнишь, где я квас для окрошки беру? Давай, прямо сейчас. Во дворе у дверей увидишь крышку гроба. Не пугайся, за ней и поставь сумку.

Петр Петрович немного помолчал и набрал третий номер:

– Здравствуй, сладкая. К сожалению, встречи не получится, оперативные проблемы. Завтра позвоню. Целую и обнимаю.

Оглянувшись, он подошел к Георгию Васильевичу, взял его под локоть, и они двинулись вглубь двора, за дом. При этом адвокат размахивал рукой, а коллега тренировал шею. Голова поворачивалась лишь по прямой линии: влево-вправо, вверх-вниз.

Статистик, слышавший разговор, тихо заметил: у депутатов и прокуроров всегда есть для жены алиби. На вопрос: «Где был?» – ответ простой и убедительный. У одного – с избирателями встречался, у второго – боролся с нарушителями закона. И не опровергнешь. Других-то жителей в стране нет.

5. Виорика

Гаргантюа, любимый герой Франсуа Рабле, сторонник диеты, поглаживая себя по животу, повторял: «Природа не терпит пустоты, между прочим, великий Аристотель со мной согласен.» Подобным местом в Виноградске стал двор дома по улице Фруктовая, 17.

Желание завладеть хозяйством Анны появилось у Афанасия Мокану, известного больше как Бужор, после небольшого ДТП. Его черный джип поцеловал не менее черный фольксваген. Пока составляли протокол для страховщиков, Мокану обратил внимание на симпатичный двор, подергал калитку, обошел двор, улыбнулся, увидев качели, вернулся и поручил своему заму серьезно изучить вопрос. Это означало: найти способ и подготовить мероприятия по переводу объекта в другую собственность. Лучшим специалистом в подобных делах еще со старых времен считался уже немолодой внештатный сотрудник фирмы Ливиу. Он съездил к дому, изучил обстановку, поговорил с соседями, сходил в ЖЭК. В результате появились жалобы-сигналы. В Налоговую инспекцию – о сокрытии доходов при продаже кваса. В Министерство образования – о подрыве школьной дисциплины путем предоставления качелей для катания школьников в учебное время. В Министерство экологии – о порче зеленых насаждений: одно дерево использовалось в качестве стойки качелей, чем укорачивался его жизненный срок. Предстояли проверки. К письмам были приложены фотографии домов с качелями и магнитофонная запись разговора с соседями.

Виорика, посмотрела на металлическую табличку на углу дома, подошла к калитке, пробормотала: «Кажется, здесь». Заметив Василия, выходившего со двора, обратилась к нему:

– Привет! Вы здесь живете?

Взгляд Василия скользнул по фигуре Виорики:

– Салют, желаете составить компанию?

Виорике нравились мужские заигрывания. В ее больших глазах вспыхивали игривые искорки, которые воспламеняли собеседника. Наивно лукавое выражение лица, замечания: «Не может быть!», «Вам, конечно, я верю» – усиливали мужское возгорание. Она же с удовольствием наблюдала, как мужчины вовсю стараясь понравиться, выдают даже затаенную, нужную ей информацию. В результате, её публикации становились хлесткими, создавали впечатление, что автор знает проблему изнутри, вызывали доверие и повышали рейтинг газеты. На реплику Василия Виорика среагировала мгновенно:

– Это предложение?

Василий задал быстрый темп:

– Когда начнем?

– Через три часа двадцать минут, – Виорика приоткрыла капкан.

– Современный стиль. Это уж точно.

У Виорики появилась первая лукавая улыбка:

– Через три часа двадцать минут после начала свадьбы.

– И когда у вас свадьба?

– После нашей с вами свадьбы. Василий вздрогнул:

– Я человек серьезный, а вы что предлагаете? Вы забыли, что свадьбы играют? И потом, вы же меня не знаете?

– Зачем же жить предлагали?

– Я только спрашивал.

– Я только отвечала и почувствовала ваше желание услышать марш Мендельсона.

– Этот марш – реквием любви. Между прочим, я, Василий, – мужчина серьезный, есть справка, заверенная нотариусом.

– Я Виорика.

– Какое заманчивое имя, номер телефона наверняка не менее заманчив.

– О чем справка?

– О полной верноподданности государству и частичной – избраннице. Недостатков в себе не вижу, пусть их поищет будущая теща.

– Храбрый и открытый молодой человек!

– Готовлюсь в мусульмане. У них чем больше жен, тем лучше семьянин. По Корану имеют право на квартет: по одной жене для каждого сердечного клапана сердца. Облегчается нагрузка на сердце, укрепляется моральный климат в семье. Ни одна из жен не должна быть эгоисткой. Поощряется лишь стремление доказать мужу, что она – лучшая. Объявлен открытый конкурс. Можете подать заявку. Пришлите CV с фотографиями в платье и в купальнике. Жюри под моим председательством рассмотрит и сделает выводы.

Виорика не растерялась:

– Европеец-мусульманин, конкурс – это, конечно, круто. Только по мусульманским законам из того же Корана, выдержавшим проверку ни одно столетие, требуется выплатить калым за невесту. Потому докажите свою платежеспособность, кандидат в падишахи. Для начала верните родителям затраты на содержание за каждый год моей жизни – по среднемировым ценам, разумеется, в твердой, конвертируемой валюте. В крайнем случае, наличные деньги можете заменить гарантией первоклассного банка. Тогда и подам, с разрешения отца, заявление на конкурс.

От такого напора Василий опешил, но сопротивления не утратил:

– Вы финансовый менеджер? Финансистки в меня еще не влюблялись.

Виорика усмехнулась:

– Просто деловой подход. Ну как, слабо?

– Любовь, и за деньги? У меня сердце не кассовый аппарат. Посему оставляю мусульман их всевышнему, перехожу в католики. Концессия дает женщине гарантии брака до гроба. Развод – лишь с разрешения Папы Римского. Ну как, слабо?

– Шараханье не украшает мужчину. Завтра в индуисты захотите или в конфуцианцы.

– Как же завоевать ваше доверие?

– Как? Хорошей сенсацией.

– Не понял?

– Для почина найдите сенсацию. Сейчас в моде борьба с коррупцией. Вы где работаете?

Василий насторожился:

– Наша фирма, увы, на полного коррупционера пока не тянет, не доросла еще. Сами взятки даем, а нам пока никто.

Взгляд Василия метался с фигуры раскрепощенной Виорики на крышку гроба у дверей. Мысль искала, тело требовало, рот заговорил:

– Есть жесточайший факт стяжательства и коррупции. Как результат – преступление!

Василий еще не придумал факт, но чувствовал, что найдет. Природа на его стороне, и, как подтверждение, весенний ветерок – по определению, сторонник влюбленных – резко выдохнул. Виорикина юбочка вспорхнула, обнажив бедра и мини-трусики. Последний барьер осторожности пал. Василий набрал воздух и бросился в омут фантазии:

– Это дом Анны Георгиевны. В нем она родила двух сыновей, собиралась нянчить внуков, а теперь, видите? – он указал рукой на крышку гроба, – всё из-за этой проклятой собственности.

Виорика вынула из сумочки диктофон:

– Получается, верно редакции сообщили. Анна Сырбу обещала покончить с собой, если ее дом снесут. Вижу крышку гроба по адресу, что в письме. Значит, уже?

Василий почувствовал, ему начинает фартить:

– Сегодня поминки. Посмотрите, какие люди пришли, – он указал на появившихся из-за дома депутата и прокурора.

Виорика сразу узнала говорливого депутата. Включила микрофон, подбежала к нему:

– Господин депутат, ответьте вашей любимой газете, вы пришли на поминки Анны Сырбу?

Адвокату польстило, что его узнали. Он любил давать интервью, заковыристо комментировать любые вопросы, но сейчас удивился. Чего это вдруг, пусть и поминки необычные, но героиня всего лишь простая квасница – и такое внимание прессы? Видимо, имеются скрытые мотивы:

– Простите, запамятовал имя обаятельной журналистки.

– Газета «Капитал», спецкор Виорика Кодряну.

– Жизнерадостная Виорика, скажите, какие могут быть вопросы в такие печальные минуты? О виновнице подобного торжества – лишь добрые слова, а вам, газетчикам, нужны другие. Прошу извинить, я гуманист; обратитесь к прокурору города, у него сердце тверже и холоднее.

Виорика повернулась к прокурору:

– Господин прокурор, подмените вашего коллегу по юридическому цеху. Ведь не случайно сам прокурор города пришел сейчас сюда, тем более в выходной день?

Прокурор не жаловал закон о прессе и подчинялся ему с тоской:

– Депутат прав. Сегодня не до интервью. Анна Георгиевна Сырбу поистине народный человек, о ней говорить всуе негоже. Тем более что принятое ею решение вполне обоснованно. Люди ее поймут и поддержат. Извините, комментарии в другой раз. До свидания.

Сопоминальники развернулись и направились к беседке.

Раздосадованная неудачей Виорика взглянула на Василия:

– Разъясните ситуацию, католический мусульманин. Представители закона, и со стороны атаки, и со стороны защиты, на поминки пришли, а от комментариев уклонились. Почему? Довольный Василий усмехнулся. Официальный, тривиальный прием выйти на след желанной сенсации Виорике не помог. Значит, нужно придумать свой след, по нему журналистку направить и стать ее гидом. Тогда его оценят. Для Василия наступил час творения:

– Разве не ясно? Назначены поминки тети Анны в доме, который непонятно кому достанется.

– Наследникам, кому же еще? – пожала плечами Виорика.

– Не уверен, дорогой финансовый аналитик, – в глазах охотника появилась твердость. – Во сколько оцените два дома с двадцатью пятью сотками земли, почти в центре города. Это же готовый особняк-комплекс для солидной фирмы или даже посольства. Молчите? Отвечу. Цена не меньше миллиона. И не наших местных, – он поднял указательный палец, – и не долларов, а евро. Вот вам стартовая цена вопроса.

Виорика подошла вплотную к Василию, взялась за змейку его куртки:

– Я понимаю, что ты расстроен потерей близкого человека. Но во имя светлой памяти нужно рассказать о ней людям. Но чтобы в завтрашнем номере материал вышел, я должна до пяти вечера сдать его в редакцию.

Василий закурил, сделал несколько затяжек. Он чувствовал, что на коня вскочил, а вот куда скакать, не знает. Виорика продолжала дергать змейку. Куртка расстегнулась. Василий молчал, наконец выбросил сигарету и медленно заговорил:

– В Библии не зря замечено: красота суетна. Чего так суетишься? Серьезный материал скороговоркой не сделаешь. Проблему нужно изучить, вникнуть в нее, чтобы она вошла в тебя, как говорил Фредерик Жолио-Кюри своей коллеге-супруге Марии Склодовской, получая очередную дозу радиации до получения Нобелевской премии. Так что не спеши, должно наступить время Х.

Нравоучения лишь раззадорили Виорику:

– Да-да, но где его взять, это время, уважаемый гуру? Прессу ценят за оперативность. Завтра придут другие газетчики и телевизионщики, сенсация будет за ними.

– Если я вам помогу стать первыми, что взамен?

Виорика заметила, какие взгляды бросал на нее Василий, и мгновенно выбрала вид награды:

– Бартер устроит?

– Не понял?

– Баш на баш. Я тебя поцелую.

– То-то я смотрю, в воздухе носятся поцелуи. Не твои?

– Я тебя поцелую первого. Учти, п-е-р-в-о-г-о.

– Можно подумать, раньше ты не целовала, – Василий скептически улыбнулся.

– Как первая, кроме мамы и братишки, никого. И не смотри на меня так, любитель сравнений. Только в щечку. Я девушка не менее серьезная, чем ты.

– А если не сдержишь слово? Ведь как-никак, журналистика – вторая древнейшая профессия.

– Ошибаешься. Доказано: она первая! Почитай Священное Писание. Вначале было Слово.

Виорика верно выбрала манеру поведения. Василий не устоял.

А вы, храбрецы-мужчины, признайтесь, как на духу: устояли бы перед смеющимися, распахнутыми и прыгающими зрачками разного цвета, карим и голубым глазам, движущейся грудью без лифчика, под расстегнутой на одну лишнюю пуговицу обтягивающей блузкой, перед выпуклыми бедрами, намекающими угрозой заключить вас в объятья?

Василий перестал ставить условия:

– Ты хочешь сенсаций? Их есть у меня. Одна начинается прямо здесь. И, чтобы не потерять времени, дайте в газете анонс: «Срочные поминки народной умелицы. Снос дома несет смерть. Прокурор города и известный правозащитник прибыли на Фруктовую, 17. Но комментировать боятся. Газета начала журналистское расследование: «Почему молчит оппозиция? Куда смотрит мэрия? Или миллион требует тайны?».

Виорика остановила фонтан:

– Не понимаю, какие срочные поминки? Причем здесь оппозиция? Какие тайны?

Глаза Василия повеселели. Он убедился – Виорика весьма обеспокоена и заинтересована. Он снова поднял указательный палец и, после паузы, почесал им щеку. Виорика намек поняла. Быстро поцеловала Васю в щечку. Василий пошевелил плечами.

– Хорошо, прокомментирую, – сделав паузу добавил, – в следующий раз. Пока беги в редакцию. Успеешь до пяти задать вопросы, я их назвал, а поцелуй не засчитывается.

– Почему?

– Не в ту щеку.

Виорика засмеялась и стремительно застучала каблучками, чуть не сбив у калитки таксиста. Тот посмотрел вслед.

– Гаишника на тебя нет.