Текст книги "Серая Орда"

Хлопот изрядно добавлял Тишка. Стараниями чародея, паренёк уже встал на ноги. Превозмогая боль, он ковылял самостоятельно, пытаясь держаться вровень со всеми, но не угнаться хромому за здоровыми. Время от времени, отряд сбавлял ход, давая ему возможность передохнуть.

Оттого терзала Тишку не столько боль в ноге, сколько мысль, что медленным шагом своим, он подводит товарищей. Не единожды паренёк просил оставить его; вызывался сбить погоню со следа, увести монахов в сторону; убеждал, что не пропадёт, выберется, что с божьей помощью найдёт дорогу домой.

Тишку не слушали. Даже когда преследователи дышали в затылок, и казалось, что сшибки не избежать, воины лишь поддерживали его под локти, Заруба шипел, приказывая умолкнуть, а Сокол решился дать Тишке банг.

Облегчающее боль зелье и помогло им оторваться, выиграв пару сотен шагов.

На открытой местности и полверсты не расстояние. Но в тёмном лесу погоне требовалось время, чтобы отыскать след, так что две сотни шагов – большое дело. Тем более, беглецы использовали всякий встречный овраг и всякое болотце, дабы сбить с толку монахов.

Помимо Тишки больше других запыхался от бега Рыжий. Он напялил на себя столько железа, что с трудом мог выдерживать взятый отрядом ход. Только необыкновенное упрямство и гордость не позволяли ему закинуть в кусты тяжёлый шлем или что-нибудь из вооружения.

Воевода чертыхался. Вместо того чтобы вести сейчас на приступ села верную сотню, он вынужден был, словно лесная зверюга спасаться бегством от каких-то там мужиков и монахов. Не приходилось и мечтать, чтобы встретить врага лицом к лицу. Конечно, трое бывалых воинов чего-то да стоят, но вот на остальных Заруба положиться не мог. Во время осады постоялого двора все показали себя неплохо, однако сражаться без укрытия, совсем другое дело.

Под утро Сокол всё чаще и чаще стал прислушиваться, даже как бы принюхиваться к окружающему лесу. Заметив это, Заруба остановил отряд и спросил:

– След, какой учуял, чародей?

– Пожалуй, – согласился тот. – Дождаться бы рассвета – сказал бы вернее.

Беглецы в напряжении затихли. Шума погони не доносилось, но это ровным счётом ничего не значило.

– Всем отдыхать и ни звука, – полушёпотом распорядился Заруба. – Если враг не объявится раньше, ждём до утра. Тогда и решим, куда топать дальше.

Люди повалились в траву прямо там, где стояли и мгновенно заснули. Сторожить остались Сокол с воеводой. Отойдя чуть в сторону, чародей прислушивался и принюхивался, пытался что-то понять, а Заруба, прохаживаясь среди спящих, пинал под рёбра всякого, кто начинал храпеть или стонать во сне. Отдых длился около часа. Погоня всё ещё не объявилась, и когда рассвело, Сокол решил побеседовать с птицами.

Ну, это только так говорится, «беседовать с птицами». Чародей вовсе не пытался им подражать, но шептал что-то, внимательно прислушиваясь к ответному щебету. Невежды полагают, будто птицы имеют такой же язык, как люди, мол, нужно всего-навсего выучить его, как люди учат языки друг друга. На самом же деле птичий язык больше походил на узоры, какие вышивают на тканях или наносят на утварь. Сокол много времени посвятил изучению и того и другого. Теперь он с какой-то долей уверенности мог объяснить суть птичьего щебетания.

Немного подумав и сопоставив всё, что услышал от птиц с тем, чего удалось почувствовать ночью, Сокол сказал:

– Здесь был Варунок и его преследователи. И направлялись они на восход. Правда, случилось это уже давно.

– Нам-то один черт куда идти, – буркнул Заруба. – Отчего и не на восход.

Подняв отряд, чародей с воеводой повели людей в новом направлении и совсем скоро наткнулись на старое кострище. Тарко осмотрел местность, но ничего важного не обнаружил, зато подтвердил догадки чародея – отряд уверенно взял след пропавшего княжича. Дальше пошли веселее, понимая, что теперь не только их догоняют, но и они в свою очередь идут к цели, а не просто удирают от погони.

Через два часа сплошных дебрей, вышли на просторную поляну.

Два монаха, два здоровенных упитанных монаха, лежали в траве рядом с давно потухшим костром. Из их глазниц торчали стрелы – хватило по одной на брата. Собственное оружие они так и не успели вытащить из ножен. Как ни странно, но здешнее зверьё тела монахов не тронуло и за прошедшие две недели они наполнили вонью всё вокруг.

– К нетленным их явно не причислят, – подумал вслух Рыжий. – Даже вороньё старается держаться подальше.

– И кто это их кончил, хотел бы я знать? – произнёс Дуболом. – Вряд ли ваши дружки…

Он не зло двинул одному из разбойников кулаком в бок и расхохотался.

Сокол с Тарко принялись осматривать местность, тела убитых монахов. Ко всеобщему изумлению убитых не пограбили, а то, что нападавшие даже не забрали стрелы, выглядело совсем странно.

– Овды, – подытожил Сокол.

Воевода посмотрел на Тарко. Тот молча кивнул, соглашаясь с чародеем.

– Лесные девы? – переспросил Заруба.

– Так их прозывают славяне, – подтвердил чародей.

Овды для большинства людей оставались существами загадочными, если не сказочными. Их народом правили женщины и оттого многие, особенно славяне, считали их неким подобием русалок или берегинь. Но это представление неверно – овды были настоящим народом, таким как другие лесные племена. Многие мещёрцы, верили, будто кровь лесных дев течёт и в их жилах. А Тарко так точно знал, что его бабушка вышла из этого загадочного народа.

– Если лесные девы порешили монахов, стало быть, те полезли в их девичьи дела, – не без насмешки заключил воевода.

– Какие могли быть дела у чернецов в лесу, кроме погони за княжичем? – удивился Дуболом.

Ему никто не ответил.

Все вместе хорошенько обыскали трупы. Воевода с Соколом осторожно вытащили из ножен монашьи клинки и осмотрели. Мечи выглядели старыми с выложенными золотой зернью крестами на рукоятях. И походили один на другой, как и сами святые братья. Никакого другого оружия при убитых не нашлось. Заглянули в сумки – монахи погибли не бедными – серебра и пряслиц отряд унаследовал достаточно. Под черными ризами обнаружились золотые кресты на цепях и одинаковые серебряные печати с буквой "М" и крестом посерёдке.

– Ага, – удовлетворенно сказал Заруба. – Вот и тайные знаки нашлись.

Тарко обошёл поляну. Заметив конские следы, подозвал Сокола. Вместе они осмотрели траву и мох вокруг.

– Коней, видимо, свели овды, – заключил чародей.

Тарко вновь согласился.

– А вот этот след, наверняка, принадлежит княжичу, – Сокол показал в сторону заросших кустами холмов.

Тарко пожал плечами – он не обладал силой чародея, чтобы вот так вот, запросто определить, чей это давно простывший след.

Увлечённые неожиданной находкой, они прозевали приближение погони. Промашку допустили все. Заруба не выставил охранение, его парни, не получив приказа расслабились, а Сокол, хоть и почуял тревогу, отнёс её на счёт убитых монахов, очень уж давили мертвецы на него, путали ощущения.

Им опять повезло. Всю ночь не смыкавшие глаз, преследователи стреляли из рук вон плохо. Ни одна из первых, неожиданных, а потому и самых опасных стрел, в беглецов не попала. Поспешили со стрельбой монахи.

Выхватив клинки, дружинники вновь прикрывали отступление, принимая на себя большую часть стрел. Под их защитой отряду удалось отойти к подлеску и укрыться за деревьями.

– Проклятье! – ругнулся Заруба, вытаскивая из кольчуги стрелу. – Мечи оставили!

– Какие мечи? – не понял Сокол.

– Монахов дохлых. Забрать надо было, этим хоть… – Заруба кивнул на разбойников.

Из подлеска стали высматривать врага. Когда число перевалило за вторую дюжину, а головы считающих совершили полный оборот, стало ясно, что отряд окружён. В кольце ещё оставались прорехи, но уйти через них от погони было невозможно – враг видел беглецов, и тем оставалось только принять бой.

Озираясь, Заруба искал подходящее место для решающей схватки. Открытое место – верная гибель от стрел. Не для того удирали. Поджидать врага в лесу – значит сражаться без строя. Разношёрстному отряду, состоящему из непроверенных разбойников и горожан, вразнобой не выстоять. Перережут по одному из-за деревьев. Впрочем, – подумал воевода, – этих неумех и строй не спасёт.

Ему, наконец, приглянулась цепь небольших холмов, на какие недавно указывал Сокол, и которыми можно было воспользоваться в качестве укрытия хотя бы от стрел.

– Отходим вон к тем кочкам, – прошептал воевода, показав направление взглядом.

Скрываясь за деревьями, один за другим, побежали к холмам. Несмотря на оживлённую стрельбу, все добрались благополучно. Переведя дух, Заруба расставил своё куцее войско таким образом, чтобы опытные княжеские мечники оказались по краям, а сам воевода в серёдке.

Невысокие холмы едва скрывали отряд от вражеских глаз. Лучники некоторое время продолжали бить наугад, и стрелы то и дело ныряли в траву или зарывались в песок между припавшими к склонам людьми. Однако напрасно переводить припас им скоро надоело. В дело вступили монахи. Одновременно шагнув из-за деревьев, они растянулись полукругом, стараясь охватить холмы с трёх сторон.

Собственно чернецов среди наступавших оказалось лишь четверо, но и семеро их приспешников из числа свищевских мужиков производили впечатление неплохих бойцов.

Казалось бы, что могут мужики против опытных мечников, укрытых к тому же доспехом? Но Заруба остерегался поспешных выводов.

В земле мещёрской много неглупых воинов улеглось, что недооценивали мужика. Считали, мол, выучка завсегда дикую силу одолеет. Может оно и верно для какой-нибудь Москвы, где простым людям оружие иметь не дозволяется, однако, в мещёрских и муромских лесах всё иначе. Испокон веку здесь люди сами обороняются, с малых лет к оружию привычны. А уж богатырей деревенских, что хоть сейчас в дружину, по полудюжине в каждом селе всегда находилось. Таких-то монахи и отобрали.

Поэтому, Заруба не пренебрёг рукавицу толстенную, со свинцом вшитым, к доспеху прибавить – щиты-то все в лодках остались. Дуболом вторую руку дубиной занял, а Никита вытащил кинжал.

Было что-то демоническое в открытом шествии монахов. Не петляя, не пригибаясь к земле, будто бы совсем не опасаясь возможных выстрелов, они уверенно надвигались на последний рубеж загнанного в ловушку отряда. Шли не спеша, но уверенно. Только что сияния святого над головами не доставало для полноты образа.

– По чернецам целься, – приказал воевода. – Они здесь всем заправляют. Им и помирать первыми.

Под просторными чёрными рясами вполне могли скрываться доспехи и дабы не тратить попусту скудный запас, Заруба распорядился подпустить преследователей поближе.

Когда враг одолел большую часть поляны, а до убежища осталось не более тридцати шагов, Заруба махнул рукой. Пять луков и два самострела разом освободились от зарядов, но и монахи, и их приспешники, продолжали идти как ни в чём не бывало. Только у одного из чернецов стрела застряла в полах одеяния и теперь болталась на ходу, задевая оперением траву.

– Заговорённые, тырык им в глотку, – закусив ус, пробормотал воевода и до белизны в костяшках сжал рукоять меча.

Сокол прищурился, силясь разгадать ворожбу, но ничего похожего на чары не ощутил. Он посмотрел на воеводу и едва заметно покачал головой.

Тем временем, не выдержав напряжения, один из разбойников метнулся через холм и бросился в обратную от наступающих сторону. Пробежал он немного. Лесная опушка тут же изрыгнула несколько стрел. Парень споткнулся и рухнул замертво.

– Стоять недоумки! – рявкнул Заруба, в сердцах ударив рукавицей по ноге. – На месте стоять, держать строй, иначе всем конец.

Рыжий, хоть и ходил в приятелях у чародея, во всякого рода заговоры от стрел или клинков верил мало, потому, совладав со страхом, вдругорядь прицелился лучше. На сей раз он метил не в монаха, а в мужика и не ошибся. Стрела попала селянину в бедро, но, заплутав в мясистой ляжке, кость миновала. Мужик споткнулся, смачно выругался, и, прихрамывая, продолжил путь.

Выстрел Рыжего не нанёс серьёзного урона, зато дал понять товарищам, что враг не так уж неуязвим, как показалось сначала. Тут и остальные принялись стрелять вернее. Монахов подбить так и не удалось, но двое свищевских до холмов не дошли.

Пришло время клинков.

Двух монахов поделили Заруба с Никитой и сразу же поняли, что те дерутся на равных с ними. Между опытными воинами завязалась тягучая борьба, где не столь часто взлетает меч, сколь движется тело.

Дуболом взял на себя разом двух мужиков, рассчитывая управится без труда. Не тут-то было. Он едва смог удерживать противников возле себя, что позволило тройке бывших разбойников попытаться числом завалить двух других. Но и у них ничего не вышло. Была у разбойников на троих всего одна сабля и две сулицы, и хорошо ещё, что им удавалось не подпускать свирепых мужиков слишком близко.

Сокол, невзирая на возраст, с мечом управлялся неплохо. Встретил третьего чернеца в одиночку. Не ожидая от седовласого старика серьёзного отпора, тот немало удивился, когда клинок едва не срезал ему ухо. Однако, чудом уцелев, монах тут же оставил легкомыслие, и между двумя странными воинами завязался долгий поединок. Такой, когда мудрость, но не задор определяет движения, а каждому удару предшествует трижды отмеренный расчёт.

Один на один с дюжим селянином бился Тарко. Юноше пришлось нелегко. Слишком тяжёл его славный меч, слишком сильны удары врага. Дрожание клинка отзывалось судорогой в руке, а о том, чтобы вращать такой меч мельницей, нечего было и думать. Благо, что и селянин противостоял Тарко не из самых опытных. Рубился он грубо, без выдумки, словно с топором против дерева вышел, и юноша всякий раз угадывал выпад.

В худшее положение угодили Рыжий и Тишка. В противники им достался четвёртый монах. Поначалу остерегаясь грозного вида доспехов, он подступал к Рыжему осторожно, но скоро понял, что перед ним не витязь, а горожанин, лишь раздобывший каким-то случаем великолепную броню. Что до Тишки, то хромающий паренёк и вовсе в противники не годился. Поняв это, чернец принялся наступать без оглядки, мало-помалу беря верх над обоими. Рыжий тотчас пропустил удар в грудь и только превосходно сработанный колонтарь уберёг его от неминуемой смерти. Но он же мешал движению и Рыжий с досадой косился на лежащий поодаль уже заряженный арбалет, не имея возможности пустить его в ход.

Сокол с первых мгновений боя оценил положение отряда как почти безнадёжное. Но вместо того, чтобы искать какой-нибудь выход, уловку, способную повернуть схватку к победе, он, как бы лениво отмахиваясь от монаха, вновь подумал о Варунке.

При посольстве не случилось кого-то равного по опыту Зарубе или Дуболому. Княжича сопровождали воины лишь немногим старше его самого. И в битве подобной той, что завязалась сейчас среди холмов, куцый отряд Варунка должен был бы полечь в один миг. Но княжич сбежал. Сбежал, невзирая даже на то, что честной схваткой в его случае и не пахло. Вырвался из хитрой ловушки, где их просто обязаны были утыкать стрелами прежде чем кто-то из сопровождения успел бы подумать об обороне.

Почему так? Значит ли это, что Варунок изначально потребовался монахам только как пленник? Живой и здоровый. И только поэтому ему дали уйти, а потом долго гнали по лесу, не навязывая борьбы, но, ожидая, когда юного князя покинут силы, когда он не сможет поднять меча. Похоже, что так.

В таком случае возникает вопрос, а зачем собственно, пришлым монахам младший сын Ука? Мёртвым он надёжней всего не смог бы передать отцу предостережение. Значит дело не в этом, или не только в этом. Тогда в чём? Взять княжича как заложника? Надавить тем самым на Ука? Трудно поверить. Здешние князья не из тех, кто поддаются подобному вероломству. Ук скорее начнёт войну. Пусть и с Москвой, благо, что может, налетая из-за болот и лесов, изрядно потрепать пригородки.

Нет, тут кроется что-то иное…

Сокол так и не успел добраться до конца размышлений. Положение его товарищей из просто тяжёлого стало аховым.

Заруба пересилил-таки противника – тридцать лет упражнений и войн дали о себе знать. Переминаясь до сих пор с ноги на ногу, отклоняясь от ударов и нанося ответные, воевода вдруг широко шагнул в сторону. Уловка не из тонких, но монах повернулся за ним, подставив под удар руку. С такой раной чернец продержался недолго, скоро за рукой последовала и голова.

Спустя всего миг грузно осел, бьющийся на правом крыле Никита, и воевода метнулся туда. Равновесие восстановилось. Но ненадолго. Упал, сражённый мечом Тишка. Рухнул один из разбойников, сжимая в руках перерубленную сулицу. Два его товарища дрогнули, отступили на пару шагов, строй рассыпался и пошла такая круговерть, что теперь каждый мог легко получить случайный удар от своего же соратника.

Потеряв напарника, Рыжий нуждался в подмоге. И выручить его сейчас мог только Сокол, который и сам увяз в поединке.

Конечно, он кое-что понимал в ратных чарах, но его знания больше годились для великих сражений – прикрыть туманом полки, вселить в воинов уверенность в победе, подпустить попутного ветра в спину наступающей коннице. Для драки вроде нынешней, толку от них выходило немного. Некого здесь прикрывать туманом и вселять веру бесполезно, ежели воины мечом с трудом управляются. И в который раз жалел Сокол, что не пришлось ему в своё время как следует перенять науку у великого Соловья. И не познал он тайны боевого посвиста, сбивающего с ног, как говорили предания, тяжеловооруженных витязей. Слишком рано сгинул Соловей, слишком мал был тогда Сокол.

Рыжий уже шатался, будто выбирая куда упасть, а его колонтарь походил на попавший под камнепад медный кувшин. И Сокол решился.

Имел он в запасе один простенький заговор, способный ослепить противника. На короткий миг ослепить, но и эта безделица сейчас могла стать решающей. Даже не заговор, а обычный воинский приём, лишь слегка усиленный ворожбой.

Захватив пальцами щепотку песка, чародей развернул ладонь и дунул… Запорошить опытному противнику глаза невозможно, ибо тот приучен к вероятной подлости, и всегда ожидает подвоха. Но не теперь. Не в случае с чарами… Песок оказался в глазах раньше, чем монах успел сообразить. Он отшатнулся, запоздало прикрывая рукой лицо. Выбросил вперёд меч, ожидая смертельного выпада. Но Сокол не пошёл на него, а использовал заминку, чтобы выручить Рыжего.

Неожиданным ударом, он вспорол бок одолевающему товарища чернецу. Не убил, конечно, но ранил настолько, что даже Рыжий теперь вполне мог сопротивляться. Тут оправился его собственный противник, и Соколу пришлось вернуться к поединку.

Дело шло к тому, что рано или поздно они проиграют. Тем более учитывая, что у монахов в запасе был десяток-другой лучников, которые способны подойти в любой миг и просто расстрелять с холмов обессиленных людей.

Кровь текла из рассеченного лба Тарко, тяжело дышал Дуболом, и всё труднее получалось отбивать удары у Сокола. Лишь Заруба по-прежнему сражаясь на равных, потихоньку брал верх над вторым своим противником. Но этот единственный успех уже не мог спасти положение. Последние мгновения отделяли отряд от гибели.

* * *

Такое случается в жизни, не то чтобы слишком часто, но случается. О нежданном везении потом долго рассказывают. Удивляются прихотям судьбы. Об иной удаче слагают былины и песни, а неискушенный слушатель принимает её, эту нечаянную улыбку богов, за доблесть героя.

Обречённый отряд погибал. Гибель его была неотвратима и очевидна как одной, так и другой стороне. Нападающим это прибавило силы, в обречённых вселило отвагу. Многие становятся отважными, осознав неизбежность смерти. Это нравится богам. И иногда они приходят на помощь.

В лесу низким гулом протрубил рог. Эхо его прокатилось над поляной, болотами и затихло глубоко в дебрях. Схватка на миг прекратилась, лязг железа оборвался. В возникшей тишине, послышался шелест. Он напоминал начало дождя в лесу, когда одна за одной, все быстрее и быстрее, громче и громче падают капли, шлёпаясь по листьям, но, недолетая ещё до земли. И не сразу сообразишь, что происходит, пока ливень не обрушится во всю мощь.

Но в этот раз шелестел не дождь, шелестели стрелы. И Сокол с большим облегчением заметил, что стреляли не по ним, били в противника. И как! Недруги валились один за другим, даже не успев понять, откуда взялась эта внезапная помощь запертому в ловушке отряду. Все стрелы нашли врагов. Ни одна не задела кого-то из беглецов и ни одна не ушла в песок.

Монах, что уложил Никиту и после этого схватился с Зарубой, упал последним. Он был очень упорен этот монах. В него воткнулось не две и не три стрелы. Он продолжал рубиться, будучи истыкан, словно учебный щит на стрелецком дворе. В набухшей кровью рясе, с диким рёвом, он бросился на Зарубу, то ли желая отдать свою жизнь подороже, то ли пытаясь закрыться воеводой от гибельного дождя. Ни того, ни другого ему сделать не удалось. Заруба ловко уклонился от сшибки, а как только монах пробежал лишний шаг, смерть нашла и его. Враг повалился к ногам воеводы уже бездыханный.

И наступила тишина. Та самая тишина, которую называют звенящей, за гул, что наполняет головы после неимоверного напряжения. Не имея сил даже подумать о причинах столь счастливого избавления от неминуемой смерти, люди в изнеможении опустились на землю. Дуболом бросился к Никите и только Сокол с Зарубой остались стоять, не убирая мечей. Их опыт предостерегал – может случиться всякое.

– Эх, зря его добили, – с досадой сказал Заруба, легонько пнув, лежащий возле ног труп. – Язык бы не помешал, раз уж так всё сложилось.

Коротко взглянув на чернеца, Сокол убедился, что последняя стрела торчала из глазницы. Это укрепило его в предположении, кому именно обязан отряд своим неожиданным спасением.

– Кажется живой, – раздался голос Дуболома, склонившегося над Никитой. – Но плох совсем.

– Куда его? – спросил Заруба

– В брюхо и в голову, – ответил Дуболом. – Боюсь, долго не протянет

Вновь прогудел рог. На этот раз его голос звучал не воинственно, а торжественно. Так играют конец охоты или сражения. И не успел гул утихнуть, как из-за деревьев показались необычные всадники. Вернее, всадницы. Лошади шли мелкой переступью, медленно приближаясь к холмам, что позволило воинам загодя рассмотреть своих спасительниц.

Всего лишь двенадцать девушек направлялись к месту сражения. Не верилось, что дюжина луков смогла устроить такое опустошение. Но никаких признаков больших сил, укрытых где-нибудь в лесу, ни Сокол, ни тем паче кто-то другой не заметили.

Великолепные воины, они ничем не походили на амазонок из эллинских преданий. Ни суровых лиц, ни бугристых мышц, ничего воинственного или мужественного. Девушки не сверкали латами, не потрясали копьями или мечами, а тела их казались хрупкими, даже детскими, если бы не выпирающие самую малость холмики на груди.

Лишь луки в тонких руках, да набросанные всюду трупы врагов, напоминали ошалевшим мужчинам, что перед ними предстали воительницы, каких редко встретишь на этом свете. Это без сомнения были овды.

Девушки были одеты в тонкотканые, без рукавов, туники, словно переливающиеся разными оттенками зелёного цвета. Поверх них спадали потоки светлых волос. В руках овды держали изящные, но от этого не менее грозные, луки. Их точёные талии опоясывали серебряные ленты на которых крепились ножны с длинными и узкими кинжалами. Вышитые золотом тулы со стрелами находились не за спиной, как это принято у людей, а возле плеча.

Короткие туники колыхались от верховой езды, открывая взгляду стройные загорелые ноги. Девушки были прекрасны. Казалось, боги собрали всю красоту всех женщин мира и отдали её овдам. Впрочем, в деревне Тарко, ровно так и считали.

Лошади не уступали всадницам в красоте. Разных мастей, даже пород, все они отличались ухоженностью, а их лёгкая поступь словно дышала волей. Они шли так свободно, точно не несли на себе седоков, а просто гуляли по лесу в своё удовольствие. Животных не помыкали уздой, овды лишь упирались босыми ногами в стремена и изредка придерживались свободной рукой за луку седла.

Даже тот, кто только что валился от усталости, отдав все силы борьбе, теперь поднялся, будучи не в состоянии отвести взгляд от дивного зрелища.

– Лесные девы, – прошептал Заруба, опуская меч.

Сокол, правда, не взялся бы утверждать, на что воевода пялился больше – на девушек или на их лошадей. Сам чародей, да ещё Тарко восприняли появление овд, хоть и с радостью, но как совершенно обычное дело. Что касается двух уцелевших разбойников, Рыжего и Дуболома, то они пожирали девушек глазами ничуть не смущаясь.

Как бы ни были прекрасны всадницы, но даже они уступали неземной красоте своей предводительницы. Она сидела на высоком тёмно-игреневом коне. Животном той шерсти, и той породы, ради которых владыки востока отдают города и царства, начинают войны и предают друзей. Голову овды венчала цветочная плетеница. Не венок из сорванных и потому уже мёртвых цветов, которым часто наряжаются в праздничные дни сельские девушки, а настоящая живая и цветущая корона. В правой руке владычица сжимала рог. Собственно, он не являлся настоящим рогом, украденным у тура или зубра, но был выполнен из серебра. Овды редко убивают людей, животных же почти никогда. И потому ни одежды, ни обуви из кожи звериной не носят. Вместо ремней используют тканые ленты, а на тетиву своих грозных луков, пускают конопляную скрутку. По той же причине не жалуют овды и людских книг.

Двенадцать всадниц достигли холмов. Ни одна из них по пути не уронила и взгляда на убитых врагов. Подъехав к людям, несколько девушек убрали оружие в налучья, легко соскочили с лошадей и подошли к лежащему без сознания Никите. Внимательно осмотрев воина, они принялись ловко чистить и перевязывать раны. Однако прочим пострадавшим, кто держался на ногах, помощь не предлагали. Все остальные воительницы остались в сёдлах и с любопытством поглядывали на людей сверху.

Владычица приблизилась к уцелевшему отряду и едва заметно сморщила нос. Действительно, от разгорячённых битвой мужчин только что пар не шёл. Одежда насквозь промокла от пота, а походная суета последних дней и в особенности бегство через лес, благоухания не прибавляли. В общем, люди смердели, словно прокисшие шкуры и утончённым овдам эта вонь била в нос. Владычица взмахнула рукой. Дух дороги, бегства, сражения и страха, вдруг уступил место свежему ветерку с запахом зелёных яблок и душистой жимолости. Сокол почуял ворожбу. Она определённо была сильной волшебницей, эта владычица.

Некоторые полагают, что овды все сплошь волшебницы. Это не так. Чародеек среди них рождается не больше и не меньше, чем среди прочих народов. Другое дело, что овды не имеют дурной привычки своих волшебников палить на кострах. Напротив, всячески берегут их, помогают обуздать непростую силу. И получают за терпимость сторицей. Впрочем, овды вполне могли обходиться и без волшебства, о чём свидетельствует заваленная телами поляна.

Предводительница первой нарушила молчание.

– Приветствую тебя, Сокол. Поро эр, Тарко. Ты, Малк-воевода, здравствуй. И вам, храбрые воины, добро пожаловать в наши земли.

Все склонили головы перед лесной царицей, а Сокол ответил.

– Привет и тебе, Эрвела, владычица леса. Приветствую также подруг твоих и благодарю от всех нас за своевременную помощь.

– Да без подмоги нам пришлось бы не легко, – добавил воевода.

Овда улыбнулась, и от одной только улыбки у молодых воинов захватило дух.

– Пришлось бы нелегко? – переспросила она. – Скажи уж прямо, что порубили бы вас монахи. В мелкую бы труху покрошили. Все бы вы здесь и остались.

– Ну, все не все… – пробормотал Заруба.

Эрвела соскочила с коня легко, словно птица с ветки спорхнула. Подошла к Зарубе вплотную и спросила, не убирая с лица улыбку.

– А говорили будто ты, Малк-воевода, уже и от дел отошёл. И меч поднять не в силах, и в сторону баб не поглядываешь. Старый, говорили, стал воевода. Вижу, наговаривали на тебя, зря напраслину возводили.

Заруба хоть и смутился, быстро ответил:

– Про вас, дев лесных, тоже разное болтают. Говорят, де вы толсты, словно бочки и некрасивы как кошмар вурда. А сиськи у вас такой длинны, что когда вы скачете верхом, то забрасываете их за спину, чтоб не мешали. Говорят, дескать, ноги у вас наоборот вывернуты и ходите вы пятками вперед, следы путаете…

Эрвела звонко и задорно засмеялась и махнула рукой

– Слышали, как же. Пусть их болтают, нам не жалко. Вовсе и не обязательно всем знать, какие мы есть на самом деле.

Потом перестала смеяться и сказала:

– Похороните своих, прежде чем мы покинем это место.

Пока воины рыли могилы и хоронили боевых товарищей, девушки на куске толстины унесли куда-то раненого Никиту. К убитым врагам никто не притронулся. Овды по старой привычке оставили их в устрашение прочим непрошеным гостям. Пройдёт немного времени и костяки со стрелами, торчащими из черепов, станут оберегать земли лесных дев лучше всяких сторожевых полков.

– Теперь, полагаю, вы разделите с нами трапезу, – владычица рукой пригласила всех следовать за собой.

Они расположились за холмом прямо на зелёной траве. Вместе с ними, отпустив лошадей на вольный выпас, проследовали ещё несколько овд. Мужчины (опять же кроме Тарко и Сокола) удивлённо вертели головами, не представляя, откуда здесь может появиться трапеза. Но вот из-за холма вышли юные, по человеческим меркам лет десяти, девочки, неся с собой корзины и посуду. Девочки-овды разлили по кубкам лёгкое медовое вино и молча удалились. Здесь было принято обслуживать себя самим.

– Это вино настояно на травах, не известных ещё у вас, а быть может, как знать, и забытых. Оно не сильно пьянит, но снимает усталость и успокаивает боль.

Владычица хитро прищурилась.

– Мы храним тайну его приготовления даже от богов. И пока храним успешно.

Сделав по глотку, ни один из мужчин не остался равнодушен. Даже лучшее греческое вино показалось бы сейчас просто уксусом. Среди многообразных закусок, извлекаемых из корзин, не нашлось ни одной мясной или рыбной. Овды не вкушали плоть, зато прекрасно умели готовить овощи и зелень. И конечно грибы.

Подождав пока люди утолят голод, владычица начала разговор.

– Нам известно, зачем вы здесь, известно кого вы ищите… Сын мещёрского князя пытался пробиться к нам. Однако у нас были иные дела, далеко отсюда. Мы опоздали совсем немного…

Заметив, как вздрогнули чародей и воевода, овда поспешила пояснить.

– Нет, он не погиб. Но монахи настигли его и увели из этих земель, прежде, чем нам удалось вмешаться.

Сокол и Заруба перевели дух, а овда продолжала:

– Страшные воины. И бесстрашные. Двое из них заплатили жизнью, давая уйти остальным. И увести княжича.