Текст книги "Последний свидетель"

Сергей Гайдуков (Кирилл Казанцев)
Последний свидетель

Стадия первая:
Живой или мертвый

1

Около полудня большая темная туча нависла над Голубой мечетью, а порывы холодного ветра с моря вмиг очистили улицы древнего города, тем более что несли с собой липкие хлопья мокрого снега. Погода свирепствовала минут сорок, не больше, потом наступил краткий момент тишины, а затем обычный городской гул снова взметнулся вверх, заполняя собой все пространство вокруг, вплоть до самых узеньких переулков Стамбула.

Бондарев вылез из такси на европейском берегу Босфора и медленно пошел по набережной, поглядывая на притихшее, но все же тревожно-темное море. Уличных торговцев согнал с мест краткосрочный шквал, и они пока не торопились возвращаться обратно – так что никто не задержал Бондарева на пути к небольшому рыбному ресторану, где была назначена встреча. Ресторан был не из тех жемчужин района Ортакёй, куда целенаправленно завлекают туристов и потчуют их дозированным коктейлем азиатской экзотики и европейского сервиса. Это было небольшое заведение в полуподвале старого каменного здания, вывеска на котором не была продублирована на английском. Да и саму эту древнюю доску с кое-как нацарапанным названием ресторана трудно было считать полноценной вывеской. Если бы Бондарев был чуть более подозрителен, он бы мог подумать, что этот подвал наскоро подготовили именно для сегодняшней встречи.

Бондарев спустился на пять древних ступенек и толкнул тяжелую дверь.

Его ждали. Не то чтобы внутри висели приветственные плакаты или стояла группа встречающих, нет, даже наоборот – никто и не пошевелился, когда Бондарев переступил порог ресторана. Ни двое парней в кожаных куртках, которые сосредоточенно резались в нарды. Ни хозяин ресторана, который столь же сосредоточенно что-то подсчитывал на калькуляторе, сидя за соседним столиком.

Бондарев выбрал место поближе к двери, сел, расстегнул куртку. Президент Ататюрк сурово смотрел на него с портрета на стене. Хозяин ресторана пару раз стукнул по клавишам калькулятора и посмотрел на Бондарева. Смысл этого взгляда можно было расшифровать как «Надеюсь, вы ничего не будете заказывать?».

– Один кофе, – сказал Бондарев на средней паршивости английском. Хозяин вздохнул, повернулся в сторону кухни и громко продублировал заказ. Парни играли в нарды и думали, что быстрый оценивающий взгляд одного из них остался Бондаревым не замечен.

Хозяин лично поставил перед Бондаревым чашку с кофе, Бондарев в ответ зашуршал толстой пачкой турецких лир, которых чуть ли не килограмм полагался в оплату этой самой чашки. Между купюрами случайно завалялась визитка, сейчас она случайно упала на стол, и хозяин ресторана вынужденно покосился на прямоугольный кусок белого картона.

– Это я, – дружелюбно сказал Бондарев и постучал по визитке.

– Смит, – с трудом прочитал хозяин.

– Вот именно, – сказал Бондарев. – Джеймс Смит. Это я.

Хозяин презрительно качнул тяжелым щетинистым подбородком, будто бы фамилия Смит была слишком плебейской для этого прибежища аристократов, где ежевечерне собираются какие-нибудь Фицсиммонсы или Хаусхофферы. Однако деньги у Бондарева, несмотря на его непритязательную фамилию, он все же взял.

Бондарев едва пригубил горячий и дьявольски ароматный кофе, как вдруг оказался не один за своим столиком. Парень в кожаной куртке уже не играл в нарды и не сидел к Бондареву спиной. Он сидел к нему лицом, и, судя по шраму над правой бровью, парня звали Мурад.

– Это вы мистер Смит? – спросил он по-английски.

– Это я, – ответил Бондарев. – А это вы Мурад?

Парень молча кивнул.

– Это хорошо, – улыбнулся Бондарев и стал пить кофе.

Парень некоторое время молча наблюдал за ним, а потом не без труда составил из английских слов еще одну конструкцию:

– Вы можете мне сказать…

– Да, – согласился Бондарев.

– Вы можете мне сказать имя…

– Да, – сказал Бондарев.

– Тогда скажите. Потому что я хочу знать.

– Очень хорошо, – сказал Бондарев и отставил в сторону пустую чашку. – Я могу вам сказать. Но сначала я хочу поговорить о деньгах. Понимаете? Это важная информация, она стоит денег. Понимаете? Я специально приехал сюда, потратил свои деньги, потратил свое время. Мне нужна компенсация, понимаете?

Бондарев говорил медленно, чтобы турок все понял. Судя по выражению его лица, Мурад понял.

– Компенсация, – повторил он. – Деньги.

– Вот именно.

– Сколько вы хотите?

Бондарев изобразил глубокую задумчивость. Тут нужно было попасть в десятку – то есть назвать сумму, приемлемую для турка, но не настолько низкую, чтобы турок засомневался в ценности информации.

– Пять тысяч, – сказал Бондарев. – Пять тысяч американских долларов. Старые добрые зеленые деньги.

– Слишком много, – сказал турок.

– Нет, это не много, – возразил Бондарев и недовольно поморщился, однако под взглядом Ататюрка с портрета быстро оттаял. – Но я понимаю, что для вас это… Это в некотором роде личное дело. Семейное дело.

– Он был моим братом, – сухо ответил Мурад.

– Да, – Бондарев кивнул, показывая, как он ценит родственные связи в местной культуре. Он оценил родственные связи в пятьсот долларов. – Четыре пятьсот.

– Четыре, – сказал Мурад.

– Ох, – сокрушенно вздохнул Бондарев. – Четыре… Не очень хорошая цифра. Но я уважаю значение родственных связей в вашей традиционной культуре.

– Что? – переспросил турок.

– Хорошо, четыре, – сказал Бондарев.

2

Все меняется в этом мире, но кое-что и остается неизменным. Директору было странно сознавать, что этим неизменным компонентом в Зале Трех остается он сам.

Часы показывали двадцать один пятьдесят три, когда Директор вступил в подземный коридор – один из трех коридоров, которые вели в Зал. Телохранитель также спустился вниз, но, сделав пару шагов, повернулся спиной к стене, чтобы держать в поле зрения оба направления, и замер. Директор продолжил свой путь в одиночестве, вскоре превратившись для своего телохранителя в темную, уменьшающуюся в размерах фигуру неопределенных очертаний. Телохранителям тоже было свойственно время от времени меняться, а Директор был один и тот же – сутулый мужчина лет пятидесяти с небольшим, чуть более полный, чем ему самому бы хотелось, с чуть более редкими волосами, чем ему бы, опять же, хотелось. С торопливой походкой, от которой полы черного плаща развевались то ли как кавалерийская бурка, то ли как крылья экспериментального летательного аппарата. За семь минут Директор успешно преодолел подземный коридор, выстроенный некогда как часть московской системы защиты правительственных учреждений от ядерного удара, и остановился перед стальной дверью.

Сканер благополучно опознал рисунок сетчатки глаза, Директор отстучал на панели набор из семи цифр и подождал, пока дверь неторопливо и солидно отъедет в сторону. Потом он вошел в Зал Трех – так же как входил сюда несколько десятков раз до этого.

Директор сбросил плащ на поручень кресла – и в этот момент открылись две другие двери. Трое были в сборе, и двери за их спинами одновременно закрылись.

Оба вошедших были моложе Директора, но ненамного. Один был статным широкоплечим брюнетом в темном костюме. Мощная нижняя челюсть брюнета заявляла о его настойчивости и жесткости, а налет седины на висках лишь прибавлял импозантности облику. Второй был среднего роста шатеном с усталым продолговатым лицом, и он предпочел еще за стенами Зала снять пиджак, галстук и расстегнуть ворот рубашки. Президент не любил костюмы, и Директор об этом знал.

Брюнет – недавно назначенный министр внутренних дел – стоял по стойке «смирно» и ожидал каких-то формальных приветствий, но их не было, потому что так было принято в Зале Трех. Директор уже сел. Президент тоже, и министр с некоторой заминкой последовал их примеру. Следуя привычке, министр тут же вытащил нечто вроде ежедневника и приготовился записывать – еще одна оплошность, так как здесь не принято было вести записи. Министру это было простительно, поскольку он был первый раз.

Министры менялись, а Директор был один и тот же. И он подождал, пока Президент заметит прокол министра и сделает ему знак – убери.

– Итак, – сказал Президент. – Сегодня у нас новый человек… – Он показал на министра. Директор коротко кивнул. – И нам надо рассмотреть текущие вопросы.

Директор снова кивнул.

– Два, – сказал Президент.

– Четыре, – поправил Директор.

– Э-э… С моей стороны? С моей стороны имеется три вопроса для обсуждения, – отрапортовал министр.

– Очень хорошо, – сказал Президент, и Директору вспомнилось, что недавно в какой-то газете усталый взгляд Президента сравнили со взглядом охотничьей собаки, которая прыгнула, но не поймала дичь. Директору не впервой было видеть такой взгляд, и дело туг было даже не в том, что и президенты менялись, а Директор оставался. Иногда похожий взгляд Директор видел в зеркале. Чем больше знаешь, тем меньше у тебя поводов для веселья и оптимизма. У нынешнего Президента это был второй срок, так что знал он достаточно много.

– С кого начнем? – традиционно спросил Президент и получил традиционное согласие Директора на свое первенство. – Я начну… – сказал Президент, и усталость в его глазах сменилась на жесткость. – Как и в прошлый раз, я начну с господина Крестинского.

– Это уже ваш двенадцатый запрос, – Директор произнес это в пространство, ни на кого не глядя.

– По моим данным, господин Крестинский в прошлом месяце передал исламским террористическим группировкам полмиллиона долларов, – сухо произнес Президент.

– Шестьсот двадцать тысяч, – уточнил Директор.

– Он организовал переброску в Чечню отряда наемников, в составе которого был оператор канадского телевидения. Чтобы потом настругать фильмов о героическом сопротивлении борцов за веру и…

– Я в курсе, – сказал Директор, и министр вздрогнул от этих его слов, сказанных наперебой словам Президента. – Я в курсе, и я против, как и при двенадцати ваших предыдущих запросах.

– Его деятельность выходит за пределы моего терпения, – сказал Президент. – И это не просто личная месть, как вам может показаться…

– Я знаю, что это не личная месть. А вы знаете мои аргументы против ликвидации Крестинского, я их уже приводил. Сегодня я добавлю к ним еще один – в ближайшее время Крестинский будет занят другими проблемами. Они у него возникнут.

– Это не решение вопроса, – после паузы сказал Президент.

– Это не решение, – согласился Директор. – Над решением мы работаем.

– А вот эти его проблемы?.. Можно поподробнее?

– Нет.

– Тогда при нашей личной встрече?

Министр сделал вид, как будто его здесь нет. Директор вздохнул:

– Нет.

Министр очнулся от спячки и преданно посмотрел на Президента, готовый возмутиться, если понадобится.

Президент исподлобья посмотрел на Директора – Директор развел руками. Тот опыт общения с президентами, который имелся у Директора, говорил о следующем генезисе президентских запросов. Сначала они осторожничают, словно не верят, что Директор и его люди действительно готовы сделать такие вещи. Директору на этой стадии приходится буквально уговаривать их принять нужное решение. А потом они входят во вкус, и Директору уже приходится сдерживать их возросшие аппетиты. Под конец срока к президентам приходит какая-никакая мудрость и их пожелания становятся разумными и сбалансированными.

Этот Президент формально находился на третьей стадии, и в целом его запросы были разумны. За исключением Крестинского. Это было что-то вроде идеи фикс, что-то вроде Карфагена, который непременно должен быть разрушен.

– Значит, – медленно проговорил Президент, – вы хотите, чтобы он сидел себе в Аргентине и как ни в чем не бывало вел подрывную деятельность против России… и против меня лично? Вы этого хотите?

Министр, наверное, поежился от этого тона, но Директор был здесь не для того, чтобы ежиться.

– Я бы уточнил, что подрывную деятельность господин Крестинский ведет не только против вас… Он ее ведет против всех. Против всего мира вообще.

– Ладно, голосуем. Крестинский. Я – за.

– Я тоже, – быстро сказал министр.

– Я против, – сказал Директор.

– Решение не принято, – констатировал Президент. – В двенадцатый раз. И меня это не радует.

– Давайте перейдем ко второму пункту, – предложил Директор. Он-то знал, что по поводу Крестинского Президент может говорить бесконечно – как больной про свою хроническую и поэтому практически родную ему болезнь.

3

Мурад медленно запустил руку во внутренний карман куртки и вытащил оттуда туго стянутую резинкой долларовую «бомбу».

– Это деньги, – сказал он с гордостью.

– Я вижу, – сказал Бондарев.

– Теперь – вы.

Бондарев так же медленно вытащил из кармана фотографию и положил ее на стол изображением вниз. Мурад уставился на белый прямоугольник обратной стороны снимка, как будто хотел взглядом, как рентгеном, просветить его насквозь.

– Вот этот человек, – Бондарев понизил голос. – Я знаю, что он работает на ваше правительство. Он офицер разведки. Или был раньше офицером разведки. Его зовут Акмаль.

– Это точно он? – спросил Мурад, а его пальцы уже нетерпеливо подрагивали на свернутых купюрах; ему хотелось поскорее швырнуть Бондареву деньги и перевернуть снимок.

– Это он, – сказал Бондарев. – Абсолютно точно. Он велел убить твоего брата.

И Бондарев схватил брошенные в его сторону деньги. А Мурад перевернул снимок и внимательно вгляделся в запечатленное там лицо.

– Да, – сказал он несколько секунд спустя. – Да, это он.

Бондарев еще не успел переварить эту реплику – откуда Мураду было знать – он, не он? – как со стороны кухни послышалось:

– Это я?

И тут главное было не дергаться, потому что дергаться было поздно. Со стороны кухни, минуя прикинувшегося предметом интерьера хозяина, мягкой походкой к Бондареву шел человек, фотографию которого Бондарев только что продал Мураду за четыре тысячи долларов. То есть почти продал. Деньги лежали перед Бондаревым, но радости они уже не могли принести.

Впрочем, тут с самого начала дело было не в деньгах.

4

Дальше встреча покатилась как по накатанной колее. Министр почтительно помалкивал, пытаясь понять правила той игры, которую ему сегодня демонстрировали. Пожалуй, он был даже слишком почтителен, не стараясь по-настоящему вникнуть в суть тех четырех дел, которые немногословно изложил Директор. Министр просто присоединился к мнению Президента, а Президент был достаточно искушен в этой процедуре, чтобы знать – Директор не будет просить лишнего. Все четыре его предложения были одобрены. Второе предложение Президента тоже прошло, после чего наступил черед министра.

Он говорил осторожно, искоса поглядывая на Директора, а в сторону Президента стараясь не смотреть. Сначала министр рассказал о том, что в Румынии объявился бывший главарь челябинской банды, которая в девяностых года три беспредельничала на дорогах, мимоходом порешив с три десятка человек и опустошив немереное количество фур. Костяк банды уже давно переместился или на кладбище, или на нары, а вот главарь вовремя дал деру и теперь вроде бы всплыл в Бухаресте под чужим именем. Можно было начать юридическую канитель и попытаться вытащить гада на родину через прокурорский запрос, но разбирательство грозило затянуться на пару лет. За это время главарь успел бы исчезнуть не только из Румынии, но и из Европы. У министра с собой была пухлая папка с документами, но Директор не стал ее смотреть – он помнил эту историю. Поэтому он просто спросил:

– Живой или мертвый?

Министр на миг задумался, стал было поворачивать голову в сторону Президента, но потом решительно ответил:

– Мертвый.

Директор кивнул. Министр молча смотрел на него, будто ожидая еще каких-то слов или пояснений. Но Директору было нечего добавлять. Мертвый так мертвый.

– Дальше, – сказал Директор.

– Дальше… – вздохнул министр и все-таки посмотрел на Президента. Тот кивнул, словно подтверждая некое заранее достигнутое соглашение.

– Видите ли, – начал Президент. – Это немного не в наших правилах…

«Начало обнадеживает», – подумал Директор без раздражения и удивления. Ему уже приходилось слышать такие фразы.

– В принципе, эту проблему должны были решать люди… – Президент показал на министра, и тот согласно кивнул. – Но есть ряд обстоятельств…

– Рассказывайте, – просто сказал Директор, чувствуя себя кем-то вроде старого ювелира, которому принесли сомнительного происхождения ожерелье, и теперь он должен определить его истинную цену.

К счастью, министр излагал факты четко и быстро. Директор не успел устать от его рассказа.

– С нашими ресурсами там делать нечего, – завершил свою краткую речь министр.

– Да уж, – сделал первый вывод Директор и попытался привычно качнуться на стуле, однако уперся лопатками в высокую негнущуюся спинку. – Эту проблему должны были решать ваши люди. Раз уж они сами ее создали.

– Никто же не предпо… – развел руками министр, но Директор прервал его:

– Данные.

Министр положил на стол папку и толкнул ее в направлении Директора. Тот подтащил к себе эту сшитую папку бумаг и неохотно перелистал первые страницы. Теперь ему это не понравилось еще больше.

– Это, – сказал Директор и постучал пальцем по обложке папки, – ваша ошибка. Все это – ваша ошибка.

Министр хотел было что-то ответить, но взгляд Президента заставил его отказаться от этой затеи.

Директор перевернул еще страницу. И на какой-то миг пальцы его замерли в воздухе, а зрачки остекленели. Но никто этого не заметил.

Директор захлопнул папку, выдержал паузу и спросил:

– Живой или мертвый?

– Живой, – сказал министр. – Обязательно живой.

– Ладно, – сказал Директор, уже заранее представляя, как некоторое время спустя он будет с сожалением сообщать министру, что его последнее пожелание выполнить не удалось.

Мертвый. Непременно мертвый.

5

Хозяин ресторана осторожно переместился в угол и постарался принять такой вид, будто бы ничего особенного в его заведении не происходит. У него это хорошо получилось.

Акмаль взял фотографию и внимательно посмотрел на свое изображение.

– Четыре тысячи, – сказал Акмаль, в то время как чьи-то ловкие руки появились у Бондарева из-за спины и принялись проворно его обыскивать. – Странная сумма. С одной стороны, это слишком дорого за кусок бумаги. С другой стороны…

Он посмотрел на человека, который стоял у Бондарева за спиной, получил от него безмолвную гарантию безопасности и сел напротив Бондарева, рядом с Мурадом.

– С другой стороны, – продолжил он, – если это часть какой-то хитрой игры, то это чертовски дешево.

– Никаких игр, – сказал Бондарев. – Чистый бизнес.

Он подумал об удобном расположении ресторана рядом с набережной. Как стемнеет – все концы в воду. Дешево и сердито.

Тем временем Акмаль пристально его разглядывал, ожидая увидеть беспокойство, страх или неуверенность. Бондарев даже подумал о том, чтобы оправдать его ожидания, но тут из кухни появился еще один парень. Он встал в паре шагов от стола, за которым сидели Бондарев и Акмаль с Мурадом. Бондарев решил обойтись без театра.

– Не думаю, что это бизнес, – сказал Акмаль. – И не думаю, что тебя зовут Смит.

– Имеете право, – Бондарев слегка развел руками. – Имеете право думать. – Его руки вернулись на поверхность стола, но кисти уже лежали чуть ближе одна к другой.

– Это могут быть личные счеты, – продолжал говорить Акмаль. – Или это может быть поручение какой-то спецслужбы… Так или иначе, ты повел себя трусливо. Ты не решился сделать работу сам, ты попытался сделать ее руками другого человека, запудрив ему мозги. Ты использовал память о погибшем брате. Это отвратительно.

Мурад сурово насупил брови.

– Как всегда, – сказал Бондарев.

– Что? – не понял Акмаль.

– Отвратительная и грязная работа. Такой она всегда была, есть и будет…

– Что ты…

Акмаль торжествующе вскрикнул и схватил Бондарева за руку. Тут же Бондарева схватили сзади за плечи и прижали к спинке стула, Акмаль отдал команду по-турецки, и с запястья Бондарева быстро сняли часы.

– Сигнал твоим друзьям? – ухмыльнулся Акмаль. – Хотел подать сигнал?

Раз.

– Видишь? – это Акмаль повернулся к Мураду. – Видишь, что это за человек?

Два.

– У них целая банда. Наверное, это они и убили твоего брата. Так, да? – Это он уже спрашивал у Бондарева.

Три.

Акмаль подержал бондаревские часы на ладони и потом отдал их одному из своих парней. Его улыбка лучилась торжеством победителя.

Четыре.

– Твои друзья тебе теперь не помогут… – продолжал нести ахинею победителя Акмаль.

– У меня нет друзей, – сказал Бондарев. – Я один.

Акмаль на миг задумался, но в этот момент наступило ПЯТЬ.