Текст книги "Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя"

Незадолго до праздника русской государственности автору этих строк довелось побывать в Старой Ладоге. «Какая огромная радость – иметь возможность каждый день любоваться древней крепостью, которую раньше называли Рюриковой», – подумалось мне, и я задал тогдашнему заместителю директора по науке Староладожского музея-заповедника, доктору исторических наук Адриану Селину наивный вопрос: наверное, местных жителей переполняет гордость, что они живут в Старой Ладоге?

«Когда к ним приезжают гости – гордятся, а в обыденной жизни подобное соседство становится обузой, – остудил мой пыл Адриан Селин. – Ведь „жить на памятнике“ на самом деле очень обременительно. Чтобы проводить коммуникации, требуются специальные разрешения, строиться здесь вообще целая проблема – везде охранная зона».

«Большое видится на расстоянии, – всегда то, что далеко и недосягаемо, кажется прекрасным, а то, что видишь каждый день, становится не таким удивительным, – пояснила руководитель научно-просветительного отдела музея-заповедника Марина Орлова. – А потому становится обыденностью, когда люди, перекапывая свой огород, находят какую-нибудь бусинку или игольничек, которым многие сотни, а то и тысяча лет. Кто-то несет находку в музей, кто-то оставляет себе на память»…

Ныне Старая Ладога имеет статус сельского поселения. Население – около двух тысяч человек. Жители работают, в основном, в бывшем совхозе, есть небольшой цех по переработке молочной продукции. Занятость дают учреждения культуры, досуга, обслуживания, торговли. Активные люди себе работу находят, в том числе в ближайших городах – Новой Ладоге и Волхове. Музей тоже обеспечивает работой местных жителей: из 57 штатных сотрудников подавляющее большинство – ладожане.

«В летнюю пору нам очень трудно своими силами справиться с туристическим потоком, у нас острая нехватка экскурсоводов, – призналась Марина Орлова. – В штате всего один экскурсовод, вся остальная экскурсионная нагрузка ложится на плечи научных сотрудников, а также заведующих отделами. Внештатных экскурсоводов крайне мало – на сегодняшний день это два человека. Работа требует серьезной подготовки и не очень высоко оплачивается. Мы всегда приглашаем поработать в этом качестве студентов, старшеклассников, однако у них предложение энтузиазма не вызывает».

«Почему же Старая Ладога до сих пор остается объектом „местного значения“ и знают ее лишь в пределах Северо-Запада?» – задал я вопрос.

«Конечно, можно говорить о внутрироссийских исторических стереотипах, о том, что даже для культурного европейца Старая Ладога гораздо больше известна, чем среди среднего русского обывателя, – ответил Адриан Селин. – Но суть все-таки в недостатке средств – и для реставрации, и для проведения более широкомасштабных работ, и для организации серьезных мероприятий. Возьмите для примера тот же Новгород, областной центр: музей там имеет федеральное значение. Наше начальство – Комитет по культуре Ленинградской области. В этом смысле региональному подчинению соответствует и пиар. Несмотря на понимание того, что Старая Ладога – уникальное место Ленинградской области и в какой-то степени ее визитная карточка, мы воспринимаемся как одно из многих других учреждений культуры».

«Жизнь привольная, дачи дешевы, продукты тоже»

Если в советское время практически ни один районный центр или крупное село не могло обойтись без памятника Ленину, то в дореволюционной России пальму первенства в этом отношении держал, пожалуй, царь-освободитель Александр II. Как известно, освободителем он был не только потому, что освободил, благодаря Русско-турецкой войне, славянские народы на Балканах от турецкого владычества, но и потому, что освободил русских крестьян от крепостной неволи. Недаром день освобождения крестьян 19 февраля до революции воспринимался современниками в одном ряду с крещением Руси, Куликовской битвой и Полтавской победой. Ведь именно с него, как считалось, началась «новая русская жизнь».

Спустя полвека после манифеста Александра II, в 1911 году, в России торжественно праздновался юбилей освобождения крестьян. По всей России выросло множество памятников «царю-освободителю». Немало появилось их и в Петербургской губернии, причем инициатива зачастую исходила от волостных правлений, открывших свою деятельность по воле «царя-освободителя».

В преддверии юбилея, по старой российской привычке, по всей стране заработал «конвейер». Многим хорошо памятно, как еще не так давно везде и всюду ставили похожие друг на друга памятники вождю мирового пролетариата. Точно так же сто лет назад повсеместно устанавливались одинаковые памятники «царю-освободителю».

Увы, подобные штампованные памятники сыграли дурную роль в памяти о царе, освободившем русских крестьян от крепостного рабства. Мало того, что после революции памятники «царям и царским слугам» по идеологическим причинам подлежали сносу: даже тем представителям интеллигенции, кто хотел бы вступиться за бюсты Александра II, приходилось признавать, что особой художественной ценности они не представляют.

В деле увековечения памяти о «царе-освободителе» особенно преуспел находившийся в Петербурге Художественный металло-литейный завод Эдмунда Эдуардовича Новицкого. Адресно-справочная книга «Весь Петербург на 1913 год» сообщала, что он был потомственным дворянином, владельцем бронзово-цинко-литейного заведения и фото-цинкографии, членом Общества заводчиков и фабрикантов и Русско-Английской торговой палаты.

Кроме того, Э.Э. Новицкий являлся директором-распорядителем товарищества «Новый лен». На его фабрике, открытой в 1911 году, по собственной технологии обработки льна производились скатерти, салфетки и предметы одежды. Накануне Первой мировой войны он содержал магазин в «Пассаже» на Невском проспекте. Кстати, при последней реставрации была восстановлена именная вывеска его заведения на главной торговой галерее (точно так же, как и вывески других владельцев магазинов в «Пассаже»).

Однако именно серийное изготовление памятников стало для Э.Э. Новицкого важнейшим коммерческим предприятием. Как указывалось в отчете его завода, только за период с декабря 1910 года по май 1911 года по всей стране было отправлено более 1200 памятников, еще 600 были в работе.

За это время на территории Петербурга и Петербургской губернии появилось 13 памятников Александру II, изготовленных на заводе Новицкого. Четыре из них – в Гдовском уезде, один – в Лужском (Городенская волость), два – в Петергофском (Ковашевская и Ропшинская волости), один – в Ямбургском (Ратчинская волость), два – в Петербургском (Московская и Парголовская волости). Кроме того, два памятника и один бюст завод Новицкого изготовил для Петербурга.

Эскиз памятника императору Александру II работы пермского художника А.Н. Зеленина. 1908–1914 годы

«Благоговейно чтит вся бывшая крепостная, а ныне освобожденная Россия, светлую память царя-мученика, царя-освободителя, императора Александра II, – говорилось в специальном издании завода Новицкого, посвященном его юбилейной программе. – Нет ни одного уголка в нашем обширном Отечестве, где так или иначе не постарались бы по мере сил и возможности увековечить память об этом благородном, светлом, идеальном народном герое…».

В издании отмечалось, что наилучшим и наиболее подходящим средством увековечения памяти почившего императора, без сомнения, являются монументальные памятники, однако до последнего времени они были столь дороги, что постановка их являлась не под силу отдельным лицам и даже обществам. Поэтому именно завод Новицкого, впервые в России, решил удешевить производство памятников, применив для их изготовления сравнительно дешевый, но прочный материал – цинк. «Он может покрываться гальваническим путем более или менее толстым слоем бронзы – и памятник приобретает тогда вполне вид массивного, бронзового монумента».

Одним словом, изготовление памятников царю-освободителю поставили на поток. По сути, это был первый опыт массового серийного изготовления памятников царю.

«В начале работы, – отмечалось в юбилейном проспекте, – будучи положительно завален срочными и спешными заказами на памятники императору Александру II, завод наш не имел даже возможности мыслить о чем-либо ином, как только дать господам заказчикам вовремя и, конечно, насколько это возможно, дешевые и хорошие памятники. Все требования эти были исполнены заводом вполне безукоризненно… В числе присланных фирме запросов было сравнительно большое число требований на памятники больших размеров, изготовленные из более дорогого материала и высокохудожественные».

Эскиз памятника императору Александру II. Из каталога Художественного металло-литейного завода Э.Э. Новицкого в Петербурге

После долгих и тщательных поисков «наилучшей и наиболее художественно и натурально исполненной фигуры царя-освободителя» заводу удалось приобрести право собственности на отливку модели известного скульптора Александра Михайловича Опекушина, установленной в 1898 году в московском Кремле. Опекушин был известным скульптором-монументалистом, принимавшим участие в создании памятников «Тысячелетие России» в Новгороде и Екатерине II в Петербурге, изваявший скульптуры для памятников А.С. Пушкину в Москве и Петербурге.

Отмечалось, что точности исполнения лица и фигуры Александра II способствовало то обстоятельство, что в распоряжении Опекушина были посмертная маска с лица почившего государя, а также его одежда. Кроме того, Опекушин лично знал царя. «Мне кажется, – вспоминал скульптор, – я мог бы вылепить статую покойного Императора, закрыв глаза – до такой степени у меня жив в памяти его образ».

Памятник Александру II в московском Кремле изображал государя в полной генеральской форме, в императорской порфире, то есть в том одеянии, в каком он венчался на царство. В левой руке император держал скипетр, а правую простирал к народу. Впрочем, московский памятник представлял собою не столько скульптурное, сколько архитектурное произведение. Бронзовая статуя императора в шесть с половиной метров высотой стояла под шатровой сенью, увенчанной двуглавым орлом. С трех сторон памятник окружала крытая галерея, ее потолок украшали 33 мозаичных портрета русских правителей – от Владимира Святого до Николая I. На пьедесталах колонн помещались гербы бывших удельных княжеств и присоединенных к России земель…

Как отмечает исследователь Кирилл Сокол, посвятивший свою диссертацию анализу российских монументальных памятников конца XVIII – начала XX веков, Александр II – главный фигурант монументов Российской империи, число памятников в его честь заметно превосходило все остальные монументы государства.

Памятники завода Новицкого были самыми массовыми в империи, их примерное количество можно оценить в полторы– две тысячи штук. Коммерческий успех фабриканта Новицкого не остался незамеченным, и к производству памятников царю подключилось еще несколько заводов – Морана, Сан-Галли, Виллера, Козлова, Городецкого и других. В результате памятники Александру II по численности превзошли все остальные монументы империи. Массовую установку типовых памятников остановила Первая мировая война.

Памятник Александру II работы скульптора А.М. Опекушина в московском Кремле, ставший моделью для завода Новицкого. Его копией стал и памятник в Новой Ладоге

Любопытно также будет также познакомиться с расценками изготовления памятников Александру II на заводе Новицкого.

Статуя царя-освободителя, копия московского памятника работы А.М. Опекушина, отлитая из бронзы самого высокого качества, «тщательной и прочной работы», с упаковкой и доставкой на вокзал в Петербурге, стоила 10 тысяч 500 рублей. Пьедестал к ней из красного или серого финляндского гранита стоил 600 рублей, такой же, но полированный – тысячу рублей.

Такая же статуя, но отлитая из цинка высшего качества и отделанная под старую бронзу, с пьедесталом из искусственного мрамора, обходилась гораздо дешевле – в 2 тысячи 800 рублей. Чуть дороже, на 600 рублей, стоила та же статуя Александра II, но на гранитном постаменте.

Открытие памятника Императору Александру II в слободе Борисовка Курской губернии, 28 сентября 1903 года

Конечно, более экономичным вариантом, нежели статуя во весь рост, был бюст царя, причем тоже по модели А.М. Опекушина. Бюст из бронзы на бронзовом же пьедестале стоил полторы тысячи рублей, такой же бронзовый бюст, но на пьедестале из искусственного мрамора, обходился на 400 рублей дешевле. Бюст царя по той же модели, но изготовленный не из бронзы, а из цинка (с отделкой под бронзу), обходился в 700 рублей. И, наконец, самым экономичным было изготовление бюста и пьедестала из цинка – все это отделывалось под старую бронзу. Тогда цена составляла всего 150 рублей.

Один из самых значительных в Петербургской губернии памятников Александру II появился в 1913 году в Новой Ладоге. Когда 19 апреля 1911 года Городская дума Новой Ладоги приняла решение о воздвижении монумента в честь Александра II в связи с пятидесятилетием отмены крепостного права, то его решили заказать по каталогу завода Э.Э. Новицкого. В качестве образца выбрали памятник, установленный в московском Кремле.

Памятник Александру II в Киеве работы скульптора Этторе Ксименеса, установленный в 1911 году на Царской площади (ныне Европейская). Фото 1910-х годов

Конечно, памятник Александру II, торжественно открытый перед Гостиным двором в Новой Ладоге 16 июня 1913 года, был гораздо скромнее московского. Здесь не было ни галереи, ни шатра. Памятник стоял на постаменте из серого гранита, окруженный гранитными тумбами с цепями. Заказать скульптуру из бронзы для Новой Ладоги оказалось слишком дорого, поэтому выбрали более дешевый вариант – скульптуру из цинка, покрытую слоем бронзы.

В газете «Озерной край», выходившей в Новой Ладоге, сохранилось подробное описание церемонии открытия памятника – с крестным ходом, колокольным звоном, молебном и церемониальным маршем. Как писала газета, «всем понравилась задумчивая поза царя со вперед протянутой рукой, одетого в военный мундир, с порфирой сверху, с державой в левой руке, поддерживаемой орлом»…

1918-й год стал роковым для памятников «царю-освободителю», который приходился дедом свергнутому и расстрелянному Николаю II. Снос памятников происходил в ходе кампании по избавлению коммунистической России от монументов «царям и царским слугам». Александр II стал объектом особого неприятия новой власти. По всей России памятники Александру II свергали с постаментов. Это была не просто борьба с памятниками – символами прежней эпохи, а нечто вроде публичной политической казни.

Под крики возбужденной толпы на памятники набрасывали веревки, дружным усилием скульптуры сбрасывались с пьедесталов, таскались по улицам. Если рядом находилась река, то скульптуру топили в реке. Так поступили, к примеру, с памятником Александру II в Рыбинске, утопленным в Волге в 1918 году. Тогда еще не пришло время прагматизму времен индустриализации, когда памятники снимали ради переплавки. На освободившиеся постаменты нередко воздвигали статуи революционных вождей. Опекушину довелось пережить гибель своих творений. Он умер в 1923 году в селе Рыбница Ярославской губернии…

Памятник Александру II в московском Кремле – «старший брат» новоладожского – также разрушили в 1918 году. Новые власти припомнили, что памятник после своего открытия не раз вызывал критические отзывы в печати: его обвиняли в громоздкости, безвкусии, безыдейности, бездарности и несоответствии «древнему величию Кремля». Галерея и шатер, под которым красногвардейцы стали играть в футбол, сохранялись до 1928 года, а потом и эти остатки монумента снесли.

Новоладожский памятник «царю-освободителю» разделил судьбу десятков провинциальных памятников Александру II. Осенью 1918 года памятник сбросили матросы, прибывшие в Новую Ладогу для поддержания «революционного порядка». Скульптуру обмотали веревками и обрушили на землю. По одной версии, скульптуру, поврежденную при падении, утопили в Волхове, по другой, – увезли неизвестно куда…

На освободившийся постамент 7 ноября 1918 года установили бюст Карла Маркса, выполненный известным впоследствии скульптором В.В. Лишевым. Позднее бюст перенесли, а на постамент, занимавшийся когда-то царем-освободителем, в 1947 году водрузили скульптуру С.М. Кирова работы скульптора Н.В. Томского. Там она и стоит поныне…

В результате «войны царским памятникам», объявленной большевиками, от многочисленных бюстов Александра-освободителя почти не осталось и следа. Впрочем, все-таки что-то кое-где уцелело. К примеру, сохранился до наших дней постамент памятника Александру II, установленного в 1911 году в Мурино. Наверное, в немалой степени потому, что его соорудили из нового для тех времен строительного материала – железобетона.

Давно уже ушли в прошлое знаменитые когда-то волховские пороги. Они перестали существовать с постройкой Волховской ГЭС в 1920-х годах. А сколько бед и неприятностей приносили они: даже XIX веке там бились пароходы, а что уж говорить о более давних временах? С другой стороны, пороги в буквальном смысле кормили жителей окрестных деревень – давали им возможность заработка. Ведь лоцманское дело было привычным для многих жителей селений, расположенных вдоль порогов, на всем протяжении от Гостинополья до Дубровиков…

Как отмечает известный волховский историк-краевед Виктор Астафьев, река Волхов занимала важное место в системе сообщений Древней Руси, через нее проходил отрезок пути «из варяг в греки». И волховские пороги служили на нем серьезным препятствием. По словам исследователя С.Л. Кузьмина, занимающегося раннесредневековой археологией и историей Северной Руси, статистика кораблекрушений свидетельствует о гибели на волховских порогах десятков судов в год.

«Волховские пороги скрылись под водой только после сооружения плотины Волховской ГЭС, – указывает Виктор Васильевич Астафьев в своем пятом авторском сборнике «Тропинки в прошлое», в котором он продолжает исследование малоизвестных страниц истории волховского края. – А до этого река на одиннадцатикилометровом участке от бывшей Гостинопольской пристани (ныне поселок Волхов) до деревни Дубовики мчалась вниз среди отвесных берегов по каменистому ложу, усыпанному валунами и обломками известняковых плит. Из-за мелководья, быстроты течения и множества подводных камней это место считалось очень опасным для судоходства».

Находки, которые случаются в этих местах, могут свидетельствовать о самых разных эпохах. Как отмечает археолог К.В. Шмелев, в 1951 году школьники города Волхов обнаружили небольшое чугунное орудие, которое потом попало в Артиллерийский музей. Оно относится к широко известному в Европе типу орудий малой корабельной (фальшбортной) артиллерии, известной как фальконеты. Однако такие орудия, выполненные в чугуне, в европейский странах единичны, а в России эта пушка является уникальной.

«Интересны обстоятельства находки орудия – оно было обнаружено в районе волховских порогов в момент, когда были открыты шлюзы ГЭС и уровень воды в реке сильно упал, – отмечает Кирилл Владимирович Шмелев. – Это означает, что оно могло быть потеряно при прохождении порогов или перевозке военных грузов каким либо из военных отрядов. Вполне вероятно, что это может быть связано с намечавшимся во время войны 1656 году морским походом на Стокгольм»…

«Волховские, или Ладожские, пороги начинаются в 1-й версте ниже Гостинопольской пристани, простираются на 8 верст 200 саженей до села Михаила Архангела, – говорилось в словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Эфрона, изданном на рубеже XIX–XX веков. – Волхов здесь 120 саженей ширины, берега скалистые, отвесные, высотой 110 футов. Пороги расположены уступами и состоят из двух частей, разделенных между собой плесом в 3 версты.

Верхняя часть – Велицкая у села Вельсов; здесь особенно неудобен для судоходства так называемый Велицкий руб; в древности здесь суда обыкновенно разгружались и товары везли сухим путем для обхода порогов. Петропавловская часть порогов состоит из 5 рубов и 4 каменных кос.

Дно Волховских порогов состоит из плитняка. Глубина весной до 2,5 (1,78 м) аршин, осенью же в мелководье 0,5–1,5 (1,05 м) аршина, вследствие чего большинство судов наполовину разгружаются на специальные суда и вновь нагружаются по проходе порогов. Падение воды в Волховских порогах 29 футов 6 дюймов (более 9 м), течение бурливое. Среднее навигационное время для Волхова 215 дней».

Как отмечает Виктор Астафьев, все крупные суда, которые шли с верховьев Волхова, разгружались в Гостинополье, поскольку из-за низкой посадки не могли пройти пороги. Товар выгружался на маленькие лодки (паузки) и переправлялся через пороги. Затем проводилось судно и снова грузилось у деревни Дубовики, а порожние паузки лошадиной тягой возвращались в Гостинополье. При этом прохождение судов через волховские пороги допускалось только с местными лоцманами…

«Какие только путешественники не преодолевали Волховские пороги, кто только не проезжал мимо них!» – восклицает историк Виктор Астафьев. Тут пролегал путь и первого князя Древней Руси Рюрика, и Вещего Олега, и князя Владимира Святославича (Крестителя), и новгородского князя Александра Ярославича, более известного нам под именем Александра Невского. И легендарный Садко, самый богатый новгородский купец, согласно одной из былин, тоже преодолевал волховские пороги. Бывали здесь сын Петра I царевич Алексей и фельдмаршал Миних, Екатерина II и герцог Георг Ольденбургский, Константин Ушинский и Николай Рерих…

Прохождение порогов на Волхове ярко описал известный немецкий путешественник и ученый Адам Олеарий, проезжавший пороги в 1634 году. Будучи секретарем посольства, посланного шлезвиг-голштинским герцогом Фридрихом III к персидскому шаху, Олеарий записал и опубликовал свои заметки, собранные во время путешествия.

Многое восхитило Адама Олеария в том путешествии, многому он поразился. К примеру, способу «оживления» пострадавших русских людей. «Когда ветер стал попутным для нас, мы подняли паруса, – сообщал он о путешествии по Волхову в своем „Описании путешествия в Московию“. – Однако едва стали мы под паруса, как канат лопнул и парус упал на одного из наших стрельцов, свалившегося замертво. Когда он, однако, через час начал приходить в сознание и получил чарку водки, то у него все прошло». Простой способ, но и по сей день весьма действенный…

«Волхов – река почти той же ширины, как и Эльба, течет, однако, не так сильно; она вытекает из озера за Великим Новгородом, называющегося у них Ильмер-озером, – сообщал немецкий путешественник. – Впадает она в Ладожское озеро. В семи верстах от Ладоги (пять верст составляют одну немецкую милю) на этой реке пороги, и еще через семь верст другие, через которые очень опасно переезжать в лодках, так как там река стрелою мчится вниз с больших камней и между ними. Поэтому, когда мы прибыли к первым порогам, то вышли из лодок и пошли берегом, дожидаясь, пока наши лодки сотнею людей перетаскивались через пороги на канатах.

Однако все прошли счастливо, за исключением последней, в которой мы должны были оставить Симона Фризе, купеческого сына из Гамбурга, ввиду сильной болезни, которою он страдал. Когда эта лодка сильнее всего боролась с течением, вдруг разорвался канат, и она стрелою помчалась назад. Она, вероятно, достигла бы опять порогов, через которые ее с трудом перетащили, и, без сомнения, разбилась бы тут, если бы, по особому счастию, канат, значительный обрывок которого еще остался на лодке, не закинулся случайно за большой выдававшийся из воды камень, зацепившись за него с такой силою, что только с трудом можно было опять отвязать его. Нам сообщили, что на этом самом месте несколько ранее засело судно некоего епископа, нагруженное рыбою, и погибло вместе с епископом»…

Спустя много лет, в 1900 году, не менее увлекательное описание волховских порогов оставил художник Николай Константинович Рерих, бесконечно влюбленный в эти места.

«Пароход дальше Дубовика не идет, – тут начинаются пороги, так что до Гостинопольской пароходной пристани (расстояние около 10 верст) надо проехать в дилижансе. Дилижанс этот представляет из себя не что иное, как остов большого ящика, поставленный ребром с выбитыми дном и крышкой. Мы сели лицом к реке. Лошади рванули и проскакали почти без передышки до пристани. Дорога шла подле самой береговой кручи; несколько раз колесо оказывалось на расстоянии не более четверти от обрыва, так что невольно мы начинали соображать, что, если на какой-нибудь промоине нас выкинет из дилижанса, упадем ли мы сразу в Волхов или несколько времени продержимся за кусты. А Волхов внизу кипел и шипел.

Мы скакали мимо самых злых порогов. Несмотря на разлив, давно незапамятный, из воды все же торчали кое-где камни; подле них белела пена, длинным хвостом скатываясь вниз. Сила течения в порогах громадна: в половодье груженная баржа проходит несколько десятков верст в час. Целая толпа мужиков и баб правит ею; рулевого нередко снимают от руля в обмороке – таково сильно нервное и физическое напряжение.

Баржу гонят с гиком и песнями; личность потонула в общем подъеме. Вода бурлит, скрипят борты… Какая богатая картина! Название „Гостинополь“ заставляет задуматься – в нем слышится что-то нетеперешнее. Наверное, здесь был волок, ибо против течения пройти в Волховских порогах и думать нечего. В Гостинополе же ладьи снова спускались и шли к Днепровскому бассейну. Может быть, до Дубовика шли в старину на мореходных ладьях (слово „дубовик“ напрашивается на производство от „дуб-лодка“), а в Гостинополе сохранялись лодки меньшего размера – резные…».

С волховскими порогами пытался бороться еще Петр Великий. Как отмечает Виктор Астафьев, в конце 1724 года царь подписал указ о чистке порогов мастером-самоучкой Шарком, повелев отпустить «на приготовление припасов к той работе и на наем работников» до 3000 рублей. Работы по улучшению судоходства на Волхове предпринимались и впоследствии, однако, чаще всего дело ограничивалось выемкой отдельных камней с фарватера и частичным углублением плитного дна в порогах.

«И только с появлением Волховской ГЭС, построенной в 1926 году по проекту инженера Генриха Графтио, эта проблема исчезла», – отмечает Виктор Астафьев. Действительно, волховских порогов больше не стало. Казалось бы, наступило торжество прогресса. Однако, не все так просто…

Стоит привести любопытный эпизод, связанный с популярным в 1930-х годах детским писателем Евгением Васильевичем Дубровским, выступавшим под псевдонимом «Лесник». Его называли одним из самых известных «писателей-природолюбов» 1920–1930-х годов. Евгений Васильевич не мог не приветствовать технический прогресс, но в то же время видел, что вмешательство человека может порой навредить придуманному не им природному ходу вещей.

А вспоминал о Дубровском-Леснике известный литературный и художественный критик русского зарубежья, поэт и журналист Вячеслав Завалишин. Его рассказ о поездке в 1934 году, в качестве специального корреспондента газеты «Крестьянская правда», на торжества, связанные с десятилетием со дня пуска в ход Волховской гидроэлектростанции, которую с гордостью называли «первенцем грандиозных новостроек», был опубликован в 1952 году в нью-йоркской газете «Новое русское слово».

«В Ладоге я познакомился с замечательным писателем Лесником, который приехал сюда, если не ошибаюсь, по поручению журнала „Вестник знания“.

– Вот вы, батенька мой, третий день инженерам глаза мозолите, а слона то и не приметили. Самое интересное и самое важное проморгали, мимо глаз пропустили, – сказал мне как-то Лесник. Я полюбопытствовал, в чем же это «самое важное» состоит.

– Извольте покажу.

И мы вечером пошли по направлению к плотине. Темная вода бурлила, клокотала от рыбы. Косяками шел сиг. Но рыбы не могли перепрыгнуть через плотину и, разбивая грудь о гранит, отступали назад, – с тем, чтобы снова предпринять безуспешную попытку пробиться в реку Волхов. Вдоль плотины и вблизи от нее бродили толпы рыболовов с большими сачками в руках. Рыбаки без труда вытягивали усталых сигов.

– Вот оно, индустриальное варварство. Во всей красе! – пояснял Лесник. – Сиг из Ладожского озера по Волхову идет метать икру в озеро Ильмень. И это из года в год, в течение долгих тысячелетий. Через пороги сиг пробивался, а через плотину не может. Промысел сига гибнет у нас на глазах. Понимаете, что это значит. То, что ильменские рыбаки обречены на нищету. Если мы подсчитаем убыток, причиненный стране гибелью сигов, то увидим, что ущерб будет стоить дороже Волховстроя. Почитай три таких станции соорудить можно!

Когда мы возвращались в Ленинград, Лесник прочел наброски очерка о гибели сиговых промыслов. Описания природы удались Леснику блестяще. Я заметил, что без влияния Бунина дело не обошлось…».