Текст книги "Серая орда"

– Голубя посылать надо, – предложил Дуболом. – Паренек когда еще добежит. Да и перехватить его могут.

Переглянувшись с Соколом, воевода кивнул головой. Чародей достал лоскут тонкой ткани, а Тарко бросился к сумке, в которой хранилась клетка с голубем.

Пока Сокол писал, Заруба придумал, как усугубить силы обороняющихся. Зашёл в комнату с плененными разбойниками и объявил:

– Вот что. У нас тут война затевается с мужичьём местным. Приступом нас взять, убогие, задумали.

Заруба сверкнул глазами.

– Но не надейтесь, что через это вам свобода образуется. Монахи здесь воду мутят. Те же, что двоих ваших зарубили. Потому расклад таков: хотите получить свободу, – вставайте на нашу сторону, а нет – подыхайте в путах, как бараны.

Все пятеро долго думать не стали – согласились.

– Оружие ваше вон там, в углу свалено. Берите кому что надо. Но если кому-то из вас вдруг пришла в голову мысль к местным переметнуться, то помните! – воевода перешел на зловещий шёпот. – Разыщу, поймаю, на кол посажу или колдуну вон отдам – он вам мигом дырку в голове просверлит и мозги ваши через соломинку вытащит, а заместо мозгов помётом куриным голову заполнит, и будете у него рабами вечными с душами погубленными.

Он помолчал и добавил:

– Однако уж если верность сохраните, волю получите, слово даю.

Хоть и неправильно распылять силы, решили прежде времени стены острожные мужикам не сдавать. Ворота закрыли, припёрли для верности брёвнами. Пятеро прощёных разбойников, под рукой Рыжего, забрались с луками на крышу ближайшей к воротам постройки. Дуболом с начальником встали за воротами, остальные остались в доме.

Увидев на крыше лучников, подступающие селяне остановились в десятке шагов от острога. Толпа выпустила вперёд человека, который раскинув пустые руки, приблизился к воротам и постучал.

– Кто таков? Чего надо? – спросил Дуболом через малое окошко в двери.

– Отдайте колдуна по-хорошему. Остальным ничего не сделаем, – заявил парень, даже и не подумав представиться.

– Ишь ты, хупавый какой. А знаешь ли ты, что здесь распоряжается княжеский воевода? Если вы ударите по нас, потом за крамолу ответить придётся.

– Про то никто и не узнает, – ухмыльнулся парень.

– Одумайся. Половину села порубим, – попытался образумить селянина Дуболом

– Моё дело предложить… – пожал тот плечами и вернулся обратно к своим.

В мужиков явно вселился бес. Чего бы им ни наговорили про злого колдуна, нападать на княжеских дружинников было с их стороны полным безрассудством.

Но они напали.

После первой попытки прорыва повстанцы отхлынули, оставив лежать возле ворот четверых, с торчащими из тел стрелами. Двое ещё корчились, а двое, видимо, уже отошли. Среди селян порочных дел мастеров не нашлось, и бить ворота тараном они не додумались. Толпа стала растягиваться, беря двор почти в сплошное кольцо, за исключением крутой надречной стены. Теперь пятью луками нечего было и думать остановить напор. Выпустив ещё по стреле и, вроде бы, кого-то даже зацепив, Рыжий увёл разбойников с крыши. Чего доброго, ворвутся мужики внутрь и непросто станет к своим пробиться.

Острог, может, зверя какого, или там мелкую шайку и сдержал бы, но сотня селян управилась с ним довольно легко. Воевода с Дуболомом, прикрывая один другого, лихо рубили головы лезущим в проделанные щели мужикам. Лишь однажды, пожалев слишком уж юного паренька, Заруба ударил плашмя. Оглушил того, не убивая, да и сам доброте своей подивился.

Скоро ополченцы полезли отовсюду. Дружинники отступили к хоромам, куда уже вернулись лучники. Сам Рыжий, опасаясь скорого пожара, догадался выпустить из пристройки лошадей. Теперь животные носились по тесноте двора, сбивая с ног и топча зазевавшихся селян. Когда Рыжий, последним из всех, заскочил в дом, двери заперли, заложили бревном. После чего, для верности, принялись заваливать проход лавками, столами, бочками, всем, что попадалось под руку.

– Ну что, десяток уж точно положили, – довольно ухмыльнулся Заруба. – Если не сразу решат полымя пускать, то самое малое ещё столько же уложим.

Дом палить пока никто не собирался. Предприняв попытку снять дверь с петель и потерпев неудачу, свищевские взялись рубить её топорами – это у них выходило куда толковее. Осаживая напирающих селян, двое разбойников поочередно стреляли из луков сквозь единственное выходящее в эту сторону оконце, но натиск не ослабевал. Когда дверь изошла на щепки, воевода распорядился подниматься наверх. Сам же с Дуболомом остался до поры внизу.

Тут у мужиков вновь вышла заминка. Пока несколько человек попытались растащить завал, их напичкали стрелами точно ежей, отчего завал только укрепился. Убрав меч в ножны, воевода принялся орудовать копьем, нанося удары сквозь нагромождение. Второго входа дом не имел, окна узкие – не пролезть, и продержаться уже на этом рубеже они могли сколь угодно долго. По крайней мере до темноты. Но тут в дело вступили откуда-то подошедшие чернецы, и битва разгорелась с новой силой.

Двумя-тремя умелыми распоряжениями монахи упорядочили толпу, разделив селян на несколько отрядов и придав смысл их действиям. Одни продолжали осаживать дверь, но уже не совались по глупости под стрелы и копья, а растаскивали понемногу завал. Два других отряда попытались взять хоромину с двух сторон по приставным лестницам, через крышу.

Тарко с Соколом укладывали вещи, готовясь к побегу, когда в окне промелькнула тень лезущего по стене человека. Тарко подскочил к окну и недолго думая рубанул мечом по лестничной основе. Лестница из набитых на единственную жердь перекладин тут же преломилась, мужик, не успевший закрепиться на крыше, повис, а его ноги болтались прямо напротив окна.

Можно ему было бы и прыгнуть, высота хоть и большая, всё ж не смертельная, однако страх не позволял разжать пальцы. Тут наверх поднялся Рыжий. Быстро оценив обстановку, он поставил лук в угол и подошел к окну. Отметив, что сапоги на мужике совсем не мужицкие, а значительно добрее его собственных, Рыжий принялся те сапоги стаскивать. Висящий мужик поначалу брыкался, но, поняв, что может сорваться, притих. За сапогами пришла очередь пояса. Дотянуться до него удалось с большим трудом, лишь высунув наружу всю руку. Но только цепкие пальцы схватили пояс, как мужик сорвался. Однако Рыжий добычи не выпустил, и бедолага повис за окном. Втащить его внутрь не позволяли размеры окна, отпускать же пояс Рыжий не пожелал. Попробовал развязать – не вышло – натянутый пояс запросто не распутаешь. Так и стоял он возле окна с глупой улыбкой.

Положение спас Сокол. Подошёл к молодому товарищу, вздохнул и резко ткнул пальцами под ребра. Рыжий от неожиданности кулак разжал и мужика выпустил. Снизу раздался хруст, затем стон – стало быть, живой остался.

– Ты, Сокол, чего? – спросил Рыжий, раздражённый потерей пояса.

Тот, подумав как лучше объяснить, ответил:

– В полуденных странах так мамонь ловят. Насыпят в выдолбленную тыкву зерна, дырку малую оставят. Мамонь приходит – думает взять легко. Руку просунет, схватит горсть, а обратно кулак не лезет. А разжать – жадень давит. Так мамонь там и ловят.

– Я же не мамонь, – рассердился Рыжий.

– Ты не мамонь, – согласился чародей. – Ты пальцы разжал.

Примерив сапоги, Рыжий покачал головой и протянул их Тарко.

– На, тебе, пожалуй, в самый раз будут. Мне тесноваты.

Тарко возражать не стал, забрал сапоги и, не примеряя, уложил в сумку.

Тем временем завал у двери растащили, и воевода с Дуболомом рубились уже на лестнице. Вчерашние разбойники, засев на верхних ступенях, через головы мечников лупили по ворвавшимся селянам из луков. Всё бы хорошо, но с крыши уже раздавался стук топоров, и воевода решил сворачивать бой на этом участке. Загнав отряд наверх, он несколькими мощными ударами обрушил лестницу. Низ остался за осаждающими. Наказав Дуболому сторожить провал, Заруба повёл остальных на крышу. По пути к нему присоединились Тарко, Рыжий и Никита.

Вечерело. Крышу ещё подсвечивало заходящее солнце, а вот двор совсем погрузился в сумрак. Селяне, что оставались внизу, как-то поостыли к схватке, занялись разведением костров и приготовлением факелов. Те немногие, что забрались наверх, серьёзного сопротивления отряду не оказали. Крышу очистили быстро.

После этого вражеское наступление выдохлось совсем. Защитники тоже подустали. Перевязывая несерьёзные, но многочисленные раны, расселись в большой комнате, стали держать совет. Выбор был невелик. Оставаться, ожидая подкрепления, которое неизвестно ещё когда прибудет, или уходить, пользуясь наступившей темнотой.

Мнения разделились. Княжьи кмети полагали правильным ждать подмоги, другие держались того, чтобы уходить. Последнее слово оставили за чародеем, так как именно его послал князь на поиски сына. Остальные только сопровождали. Сокол же склонялся к скорейшему оставлению ненадёжной твердыни. Другое дело – как уходить? Прорываться с боем или скрытно. На сей раз, навоевавшись за день, все согласились с тем, что уходить нужно тайно. И тут весьма кстати пришлась дневная разведка Рыжего. Он в двух словах изложил свои наблюдения.

– Если перебраться с хоромины на крышу амбара, оттуда можно легко перемахнуть через острог и оказаться прямо у реки под мостом. А там – лодки.

– Что за лодки, много ли? – спросил Заруба.

– Лодки маленькие, но места всем хватит. Отойдём вёрст на пять, да и довольно.

– А как с Тишкой быть? – возразил воевода. – Он со сломанной ногой по крышам скакать не сможет. Да дворник ещё опоённый. Жаль такого языка оставлять. Его бы князю на разговор сохранить.

– На верёвках спустим, – не растерялся Рыжий. Очень ему хотелось утечь поскорее, а в такие мгновения мысль работает быстро.

– Приметят, – отмахнулся Заруба и завёл старую песню. – Эх, распустил князь мужичьё…

– Я прикрою, – заверил Сокол.

Так и поступили. Стараясь особо не шуметь, вылезли на крышу. Свищевские частью разошлись, частью сторожили во дворе. Ослеплённые собственными кострами и ворожбой Сокола, они не заметили беглецов, и тем удалось выбраться к частоколу. Больше всего хлопот доставили полуживой хозяин и Тишка с опухшей ногой. Их спускали, словно тюки, и вместе с тюками. Чудом или случаем, но постоялый двор удалось покинуть незаметно. Спустились к реке. Там никем не охраняемые качались у берега лодки.

Стараясь не греметь сапогами и оружием, расселись, распределили поклажу. Рубанули привязь и бесшумно отошли от села. Течение само потащило лодки, лишь изредка их приходилось править, да сталкивать с отмелей.

– Дохлую мышь за их шкуры не дам, – ругнулся напоследок Заруба, грозя кулаком невидимым уже селянам.

Засада поджидала их в версте от Свищево. Монахи на поверку оказались вовсе не дураками. Возможно, просчитали путь бегства заранее, возможно, донёс кто-то, а может, отряду нарочно дали уйти из села. Так или иначе, но на одном из речных перекатов беглецов ждали. Не уцелеть бы им, не вырваться из такой западни, если бы не чутьё Сокола. Да и оно не выручило бы, собери монахи для засады достаточно сил. Но переоценили себя злодеи, взяв лишь десяток-другой селян.

Когда засвистели стрелы, беглецы, предупрежденные чародеем, уже выбирались на берег. Дружинники, соскочив с лодок первыми, прикрывали остальных. В меткости стрелкам отказать было нельзя, но охотничьи луки оказались слабоваты против воинской брони. Стрелы втыкались в лодки, в берег вокруг беглецов, падали в воду. Пара-другая застряла в доспехах, не причинив людям вреда. И только одному из разбойников не повезло. Он выскакивал из лодки последним, и его подстрелили. Подхватив под руки, товарищи оттащили раненного под защиту деревьев, но тут же и поняли, что тому ничем уже не помочь.

Силы уходили из парня вместе с кровью. Жизнь никчёмного лиходея оборачивалась смертью воина. И воевода, отвлекшись от наблюдения за противником, спросил о последнем желании, которое он, Заруба, пообещал исполнить.

– Сестра у меня в Полутино. Одна она. Сестре помогите, – Разбойник вдруг усмехнулся. – Гляжу, и у тебя, воевода, промысел, тот ещё праздник…

Так, с усмешкой на лице и умер.

– Уходить надо, Малк, – хмуро напомнил Сокол, исполнив над покойным короткий обряд, из тех, что годятся для людей любой веры.

Заруба поднялся, махнул рукой, и отряд скрылся в непроницаемой даже для луны лесной тьме.

***

Старый князь совсем уже измаялся ожиданием хоть каких-нибудь новостей, когда посланный с голубятни мальчишка принес ему только что полученное донесение Сокола. Вместе с мальчишкой прибыл Химарь, готовый к исполнению приказов. Ук схватил лоскуток, заглянул в него, быстро прочитал написанное и бросил:

– Срочно ко мне начальника стражи, Лапшу, сокольничего и конюшего.

– Отправить гонца Александру в Елатьму? – предложил печатник.

– Нет. Пока не нужно. Распорядись принести мне брони и меч.

– Сам пойдешь? – удивился Химарь. Стар на его взгляд был князь для военных походов.

– Давай, давай, шевелись, кому говорю! – рассвирепел Ук. – Слишком много рассуждаешь.

Печатник вышел, а князь, перечитав еще раз грамотку, задумался.

Наконец-то объявился настоящий враг, имеющий хоть какое-то отношение к пропавшему сыну. И пусть этим врагом оказались не полчища ордынцев или москвичей, не ватага злобных вурдов, а обычные крестьяне из Свищева. Тем хуже для них. Предыдущее послание с рассказом о странных монахах вселило в князя некоторую надежду на успех поисков. Разослав с надежными купцами грамоты своим людям, он вот уже день не находил себе места в ожидании свежих вестей. Отменил все приёмы, совет, переложив, что возможно, из хозяйских забот на плечи Лапши и печатника. Но теперь пришла пора действовать, и это излечило князя от хандры лучше любого лекарства. Он недолго обдумывал послание чародея, и скоро приказы привели в движение весь княжеский двор.

Первыми на зов подоспели начальник стражи и сокольничий.

– Запереть городские ворота. Перекрыть вымолы. Не выпускать из города никого до выхода дружины.

– Каким будет пропуск для гонцов? – осведомился начальник городской стражи.

Князь посмотрел на стражника, как на недоумка.

– Никого – это значит никого. Ни один человек не должен покинуть город.

Повернувшись к сокольничему, добавил:

– Поднимай всех людей и птиц. Перехватывать любого голубя, если птица попытается покинуть город. Перехваченные послания сразу ко мне.

Не успели разойтись первые, как в княжеские хоромы примчался конюшенный с воеводой и сотником. Лапше, князь приказал:

– Поднимай дружину. Всех, и мечников, и отроков. Собери припас, но не много. Пойдём без обоза.

– А ты, – обратился он к молодому сотнику, – поднимай ополчение. Я забираю всех. Надо стены прикрытыми оставить. Замени ополченцами стражу у ворот и на стрельницах.

Вошёл Химарь. Слуги несли за ним доспехи и меч.

– Ну всё. Давайте! Живо! – отпустил князь подручных

Как он ни старался, но до вечера дружина не собралась. Ук сел в седло и сам подгонял нерасторопных начальников. Когда Лапша намекнул, дескать неплохо было бы поужинать перед выездом, князь глянул на него так, что тот сразу осёкся.

Наконец, когда уже садилось солнце, две с половиной сотни воинов сгрудились на площади возле терема готовые к походу. Князь отдал приказ, и лавина всадников вывалила из городских ворот. Кремник как-то сразу опустел, хотя, оставшийся за главного молодой старшина, выгнал на стрельницы и к воротам добрую полусотню ополченцев. Народ неопытный, лишку не будет.

Превращая жидкую грязь в плотную глину, две с лишним сотни воинов неслись по Муромской Дороге. Поначалу, в темноте, осторожно, но как только поднялась луна – значительно прибавив ходу.

Верстах в десяти от Свищева на дорогу выскочил мальчишка.

– Княже, князже! – кричал он, размахивая руками. – У меня грамотка от брательника. От Дуболома.

Его никто не расслышал, но один из скачущих подле князя всадников догадался, что мальчишка не просто так среди ночи выскочил наперерез дружине, ловко подхватил его прямо на скаку и, посадив перед собой, переспросил.

– Грамотка у меня от Дуболома, – повторил мальчишка, протянув воину послание.

Догнав князя, дружинник передал тому скатанную бересту.

– От Дуболома малец, – доложил он.

– Пусть пока с тобой едет, – распорядился князь и, не сбавляя хода, распечатал послание.

С трудом разбирая в лунном свете прыгающие перед глазами буквы, прочитал дважды. Ничего нового послание не содержало, так как писалось раньше того, что отправили с голубем, однако нашлись в нём и кое-какие подробности. Про разбойников, например, видевших воочию тех самых монахов, да про то, что узнали в Которово.

Обалдев от чести скакать в дружине подле самого князя, довольный мальчишка устроился почти у самой гривы, вцепившись в неё руками.

В село ворвались утром, едва рассвело, без разведки и без раздумий. С ходу. Готовые рубить направо и налево. Несколько десятков всадников во главе с князем окружили постоялый двор. Остальные рассеялись по селу. Лапша отправлял по несколько мечников в каждый двор, мимо которого проносился его отряд. С единственным приказом – вязать всех мужиков, кого застанут в домах кмети. Сопротивления никто не оказал, и село в короткий срок было усмирено.

Правда, никаких следов монахов в Свищеве не обнаружили. И главное, не обнаружили никого из отряда Сокола и Зарубы. На постоялом дворе князь увидел лишь следы отчаянной борьбы да несколько ещё не убранных тел.

– Давайте по домам, – распорядился Ук, собрав старших дружинников. – Допрашивать всех подряд. И женщин и детей. По поводу Зарубы и Сокола. Ещё спрашивайте о княжиче и оружных монахах. Если кто начнет петь – сразу ко мне. А первым делом попа притащите. Хоть из-под земли мне его достаньте.

Лапша с прочими начальниками, не мешкая, выскочил за дверь. По домам пошли обыски. Заголосили женщины, затрещали двери, село наполнилось криками воинов и воплями мужиков.

Князь остался на постоялом дворе один. Найдя на столе остатки вчерашней мужицкой трапезы, нисколько не смущаясь, принялся жевать. Возле двери, не спуская с князя восторженного взгляда, сидел мальчишка.

– Как зовут тебя? – спросил Ук.

– Меранко, княже, – ответил тот.

Князь подозвал его к себе и сказал:

– Садись, Меранко, ешь. Найдём братана твоего.

***

Всю ночь они уходили от погони, продираясь сквозь сумрачный девственный лес. Бросив лодки и большую часть груза ещё на берегу, бросив связанного хозяина и тело подстреленного разбойника, оторваться от преследования они, тем не менее, не смогли. Опасаясь наткнутся глазом на сучок или поломать ноги, двигались медленно.

Хлопот добавлял Тишка. Стараниями чародея паренёк уже встал на ноги. Превозмогая боль, ковылял самостоятельно, пытаясь держаться вровень со всеми. Но не угнаться хромому за здоровыми. Время от времени отряд сбавлял ход, давая ему возможность передохнуть.

Оттого терзала Тишку не столько боль в ноге, сколько мысль, что медленным шагом своим он подводит товарищей. Не единожды паренёк просил оставить его; вызывался сбить погоню со следа, увести монахов в сторону; убеждал, что не пропадёт, выберется, что с божьей помощью найдёт дорогу домой.

Тишку не слушали. Даже когда преследователи дышали в затылок и казалось, что сшибки не избежать, воины лишь поддерживали его под локти, Заруба шипел, приказывая умолкнуть, а Сокол решился дать Тишке банг.

Облегчающее боль зелье и помогло им, в конце концов, оторваться, выиграв пару сотен шагов.

На открытой местности и полверсты не расстояние. Но в тёмном лесу погоне требовалось время, чтобы отыскать след, так что две сотни шагов – большое дело. Тем более, беглецы использовали всякий встречный овраг и всякое болотце, дабы сбить с толку монахов.

Помимо Тишки больше других запыхался от бега Рыжий. Он напялил на себя столько железа, что с трудом мог выдерживать взятый отрядом ход. Только необыкновенное упрямство и гордость не позволяли ему закинуть в кусты тяжёлый шлем или что-нибудь из вооружения.

Воевода чертыхался. Вместо того чтобы вести сейчас на приступ села верную сотню, он вынужден был, словно лесной зверь, спасаться бегством от каких-то мужиков и монахов. Не приходилось и мечтать встретить врага лицом к лицу. Конечно, трое бывалых воинов чего-то да стоят, но вот на остальных Заруба положиться не мог. Во время осады постоялого двора все показали себя неплохо, однако, сражаться в открытую – совсем иное дело.

Под утро Сокол всё чаще и чаще стал прислушиваться, даже как бы принюхиваться к окружающему лесу. Заметив это, Заруба остановил отряд и спросил:

– След какой учуял, чародей?

– Пожалуй, – согласился тот. – Дождаться бы рассвета – сказал бы вернее.

Беглецы в напряжении затихли. Шума погони не доносилось, но это ровным счётом ничего не значило.

– Всем отдыхать – и ни звука, – полушёпотом распорядился Заруба. – Если враг не объявится раньше, ждём до утра. Тогда и решим, куда топать дальше.

Люди повалились в траву прямо там, где стояли, и мгновенно заснули. Сторожить остались Сокол с воеводой. Отойдя чуть в сторону, чародей прислушивался и принюхивался, пытался что-то понять, а Заруба, прохаживаясь среди спящих, пинал под рёбра всякого, кто начинал храпеть или стонать во сне. Отдых длился около часа. Погоня всё ещё не объявилась, и, когда рассвело, Сокол решил побеседовать с птицами.

Это только так говорится «беседовать с птицами». Чародей вовсе не пытался им подражать, но шептал что-то, внимательно прислушиваясь к ответному щебету. Невежды полагают, будто птицы имеют такой же язык, как люди, мол, нужно всего-навсего выучить его, как люди учат языки друг друга. На самом же деле птичий язык больше походит на узоры, какие вышивают на тканях или наносят на утварь. Сокол много времени посвятил изучению и того и другого. И теперь с какой-то долей уверенности мог объяснить суть птичьего щебетания.

Немного подумав и сопоставив всё, что услышал от птиц, с тем, что удалось почувствовать ночью, Сокол сказал:

– Здесь был Варунок и его преследователи. И направлялись они на восход. Правда, случилось это уже давно.

– Нам-то один черт куда идти, – буркнул Заруба. – Отчего и не на восход.

Подняв отряд, чародей с воеводой повели людей в новом направлении и совсем скоро наткнулись на старое кострище. Тарко осмотрел местность, но ничего важного не обнаружил, зато подтвердил догадки чародея – отряд таки взял след пропавшего княжича. Дальше пошли веселее, понимая, что теперь не только их догоняют, но и они идут к цели, а не просто удирают от погони.

Через два часа сплошных дебрей вышли на просторную поляну.

Два монаха, два здоровенных упитанных монаха лежали в траве рядом с давно потухшим костром. Из их глазниц торчали стрелы – хватило по одной на брата. Собственное оружие покойники так и не успели вытащить из ножен. Как ни странно, здешнее зверьё тела монахов не тронуло и за прошедшие дни они наполнили вонью всё вокруг.

– К нетленным их явно не причислят, – подумал вслух Рыжий. – Даже вороньё старается держаться подальше.

– И кто это их кончил, хотел бы я знать? – произнёс Дуболом. – Вряд ли ваши дружки…

Он не зло двинул одному из разбойников сапогом в бок и расхохотался.

Сокол с Тарко принялись осматривать местность, тела монахов. К их изумлению убитых не пограбили, а то, что нападавшие даже не забрали стрелы, выглядело и вовсе странно.

– Овды, – подытожил Сокол.

Воевода посмотрел на Тарко. Тот молча кивнул, соглашаясь с чародеем.

– Лесные девы? – переспросил Заруба.

– Так их прозывают славяне, – подтвердил чародей.

Овды для большинства людей оставались существами загадочными, если не сказочными. Их народом правили женщины, и оттого многие, особенно славяне, считали их неким подобием русалок или берегинь. Но такое представление было неверным – овды были настоящим народом, таким, как все прочие лесные племена. Многие мещёрцы верили, будто кровь лесных дев течёт и в их жилах. А Тарко так точно знал, что его бабушка принадлежала этому загадочному народу.

– Если лесные девы порешили монахов, стало быть, те полезли в их девичьи дела, – не без насмешки заключил воевода.

– Какие могли быть дела у чернецов в лесу, кроме погони за княжичем? – удивился Дуболом.

Ему никто не ответил.

Все вместе хорошенько обыскали трупы. Воевода с Соколом осторожно вытащили из ножен монашьи клинки и осмотрели. Мечи выглядели старыми, с выложенными золотой зернью крестами на рукоятях. И походили один на другой, как и сами святые братья. Никакого другого оружия при убитых не нашлось. Заглянули в сумки – монахи погибли не бедными – серебра и пряслиц отряд унаследовал достаточно. Под черными ризами обнаружились золотые кресты на цепях и одинаковые серебряные печати с буквой «М» и крестом посерёдке.

– Ага, – удовлетворенно сказал Заруба. – Вот и тайные знаки нашлись.

Тарко обошёл поляну. Заметив конские следы, подозвал Сокола. Вместе они осмотрели траву и мох вокруг.

– Коней, видимо, свели овды, – заключил чародей.

Тарко вновь согласился.

– А вот этот след наверняка, принадлежит княжичу, – Сокол показал в сторону заросших кустами холмов.

Тарко пожал плечами – он не обладал силой чародея, чтобы вот так вот запросто определить, чей это давно простывший след.

Увлечённые неожиданной находкой, они прозевали приближение погони. Промашку допустили все. Заруба не выставил охранение, его парни, не получив приказа, расслабились, а Сокол, хоть и почуял тревогу, отнёс её на счёт убитых монахов, очень уж давили мертвецы на него, путали ощущения.

Однако им опять повезло. Всю ночь не смыкавшие глаз преследователи стреляли из рук вон плохо. Ни одна из первых, неожиданных, а потому и самых опасных стрел в беглецов не попала. Поспешили со стрельбой монахи.

Выхватив клинки, дружинники вновь прикрывали отступление, принимая на себя большую часть стрел. Под их защитой отряду удалось отойти к подлеску и укрыться за деревьями.

– Проклятье! – ругнулся Заруба, вытаскивая из кольчуги стрелу. – Мечи оставили!

– Какие мечи? – не понял Сокол.

– Монахов дохлых. Забрать надо было, этим хоть подержать для вида… – Заруба кивнул на разбойников.

Из подлеска стали высматривать врага. Когда его численность перевалила за вторую дюжину, а головы считающих совершили полный оборот, стало ясно, что отряд окружён. В кольце ещё оставались прорехи, но уйти через них от погони не представлялось возможным – враг видел беглецов, и тем оставалось только принять бой.

Озираясь, Заруба искал подходящее место для решающей схватки. Открытое место – верная гибель от стрел. Не для того удирали. Поджидать врага в лесу – значит сражаться без строя. Разношёрстному отряду, состоящему из непроверенных разбойников и горожан, вразнобой не выстоять. Перережут по одному из-за деревьев. Впрочем, – подумал воевода, – этих неумех и строй не спасёт.

Ему, наконец, приглянулась цепь небольших холмов, на какие недавно указывал Сокол, и которыми можно было воспользоваться в качестве укрытия хотя бы от стрел.

– Отходим вон к тем кочкам, – прошептал воевода, показав направление взглядом.

Скрываясь за деревьями, один за другим, они побежали к холмам и, несмотря на оживлённую стрельбу, добрались до места благополучно. Переведя дух, Заруба расставил своё куцее войско таким образом, чтобы опытные княжеские мечники оказались по краям, а сам воевода в серёдке.

Невысокие холмы едва скрывали отряд от вражеских глаз. Лучники некоторое время продолжали бить наугад, и стрелы то и дело ныряли в траву или зарывались в песок между припавшими к склонам людьми. Однако напрасно переводить припас врагам вскоре надоело. В дело вступили монахи. Одновременно шагнув из-за деревьев, они растянулись полукругом, стараясь охватить холмы с трёх сторон.

Собственно чернецов среди наступающих оказалось лишь четверо, но и семеро их приспешников из числа свищевских мужиков производили впечатление опытных бойцов.

Казалось бы, что могут селяне против бывалых мечников, укрытых к тому же доспехом? Но Заруба остерегался поспешных выводов.

В земле мещёрской много неглупых воинов улеглось, что недооценивали мужика. Считали, мол, выучка завсегда дикую силу одолеет. Может, оно и верно для какой-нибудь Москвы, где простым людям оружие иметь не дозволяется, однако, в мещёрских и муромских лесах всё иначе. Испокон веку здесь люди сами обороняются, с малых лет к оружию привычны. А уж богатырей деревенских, что хоть сейчас в дружину зови, по полудюжине в каждом селе всегда находилось. Таких-то монахи и отобрали.

Поэтому Заруба не пренебрёг рукавицу толстенную, со свинцом вшитым, к доспеху прибавить – щиты-то все в лодках остались. Дуболом вторую руку дубиной занял, а Никита вытащил кинжал.

Было что-то демоническое в открытом шествии монахов. Не петляя, не пригибаясь к земле, будто бы совсем не опасаясь возможных выстрелов, они уверенно надвигались на последний рубеж загнанного в ловушку отряда. Шли не спеша, но уверенно. Только что сияния святого над головами недоставало для полноты образа.

– По чернецам целься! – приказал воевода. – Они здесь всем заправляют. Им и помирать первыми.

Под просторными чёрными рясами вполне могли скрываться доспехи, и дабы не тратить попусту скудный запас стрел, Заруба распорядился подпустить преследователей поближе.

Когда враг одолел большую часть поляны, а до убежища осталось не более тридцати шагов, Заруба махнул рукой. Пять луков и два самострела разом освободились от зарядов, но и монахи, и их приспешники, продолжали идти как ни в чём не бывало. Только у одного из чернецов стрела застряла в полах одеяния и теперь болталась на ходу, задевая оперением траву.

– Заговорённые, тырык им в глотку! – закусив ус, пробормотал воевода и до белизны в костяшках сжал рукоять меча.

Сокол прищурился, силясь разгадать ворожбу, но ничего, похожего на чары, не ощутил. Он посмотрел на воеводу и едва заметно покачал головой.

Тем временем, не выдержав напряжения, один из разбойников метнулся через холм и бросился в обратную от наступающих сторону. Пробежал он не много. Лесная опушка тут же изрыгнула несколько стрел. Парень споткнулся и рухнул замертво.

– Стоять, недоумки! – рявкнул Заруба, в сердцах ударив рукавицей по ноге. – На месте стоять, держать строй, иначе всем конец.

Рыжий, хоть и ходил в приятелях у чародея, во всякого рода заговоры от стрел или клинков верил мало, потому, совладав со страхом, вдругорядь прицелился лучше. На сей раз он метил не в монаха, а в мужика – и не ошибся. Стрела попала селянину в бедро, но, заплутав в мясистой ляжке, кость миновала. Мужик споткнулся, смачно выругался, и, прихрамывая, продолжил путь.

Выстрел Рыжего не нанёс серьёзного урона, зато дал понять товарищам, что враг не так уж неуязвим, как показалось сначала. Тут и остальные принялись стрелять вернее. Монахов подбить так и не удалось, но двое свищевских до холмов не дошли.