Текст книги "Стальной воин"

Сергей Галихин
Стальной воин

Народам и цивилизациям, обманутым и преданным пророками и политиками, – посвящается…

 
Сегодняшний день не похож на игру,
Не так уж приятно стоять у стены.
Вот опять чье-то имя погасло на ветру,
Это наш знак. Это знак войны.
Это редкий дар принимать всерьез
Все, что было вчера. И чья вина
В том, что вовремя не найден ответ на вопрос,
В том, что в доме – пожар,
В том, что завтра – война…
 

Из песни группы «Пилот»

Единая Европа

Пешковец

19 июля 2063 года

03 часа 32 минуты

Полная луна выползла из-за облаков и залила холодным белым светом пустынную улицу полуразрушенного города. Плохо. Очень плохо. Теперь Жаку вряд ли удастся прошмыгнуть мимо ублюдков незамеченным… Повезет, если придется всего лишь задержаться на пару часов. Не повезет – их убьют. Всех.

Артур не боялся драки. Ему было четырнадцать лет, и за поясом, в самодельном чехле, он носил широкий кухонный нож. С тех пор как ашаты убили отца и мать, Артур никогда с ним не расставался. Кусок острого железа неоднократно спасал жизнь ему и его сестренке. Если Артур еще за кого-то и боялся в этой жизни, то только за сестру. Испуганная тринадцатилетняя девчонка – не самый лучший попутчик в переполненном ашатами городе.

Ночью Артур видел немногим хуже, чем днем. Еще два месяца назад он был обычным имлинским ребенком, в чей город однажды пришел террор. С тех пор многое изменилось – в мире и в нем самом. Одни перемены приводили его в восторг, другие пугали до ужаса. Но очень скоро Артур перестал удивляться появившимся у него способностям, ощущениям, желаниям, присущим скорее зверю, чем человеку.

В конце улицы мелькнул силуэт. За ним второй, третий. Это были ублюдки. Ашаты, выходившие на безлюдные ночные улицы Пешковеца, чтобы грабить, насиловать, убивать.

Артур скрылся за углом дома. Он обернулся, посмотрел на чумазую светловолосую сестренку, прятавшую под отцовским пиджаком, доходившим ей почти до пят, старого плюшевого медвежонка. Марта посмотрела на брата испуганными глазами и шмыгнула носом. Она давно и безошибочно научилась чувствовать опасность. Артур подмигнул ей, мол, все в порядке, но Марта не поверила брату.

Звук чужих шагов приближался. Артур снова осторожно выглянул из-за угла и тут же отдернул голову. Трое ублюдков шли прямо на него – сытые, уверенные в себе хозяева ночного города. До них оставалось метров пятьдесят, не больше.

На размышления не было времени, и брат с сестрой бросились бежать.

Будь Артур один, он затаился бы и пропустил ублюдков. А если бы не оказалось шанса остаться незамеченным, выждал бы удобный момент и напал первым. Но сестра… Он не мог привязать ее к спине. А драться с ублюдками и постоянно оглядываться – это не дело.

Их заметили. Одному Богу известно, каким образом, но их заметили.

За спиной Артур слышал топот, улюлюканье и свист ублюдков. Он на бегу обернулся. Четверо. Теперь их было четверо. Двое высокие, двое ростом пониже. У одного в руках цепь, двое с тяжелыми железными прутами, четвертый с пустыми руками. Сердце сжалось в комок. С некоторых пор Артур не только мог видеть в темноте, он стал в сотню раз лучше слышать звуки и запахи. Среди его способностей появилось еще что-то, чего он до сих пор не смог объяснить самому себе. И это что-то подсказало ему, что на перекрестке их с сестрой подстерегают еще двое.

Артур втолкнул Марту в ближайшую арку двора, но было уже поздно. Ублюдки, притаившиеся на перекрестке, услышали шум, выбежали из укрытия и, заметив беглецов, бросились следом.

Заброшенный, захламленный двор, часть окон разбита, двери подъездов надежно заперты на ночь. Стучать бессмысленно, все равно никто не рискнет выйти. В левой части двора россыпь битого кирпича, сломанные оконные рамы, старая мебель. В углу три пластиковых мусорных бака, на асфальте обрывки рекламных плакатов, пустые консервные банки, прочий хлам.

Шесть ублюдков ввалились во двор и рассыпались полумесяцем. Не дожидаясь, пока они сомкнут кольцо, Артур выхватил нож и, пряча сестренку за спину, угрожающе оскалился. Ублюдки весело рассмеялись и обступили легкую добычу со всех сторон.

– Брось свою железяку, дурашка, – с довольной улыбкой сказал верзила в джинсовой куртке.

– Ой, а кто это у него за спиной? – лыбился прыщавый юнец. Кожаная куртка была ему великовата размера на два.

– Ха-арошенькая-а-а… – пропел третий.

– Чур, я первый, – с кривой улыбкой объявил четвертый ублюдок, килограммов под сто весом.

Артур никак не реагировал на сказанное. Слова ничего не стоят. Нож стоит жизни. Он знал, кто такие ублюдки, и был готов к драке. Он был готов умереть за сестру.

Невысокий широкоплечий ублюдок с кривыми ногами вышел на пару шагов вперед. Артур глухо, утробно прорычал, приглашая его на нож, и присел ниже, словно кошка на мягких лапах. Ублюдок хмыкнул, размахнулся и со знанием дела метнул в грудь Артуру камень.

Если бы не сестра, все было бы по-другому. Но сейчас увернуться – значило подставить под камень ее. Получив страшный удар в грудь, Артур согнулся пополам, отступил на пару шагов, упал на колени. Марта закричала, присела на корточки и закрыла лицо ладошками. В глазах потемнело, земля ушла из-под ног…

Артур пришел в себя от резавшего уши, истошного визга Марты. Стараясь не двигать головой, он приоткрыл глаза и осторожно осмотрел двор. Сквозь мутную пелену он увидел, как здоровяк, стоя на коленях между ног лежащей на битом кирпиче сестры Артура, одной рукой отбивается от ее тонких ручонок, а другой расстегивает свои брюки.

Приступ ярости, охвативший Артура, был мгновенно подавлен. Хищник живет расчетом, а не эмоциями.

Один ублюдок в пяти метрах от него стоит на коленях, двое держат Артура за руки. Еще один, чуть левее, в трех-четырех метрах, стоит к нему спиной, размеренно похлопывает по правой ноге его ножом. Пятый стоит рядом с его сестрой, похотливо скалясь, неровно дышит. Пятеро. Шестого он не видел. Будем считать, что он за спиной.

Еще не время…

Еще чуть-чуть…

Сейчас!

Артур собрал все силы и, расталкивая ублюдков, рванулся вперед. Ублюдки, считавшие, что парнишка больше не создаст им проблем, не ожидали от него такой прыти.

Тот, что стоял к Артуру спиной, обернулся, но было поздно. Артур прыгнул на него, обхватил голову руками, впился зубами в левую щеку и вырвал здоровый кусок кожи. Ублюдок заорал, выронил нож. Пытаясь сбросить с себя волчонка, он дергался из стороны в сторону, повалился на спину, но Артур, свирепо рыча, продолжал рвать его лицо зубами. Левая бровь, снова щека. Артур с силой оттянул подбородок противника, собираясь порвать зубами горло. Кто-то с чудовищной силой пнул его в левый бок, и Артур отлетел на несколько метров. У него перехватило дыхание, но корчиться от боли не было времени. Пару раз перекатившись, Артур схватил большой кусок кирпича и словно пушечное ядро метнул его в затылок ублюдку, стоявшему на коленях перед беззащитной сестренкой. Хруст лопнувшего черепа, брызги крови…

Истошный звериный рев Артура огласил ночную подворотню. Ублюдок повалился на Марту, заливая ее тело густой черной кровью, хлеставшей из проломленной головы.

Артур бросился на врагов, их численность значения не имела. Он их всех убьет. Ошарашенные смертью приятеля, ублюдки замерли в растерянности. Этих секунд Артуру оказалось достаточно. Он прыгнул на того, кто стоял к нему ближе, и руками разодрал ему лицо.

По его спине ударила тяжелая цепь. Артур повалился на асфальт вместе с изуродованным ублюдком, перекатился в сторону, чуть присел, готовясь к прыжку и выбирая новую жертву. Марта в истерике задыхалась, захлебывалась криком.

Ублюдки опомнились, двинулись на Артура. Двое. Их должно было остаться трое. Третий убежал или сзади? Не опуская глаз, Артур пошарил рукой под ногами и почти сразу же нащупал большой осколок стекла. Он был неудобной формы, но мальчишка лишь сильнее сжал пальцы. Ладонь стала влажной от теплой крови.

По голове его ударил тяжелый пластиковый мусорный бак. Артур втянул голову в плечи и, вставая, молниеносно развернувшись, рассек воздух осколком стекла. Парень в джинсовой куртке схватился за горло, захрипел, отшатнулся. Артур уже смотрел на тех двух ублюдков, что шли на него с двух сторон. Один размахивал над головой длинной толстой цепью, второй держал в руках его собственный кухонный нож.

Артур устрашающе оскалился, снова взревел, надрывая утробу. Почти не целясь, бросил кусок стекла в ублюдка с ножом и, пока тот прикрывал лицо рукой, прыгнул на него. По спине хлестнула цепь. Артур левой рукой сжимал кисть врага с ножом, правой не давал противнику вцепиться ему в горло. На мгновение их взгляды встретились. Артур посмотрел в обезумевшие от страха глаза ублюдка, после чего его зубы безошибочно нашли на шее громилы артерию. Ублюдок испуганно вскрикнул. Артур рванул зубами чужую плоть, выхватил из ослабевшей руки нож и, получив очередной удар по ребрам, на четвереньках рванул вперед, пытаясь тут же снова кинуться в драку. Искалеченный ублюдок хрипел и, катаясь по битому кирпичу, пытался зажать рану руками.

Ну вот и все. Шестого он убьет без особых усилий.

Очевидно, ублюдок подумал о том же самом. Продолжая крутить над головой цепь, он принялся озираться вокруг, уставился на корчащиеся, истекающие кровью тела и, внезапно бросив цепь, побежал к арке. Артур посмотрел ему вслед и, пошатываясь, направился к сестре.

Оказавшись под аркой, ублюдок вскрикнул, неловко всплеснув руками, упал на спину и затих. Артур обернулся на крик, сжался пружиной, приготовившись к новой схватке. Появившийся у входа в арку человек неспешно шагал к ублюдку. Запах, походка, звук шагов… Это был Жак. Артур распрямился и, убирая нож, снова направился к сестре.

Нагая, всхлипывающая Марта, подобрав ножки, сидела на битом кирпиче, прижимаясь спиной к старому шкафу, дрожащей рукой размазывая слезы по чумазой щеке.

– Все кончилось, не плачь, – сказал Артур. Марта снова захныкала, протянула к брату руки. Он присел рядом с сестрой, она крепко обняла его за шею. – Ну, все, все… – Артур прижался щекой ко лбу сестры, погладил ее по растрепанным волосам. – Их больше нет. Не плачь. Вот и Жак пришел.

Марта закивала, перестала всхлипывать, тыльной стороной ладони правой руки вытерла слезы. Артур огляделся. Одежда Марты, разорванная в клочья, валялась возле старого кресла, отцовский пиджак был залит кровью ублюдка. Артур снял с самого маленького ашата кожаную куртку и отдал ее сестре. Марта уже почти успокоилась, но ее дрожащее тельце все еще вздрагивало от беззвучных всхлипываний.

Жак, сгорбленный семидесятичетырехлетний старик, неспешно подошел к ублюдку, тяжело переставляя ноги, наступил правой ногой ему на голову и, пробурчав себе под нос «даже шкурку не попортил», выдернул из его глаза свой посох. Кряхтя, он наклонился, ловко обшарил карманы ублюдка и забрал все, что его заинтересовало. Складной нож, десять евро монетами, три пластинки фруктовой жвачки, мятая пачка сигарет, зажигалка. Негусто, но лучше, чем ничего. Наверное, это нападение у ублюдков было первым за ночь.

Куртка доходила Марте до колен. Погладив сестру по щеке, Артур занялся карманами других мертвых ублюдков. Все, что его интересовало, – деньги и еда. Но денег он не нашел, а из еды обнаружил лишь два шоколадных батончика и одно недозревшее яблоко.

– Как вы? – двумя руками опираясь о посох, спросил подошедший Жак.

– Нормально, – ответил Артур. – Марта только снова испугалась.

Девочка, кутаясь в куртку ублюдка, длинно всхлипнула и, озираясь по сторонам, принялась искать своего медведя.

– Я заметил их еще у библиотеки, – сказал Жак. – Думал, что уведу за собой. Когда понял, что за мной идут не все, испугался. Понял, что с Мартой ты не сможешь от них убежать. Пришлось убивать тех, кто шел за мной, и возвращаться. На перекрестке услышал ее крик… – Жак протянул Марте пластинку жевательной резинки, девочка шмыгнула носом, взяла резинку и спрятала ее в карман куртки. – Хорошо, что все обошлось.

Заметив медведя, Артур поднял его и протянул сестре. Марта как будто даже улыбнулась и, поцеловав грязную мордашку Пуха, прижалась к нему щекой. Артур взял сестру за руку.

– Скоро рассвет, – сказал Жак. – Пора искать для отдыха брошенную квартиру.

– Еще успеем, – ответил Артур. – Пока темно, сможем пройти с десяток кварталов. Ублюдки уже уходят с улиц.

– Она устала…

– Нам нужно торопиться, – настаивал Артур. – Если дядя был у нас дома и видел руины… Он мог подумать, что мы все погибли, и уехать из города, подальше от войны. Мы можем опоздать.

– Может, все же попробуем пройти днем?

– Нет, – Артур покачал головой. – Марта ни за что не выйдет днем на улицу. После того как убили родителей, она боится чужих людей.

Жак пожал плечами и, улыбнувшись, щелкнул Марту по носу. Старик и двое детей продолжили путь.

Единая Европа

Брюссель

22 июля

16 часов 07 минут

Герхард Оллацд сидел в мягком кожаном кресле и с тоской смотрел на Микеле Коссо, тучного, высокого, светловолосого итальянца пятидесяти двух лет, руководителя департамента анализа национальных и религиозных конфликтов при Совете безопасности Европы. Он заранее узнал о предстоящей командировке, но ехать в Пешковец ему очень не хотелось. Более того, еще вчера Герхард рассчитывал выпросить неделю отпуска, съездить в Ниццу, развеяться. Полтора месяца в Африке его вконец измотали. И на тебе, подарочек. Снова на войну.

– Я могу отказаться?

– Можете, – ответил Микеле. – Но я надеюсь, вы этого не сделаете.

– Тогда у меня одно непременное условие. – Микеле Коссо хоть и слыл либералом, но ультиматумов не терпел. На том и строился расчет Герхарда. – В качестве сопровождения со мной поедет группа майора Ефремова из русского батальона бригады миротворцев.

– Не возражаю, – неожиданно легко согласился Коссо. – Ваша поездка меньше всего будет походить на прогулку.

– Я смотрю телевизор.

– К черту телевизор. По нему не показывают и половины того, что происходит в Пешковеце. Начало ашато-имлинского конфликта, как бывает чаще всего, банально. Ссора торговок на рынке, через час драка в торговых рядах, еще через несколько часов – побоище в имлинских кварталах. Полиция провела аресты среди ашатов – подстрекателей беспорядков. В ответ – взрывы в имлинских кварталах. Официальные причины конфликта тоже стандартны. Одна религия угрожает другой, коррумпированные политики-имлины притесняют народ ашатов. Результат – полгода взаимного террора. Взрывы, убийства, погромы. Но последний месяц в Пешковеце творится черт-те что. Местные жители готовы поверить во все: от упырей до инопланетян. Представители ашатов и имлинов в органах самоуправления предупреждены о предстоящем визите наблюдателя, как и о том, что если вам начнут чинить препятствия, в Пешковец будут введены войска и объявлено военное положение. Да и без этого предупреждения сотрудничество с наблюдателем в их же интересах. Они сами напуганы, ситуация давно вышла из-под контроля. В организационном плане схема контроля за миссией наблюдателя стандартная. Как обычно, сигнал с ваших датчиков-имплантатов непрерывно отслеживается. В экстренном случае дадите код бедствия. Команда эвакуации готова забрать вас из любой точки Пешковеца и пригородов в течение пятнадцати минут.

– Моя задача?

– Попытаться разобраться, что там, черт возьми, происходит. По возможности постараться определить возможные варианты примирения, приемлемые для сторон.

– Время.

– Президент дал нам месяц. – Микеле нажал кнопку селектора. – Агнешка, подготовьте для Герхарда данные по ашато-имлинскому конфликту.

– Сколько было наблюдателей до меня?

– Мы направляли девять групп, ООН – четыре. Безрезультатно. Крови пролито достаточно, война перешла на уровень личной мести. Были и частные наблюдатели. Точное число неизвестно, но, по нашим данным, около тридцати.

– Жертвы среди наблюдателей?

– Шесть человек погибли при невыясненных обстоятельствах, двое пропали без вести, одиннадцать в госпиталях. Осколочные, огнестрельные ранения. Побои. Среди частных наблюдателей – двенадцать погибших, семь пропали без вести. Но эти данные не подтверждены.

– Прекрасно… – вздохнул Олланд. – И после всего произошедшего вы направляете только одного наблюдателя? Пусть с хорошими угрозами за спиной, но одного?

– Герхард, Европе не нужна войсковая операция. Армия может за двадцать четыре часа погасить конфликт, разрушив полгорода и уничтожив треть полумиллионного населения. Но никто не хочет крови. Скоро выборы. Вы самый опытный сотрудник нашего департамента…

– Мои полномочия?

– Наблюдатель.

– И все? – Герхард невольно хмыкнул.

– Поверьте мне, этого больше чем достаточно. И ашаты, и имлины знают, что вы их последний шанс. Ваш вертолет завтра, в четыре утра.

Олланд как будто загрустил. Причины этнических и религиозных вооруженных конфликтов действительно всегда одинаковы. Но очень скоро они отходят на задний план, а на передний выходит личное горе. Сложность примирения заключается в том, что идеологи быстро теряют контроль над ситуацией. А когда нет централизованного подчинения конфликтующих сторон… Нельзя договориться со всеми сразу.

«Ну и пусть, – думал Герхард. – Слетаю, честно предложу зарыть топор войны, постращаю Гаагским трибуналом. Надоело. Войны, террор, протесты. Вечно кто-то чем-то недоволен. Кому-то всегда кажется, что его обделили. А на деле они уже не могут жить без тайной угрозы. Без образа врага. Кого-то всегда нужно обвинить в неудачах и собственных просчетах. Вернусь из Пешковеца, переведусь в департамент защиты прав человека».

– Если у вас все, – Коссо прервал размышления Герхарда, – не смею задерживать.

Олланд поднялся из кресла, выслушал пожелания удачи, попрощался и вышел из кабинета руководителя департамента анализа вооруженных конфликтов. Агнешка вспорхнула из-за стола, казенно улыбаясь, показала на картонную коробку, стоявшую на журнальном столике. Герхард подошел к столику, снял с коробки крышку, взглянул на часы и обреченно вздохнул. Шестнадцать двадцать два. Ночь обещала быть длинной…

Единая Европа

Пешковец

22 июля

16 часов 40 минут

Воскресный день Пешковеца в последние месяцы мало чем отличался от вторника или, скажем, четверга. Почти пустые, унылые улицы, давно забывшие, что такое детский смех, и хорошо помнящие, что такое крик матерей на похоронах. Редкие прохожие, спешащие поскорее миновать опасные кварталы, совместные полицейские патрули, пешие и на машинах, искренне желающие прекращения кровопролития. Полупустые кафе и магазины.

Большая часть доходов Пешковеца зависела от туризма. Архитектурный бум второй научно-технической революции его практически не коснулся, и в последнее время среди европейцев стало модно провести пару недель отпуска среди старины. Пешковец подходил для этого как нельзя лучше. Обилие каменных построек начала и середины XX века, старинные церкви, музей скульптур, самая большая в Европе коллекция художественного стекла. Война все перечеркнула. Великолепные пляжи пустовали с начала сезона, по средневековому замку бродили лишь привидения и скучающие экскурсоводы. Европейский фестиваль документального кино, не самый представительный, но проходивший в Пешковеце с 1908 года, пришлось перенести в Милан. Никто не хотел рисковать собственной жизнью.

В маленьком ресторанчике «Пегас» имлины играли свадьбу. Рождение детей, свадьбы и похороны – пожалуй, только это не смогла отменить война.

Сидя напротив «Пегаса» в летнем кафе, Анна пила кофе. Ее длинные, черные как смоль волосы время от времени колыхал ветер, солнце в голубом безоблачном небе жарило от души. Через два столика сидела пожилая чернокожая пара; они что-то оживленно обсуждали за стаканчиком виски.

«И как можно пить в такую жару? – рассуждала Анна. – Наверное, американцы. Туристов теперь не увидишь. Скорее всего, они работают в Пешковеце. Говорят, в городе полно международных террористов, имлины щедро им платят. ЦРУ? Ерунда. Слишком бросаются в глаза. Логичнее использовать агентов, которые легко затеряются среди коренного населения. Возможно, они из ООН. Или из какой-нибудь комиссии Евросовета. Надо же, какие мысли появляются у бывшего дизайнера. Раньше, сидя в кафе или заглянув в магазин, я думала, насколько удачно или безвкусно оформлен интерьер. Сейчас же меня чаще всего интересует, кто посетители и чего от них ждать».

Ахмед принес еще по чашечке кофе и пару кремовых пирожных. Он поставил чашку перед Анной, сел за столик.

– О чем задумалась? – спросил Ахмед и аккуратно откусил от пирожного.

– О приметах времени, – ответила Анна. – У каждого времени свои приметы.

– И какие приметы у нашего времени?

– Охранники с энергодетекторами на свадьбе, – Анна качнула головой в сторону ресторана.

Ахмед обернулся. У дверей стояли шесть имлинов в темно-синей форме охранной фирмы «Львы». Они были вооружены короткоствольными протонными автоматами, двое из них держали в руках портативные детекторы для обнаружения источников энергии.

Из подъехавшего такси вышли трое джентльменов, во фраках и цилиндрах, с огромными букетами цветов. Охрана проверила у них пригласительные билеты, обшарила энергодетекторами и только после этого разрешила войти в ресторан.

Ахмед отвернулся, сделал глоток кофе.

– Ты веришь, что это что-то изменит?

– Я не собираюсь что-то менять, – с заметной злобой в голосе ответила Анна. – Не я должна менять, а те, кто принес горе моему народу. Но так уж устроены имлины. Пока не захлебнутся собственной кровью, они не прекратят убивать.

– Вчера ублюдки сделали налет на лагерь беженцев у четырех холмов. Восемь человек убили, двадцать девять покалечили.

– Мой дядя работал там поваром, – сказала Анна. – Ему сломали три ребра, раздробили ключицу. На прошлой неделе ублюдки убили трех учителей из университета, месяц назад изнасиловали двух школьниц, задержавшихся в кинотеатре и затемно возвращавшихся домой. Ублюдками командует полковник Эрлдан. Я не думаю, что он пропустит свадьбу своего сына. И помощники полковника придут. Это они разрабатывают планы налетов на международных наблюдателей, чтобы обвинить во всем ашатов.

– Имлинам нет места в Пешковеце, но я все равно не одобряю взрывы, – сказал Ахмед. – Этим мы настраиваем против себя мировую общественность.

– Убийца должен быть наказан.

– Я всегда предлагал публичный расстрел. Во-первых, казнь – это акт правосудия. Во-вторых, смерть на людях – это не смерть по телевизору, пронимает лучше. В-третьих, нет случайных жертв. Взрывая автобусы или школы, мы выглядим трусами, воюющими с детьми.

– А ты хоть раз глядел в глаза ублюдку? – прошипела Анна. – Ты видел, как они убивают твоих детей? Как отрезают голову твоей матери?

– Я знаю о твоем горе, – сказал Ахмед. – Я знаю, что имлины с двенадцати лет водят своих детей в тир, где учат стрелять по мишеням с лицами ашатов. Но массовые убийства не идут на пользу нашей борьбе. В глазах всего мира мы становимся такими же мясниками, как и имлины.

– Мы все умрем, – сказал Анна. – Невинных Всевышний простит, виновных покарает. Те, кто останутся в живых, поймут, что нельзя проливать кровь ашатов, не заплатив своей жизнью. Сотнями жизней.

– Как сказал пророк, силе может противостоять только сила. Остановить убийство можно только убийством.

– Ашаты не убийцы. Мы мстим за смерть наших детей, отцов и сестер. Мстим за разоренные дома.

– Анна, ты меня не слушаешь. – Ахмед не знал, какие еще слова сказать тридцатилетней женщине, потерявшей четырех детей, мужа и мать, чтобы убедить ее в своей правоте и не оскорбить. – Давай придем к полковнику домой. Ночью. Отрежем ему язык, клевещущий на ашатов, выведем на улицу, поставим к стенке и расстреляем. Это будет хоть как-то похоже на правосудие. А взрыв свадьбы похож на варварство.

– Тогда зачем ты здесь, если не веришь, что от этого будет толк?

Ахмед снова взял в руки чашку и посмотрел на вход в ресторан.

Охрана выполняла свою работу. Двое следили за тем, что происходит в конце улицы, двое за прохожими, что приближались к ресторану, еще двое были готовы помочь им в любую секунду.

Чернокожая пара расплатилась за виски и направилась к выходу.

– Имлины убили моего друга, – сказал Ахмед. – Кто-то должен защищать его семью. Идет война, и все мы солдаты. Солдат не обсуждает приказ. Тем более что я согласен с его сутью. Мне лишь не нравятся методы. И для того чтоб моим друзьям не пришлось защищать мою семью вместо меня, а моей жене мстить за смерть наших детей, я сделаю то, что должен.

На краю улицы показался старенький «Фольксваген». Анна тронула Ахмеда за руку, тот поставил чашку на стол, посмотрел на машину, затем на Анну. Полковник Эрлдан еще не пришел, но операция уже началась. Ее нельзя остановить. Мать, мстившая за смерть своей семьи, и солдат, мстивший за семью друга, молча смотрели друг другу в глаза. Через минуту они могут умереть, но они были готовы к этому. Через минуту полмира назовет их убийцами, но это не имело никакого значения. Через минуту они выполнят приказ, принесут имлинам возмездие. Кровь за кровь, смерть за смерть. Если хочешь остановить убийства, возмездие должно быть десятикратным. Убийца должен быть сломлен духом. Убийца должен знать, что пощады не будет. Ему не спрятаться.

Между «Фольксвагеном» и рестораном оставалось не более пятнадцати метров. Охрана давно заметила автомобиль, медленно кативший по улице, и приготовилась к худшему. Таковы правила: всегда готовиться к худшему.

Ахмед и Анна достали скорострельные иглолучевые пистолеты, спрятанные под одеждой, и прямо из кафе начали расстреливать охрану. Те попытались ответить, но было поздно. Под голубыми иглами Ахмеда и Анны падали случайные прохожие, турки и французы, имлины и ашаты. Но для великой цели возмездия это не имело значения. Все мы когда-то умрем. Всевышний разберет, кто прав, а кто нет, и простит невинных.

«Фольксваген» остановился в метре от входа в ресторан. Из банкетного зала к выходу уже бежали солдаты. Полицейский патруль с соседней улицы спешил к месту перестрелки. Из автомобиля выскочил шестнадцатилетний ашат с рюкзаком за спиной и метнулся в здание. Анна и Ахмед побросали иглолучевики и кинулись в разные стороны. Их работа была выполнена, смертник вошел в ресторан. Дойдет он до зала или его пристрелят, не имело значения. Часовой механизм через пять секунд взорвет тикриновую бомбу.

Внутри ресторана послышался женский крик, одиночные выстрелы.

Раздался страшный взрыв. Улицу заволокло пылью и дымом, в четырех ближайших кварталах из окон домов вылетели стекла. Совместные ашато-имлинские полицейские патрули оцепляли место трагедии, надеясь помочь выжившим, из ближайших больниц спешили машины «Скорой помощи», жители улицы без промедления начали разбирать завалы…

Единая Европа

Пешковец

23 июля

09 часов 56 минут

На гражданском аэродроме Пешковеца наблюдателя департамента анализа религиозных и межнациональных конфликтов Герхарда Олланда встретили тепло, можно даже сказать с радостью. За одиннадцать лет службы в департаменте Герхард почти безошибочно научился определять, насколько искренни слова, произнесенные официальными лицами при встрече. В Пешковеце его действительно ждали. Неужели он для них и вправду последняя надежда?

Первыми из вертолета вышли затянутые в легкую броню русские. Аэродром был оцеплен полицией, но для них это как будто не имело большого значения. Еще на подлете к Пешковецу они активировали генераторы скорострельных протонных ружей, сняли предохранители. Оказавшись на бетоне вертолетной площадки, десантники бегло осмотрелись, после чего старший группы, майор Ефремов, разрешил Герхарду выйти. Некоторую условность этого ритуала понимали и отцы города, и полицейские, и прилетевший наблюдатель. Все, кроме русских. Для них это была работа.

– Господин Олланд, рад приветствовать вас на земле Пешковеца, – стараясь перекричать угасающий гул вертолета, сказал мэр.

– Спасибо, господин Булле, – ответил Герхард. – Надеюсь, что сообща мы найдем те шаги, которые хотя бы на время принесут мир на эту землю.

– Мы готовы оказать вам любую помощь.

– Азиз Родригес, начальник полиции, – представил говорившего мэр. – Старший офицер и наряд полиции будут сопровождать вас во всех поездках по городу.

– Это излишне, – ответил Герхард. – Для моей безопасности прибывших со мной десантников более чем достаточно.

Олланд подошел к делегации, встречающей его на аэродроме, и с каждым поздоровался за руку. Представители ашатов и имлинов, полиции, мэрии, городского совета по очереди пообещали оказывать всяческое содействие.

Олланда вместе с десантниками и мэром Булле посадили в микроавтобус и в сопровождении эскорта из трех патрульных машин повезли в гостиницу. Еще у вертолета Герхард заметил, что мэр нервничает. Что-то его тревожило.

Через десять минут эскорт уже петлял по улочкам Пешковеца. Русские несли службу, поглядывали за дорогой, пытаясь угадать, что им готовит город, Герхард смотрел на мелькавшие за окнами дома. Обычный европейский городишко. Не столица, но и до медвежьего угла далеко. Постройки очень старые, но ухоженные, в основном трех-пятиэтажные, церкви вперемешку с мечетями. Улицы просторные… Может, Герхарду так показалось из-за того, что для туристического городка на них было маловато прохожих? Полицейские патрули действительно смешанные. Значит, отчет не врет, стараются ребята. Да и как не стараться, если по-другому не выжить.

– Красивый город, господин мэр, – сказал Герхард. – Вы его крепко держите в руках.

– Спасибо, господин Олланд. Но нам это дается очень непросто.

– С такой красотой от туристов, наверное, нет отбоя.

– Все в прошлом, – вздохнул мэр, – все в прошлом. А теперь… Если нас не убьет террор, то погубит отсутствие туристов.

– Война – плохая реклама для туризма, – согласился Олланд.

– А я предупреждал. И совет Европы, и парламент. Нельзя было пускать дело на самотек. Права человека, право нации на самоопределение – это святое. Но есть, черт возьми, еще и закон. И меня не интересует, как это выглядит со стороны. В конституции не написано, что заполнение тюрем преступниками должно быть строго пропорционально этнической численности населения на территории проживания. Если пять ашатов и десять имлинов будут признаны судом виновными в совершении преступлений, значит, пятнадцать человек должны сидеть в тюрьме. Пятнадцать, понимаете? Ане десять, потому что кому-то, видите ли, в этом видится преследование по национальному признаку.

Вот, значит, что его терзает. Ему было необходимо высказаться, подумал Герхард, а вслух сказал:

– И что вам отвечали?

– Хм… Что я сошел с ума. Советовали сменить одного чиновника на другого. А толку? Стоило пойти на уступки ашатам, как тут же свои претензии заявили имлины. И как прикажете поступать?