Текст книги "Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя"

Дачная жизнь на пространстве Петербургской губернии – особый мир, со своей уникальной историей, со своими традициями, правилами, обычаями и законами. Особенно это характерно для времени конца XIX – начала XX века, вошедшего в историю под именем «эпохи блистательного Санкт-Петербурга».

Без преувеличения можно сказать, что дача, со всеми ее особенностями, была настоящим культурным феноменом российской жизни. Именно на дачах воспитывалось несколько поколений петербургской интеллигенции. Если во все остальное время средой их обитания был светский Петербург, то здесь, в летнюю пору, они оказывались близки к народной, крестьянской среде. Общение со сверстниками из другого круга расширяло кругозор, жизненное восприятие, давало практические навыки, которые невозможно было приобрести в городских условиях…

«Зимой для обывателей обязательны журфиксы, а летом – жизнь на даче. Мы часто не выносим того и другого, но ежегодно проделываем эти неприятные, но обязательные вещи, – замечал обозреватель „Петербургской газеты“, скрывавшийся под псевдонимом „Дебютант“, летом 1907 года. – Таков обычай, а разве можно спросить с обычаем?». (Попутно заметим, что в дореволюционной России журфиксом назывался определенный день недели, предназначенный для регулярного приема гостей. На журфикс приезжали без приглашения.)

А вот еще несколько полезных наблюдений «Дебютанта», весьма точно характеризующих «дачную эпидемию», или «дачную лихорадку», того времени:

«Первые дни пребывания на даче нравятся, но потом, как у Онегина, наступает грустное разочарование. Затем оно становится просто невыносимым. Приходится ежедневно ездить на службу, со службы обратно на дачу, и половину своего свободного времени проводить в вагоне, который битком набит такими же несчастными дачными мужьями, с их покупками, узелками и картонками…

Петербуржец – коренной чиновник, и потому, конечно, он должен уважать раз навсегда заведенный и установленный порядок. Так полагается – зимой жить на Знаменской, а летом в Шувалове или Саблине, в декабре носить суконный пиджак, а летом пикейный. Но ведь в нем холодно, а на даче нет ничего, кроме дождя и сырости?..

По-моему, самая лучшая дачная жизнь – в городе. У нас есть прекрасные сады, прогулки по Неве, поездки «на тони» и тому подобные летние развлечения. Днем – служба, а вечером – острова. Впрочем, большинство благоразумных мужей именно так и проводят время. Супруга и дети на даче, а мужья ездят туда с субботы на воскресенье и в табельные дни».

Куда же податься петербуржцам на дачу? Кроме ближних окрестностей, которые за последние полвека вошли в черту Ленинграда – Петербурга, было немало и других мест, и сегодня остающихся дачными. Вот, к примеру, какие отзывы получили они весной 1909 года, в преддверии дачного сезона, на страницах вездесущего «Петербургского листка».

«Волосово. Действительно, дачное место. По Балтийской дороге оно лучшее.

Вырица. Вся она не стоит тех реклам, которые затрачены на нее. Многое из обещанного продавцом участков существует только в мечтах…

Горелово. По Балтийской железной дороге. Горит по три раза в лето. Воды не имеется.

Дудергоф. Излюблено офицерскими семействами. Самое высокое место в губернии. По благоустройству одно из лучших, но зато нет дешевых дач…

Елизаветино. Живописнейший, тихий уголок, но два раза в день делать по железной дороге по 63 версты, – благодарю покорно.

Мартышкино. Деревенька около Ораниенбаума. Дачник постоянный. Нищих мало.

Поповка. Сколько людей потеряли тут последние крохи на покупках участков, – одному Подобедову известно!

Рябово. Кабачок по Ириновке, а не дачное место.

Саблино. В ином городе того нет, что здесь есть. Гимназия, театр, общественное собрание, конка, лечебница… Только казенной лавки нет.

Сиверская. Швейцария Петербургской губернии.

Суйда. Дешевизна дач тянет многих на болото.

Тосно. И тошно, и страшно тут жить. От бродяг, „ломающих“ этап, покоя нет.»

У каждой дачной местности были свои нюансы. К примеру, Мартышкино, у петербуржцев тех времен прочно ассоциировалось с «кукушкой» – так именовался поезд-подкидыш. Дело в том, что пригородные поезда, отправлявшиеся с Балтийского вокзала, не имели остановок между Старым Петергофом и Ораниенбаумом, то есть проскакивали маленькие полустанки, в том числе и Мартышкино, без остановок.

Поэтому специально для дачников каждый год с мая по сентябрь от Старого Петергофа до Ораниенбаума ходил специальный поезд. Если считать от Старого Петергофа, он делал шесть остановок: Лейхтенбергская (примерно там, где теперь расположена платформа «Университет»), Мордвиново, Лисицыно, Мартышкино, Олино, Халитово. Для посадки и высадки пассажиров соорудили небольшие низкие деревянные платформы с такими же павильонами для защиты от непогоды.

В просторечии этот поезд звали «кукушкой» за его пронзительный гудок, которым он сопровождал свое отправление. Поезд был очень популярен, так что в ту пору появилась даже детская книжка «Дачный поезд», посвященная легендарной «кукушке».

«Кукушка» состояла из паровоза без тендера (запасы воды и топлива хранились у него в особых емкостях, расположенных по бокам парового котла) и одного-трех двухэтажных пассажирских вагонов. По воспоминаниям, вагоны были разноцветные, а паровоз – черный, блестящий, с красными колесами и цветными полосами на бортах.

В двухэтажных вагонах внизу располагались отделения более привилегированных первого и второго классов, наверху, на «империале» (по аналогии с петербургской конкой) – третьего. Туда вела открытая металлическая лесенка с поручнями. Проезд на «империале» стоил пять копеек, внизу – разумеется, дороже. Приобретались билеты прямо в поезде, а обслуживали его обычно студенты, желавшие подзаработать.

«Дачники Мартышкино, этого густозаселенного поселка, жалуются на невозможное сообщение с Петербургом, – сообщалось в июне 1912 года в газете „Вечернее время“. – Чтобы добраться до Мартышкино, мимо которого поезд Балтийской железной дороги лишь проносится с шумом, злополучному дачнику следует ехать до Старого Петергофа и здесь ждать пресловутой „кукушки“. Но ждать ее иной раз приходится до часу, так как из 38 курсирующих ежедневно поездов между Ораниенбаумом и Петербургом соответствующую „кукушку“ имеют лишь 24 поезда.

Но если даже дачник волею железнодорожного начальства наконец из попадет в Мартышкино, то здесь еще не кончаются его мытарства. Нужно добраться до дачи, извозчиков нет, а пройти по здешним дорогам – не меньший подвиг, чем добраться до Петербургской городской управы, преодолев все трудности „мостового курса“».

В обзоре дачных мест уже упоминалась Поповка и владелец здешних земель петербургский инженер Михаил Михайлович Подобедов. Он был одним из многих столичных коммерсантов, который скупал земли разорившихся дворян, устраивал дачные поселки, продавал в них участки горожанам, занимался благоустройством жизни и внедрением элементов «городской цивилизации», без которых взыскательный петербуржец уже не мог существовать. Один из дачных поселков, устроенных им близ станции Поповка, назывался по его фамилии – Подобедовка.

Станция Поповка. Фото начала ХХ века

Неподалеку, вдоль Московского тракта, появился дачный поселок «Самопомощь». Его создала группа частных лиц, объединившихся в общество «Самопомощь» и выкупивших неиспользуемые казенные земли. Их распланировали на участки и тоже предложили под застройку. Газета «Царскосельская речь» сообщала: «Фонд на покупку земли образовался из взносов участников по предварительной записи. Участки распределены по жребию, за исключением 80 участков, которые остаются в общем владении и предназначены для цели благоустройства: постройки церкви, учебных заведений, общественных зданий, парков, прудов и т. д.».

Вскоре, когда количество домов в дачных поселках приблизилось к тысяче, а треть из 15 тысяч их обитателей стали «зимогорами», то есть людьми, проживающими на дачах круглый год, общественные земли при поддержке земства стали активно обустраивать. Для удобства дачников от станции Поповка к поселкам Самопомощь и Подобедовка пустили конку.

«Дома, дачи и земельные участка с льготной рассрочкой платежа: за землю до 3-х лет и за постройку до 8 лет, ежемесячными взносами в имении инженера-техника М.М. Подобедова „Поповка“, при станции Поповка Николаевской железной дороги, – говорилось в рекламном объявлении в июне 1903 года на страницах „Петербургского листка“. – Небывалые до сего времени льготные условия дают возможность каждому жить в собственном доме, уплачивая в течение 8 лет помесячно как бы квартирную плату, и в то же время освобождать для себя собственный дом с площадью земли около 400 кв. саж., нигде не заложенные. В имении все удобства: час езды от С.-Петербурга по Николаевской железной дороге, конно-железная дорога, электрическое освещение, церковь, аптека, врачи, магазины, лавки, театр, купальня, баня и т. п.».

Особым достоинством Подобедов указывал следующий факт: «20 саженей выше Петербурга! Окружено лесами!». Как бы сегодня сказали, пропагандировалась «гибкая ценовая политика»: «Постройка в разные цены, от 15 до 150 руб. в месяц».

«Спешная постройка дач в Поповке превратилась в последнее время буквально в какую-то строительную лихорадку, – говорилось в июне 1903 года в том же „Петербургском листке“. – Все спешат строиться… И никто не хочет подождать! Результат такой спешности уже сказался: цены на строительные материалы и на рабочих поднялись невероятно. За материал и постройку небольшой дачки, стоящей около тысячи рублей, приходиться платить две с половиной тысячи, то есть больше чем вдвое…

Вообще, ведение „хозяйства“ в этой быстрорастующей колонии отуманенных обещаниями блаженств дачников находится в самом примитивном состоянии. По „улицам“ и „проспектам“ нельзя проехать, так как они покрыты пнями, рытвинами и непролазной грязью; пожарной охраны нет никакой, также нет охраны порядка. Всюду слышны крики, брань, скверные песни под аккомпанемент гармошки, а ночью, во время белых ночей, небезопасно ходить по Поповке без оружия».

Станция Тайцы. Фото начала ХХ века

Петербургские дачники заполняли буквально все пространство Петербургской губернии и Карельского перешейка. Даже губернские города становились дачными местами.

К примеру, Гатчина, куда горожан из столицы привлекали «сравнительная дешевизна дач, провизии, сухость местности по сравнению с другими окрестностями Петербурга, и доступность сообщения». Как сообщалось в «Биржевых ведомостях» весной 1903 года, очень удобную квартиру в 3–4 комнаты в Гатчине можно было снять за 130–170 руб. за целое лето, а большие комнаты сдавались за 25–30 руб. в месяц.

«Завелись» дачники и в Шлиссельбурге – их не пугали ни ладожские ветра, ни ближайшее соседство с мрачной тюрьмой в крепости Орешек, – Русской Бастилией. «Наш городок тихий, отличается хорошим воздухом и летом довольно оживлен благодаря громадному судоходству, – отмечалось в июне 1890 года в „Петербургской газете“. – Жить довольно дешево, сообщение на пароходах. Кому нечасто нужно бывать в Петербурге и что довольствуется простой и дешевой жизнью, тот будет доволен Шлиссельбургом…».

«Луга – для отдыха, Луга – для лечения, Луга – для того, чтобы наслаждаться природой, – отмечал в 1911 году обозреватель „Лужской газеты“. – Те, кому из пресловутого столичного воздуха приходилось попадать в Лугу, хорошо знают, насколько здесь благодатный климат и красива природа…». Однако не только прелести природы манили сюда петербуржцев. Местом притяжения служили целебные минеральные источники, расположенные вдоль речки Наплотинки. Анализ воды в них производил в начале XX века профессор Боткин, признавший источники здоровыми и целебными. По его свидетельству, благодаря протекающей здесь речке Наплотинке, в которую стекает вода из ключей, живущие поблизости постоянно пользовались целебной водой. Местные жители считали, что вода из одного источника имеет освежающий эффект, а из второго – помогает при болезни легких, малокровии и при отсутствии аппетита.

Даже Ямбург, путь в который из Петербурга был неблизким, облюбовали дачники. «И в нашем небольшом, окруженном лесами и перерезанном извилистою красивою рекой, городке, есть столичные дачники, – говорилось в июне 1894 года в „Петербургском листке“. – Жизнь здесь привольная, дачи дешевы, продукты тоже. Грибы, ягоды, рыба к услугам дачника, иди собирай и уди. На реке появилась общественная купальня, но многие предпочитают купаться прямо на открытом воздухе.

Благодаря инициативе командира царицынского полка, расположенного здесь, среди города, на площади около казарм возник весьма чистенький и хорошо убранный скверик, где по праздникам играет полковая музыка. На одной из больших дач помещен здесь один детский приют из Петербурга. Детям много свободы и удовольствий, не говоря уж про здоровый климат».

Поселок Елизаветино, расположенный в западной части Гатчинского района привлекает и завораживает уже одним своим красивым именем. Не уступают ему и восхитительные, дивные пейзажи. Недаром еще с конца XIX века Елизаветино славилось как одно из любимых дачных мест петербуржцев.

«На пути от Гатчины к Нарве можно найти не только дешевую дачу, но и встретить ту здоровую деревенскую обстановку, ту простоту летнего обихода, в которых так нуждаются столичные обыватели, – говорилось в известном путеводителе В.К. Симанского „Куда ехать на дачу? Петербургские дачные местности в отношении их здоровости“, изданном в 1892 году. – Станция Елизаветино (на 65-й версте). Вблизи нее, на расстоянии приблизительно одной версты, имеются весьма удобные дачи, в имении кн. Трубецкой, выстроенные вблизи леса. Тут есть большой парк, три пруда, купальни, лодки. В свежей провизии нет недостатка. Есть дачи каменные, есть деревянные; можно найти помещения меблированные и без мебели».

Удаленность от пыльного и душного города служила одновременно и достоинством, и недостатком этого замечательного места. Неудобно было, прежде всего, «дачным мужьям», вынужденным каждое утро с дачи отправляться на службу в Петербург. Недаром в «Петербургском листке» за 1909 год в обзоре дачных мест под Петербургом можно встретить такую характеристику Елизаветино: «Живописнейший, тихий уголок, по два раза в день делать по железной дороге по 60 с лишним верст, – благодарю покорно!».

Что же касается «дачного мужа», то в журнале «Поселок», посвященном «вопросам общественно-экономической жизни поселков и пригородов Петербурга», в те же годы появились такие строки, посвященные этому любопытному типажу:

 
Спешу я вечером на дачу,
Измучен, как рабочий вол,
И утомлен, едва не плачу,
Кляня семейный произвол.
Несу материю супруге
(Увесист сверток, просто страх!),
В починку отданный на днях
Тащу турнюр ее упругий,
Несу румян для дочерей;
Тащу коко-сынишке змей
И клетку с парой снегирей
Подарок Анны Алексевны…
 

Впрочем, дело-то было не только в «семейном произволе». Что поделать – в те времена вопрос непомерной величины квартирной платы точно так же, как и сегодня, был весьма болезненным для многих петербуржцев. В результате подобной дороговизны немало семей отказывалось на лето от городской квартиры, за аренду которой надо было платить, и всем хозяйством переезжало на дачу. А потом, осенью, занималось поиском уже новой квартиры – до будущего дачного сезона…

Поселок Елизаветино образовался рядом с построенной в 1870 году железнодорожной станцией. А название Елизаветино появилось благодаря пожеланиям владелицы близлежащей усадьбы Елизаветы Эсперовны Трубецкой.

Как отмечают исследователи, местность эта древняя, первое упоминание о ней встречается еще в 1499 году, в писцовой книге Водской пятины как «погост Егорьевский Вздылицкий», входящий в Копорский уезд. «Егорьевский» происходило от названия церкви в честь Георгия Победоносца, а «Вздылицы» – от старорусских слов «вздыть», «вздынуть» («поднимать», «приподнимать»).

В петровские времена деревня Вздылицы стала владением Г.И. Волконского, который возвел тут деревянную усадьбу. В те же времена название деревни переиначили в более благозвучное – Дылицы. От Волконского имение переходит к Елизавете Петровне – в ту пору еще не императрице. При ней тут появился «походный» дворец и парк. Затем, в середине XVIII века, имение приобрела будущая Екатерина II. Став императрицей, она подарила эти земли Василию Шкурину в качестве награды за помощь в ее возведении на престол.

Василий Шкурин был камердинером Екатерины и отличался истовой преданностью государыне. В 1762 году его пожаловали в обер-камердинеры, а 1 июля того же года, спустя два дня после переворота, произвели в бригадиры и сделали гардеробмейстером императрицы. Шкурину с женой пожаловали тысячу душ «для незабвенной памяти нашего к нему благоволения». Именно тогда ему и подарили имение Дылицы…

При Шкурине в имении возвели много хозяйственных построек – амбар, скотный двор, каменную ригу. С севера от усадьбы выстроили мельницу – это место получило название «мельничной горы». Последний владелец из рода Шкуриных, генерал-майор Г. Шкурин, продал имение в конце 1840-х годов помещице Волковой, которая, в свою очередь, в 1852 году продала имение князю П.H. Трубецкому. Князь оформил имение на имя своей юной жены Елизаветы, урожденной Белосельской-Белозерской.

Уже после смерти князя Трубецкого мимо имения проложили железную дорогу, и Елизавета Эсперовна Трубецкая пожелала назвать станцию, построенную в версте от дылицкой усадьбы, «Елизаветино». Не в честь себя – в память Елизаветы Петровны. Дабы лишний раз подчеркнуть тот факт, что она, как хозяйка усадьбы, является наследницей высочайших особ, владевших Дылицами прежде. После смерти Елизаветы Трубецкой в 1907 году имение отошло дальним родственникам Охотниковым (миллионер В.П. Охотников приходился Елизавете Трубецкой зятем).

К началу ХХ века станция Елизаветино стала весьма оживленным и популярным местом. Здесь находилась почтово-телеграфная контора, торговые дома, в одном из которых, под названием «Капернаум», действовали постоялый двор, пивная и трактир. Любопытную картину елизаветинской жизни автору этих строк довелось встретить на страницах газеты «Петербургский листок» за июль 1897 года.

«Как дачная местность Елизаветино еще только рождается, – говорилось в публикации. – Дачников тут сравнительно немного, но местность довольно недурная: с лесом и тихая. Правда, тишина характеризует отсутствие развлечений, что порождает скуку.

Селятся в Елизавете преимущественно педагоги, так как им нет необходимости ежедневно ездить в город на службу. Селятся здесь также и семейства военных, вследствие дороговизны дач в Красном Селе, а от него сюда всего верст 25, так что главы семейств могут часто навещать свои семьи. Вокзал на станции Елизаветино маленький, но очень чистенький и изящный, а зал первого и второго классов прямо уютный».

Одна лишь беда в Елизаветино, как подмечал автор «Петербургского листка»: бессовестные торговцы, пользуясь отсутствием конкуренции, берут за товар сколько им вздумается. Ну их тоже можно понять: прибыль-то делать надо, а дачников еще мало!

С устройством станции Елизаветино начали возникать дачи и в селе Дылицы. Поначалу отдых стоил недорого: к примеру, прекрасная бревенчатая дача, в четыре больших светлых комнаты, с мезонином и садом стоила всего 40 рублей за лето.

И снова – о грустном! «Лавок с необходимыми съестными припасами нет ни одной, но зато портерных – четыре. Также полное отсутствие хорошей воды: в селе есть только одна вода – соленая. Для варки кушанья она еще сносна, но для питья в чистом виде почти непригодна (может быть, поэтому-то здесь так много портерных?). Пить чай, заваренный на этой воде, тоже нужна привычка.

Питейного дома в селе нет, он стоит только у железнодорожной станции. Поэтому в праздник можно наблюдать оригинальное явление: крестьяне длинной пестрой вереницей тянутся из села перед открытием заведения (в 12 часов), чтобы выпить перед обедом, и затем отправляются уже обратно в деревню обедать. Нужно особенно любить выпить перед обедом, чтобы ради этого прогуляться за две-три версты!».

Окрестности Елизаветино были столь прекрасны, что вдохновили поэта Игоря Северянина, бывавшего здесь, на проникновенные строки. Посетив Дылицы в 1911 году, он написал тут стихи «В осенокошенном июле», «Когда ночерело», «Мельница и барышня». Вот как звучали строки первого из них:

 
Июль блестяще осенокошен.
Ах, он уходит! держи! держи!
Лежу на шелке зеленом пашен,
Вокруг – блондинки, косички ржи.
О, небо, небо! твой путь воздушен!
О, поле, поле! ты – грезы верфь!
Я онебесен! Я онездешен!
И Бог мне равен, и равен червь!
 

А вот строки из стихов «Мельница и барышня»:

 
Постарела труженица-мельница
На горе стоит, как богодельница;
Под горою барышня-бездельница
Целый день заводит граммофон
На балконе дачи; скучно барышне…
 

Среди елизаветинских и дылицких дачников в разные времена было немало выдающихся людей. К примеру, здесь снимал дачу брат П.И. Чайковского М.И. Чайковский. Он был известен как драматург, оперный либреттист, переводчик, театральный критик. Часто посещал Дылицы граф А.А. Игнатьев, женатый на одной из представительниц семьи Охотниковых. «Мечта создать свою собственную семью привела к женитьбе на очень милой петербургской барышне высшего света Елене Владимировне Охотниковой», – рассказывал А.А. Игнатьев в своем знаменитой книге «Пятьдесят лет в строю»…

Все это было еще до революции. А уже в гораздо более поздние времена, послевоенные, в течение нескольких летних сезонов на даче в деревне Новые Холоповицы, расположенной в двух километрах от поселка Елизаветино и рядом с бывшей усадьбой Дылицы, жил вместе с семьей Д.С. Лихачев. Тут он плодотворно работал над главой о литературе XI–XIII веков, которую в 1950 году он написал как стихотворение в прозе для коллективного научного труда «История культуры Древней Руси».

По воспоминаниям самого Лихачева, работа была непростой: «На даче в Елизаветине я переписывал текст не менее десяти раз от руки. Правил и переписывал, правил и переписывал, а когда уже все казалось хорошо, я все же снова садился переписывать, и в процессе переписки рождались те, или иные улучшения. Я читал текст вслух и про себя, отрывками и целиком, проверял кусками и логичность изложения в целом…».