Текст книги "Кинодетективы. Девятый выпуск"

– Что они возле тебя потеряли? – Не понимает дед.

– А один подскочил и давай меня, греховодник, руками тискать.

– Это он спьяну, наверное, – объясняет Сирко, – На трезвую голову такого не сделаешь.

– Тут я и проснулась!

– И?

– А он рядом лежит.

– Кто?

– Цыган и за грудь мою держится.

Дед Сирко, оценивая, смотрит на старуху:

– Где он её у тебя нашёл?

– Глянула я на него, а это не цыган, а черный человек, только посинел в лунном свете.

Максим скрывает улыбку, слушая старуху. А та продолжает свой рассказ:

– Я – от него, а он – за мной!

– Так целую ночь и кувыркались? – Спрашивает дед.

Старуха вдыхает:

– Нет. Исчез он и больше не появлялся.

– Повезло ему, – говорит Сирко.

– Спасибо вам, – благодарит Максим старуху.

– Я и погадать могу, если надо… – предлагает она.

– Не надо, – отказывается он, – Вы нам и так очень помогли.

Максим идет в дом. Дед Сирко бежит за ним.

32

Максим и дед Сирко входят в комнату. В ней находится только Игонькин. Он лежит на кровати. Максим подсаживается на табурет рядом с кроватью.

– Ну, а ты, офицер, что делал этой ночью?

Игонькин, не ожидая вопроса, смущается, кашляет, опускает взгляд вниз.

– Спал.

– С кем?

– Максим, это бестактный вопрос, – говорит Игонькин, – Сам, конечно…

– А покраснел чего, как красна девица? – Спрашивает дед Сирко.

– Ничего я не покраснел, – оправдывается офицер, – Один я спал! Один!

– Так дело не пойдёт, офицер, – стыдит Игонькина Максим, – если мы друг другу врать будем.

Тот на мгновение задумывается, потом громко выдыхает.

– Ты прав, Максим. Я был с женщиной, только не спрашивай с какой. Я не хочу бросать тень на её честь.

– И не надо! – Соглашается дед, – Молодец Дарина!

– Откуда вы узнали? – Удивляется офицер.

– У нас другой нету, – хитро улыбается Сирко, – Милка была занята… Ну, не с каргой же старой…

Игонькин смущается.

– Ой! – Хлопает себя по коленкам дед, – Я вижу, ты и там отметился. Вот пострел!

– Я дверь перепутал…

– Бывает. А Дарина – баба хорошая… Ты правильно сделал, что сдался ей милость. Будет, что вспомнить.

Игонькин улыбается.

– Ты прав, дед: не женщина, огонь!

– Вот с ней сейчас и поговорим, – предлагает Максим.

Он направляется в шинок. Дед Сирко идет за ним. Максим останавливается.

– Я сам, – говорит он Сирку, – Ты, дед, её смущать будешь.

– Да она сама, кого хочешь, смутить может.

– Жди здесь! А когда Дарина во двор выйдет, сотника Крутиуса и хорунжего Чуприну приведи.

33

Максим и Дарина сидят за столом.

– А я, Максим, этого и не скрываю, – рассказывает она, – Была я с ним. Всю ночь. Боевитый офицер попался!

– А как же хорунжий Чуприна? – Спрашивает Максим.

– Он всегда рядом, Максим. Он мне, как брат родной.

– Он не обиделся?

– Чего ему обижаться? – Пожимает плечами Дарина, – Я ему ничего не обещала.

– Значит, после того, как вы расстались, ты Чуприну не видела?

– Почему? Видела. Когда тайком на сеновал шла.

– Что он делал?

– Вместе с сотником Крутиусом в шинке чучело кабана со стены снимал.

Максим кивает:

– Спасибо, Дарина, можешь идти.

Она выходит. Максим слышит стон Игонькина из комнаты хозяев, поднимается и выходит в коридор.

34

Максим заходит в комнату хозяев. Раненый Игонькин безмятежно спит на кровати. Максим смотрит на него и с улыбкой хмыкает. Затем принимается осматривать комнату. Смотрит под кроватью, за сундуком, за ковром, весящим на стене. Поднимает самотканые половики. Прыгает на полу. Потом заглядывает за шкаф.

35

Максим возвращается в шинок. Здесь его уже дожидаются дед Сирко, сотник Крутиус и хорунжий Чуприна.

– Ну, рассказывайте, казаки, – сходу говорит он, – зачем вы чучело дикого кабана в комнату к деду Сирку забросили?

Дед Сирко удивлен вопросу. Чуприна и Крутиус вертятся, сидя на лавке.

– Сознавайтесь скорее, чтобы грех с души снять, – произносит Максим.

Чуприна поднимается и, бросая смущенные взгляды на деда Сирка, принимается рассказывать.

– Это я один виноват.

– Не, господа хорошие, я тоже своей вины не снимаю, – вставляет сотник Крутиус.

– Бес попутал, Максим, – кладет руку на сердце Чуприна, – У меня от ревности ум за разум заскочил.

Крутиус дополняет своего товарища с места.

– Такого казака на какого-то москаля променяла!

– Решил я Дарине и этому русичу насолить, – продолжает хорунжий.

– А я своего боевого друга поддержать. Не мог же я спокойно смотреть на его мучения.

– Я хотел испортить им любовные утехи.

– И радости.

– Я думал, что они в комнате свиданничают.

– А они на сеновале были…

Дед Сирко поднимается с лавки.

– Так, выходит, это я вам должен «спасибо» сказать за то, что у меня порты мокрые оказались из-за ваших ревностей?

– Выходит так, дед, – сознается Крутиус.

– Ну, мы же не знали, – оправдывается Чуприна, – что тебя на эту кровать черт занесёт.

Дед поворачивается к Максиму.

– Их в холодную сажать надо за то, что они покушались на мою единственную жизнь.

– Вину свою признаем полностью, – склоняет голову сотник.

– Готовы понести любое наказание, – вздыхает хорунжий.

Крутиус становится на одно колено и протягивает деду Сирку плеть.

– Накажите нас, батьку?

Чуприна становится рядом и тоже протягивает плеть.

– Ей, Богу, больше не будем.

Дед Сирко важно забирает у сотника Крутиуса плеть, стегает того по спине. Затем тоже делает Чуприне.

– Ладно. Прощаю. Но только, что это было в последний раз.

– Обещаем, батьку, – говорят те и поднимаются с колен.

– Что дальше делать будем? – Спрашивает сотник.

– Ждать вечера, – отвечает Максим, – А вечером я вам скажу, кто письмо украл.

– Ты уже знаешь? – Удивляется хорунжий.

– Раз Максим так сказал, то это точно, – говорит дед Сирко.

– Зачем тогда вечера ждать?

– Раз Максим так сказал, значит, так надо.

36

Часы с кукушкой, висящие на стене в шинке показывают: «11—10». Все сидят за столами, молча, поглядывая на Максима. Максим пьёт молоко и чего-то ждет. Постояльцы нервничают.

Часы показывают: «11—30». Только Исаак и Милка спокойны и занимаются работой. Они успевает подносить еду и выпивку то к одному столу, то к другому.

Часы показывают: «11—40». Все смотрят друг на друга с недоверием.

Часы показывают: «11—50». Поздно ночью дед Сирко приводит в шинок раненого Игонькина. Все приветствуют его радостными криками, поздравляя с выздоровлением.

Ровно в двенадцать часов ночи в часах принимается куковать кукушка. Все про себя ведут счет.

На дворе громко стучат в ворота. Все тревожатся. Скорик идет открывать. Исаак направляется за ним.

37

Скорик бежит через весь двор к воротам, но у ворот его опережают Максим. Он отстраняет Скорика в сторону и открывают калитку. Во двор входит Хая. Исаак кричит с крыльца.

– Хая, ты спички принесла?

– Конечно, дядя, – отвечает Хая, – Тебе сейчас отдать, или можно с дороги воды попить?

– Можно и потом.

Хая в сопровождении Исаака, Максима и Скорика идет через весь двор в дом.

38

Хая заходит в шинок. Следом за нею – Исаак и Максим.

– Милка, дай ей воды, – кричит Исаак, – а то она помрёт от жажды.

Милка протягивает Хае глечик с водой. Та принимается медленно пить, разливая воду. Все с нетерпением ждут, когда она напьется. Наконец, Хая ставит на стол пустой глечик и обводит всех, ничего не понимающим, взглядом.

– Что случилось? Чего столько внимания к моей скромной особе? Я ещё не померла и не вышла замуж.

– Садись, Хая, – просит Максим.

Та садится. Скорик заносит дрова, проходит по шинку и устраивается у плиты. Максим выходит на середину шинка.

– Вот все и собрались. А теперь послушайте, что вчера произошло.

– Мы и так знаем, – произносит сотник.

– Ты нам лучше скажи, кто письмо украл? – говорит хорунжий.

– Всему свое время, – отвечает Максим.

Дед Сирко дает подзатыльник Чуприне.

– Ты не перебивай, а слушай!

Все удобно размещаются за столами.

– Вчера русский офицер, попробовав сивухи, проговорился, что выполняет тайную миссию: везет секретное послание генерал-аншефа Суворова князю Потемкину, – рассказывает Максим, – Все из нас слышали это?

– Истинно, слышали, – кивает дьяк Омелько.

– После этого, кто-то подсыпал в сивуху перетертую в порошок дурман-траву, чтобы все быстрее охмелели, – продолжает Максим, – Именно поэтому всем начали казаться разные мистические картинки. Иван вдруг загорелся.

– Я и пламя видел! – Подтверждает кузнец, – Вот вам крест!

– А у меня все руки в крови были! – Вспоминает Игонькин, – Я их тёр, тёр…