Текст книги "«Якорь спасения». Православная Церковь и Российское государство в эпоху императора Николая I. Очерки истории"

Противоречия эти не способствовали взаимопониманию. Характерное тому подтверждение – история открытия в начале 1830-х гг. нового здания Св. Синода. Его возвели на Сенатской площади столицы, напротив «Медного всадника», памятника Петру Великому, рядом с Правительствующим Сенатом (до того заседания Св. Синода с 1744 г. проходили в здании Двенадцати коллегий на Васильевском острове). 27 мая 1835 г. митрополит Филарет вместе с другими иерархами освятил храм Св. Синода во имя Святых Отец Семи Вселенских Соборов, а 4 июля 1835 г. на новом месте состоялось первое заседание Св. Синода. В тот день Св. Синод посетил Николай I[236]236
  Это было первое и последнее посещение самодержцем Св. Синода. Впрочем, до него только Петр I и Екатерина II удостаивали высшее церковное правительство своим посещением.


[Закрыть], заняв место первоприсутствующего члена Синода и отказавшись сесть на стоявший в зале трон[237]237
  Впрочем, следует иметь в виду, что русские императоры, начиная с Александра I, на трон садились только во время коронации.


[Закрыть]. Император открыл заседание речью, в которой подчеркнул, что ближайшим своим попечением считает охранение православия, засвидетельствовав такие же чувства и у наследника престола, приехавшего вместе с ним. Желая всесторонне подготовить наследника к предстоящей ему роли самодержца, Николай I заметил, что, «подобно тому, как ввел Его Высочество в Сенат и вскоре намерен ввести его в Государственный Совет, признает полезным знакомить его и с церковными делами; и поэтому соизволяет, чтобы Государь Наследник присутствовал иногда при занятиях Синода и под его руководством ‹…› предварительно приобретал сведения, потребные для Его высокого служения»[238]238
  Материалы для истории Православной Церкви в царствование императора Николая I… С. 238.


[Закрыть]. Ответа на прозвучавшее предложение не последовало, но, как известно, великий князь Александр Николаевич (будущий император Александр II) так и не присутствовал в заседаниях Св. Синода. Вероятно, отказаться от мысли назначить наследника престола к присутствию в Св. Синоде императору пришлось по настоянию митрополита Филарета[239]239
  Флоровский Г., прот. Пути русского богословия… С. 202.


[Закрыть].

В данном случае важно даже не столько провалившееся назначение, сколько сама мысль о том, что мирянин (еще не помазанник) может присутствовать в Синоде. Удивительно, но Николай I явно не понимал принципиальной невозможности этого, следовательно, не вполне отдавал себе отчет, что Св. Синод имеет иную природу, нежели Сенат и Государственный Совет. А ведь император считал себя не только верным защитником православия, но и гарантом соблюдения всех ее установлений.

Упование на Бога у Николая I можно встретить достаточно часто, равно как и утверждение, что в своей стране он безверия не допустит[240]240
  См., напр.: Никитенко А. В. Моя повесть о самом себе… С. 382. Запись от 15 декабря 1848 г.


[Закрыть]. И это упование, как и борьба с безверием, в большинстве случаев воспринимались в качестве политической декларации, поскольку было известно, что император – сторонник административных мер воздействия. «Разве веротерпимость тождественна с безверием? – патетически вопрошал вскоре после смерти Николая I, в середине 1855 г., гражданский губернатор Курляндии П. А. Валуев, – Разве нам дозволено смотреть на религиозные верования как на политическое орудие и произвольно употреблять или стараться употреблять их для достижения политических целей?». Валуев задавался вопросом, более ли нуждается Церковь в помощи правительства к развитию ее внутренних сил, чем в насильственном содействии к обращению уклонившихся или воссоединению отпавших?[241]241
  Эпоха Николая I… С. 186.


[Закрыть]

В эпоху Николая I вопрос о внутренних силах Церкви не был востребован в силу политических приоритетов светских властей. Декларации расходились с фактами. Будучи сторонником идеи религиозного ненасилия (на словах)[242]242
  Пример, доказывавший это, приводит в статье «Памяти императора Николая I» В. С. Соловьев. Император в 1849 г. наказал молодого тогда чиновника Ю. Ф. Самарина, проявившего себя неумеренной ревностью к обрусению Остзейского края. Вызвав Самарина из крепости, куда тот был посажен по царскому приказу, Николай I сказал ему: «Вы хотите принуждением, силой сделать из немцев русских, с мечом в руках, как Магомед; но мы этого не должны именно потому, что мы – христиане» (Соловьев В. С. Памяти императора Николая I… С. 607–608).


[Закрыть], в своей практической деятельности император демонстрировал иные методы. Наиболее выпукло это проявилось в отношении к старообрядцам, чья традиция и поныне воспринимает Николая I как «миссионера на царском троне», якобы занимавшегося совращением староверов в единоверие больше, чем государственными делами. Совращение это характеризуется как принудительное, насильственное, разорительное и губительное для всей страны[243]243
  Мельников Ф. Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви… С. 166–167.


[Закрыть]. Действительно, 10 мая 1827 г. закон запретил старообрядческим священникам переезжать с места на место (для совершения духовных треб). 8 ноября 1827 г. появилось новое высочайшее определение: новых попов на Рогожское кладбище в Москве «отнюдь не принимать». В январе 1837 г. были разгромлены Иргизские старообрядческие монастыри[244]244
  Там же. С. 168, 169.


[Закрыть]. При Николае I старообрядцам запретили записываться в купцы, подвергли их рекрутской очереди и телесным наказаниям. Это касалось всех старообрядцев без исключения. «Целые старообрядческие селения были отданы под полицейский надзор»[245]245
  Николай I // Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С. 194.


[Закрыть].

Как видим, стремление к унификации, к сведению религиозной жизни всех православных империи под единый знаменатель в николаевскую эпоху не привело к торжеству православного единства. Но мешало ли это стремление расцвету собственно церковной жизни в России, деятельности ее главенствующей конфессии? Для ответа обратимся к статистическим данным. Итак, ко времени вступления Николая I на престол (в 1825 г.) в Православной Российской Церкви было 37 епархий. Как и в XVIIII веке, в 1825–1861 гг. епархии делились на три класса: 1-й (4 митрополии: Киевская, Новгородская, Московская и С.-Петербургская); 2-й (13 архиепископий); и 3-й (20 епископий), 5 викариатств, а также 5 епархий Грузинского Экзархата. За 15 лет число епархий увеличилось, к 1841 г. их было уже 50, в 1851 г. – 55, а в 1861 – 58[246]246
  Дмитриев С. С. Православная Церковь в предреформенной России // История СССР. 1966. № 4. С. 45.


[Закрыть]. В целом, в течение тридцатилетнего правления Николая I было организовано 6 архиепископий (Херсонская, Литовская, Варшавская, Рижская, Олонецкая и Донская), 8 новых епископий (Полоцкая, Томская, Саратовская, Симбирская, Кавказская, Камчатская и Абхазская), а также 7 новых викариатств[247]247
  См.: Материалы для истории Православной Церкви в царствование императора Николая I… С. 399.


[Закрыть].

В 1825 г. в России насчитывалось около 25.000 храмов и 449 соборов, а также 785 молитвенных домов и часовен. При них состояло до 111.000 лиц белого духовенства (протоиереев, священников, диаконов и причетников, численность которых, кстати, превышала 63.000 человек). В 1860 г. церквей было уже 37.675, а часовен и молитвенных домов – 12.486. Разумеется, возросла и численность белого духовенства, достигнув 114.000 человек. Увеличивалось и число монастырей: за годы царствования Николая I было вновь открыто 43 обители[248]248
  Дмитриев С. С. Православная Церковь в предреформенной России… С. 45, 46. Существует мнение, что политика Николая I в отношении монастырей и монашествующих напоминала политику Петра I (см.: Кондаков Ю. Е. Государство и Православная Церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века… С. 269). Полагаю, что это мнение не вполне корректно: данных, которые доказывали бы, что Николай I смотрел на монастыри сугубо утилитарно, что было свойственно великому преобразователю России в начале XVIII века, Ю. Е. Кондаков не приводит.


[Закрыть]. Всего к 1861 г. в Православной Российской Церкви насчитывалось 614 монастырей с 8.579 монахами (монахинями) и 12.548 послушниками (послушницами).

В эпоху Николая I монастыри, как и ранее, часто использовались светской властью в качестве тюрем, куда ссылались духовные и светские люди. Подобное положение вызывало искреннее удивление и протест у многих православных, близко знакомых с церковными реалиями России второй четверти XIX века. Известный церковный публицист А. Н. Муравьев, в 1830-е гг. всерьез рассчитывавший занять пост обер-прокурора Св. Синода, писал, что для иноческого благочиния посылка на исправление в монастырь пагубна, что своим примером тюремные сидельцы «портят юных послушников». Он критиковал и заключение за монастырские стены «почти поневоле» вдовых диаконов и священников, «иные же [из них], хотя и добровольно, но без всякого монашеского призвания, а только для того, чтобы заступить свои места детям»[249]249
  Записка А. Н. Муравьева о состоянии Православной Церкви в России // Русский архив. М., 1883. Книга вторая. С. 199. Записка датируется 1856 г.


[Закрыть]. Причиной тому было тяжелое материальное положение большинства клириков Православной Церкви, прежде всего сельских.

В свою очередь, зная, что многие приходы империи влачат нищенское существование, Николай I старался упорядочить и улучшить их материальное положение. Указом от 11 января 1828 г., заявив о своей уверенности в том, что добрые христианские нравы составляют первое основание общественного благоденствия, монарх подчеркнул, что всегда желал, «чтобы чин духовный имел все средства и к образованию юношества, Церкви посвящаемого, и к прохождению служения его с ревностью и свойственным ему достоинством, не припинаясь заботами жизни и безбедного своего содержания»[250]250
  См.: Римский С. В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ… С. 92, 121.


[Закрыть]. Однако сделать безбедной жизнь духовенства, прежде всего сельского, император как ни старался, не мог в принципе. Для решения данной проблемы требовалось провести целый комплекс мер: оживить приход, поднять культурный уровень клириков, разрушить кастовую систему, прочно утвердившуюся в среде русского духовенства и т. п. Однако понимавшие все это критики существовавшего в николаевской России положения клириков (например, священник И. С. Беллюстин) подчеркивали благое начинание Николая I, восхваляя его за желание «восстановить горькое и несчастное духовенство сельское»[251]251
  [Беллюстин И. С., свящ.] Описание сельского духовенства // Русский заграничный сборник. Berlin; Paris; London, 1858. Вып. IV. С. 69: «Не мог Он (Николай I. – С. Ф.), – писал священник И. Беллюстин, – знать, до чего оно (сельское духовенство. – С. Ф.) убито, но желал излить высокую милость на бедных служителей Христа» (Там же). Подробнее о положении и состоянии духовного сословия в эпоху Великих реформ см.: Малышев В. С, свящ. Положение духовного сословия в церковной публицистике середины XIX века. СПб.: Изд-во СПбПДА, 2019.


[Закрыть].

Император старался укрепить и общественное положение русского духовенства, большинство которого как раз и составляли сельские клирики: 23 января 1833 г. появилось распоряжение об изъятии священнического сана от действия закона о простолюдинах, а 7 октября 1835 г. – об освобождении священнослужительских детей от телесного наказания. Согласно утвержденному Николаем I сенатскому указу на основании прежних постановлений (22.V.1801 г. об избавлении клириков от телесных наказаний и 14.X.1827 г. о приравнивании детей клириков к детям обер-офицеров) закон, имевший в виду лиц «низшего сословия», на священников более не распространялся. Подобное решение своим успехом было обязано случаю: по решению Саратовской палаты уголовного суда, на основании закона о лицах «низшего сословия», священника осудили к лишению сана и к ссылке в Сибирь. По апелляции дело пересмотрели[252]252
  Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование Государя Императора Николая I. Пг., 1915. Т. I. С. 651. На данный случай стоит обратить внимание как на пример прецедентного права, России не свойственного.


[Закрыть]. Второе решение диктовалось заботой о морально-нравственном факторе: наказывать детей духовенства (т. е. лиц, сословно принадлежавших к духовенству) значило оскорблять сан. За совершенные преступления, правда, предусматривалось лишать нарушителя закона всех прав состояния и ссылать (на каторгу или на поселение), либо отдавать в солдаты, – «смотря по роду преступления»[253]253
  Там же. С. 872.


[Закрыть]. Указанные решения, думается, нельзя игнорировать, так как они свидетельствуют о стремлении светских властей (и прежде всего императора) «приподнять» значение православного клира в России как сословия привилегированного.

Впрочем, в эпоху Николая I, в 1831 г., светская власть провела и так называемый разбор детей русского духовенства. В результате детей клириков, от 15 до 40 лет, не приписанных ни к какому званию и не имевших священно– и церковнослужительского места, за исключением обучавшихся и окончивших учебные заведения, детей духовенства выходцев из дворян и лиц, награжденных орденами, детей духовенства лейб-гвардии и единственных детей престарелых родителей должны были размещать в учебно-карабинерных полках, чтобы затем пополнить ряды унтер-офицеров в армии. Пожилых предусматривалось прикомандировать к инвалидным командам[254]254
  Кондаков Ю. Е. Государство и Православная Церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века… С. 281. От разбора освободили клир С.-Петербурга и Москвы, придворное духовенство, а также епархии Финляндии, Польши, Прибалтики, Кавказа, Сибири, Архангельской и Олонецкой губерний.


[Закрыть]. Причины разбора достаточно просты: кандидатов на священнические и церковные места (детей клириков) было больше, чем самих мест. Светская власть, осуществлявшая проведение религиозной политики в России, стремилась уменьшить число выходцев из белого духовенства, годами не имевших возможности устроить свое положение и становившихся, по сути, деклассированными элементами. Однако покидать свое сословие и приписываться к какому-либо податному «избыточные» дети духовенства не спешили. Год от года ситуация только усугублялась[255]255
  В частности, этому способствовало и постановление Св. Синода от 10 ноября 1826 г. о том, кого из духовных лиц следует считать под именем «белого духовенства». Согласно ему, «под именем детей белого духовенства должно разуметь не одних только священнических и диаконских, но всех вообще церковнослужителей Греко-Российской Церкви, в разных должностях оной служащих и поступающих со временем в высшие степени» (при этом дети униатского духовенства не состояли в ведомстве Св. Синода) (Полное собрание постановлений и распоряжений… С. 104).


[Закрыть]. Однако и положение имевших место клириков в указанное время нельзя признать благополучным. Существовало множество проблем, разрешение которых часто зависело от материального благополучия клириков. Тяжкое финансовое положение заставляло будущих пастырей искать невест с деньгами, поскольку в то время бытовал обычай платить за получение священнического места[256]256
  [Беллюстин И. С., свящ.] Описание сельского духовенства… С. 66–67.


[Закрыть]. Однако и получение места на приходе не гарантировало нормальной жизни: доходы у священника были минимальны, и часто он оказывался в унизительном положении просителя[257]257
  Записки сельского священника // Русская старина. Ежемесячное историческое издание. СПб., 1880. Т. XXVIII. С. 699. «Всякому нищему, – писал современник, – его нищенство должно быть несравненно сноснее, чем нам наше нищенство, – сборы хлебом, потому что между нами и нищими, и в умственном и в нравственном состояниях, лежит целая пропасть» (Там же. С. 700).


[Закрыть].

Угрожающе неудовлетворительное положение сельского священника в России приводило к тому, что проблема выживания становилась для него чуть ли не основной, от решения которой зависело все остальное. Вынужденно занимаясь земледелием, сельский священник порой и оценивался современниками как «тот же крестьянин, лишь только грамотный, – с образом мыслей, с желаниями, стремлениями, даже и образом жизни чисто крестьянскими»[258]258
  [Беллюстин И. С., свящ.] Описание сельского духовенства… С. 74.


[Закрыть]. Однако подобная оценка нисколько не мешала пониманию того обстоятельства, что именно сельский священник должен быть проводником «в низшие слои общества Веры, преданности Церкви и Державному Престолу», что «не становые и не исправники в силах поднять дух народа, а священники»[259]259
  Там же. С. 116.


[Закрыть].

Подобная констатация, впрочем, свидетельствовала и о том, что «дух народа» еще предстояло поднять вровень с задачами, которые ставила перед православной империей стремительно менявшая европейскую религиозно-политическую парадигму жизнь[260]260
  Как писал в сентябре 1849 г. Ф. И. Тютчев, «новейшее государство потому лишь изгоняет государственные религии, что у него есть своя; а эта религия есть революция» (Тютчев Ф. И. Папство и римский вопрос. С русской точки зрения // Политические статьи. Paris, 1976. С. 62).


[Закрыть]. Дело в том, что Николай I и обер-прокуратура Св. Синода считали возможным с помощью административных методов решить основные церковные (как и все остальные) вопросы России, в то время как критики режима полагали начать с раскрепощения самой Церкви. Среди этих критиков были люди вполне благонамеренные, честные и православные по духу. Для многих славянофилов, равно как и для западников, православие не совпадало с «ведомством православного исповедания» и, соответственно, не сопрягалось с казенным пониманием самодержавия. Ф. И. Тютчев, например, видел в самодержавии скорее органически сложившуюся национальную власть, которую можно противопоставить механическому принципу западно-европейской власти. Николаевский бюрократически-династический абсолютизм в такую схему не вписывался, как и официальная «народность», противопоставлявшаяся национальной идее. В самом деле: в 1847 г. было предписано бороться со «стремлением некоторых авторов к возбуждению в читающей публике необузданных порывов патриотизма»[261]261
  Чулков Г. Ф. И. Тютчев и его эпиграммы… С. 77.


[Закрыть]!

Регламентирование жизни (в том числе религиозной) стало при Николае I навязчивой идеей, символом стабильности и порядка. В этом стоит искать объяснение и неприятия некоторых предложений митрополита Филарета (Дроздова), направленных к поднятию религиозно-нравственного уровня духовенства. Как известно, уже в 1826 г. императором Николаем I был собран т. н. Комитет 6 декабря. Целью его работ было изучение законодательных предположений, найденных в бумагах покойного императора Александра I. Предполагая обсудить и наметить правила к лучшему устройству различных частей государственного управления империей, Комитет обратился и к Московскому святителю по вопросу о способах улучшения состояния духовенства.

Предложенные митрополитом меры не вошли в проект закона о состояниях, но получили дальнейшую разработку помимо Комитета 6 декабря. Однако важно отметить иной момент: охранительные тенденции проявили себя в работе Комитета самым неожиданным образом – даже в предложениях митрополита Филарета сумели найти нечто страшное. Святитель предлагал, между прочим, ввести в духовных академиях и семинариях преподавание всех предметов, кроме красноречия и философии, на русском языке вместо латинского. «Комитет заметил в своем отзыве на это предложение, что преподавание на русском языке богословских предметов повлечет за собой издание книг и руководств по догматическому богословию и герменевтике на русском языке, что привлечет внимание непросвещенных людей к богословским вопросам и может “подать случай к неосновательным толкованиям и догадкам, нередко ведущим за собой пагубные заблуждения в мнениях о самых важных истинах веры”»[262]262
  См.: История России в XIX веке. СПб., б/г. Т. 1. С. 186, 187.


[Закрыть].

Как видим, страх перед возможными интерпретациями богословских текстов (в случае их появления на русском языке) оказался сильнее понимания жизненности предложенной митрополитом Филаретом меры[263]263
  О ненужности преподавания в духовных семинариях на латинском языке и о печальных результатах этого преподавания четверть века спустя, в середине XIX века, писал священник И. С. Беллюстин (см.: [Беллюстин И. С.] Описание сельского духовенства… С. 16, 17 и др.).


[Закрыть]. Подобный результат тем более удивителен, что свое всеподданнейшее представление митрополит первоначально сделал в связи с усмотрением Николаем I большого недостатка в достойных сельских пастырях (от 17 июня 1826 г.). Святитель выделил семь основных причин, вызвавших появление настоящей проблемы, на первое место поставив недостаток приличного воспитания, на второе – неоконченное воспитание, и на третье – воспитание, не приспособленное к потребностям церковного служения. Говоря о третьей причине («воспитание, недовольно приспособленное к потребностям церковного служения»), митрополит критиковал «латинское» образование. Четвертой причиной были ранние священнические хиротонии (до 30 лет); пятой – неудобство надзора за клириками епископов в связи с большими территориями и «многолюдством» епархий; шестой – слабость судебных и исправительных мер для недостойных; и седьмой – бедность и стесненное положение священника[264]264
  [Филарет, митр.] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам, издаваемое под редакцией преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского. СПб., 1885. Т. II. С. 157–164.


[Закрыть].

Святитель Филарет предлагал меры финансового характера, которые способствовали бы подъему материального положения духовенства и заставляли бы будущих пастырей больше внимания обращать на религиозное служение, чем на добывание хлеба насущного. Однако кардинально исправить положение за последующие годы так и не удалось: материальное положение сельского клира продолжало оставаться тяжелым, и священники вынуждены были брать «даяния» за церковные требы. Митрополит Филарет, признавая эти «даяния» злоупотреблениями, унизительными для священнодействия и священнодействующего и полагая, что злоупотребление необходимо преследовать и истреблять, в то же время замечал: «но в сей беспрекословной истине еще не заключается разрешения другого вопроса: должно ли уничтожить и обычай, из которого сделано злоупотребление»[265]265
  Там же. С. 439.


[Закрыть]. Обычай вознаграждать священника, питающегося «от алтаря», уничтожить действительно было невозможно.

Очевидно, запутанность и сложность внутренних церковных проблем могла порождать у синодальных чиновников желание административно разрешить их, используя рычаги внешнего давления. Психологически это объяснимо, хотя, разумеется, не оправдано. Любитель быстрых и четких решений, Николай I, естественно, не мог изменить себе, пытаясь устроить церковную жизнь в России. На многие вопросы этой жизни он реагировал лично, именными высочайшими указами и предписаниями. Любитель порядка, государь и в Церкви сколь можно прививал принципы воинской дисциплины и отчетности. Так, 4 сентября 1827 г. Св. Синод предписал епархиальным преосвященным обязательно доносить о всех пришествиях, случавшихся в храмах. Предписание было результатом проявленной Николаем I инициативы: через губернские начальства он быстрее получал сведения о задававшемся иногда обер-прокурору Св. Синода вопросе – известен ли проступок того или иного клирика духовному начальству? Дабы впредь подобные вопросы обер-прокурору не задавались, Николай I и решил проблему предписанием[266]266
  Полное собрание постановлений и распоряжений… С. 128.


[Закрыть]. Спустя два года, 8 января 1829 г., появился высочайший указ о своевременном и неукоснительном донесении императору о важных происшествиях в церквах. Обер-прокурор вынужден был вновь напомнить членам Св. Синода о повелении государя докладывать ему о важных происшествиях немедленно[267]267
  Там же. С. 318.


[Закрыть]. Повторение могло означать лишь одно: предписание не действовало.

Осуществление личного контроля на поверку оказывалось нереализуемой мечтой. Вникая в ход принципиальных церковных дел так же, как и в мелочи церковной жизни, император не преминул высказать свое неудовольствие Св. Синоду, когда при посещении храмов (в 1830 г.) заметил там свои портреты[268]268
  Кондаков Ю. Е. Государство и Православная Церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века… С. 288.


[Закрыть]. Выступление против культа собственной личности, однако же, не привело – и не могло привести – к исправлению положения: император воспринимался подданными как «земной бог» со всеми вытекавшими отсюда негативными последствиями. Только этот бог решал, что есть благо для Церкви и верующих, а что – нет. Разумеется, он мог прислушиваться к голосу епископата, но точно также имел возможность проводить свою линию. Здесь, полагаю, принцип важнее имевшей место реальности.

В эпоху Николая I, весной 1828 г., был принят Устав о духовной цензуре, позволявший осуществлять религиозный контроль над издававшимися книгами религиозно-нравственного и богословского содержания. Формально цензура духовных книг зависела от академических конференций и составлявшихся при них цензурных комитетов, которым, в свою очередь, подлежали все духовные сочинения и переводы. Только то, что издавалось по распоряжению Св. Синода и состоявшей при нем Комиссии духовных училищ не должно было рассматриваться этими комитетами. Устав позволял не одобрять сочинения или переводы «к классическому употреблению» не только в случае их несоответствия целям духовного и христианского воспитания, но и сочинение «близкое к тому». Определять «близость» было достаточно трудно. Но и в случае одобрения книга поступала из цензурного комитета в академическую конференцию, а после этого (уже второго по счету) одобрения – в Комиссию духовных училищ[269]269
  Полное собрание постановлений и распоряжений… С. 257–266.


[Закрыть]. Важнейшие сочинения цензурировались преимущественно в С.-Петербургском и Московском цензурных комитетах[270]270
  Там же. С. 283.


[Закрыть]. Правительство полагало, что благодаря изданию Устава духовной цензуры можно будет укрепить морально-нравственное влияние Православной Церкви, не допустив духовную «крамолу» и сохранив тем самым как семинаристов – будущих священников, так и вообще православных читателей от пагубного влияния безбожия и суждений, не отвечавших православным взглядам[271]271
  Иногда гонениям подвергались даже верноподданные авторы. Так, московские цензоры нашли в романе М. Н. Загоскина «Аскольдова могила» «что-то о Владимире Равноапостольном и решили, что этот роман подлежит рассмотрению духовной цензуры». Цензура «в конец растерзала бедную книгу. Загоскин обратился к Бенкендорфу (шефу жандармов. – С. Ф.), и ему как-то удалось исходатайствовать позволение на напечатание ее с исключением некоторых мест. Но я, – записал в дневнике петербургский цензор А. В. Никитенко, – на днях был у министра (С. С. Уварова. – С. Ф.) и видел бумагу к нему обер-прокурора Святейшего Синода с жалобой на богомерзкий роман Загоскина» (Никитенко А. В. Моя повесть о самом себе… С. 237. Запись от 10 февраля 1834 г.).


[Закрыть].

Таким образом, главная идея николаевской эпохи – идея стабильности, понимаемая как сохранение в неизменном виде основных принципов русской государственности: православия, самодержавия, народности. Все, что не вписывалось в указанную схему или казалось не отвечающим «национальным принципам» (в понимании «теории официальной народности») подлежало искоренению. Православная Церковь должна была, с одной стороны, оберегаться всей силой государства, с другой же – сама содействовать государству в поддержании известного порядка. Стабильность при Николае I являлась синонимом status’a quo. Но значило ли это, что николаевский порядок и дисциплина только ужесточали «синодальное рабство», препятствуя внутреннему развитию Церкви? Несмотря на кажущуюся очевидность, полагаю, однозначного ответа на поставленный вопрос давать не стоит. И дело не только в «формальных» показателях: росте числа церквей и монастырей, постепенном улучшении положения (и социального, и материального) клириков и т. п. Необходимо иметь в виду, что Российская Церковь жила в условиях империи, без учета которых разговоры о возможностях внутреннего развития русского православия оказываются исторически абстрактными. Природа самодержавной власти в России определяла ход церковного строительства уже в силу того, что «ведомство православного исповедания» было составной частью государственной машины. Поэтому логичнее сформулировать проблему по-иному: мешало ли николаевское самодержавие, естественный продукт развития русской имперской системы, укреплению авторитета Церкви среди православных России?

Очевидно, стоит признать, что и сформулированный таким образом вопрос не имеет однозначного разрешения.

В самом деле: не стоит забывать, что Православная Церковь жила в стране, огромное число жителей которой были крепостными. Сам факт наличия «крещеной собственности» в XIX веке не мог не смущать совесть искренно верующих людей, думавших о будущем России. Думала об этом и светская власть, прежде всего Верховный ктитор Церкви – самодержавный государь. Однако искоренить данное зло (и в силу социальных, и в силу психологических причин) было чрезвычайно сложно. Николай I вступил на престол с твердым намерением предпринять меры, направленные в пользу крепостных. При нем заседало 9 секретных комитетов, рассматривавших «крестьянский вопрос». Но все мероприятия дали совершенно ничтожные результаты – помещики в большинстве своем противились отмене крепостного права, «Николай I встречал оппозицию даже среди приближенных к себе лиц»[272]272
  Игнатович И. И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. Л., 1925. С. 372.


[Закрыть]. В сложившейся ситуации приходилось откладывать решение «до лучших времен», которые, как известно, в николаевское царствование так и не наступили.

Таким образом, учитывая наличие крепостного права в России, стоит вновь вернуться в триаде и еще раз рассмотреть третий ее компонент – «народность». Итак, по 10-й ревизии (1857) отношение численности помещичьих крестьян ко всей массе населения России составляло 37,5 %, причем почти 70 % крепостных находилось в 12 великороссийских нечерноземных, 7 великороссийских черноземных и 7 украинских губерниях. К тому времени «весь ход помещичьего хозяйства давал основание заключить о переходе крестьян в совершенное рабство, т. е. об ухудшении даже этого (т. е. существовавшего к тому времени. – С. Ф.) худого положения»[273]273
  Там же. С. 68, 70, 106.


[Закрыть]. К тому же «государственные финансы не могли окрепнуть при крепостном порядке. Главная доля всех прямых и косвенных налогов в России шла с крестьянского населения», но «государство получало с помещичьих крестьян лишь подушную подать, и львиная доля крестьянских платежей шла в карман помещика»[274]274
  Там же. С. 367.


[Закрыть].

В сложившейся ситуации, при росте задолженности дворянских имений перед казной[275]275
  См. подр.: Там же. С. 364.


[Закрыть], правительство как единственный активный элемент государства должно было решаться на кардинальную реформу. Таким толчком, необходимым для начала реформаторской деятельности, стала неудачная Крымская война. Империя вынуждена была сознаться в собственном бессилии и признать главной причиной позорного поражения внутренние непорядки.

Все это случилось в начале нового царствования – Александра II (1855–1881), манифестом 19 февраля 1861 г. отменившим, наконец, крепостное право. Старая идеология подверглась суровой критике, «стремление сеять добро силою» – осуждено[276]276
  Эпоха Николая I… С. 187.


[Закрыть]. Страна начала движение по пути социальных, экономических и политических реформ, появились возможности и для проведения реформ церковных. В новых условиях современники стали подводить итоги прошедшему царствованию, в том числе и критически оценивая состояние русского духовенства. Об этом писали как светские лица, так и клирики, иногда замечая, что в течение тридцати лет в отношении веры русский народ был предоставлен самому себе, не получая никакого религиозного воспитания[277]277
  См. напр.: [Мельгунов Н. А.] Мысли вслух об истекшем тридцатилетии России… С. 109–110.


[Закрыть] и даже не имея понятия «ни об чем духовном»[278]278
  См.: [Беллюстин И. С., свящ.] Описание сельского духовенства… С. 72 и др.


[Закрыть].

Справедливо ли обвинение духовенства и возможно ли говорить о тотальной духовной непросвещенности русского народа?

Максимализм подобных утверждений имеет психологическое объяснение: время переживавшегося страной (после тридцатилетнего царствования Николая I) национального позора. Старая система ушла в историческое небытие, и надежды связывались с реформами. Разумеется, изменялось и отношение к народу, выходившему на новый путь своего исторического развития. Старое понятие «народности» должно было измениться, равно как и ее связь с православием и самодержавием. Николай I воспринимал «народность» патриархально, но вовсе не связывал ее с крепостным правом, как считали некоторые исследователи[279]279
  По словам советского историка С. С. Дмитриева, в понимании Николая I и С. С. Уварова третий «догмат» «теории официальной народности» «практически оказывался не чем иным, как крепостным правом, раскрывался как смиренный, покорный, патриархально-крепостной дух русского народа» (Дмитриев С. С. Православная Церковь в предреформенной России… С. 25).


[Закрыть]. Противник крепостничества, он вошел в русскую историю с клеймом убежденного крепостника. Однако это клеймо так же несправедливо, как и обвинение русского духовенства в неумении религиозно воспитывать русский народ.

Действительно, православные клирики мало, редко и плохо учили (причем не только в середине XIX века, но и на заре XX)[280]280
  В этой связи стоит вспомнить слова младшего современника Николая I, обер-прокурора Св. Синода в 1880–1905 гг. К. П. Победоносцева: «Какое таинство – религиозная жизнь народа, такого, как наш, оставленного самому себе, неученого! Спрашиваешь себя: откуда вытекает она? – и когда пытаешься дойти до источника – ничего не находишь. Наше духовенство мало и редко учит, оно служит в церкви и исполняет требы. Для людей неграмотных Библия не существует, остается служба церковная и несколько молитв, которые, передаваясь от родителей к детям, служат единственным соединительным звеном между отдельным лицом и церковью. ‹…› И однако – во всех этих невоспитанных умах воздвигнут – как было в Афинах, – неизвестно кем, алтарь Неведомому Богу; для всех – действительное присутствие воли Провидения во всех событиях жизни – есть факт бесспорный, так твердо укоренившийся в сознании, что, когда приходит смерть, эти люди, коим никто никогда не говорил о Боге, отверзают Ему дверь свою, как известному и давно ожидаемому Гостю. Они в буквальном смысле отдают Богу душу» (Победоносцев К. П. Московский Сборник // Победоносцев: Pro et contra. СПб., 1996. С. 168).


[Закрыть], однако из этого трудно сделать вывод о том, что простой народ не имел понятия «ни об чем духовном». Неправомерность приведенного вывода доказывается отношением православного народа к своим религиозным святыням. Даже советские историки признавали, что «сотни тысяч богомольцев, в массе состоявших из крестьян и мещан» посещали монастыри (по советской терминологии, «были постоянными поставщиками монастырских доходов»). Особенно много богомольцев посещало известные своими святынями Троице-Сергиеву и Киево-Печерскую лавры «(в конце 1850-х – начале 60-х годов в каждую лавру приходило богомольцев примерно не менее 300.000 человек ежегодно), в монастыри – Соловецкий, Задонский, Юрьев, Валаамский, Спасо-Евфимиев и др., в пустыни – Саровскую, Нилову, Коренную, Оптину, Седмиезерскую и др.»[281]281
  Дмитриев С. С. Православная Церковь в предреформенной России… С. 48.


[Закрыть].

Эти богомольцы – лучшее доказательство того, что зависимость народного благочестия от состояния священства – нелинейная, что религиозная политика государства, подавляющего церковную независимость (правда, исходя из понимания своей конфессиональной пристрастности) не имеет прямого (и уж в любом случае решающего) влияния на религиозность его населения. В православной России XIX века были великие подвижники благочестия, окормлявшие приходивших к ним за духовной помощью верующих (преимущественно крестьян). Так, на первую треть XIX века приходится наибольшая известность жившего в Саровской пустыни св. Серафима (1854–1833). Старец, затворник, вершитель Иисусовой молитвы, св. Серафим Саровский почитался верующими всех сословий и состояний. Характерно, что именно с его именем связаны два апокрифических рассказа, в которых святой предстает как понимающий не только личные переживания приходивших к нему лиц, но и дела государственной важности. В данном случае, думается, последнее обстоятельство важнее истинности повествования.

Из рассказа мы узнаем о существовании легенды о посещении Александром I в 1824 (или в 1825) году старца Серафима. Беседа, якобы, длилась три часа, после чего подвижник, проводив императора до экипажа и поклонившись ему, сказал: «Сделай же, Государь, так, как я тебе говорил»[282]282
  Дивный старец… Жизнеописание преподобного и богоносного отца нашего Серафима Саровского, всея России чудотворца / Сост. В. Афанасьев // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 6. С. 10.


[Закрыть]. Как известно, вскоре Александр умер, а вскоре в Сибири объявился некий старец Федор Кузьмич, в котором некоторые желали видеть бывшего императора, оставившего трон и удалившегося в мир. Посещение Александром св. Серафима и последовавший затем «уход» императора под именем неизвестного странника, таким образом, оказываются соединенными. Легенда пытается показать, что Александр I мог скрыться от света и отказаться от трона, так как не простил себе смерти отца императора Павла I, после совета с Саровским старцем.

Другая легенда уже непосредственно затрагивает время, предшествовавшее воцарению Николая I. Ее впервые рассказал в 1844 г. бывший послушник св. Серафима Гурий (в 1840-е гг. – игумен Георгий). «Он вспомнил, что к отцу Серафиму приехали “блестящие офицеры” и попросили его благословения. Он же отказался их благословлять и выгнал из своей келии. Они пришли на другой день и встали перед ним на колени, но старец прогневался еще сильнее, так что затопал ногами и велел им немедленно уйти. Опечаленные офицеры уехали». В ответ на вопрос послушника о причинах произошедшего, старец показал ему чистый родник, который вскоре помутнел. «Вот что они хотят сделать с Россией», – якобы сказал отец Серафим об офицерах[283]283
  Там же.


[Закрыть]. Очевидна цель приведенного рассказа – показать святого предвидевшим восстание и не давшего благословения готовившим его офицерам, будущим декабристам. Повторюсь: достоверность приведенных рассказов невелика, но они весьма характерны, ибо позволяют увидеть, как затворник и молитвенник Саровской пустыни в восприятии благочестивых почитателей приобретал черты духовного провидца политических дел и советника царя.