Электронная библиотека » Сергей Голицын » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Сорок изыскателей"


  • Текст добавлен: 10 ноября 2013, 01:02


Автор книги: Сергей Голицын


Жанр: Детские приключения, Детские книги


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава пятая

Начинается многотрудный день!

Есть в армии словечко, которое не слишком любят солдаты, особенно недавно призванные. Словечко это – «подъем». И любой старшина произносит его всегда с эдаким противным повышением голоса на три ноты, на звуке «ё-о-о».

– Подъе-о-ом! – закричала Люся по-старшински над самым моим ухом в пять часов утра.

Я высунул из-под одеяла нос, посмотрел: ребята шевелились, кое-кто тоже высовывал из-под одеяла то нос, то голые ноги и тут же прятал их обратно.

Ах, как не хочется вставать!

И плечу и ногам сразу сделалось так холодно, у меня затекла рука, покалывает в боку, я не выспался.

– Подъе-о-ом! – закричала еще раз Люся нарочно противным, гнусавым голосом. – Вставай, вставай скорее!

Она подбегала к одному, к другому, толкала в плечо, дергала за ногу, за косу…

– И понесло меня на эти изыскания! – кряхтел я, поворачиваясь на другой бок.

Я видел дивный сон. Мне только что приснился мой милый, идеально чистый врачебный кабинет. Я – в белом халате, в белой шапочке. Ребятишки испуганно и робко входят один за другим ко мне на прием. И в руках у меня не эта противная геологическая кувалда, а изящный никелированный медицинский молоточек невропатолога.

Я открыл глаза и вместо ослепительного потолка своего врачебного кабинета сквозь еловые маковки увидел небо – безоблачное, далекое, ни с чем не сравнимое в своей чистоте и синеве. Я тут же вскочил и оглянулся. Разве можно хныкать, когда утро такое чудесное! С реки поднимался тонкими струйками молочный пар. На хвойных еловых пальчиках блестели алмазы росы…

Все вскакивали один за другим. И каждый из ребят сперва потягивался, потом поворачивал голову, улыбался восходившему солнцу и бежал к роднику умываться.

Люся закричала:

– Утренняя зарядка!

Ребята в трусах и голубых майках побежали вдоль берега, потом остановились…

Ежась от утренней прохлады и позевывая, Магдалина Харитоновна и я издали наблюдали, как юные туристы под командой Люси изгибались, выпрямлялись, приседали…

Володя не делал зарядки: у него не ладилось с фотоаппаратом, он сидел на траве и с остервенением разбирал его.

Физкультурники вернулись бегом к нам. Все уселись вокруг вчерашнего потухшего костра. Мы вытащили из золы печеную картошку и печеных рыбок. Глиняная скорлупа высохла, она легко разбивалась, чешуя оставалась в глине, а остывшую рыбу – но сочную, чуть отдающую дымком – можно было есть.

Недовольная Магдалина Харитоновна поморщилась и стала брезгливо отщипывать рыбку двумя пальцами.

– Володя, будешь нас фотографировать? – спросил Витя Большой.

Все захохотали.

– Да-а, – обиженно засопел Володя. – В прошлом году у моей бабушки молния козу убила.

– Какой мальчишка-трусишка! – потихоньку злорадствовала Соня. – А я ни капельки не испугалась грома.

– Санитары, вычистить лагерь! – крикнула Люся. Бумажки, рыбьи кости тщательно собрали, закопали в самых густых кустах, а шалаши не стали разорять – будем ночевать тут на обратном пути. Спрятали в кустах ведра, топоры, еще кое-что лишнее.

Тут со мной случилось несчастье. Во время ночного переполоха кто-то перевернул мой рюкзак, потом кто-то сел на него и раздавил аптекарский ящик «малый набор». Пробка из пузырька с касторовым маслом выскочила, густая жидкость испачкала бинты, превратила в кашу какие-то таблетки и темным жирным пятном растеклась по рюкзаку. Рюкзак был казенный, принадлежал Дому пионеров.

– Мм-да, – ледяным тоном произнесла Магдалина Харитоновна.

Я молча стоял перед нею, опустив глаза. Так стоял я перед своей учительницей географии тридцать лет назад, когда разорвал карту Австралии и Океании. Я чувствовал, что виноват кругом и нет мне оправдания.

Ребята обступили нас и с интересом ждали, как это будут ругать не их, а большого дядю, да еще доктора. Я заметил широко раскрытые, испуганные глаза Сони. А в стороне, за кустами, спрятался главный виновник этой истории – ехида Витя Перец и строил мне оттуда рожи.

Магдалина Харитоновна тяжко вздохнула и начала совершенно замороженным голосом:

– Дети питались раковинами, питались глиной с этими рыбами, пили настой неизвестной травы. Чем будем лечить их животы? А главное, испорчено казенное имущество.

– Ну, довольно, Магдалина Харитоновна, ничего особенного не произошло, – сухо заметила Люся. – Надо спешить, а вы задерживаете.

Магдалина Харитоновна еще более тяжко вздохнула, но промолчала.

Вместе с мальчиками я постарался умчаться вперед и издали видел, что Люся и Магдалина Харитоновна идут рядом и энергично размахивают руками.

Соня мне потом насплетничала, что Магдалина Харитоновна всю дорогу ворчала и охала, а Люся уговаривала ее не сердиться.

Мы свернули в боковую долину, и река скрылась за поворотом дороги. Поднялись на гору. Лес кончился. Мы пошли через пшеничное поле.

Волнистые поля колхозной пшеницы сменились юными сосновыми посадками. Мы прошли сосняк, и перед нами развернулась широкая долина речки.

С каждым часом картина менялась. Хотелось идти быстрее, чтобы узнать: а что скрывается за тем холмом? А когда мы поднимались на тот холм, видели новые рощи и деревни, снова хотелось узнать: а что будет еще дальше?

«Путешествие пешком, – думал я, – пожалуй, замечательная штука, особенно утром, когда еще не очень жарко».

Правда, рюкзак немного оттягивал плечи, глаза после короткого сна слипались, ноги чуть гудели… Но все это были сущие пустяки. Я, гордый и довольный тем, что начал выполнять изыскательские поручения, шагал все вперед и вперед по пыльной дороге.

Мальчики шли рядом. Витя Большой увлеченно рассказывал очередную забавную историю. Но я невнимательно слушал Витю. К. тонкому медвяному запаху поспевающей пшеницы примешивался чуть ощутимый далекий аромат, свежескошенного сена. Свист быстрокрылых стрижей сменяла дробь незримых перепелов.

Поднялись на очередной бугор. И мальчики и я невольно остановились. Далеко-далеко, за третьим полем, в светлой дымке возникли очертания города с голубыми островерхими башнями, с голубыми древними кремлевскими стенами. Город точно висел в воздухе. Отсюда, с нашего бугра, кремль казался таинственным замком. И так хотелось думать, что именно в этом замке была спрятана заколдованная красавица в сиреневом платье с кружевами…

Подошли все остальные.

– Ах как красиво! – прошептала Люся.

– Едва ли этот рюкзак отстирается.

Скрипучий возглас Магдалины Харитоновны вытащил нас из царства сказок. И еще я вспомнил, что вечером мне предстоит рассказывать о своих «путешествиях». И сразу у меня засосало под ложечкой.

Мы вздохнули и двинулись дальше. Спустились в долину, голубой город Скрылся, а когда поднялись на новый холм и увидели город вблизи, он потерял свое таинственное очарование.

Теперь Любец был просто живописен. Стены и башни кремля уже не казались голубыми; они были воздвигнуты из белого камня. Ярко выделялась освещенная солнцем стена, спускающаяся по горе немного наискось, от башни до башни. Возле кремля лепились домики, сзади торчали две фабричные трубы. Громадный, очень глубокий овраг, весь в зеленых садах, шел сбоку кремлевской стены. Под горой текла синяя речка с кружевным железным мостом. По мосту сновали взад и вперед автомашины. На лугу паслись коровы. С речки доносились крики купающихся ребятишек.

Люся остановила отряд. Ребята спрятали в рюкзаки свои куртки, повязали на белые рубашки и блузки пионерские галстуки, почистились, девочки переплели косы, отряд построился и начал спускаться к реке.

Я оглядывал город справа налево и слева направо. Множество домов пряталось в яблоневых садах. Где же искать портрет? За последние годы наверняка понастроили целые кварталы, и домик на окраине стал домиком в центре.

Перешли через мост, поднялись к самому кремлю. Вблизи приземистые белые башни выглядели внушительно, с узкими окнами-бойницами, с острыми шпилями на старых, ржавых крышах.

Люся подскочила ко мне:

– Знаете что? Я чувствую, я убеждена – портрет где-то там, в кремле, – страстно повторила она.

Витя Большой подошел, деловито спрятав руки в карманы, насупив свои густые брови.

– Я тоже подозреваю: а не спрятан ли портрет там, внутри? – И он показал на одну из древних башен.

– А может быть, в этой? – И Галя робко показала тоненьким пальчиком на другую башню и вопросительно поглядела на меня.

– Тоже выдумали! – презрительно процедил сквозь зубы Володя. – В музее висит, и все.

Мы двинулись вдоль стены и подошли к островерхим белым с каменной резьбой воротам. На воротах была надпись: «Кремль 1531 года. По указу великого князя Василия Ивановича III «поставленъ бысть градъ бълокаменъ у Николы у Любецкаго». С XVI века стал пограничным городом Московского княжества и являлся защитой от нашествия крымских татар».

Мы вошли внутрь. Там стояли небольшие домики, а позади почерневших от времени берез, обвешанных грачиными гнездами, высился темный старинный пятиглавый собор. Над массивной железной дверью собора была прибита вывеска: «Любецкий краеведческий музей», а еще выше находилась проржавленная надпись: «Сооружен в 1661 году по грамоте царя Алексея Михайловича, данной из приказа Большого дворца».

– А может быть, – предположил я, – действительно портрет девушки просто-напросто находится в картинной галерее музея?

– Ну, это совсем неинтересно, – вздохнула Галя. – Так мы никогда не станем изыскателями.

– Только никого-никого не спрашивайте, – умоляла Люся, – сами должны отгадать.

Она отбежала в сторону и совсем другим, звонким голосом скомандовала:

– Пионеротряд, строем в музей!

Глава шестая

Нумерованные изыскатели

Мы вошли в прохладное помещение музея. Высокий сутулый старик с седыми моржовыми усами, в очках на толстом носу поднялся со стула и прокашлялся:

– С кем имею честь говорить?

– Туристы из Золотоборского дома пионеров, – начала Магдалина Харитоновна, – тридцать человек. Прибыли в город Любец с целью ознакомления с краем, а также в поисках…

– Магдалина Харитоновна! – Люся не постеснялась и дернула за рукав разговорившуюся руководительницу.

– Гм!.. гм!.. – внушительно кашлянул старик. – Юные пионеры? – Своими колючими глазами он подозрительно оглядел меня и Магдалину Харитоновну, очевидно ища красные галстуки на наших шеях. – Гм!.. гм!.. – кашлянул он еще раз, нахмурился и начал отсчитывать билеты. – В нашем музее имеются: отдел биологии, отдел исторический, отдел современный, картинная галерея. Я – заведующий музеем и буду вести экскурсию сам. Начнем с отдела биологии.

– А имеется у вас отдел геологический? – спросил Витя Большой.

– А если начать с картинной галереи? – выскочила вперед Люся.

– Девушка и юноша, – твердо ответил заведующий, – во-первых, геология входит в состав отдела биологии, во-вторых, порядок осмотра музея установлен раз и навсегда.

Люся вспыхнула и закусила губу, Витя Большой надулся и отошел.

– Это что? Геологические молотки? Сейчас же положите их сюда, вместе с рюкзаками, – еще что-нибудь разобьете! – Заведующий сердито ткнул пальцем в угол.

Все двинулись в первый зал.

«Сколько же тут окаменелостей! И какие красивые! Как бы восхищался мой Миша!» – думал я.

– Аммониты, белемниты, брахиоподы, мшанки, фузулины, – равнодушно называл старик таинственные имена когда-то живых существ, а сейчас просто желтеньких и сереньких камешков с узорчатыми отпечатками, аккуратно разложенных по стеклянным ящикам.

– Где вы их достали? – воскликнул один из близнецов.

– Вот бы нам такие! – вторил другой.

– В древних каменоломнях, – монотонным голосом продолжал заведующий, – где добывали белый известняк строители кремлевских стен, можно разыскать подобные экземпляры.

– Где каменоломни? – спросили близнецы.

– Перейдем в следующий зал, – вместо ответа сухо бросил заведующий.

На столах были расставлены чучела птиц и животных, маленьких и больших: синички и коршуна, крота и волка и многих, многих других.

Я оглядел комнату и вздохнул – нет, здесь портрета не будет!

– Вот волк, – начал заведующий скучным голосом (видно, уж много лет он повторял заученные фразы), – в наших лесах до сих пор изредка попадаются эти хищники. Волки похищают телят и овец. Это чрезвычайно вредные животные… Товарищи, не трогайте, не трогайте экспонаты!..

Одни ребята смотрели на чучела с интересом и всё норовили их погладить, а другим не терпелось идти в следующие залы. Люся не хотела смотреть ни на животных, ни на птиц и все заглядывала в соседнюю комнату.

– Какая скучища! – повторяла она.

– Все это мне давно известно, – самоуверенно ворчал Витя Большой.

– Товарищи, без меня не ходите никуда, – строгим голосом предупреждал заведующий. – А теперь подойдите все, все. Встаньте вот тут; молодой человек, отойдите от света. Вот экспонат, которого нет даже в самых больших чучелохранилищах мира: ни в Московском зоологическом музее, ни в Британском королевском. – Голос его сделался до того торжественным, словно он говорил речь на школьном выпускном вечере; его указательный палец протянулся к стене, и мы увидели на этажерке стеклянный колпак, а под колпаком – песочно-желтое птичье крыло. – Это крыло жар-птицы, – еще более торжественно закончил он.

Мне показалось, будто из-под его очков мелькнули задорные искорки.

– Не может быть, сказки! – запальчиво бросил Витя Большой.

– Витя, со старшими так не говорят! – сделала ему замечание Магдалина Харитоновна.

– К сожалению, может быть, – продолжал заведующий все тем же невозмутимо-размеренным голосом. – В других городах оно отсутствует, а в Любце имеется. И существуют неопровержимые доказательства, что в любецких окрестностях и раньше водились эти редчайшие существа. Да, да, в сказке о Коньке-горбунке Ивану-дураку досталось перо жар-птицы, а мы достали крыло и теперь сможем оказаться единственными на всем земном шаре обладателями самого чучела.

Соня и Галя стояли впереди обнявшись. Они протиснулись вплотную к старику и, заикаясь и смущаясь, спросили его:

– Но мы читали… А почему оно не светится?

– А это уж действительно сказки. Жар-птица вот такая желтенькая, и все.

Нет, на самом деле: в глубоко запрятанных глазах этого ворчуна играли искорки. Он даже чуть-чуть улыбался.

– Простите, – обратилась Магдалина Харитоновна к нему, – мы ведем дневник похода, и полагается все наиболее интересное – увиденное, услышанное или найденное нами – заносить в этот дневник. Так как же мы запишем?

– Долго рассказывать, – ответил тот. – Так мы никогда не закончим осмотра музея. Живет в нашем городе один высокоуважаемый, несколько чудаковатый старичок, некто Номер Первый – мой предшественник по заведыванию музеем, ныне пенсионер. Он и герой и виновник этой злосчастной эпопеи с жар-птицей. Если хотите, обратитесь к Номеру Первому.

– Простите, как вы сказали? – удивленно переспросил я: мне показалось, что я просто ослышался.

– Номер Первый, – как ни в чем не бывало повторил заведующий. – Если у вас есть время, непременно пройдите к нему.

– А какие у вас есть доказательства, что ваши жар-птицы раньше водились в Любце? – с плохо скрываемой насмешкой спросил Витя Большой.

– А вот какие: когда я вас поведу в нашу картинную галерею, я покажу вам один натюрморт. На этом натюрморте среди прочих предметов изображена убитая жар-птица. К сожалению, мы никак не можем разгадать, кто автор этой картины. Вместо подписи там странная фраза…

– Какая фраза? – спросил я и почувствовал, что у меня затряслась коленка.

– Какая фраза? – равнодушно переспросил заведующий. – «Я не могу даже подписаться».

Люся вскрикнула и схватила его за руку. Тут произошло нечто невероятное: Витя Перец засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Ребята разом загалдели.

– Дайте доказательства! – кричал Витя Большой.

– Ведите нас, ведите! – Люся тащила за руку упирающегося заведующего.

– Вы с ума сошли! – отбивался тот.

– Вы понимаете, понимаете, – пытался я перекричать общий гам, – есть неизвестный портрет девушки с такой же надписью, портрет спрятан где-то в Любце!


(Натюрморт – французское слово. Точный перевод – «мертвая природа». Картина, на которой изображают овощи, фрукты, битую птицу, рыбу, посуду, цветы, оружие.)


Старик подпрыгнул и схватил меня за плечи.

Задыхаясь и заикаясь, я рассказал ему все: и про портрет в чулане, и как Роза блины пекла, и про Тычинку…

Куда девалась прежняя сухость и строгость заведующего! Слушая мой рассказ, он то приподнимал брови, то открывал рот, его очки подскакивали на носу, густые усы шевелились. Не говоря ни слова, он взмахнул руками и помчался через все залы, выбежал на улицу, понесся по липовой аллее к белому двухэтажному дому, спрятанному за кустами сирени.

Мы побежали за ним; последней семенила, теряя на ходу тапочки, Магдалина Харитоновна. Деревянная лестница затряслась от топота тридцати пар ног. Мы очутились в большом зале второго этажа. Множество картин и портретов, больших и маленьких, промелькнуло у меня перед глазами.

– Вот, смотрите. – Запыхавшийся заведующий подскочил к небольшой картине в массивной золоченой раме и указал на правый нижний угол.

Тяжело дыша от быстрого бега, мы все, и взрослые и ребята, молча подходили, по очереди наклонялись, читали бисерно-мелкую, светлыми буквами на черном фоне, надпись, отступали на несколько шагов и останавливались неподвижно, задумчиво оглядывая самую картину…

На картине был изображен темный дубовый, совсем простой стол, а на столе на первом плане лежал небольшой, с тончайшей серебряной резьбой на рукоятке кинжал, возле кинжала распласталась мертвая птица величиной с голубя, песочно-желтого или, скорее, палевого цвета, с открытым клювом и тускло-свинцовым, потухшим глазом. Сзади птицы стоял хрустальный бокал с отбитым краем. Фон картины был неопределенный, синевато-серый.

Три алых пятна были самыми впечатляющими на картине. Одно пятно – это лужица крови на столе под грудкой птицы. Другое пятно – драгоценный камень, кажется рубин, на рукоятке кинжала. Величиной не больше лесного ореха, обрамленный серебром, он сверкал и искрился на солнце ярче огня. И третье пятно – это высокий хрустальный бокал, наполненный темно-красным, почти черным вином. Художник едва дотронулся до хрусталя кое-где светлыми мазками, и бокал заиграл и заискрился алым и алмазным блеском еще ярче рубина.

То ли ребята устали, то ли нас так захватила картина, но мы долго стояли перед нею молча. Я заметил слезы на Люсиных ресницах…

Вдруг кто-то прижался ко мне. Я оглянулся: ага, близнец с черным ремнем, – значит, Женя.

– Доктор, я такого никогда не видел! – сказал он.

Я чувствовал – мальчик хотел сказать что-то очень для себя важное, но, видимо устыдившись своего невольного порыва, отошел и спрятался за спины других.

– А скажите, откуда у вас этот натюрморт? – спросила Магдалина Харитоновна.

Кажется, и ее проняло, она волновалась не меньше нас.

– Откуда? Из бывшего дворца Загвоздецких, когда-то богатейших здешних помещиков. У нас имеются неопровержимые доказательства, что именно в Любце художник писал эту картину, и, следовательно, жар-птицы и раньше водились в наших местах. Видите, у бокала отбитый край. Именно этот самый бокал, также принадлежавший Загвоздецким, теперь находится у упомянутого мною Номера Первого.

– Так кто же художник и почему он не смог подписаться? – с дрожью в голосе спросила Люся.

– Мы тут с Номером Первым и Третьим, – невозмутимо начал заведующий, – совместно длительное время обсуждали этот вопрос. Поскольку в архивах нет никаких данных о пребывании здесь в первой половине XIX столетия каких бы то ни было известных художников, мы высказали такую догадку: этот натюрморт написал сам Загвоздецкий. Его поразила невиданная птица, и он решил ее запечатлеть на картине. Кстати, знатоки находят, что натюрморт принадлежит кисти несомненно талантливого человека, но не художника-профессионала: и бокал чересчур ярок, и тело убитой птицы не совсем…

– Ах, неправда! – невольно вырвалось у Люси. Заведующий сделал вид, что не расслышал этой неожиданной реплики, и спокойно продолжал:

– Загвоздецкий был полковником, а по тогдашним нравам считалось зазорным для аристократа прослыть художником, вот он и начертал: «Я даже не могу подписаться». Кстати, взгляните – портрет его самого.

Невдалеке от натюрморта висела маленькая акварель. В зеленом мундире с орденами, с золотыми эполетами был изображен по пояс очень красивый, очень статный, холеный барин. Что-то волчье было в его холодных, бесстрастных глазах, в его квадратном подбородке. Этот человек никогда не стал бы декабристом, но он мог отдавать команду стрелять в декабристов, мог допрашивать их…

– Разве это художник? Это Скалозуб! – насмешливо бросила Люся.

– Девушка, ваша горячность мне нравится. Возможно, мы с Номером Первым ошибаемся. – Наш собеседник улыбнулся.

«Да он вовсе не такой сварливый, как мне показалось!» – подумал я.

– Считаю своим долгом заметить, – продолжал заведующий, – мнение Номера Седьмого также резко расходится с нашим.

– Папа, что это за номера, как в задачнике? – шепнула Соня.

– Я все разгадываю: что означают эти номера? – глубокомысленно произнес Витя Большой.

Меня тоже давно заинтересовали эти таинственные цифры. Почему такой несомненно почтенный старик, говоря о других, очевидно также весьма почтенных людях, попросту нумерует их? Но я как-то не решался об этом спросить.

Мы двинулись к выходу. Я рассеянно оглядывал стены, увешанные портретами чванных вельмож в напудренных завитых париках, со звездами и атласными лентами на расшитых золотом и шелком камзолах; очевидно, все эти вельможи были чьими-то знаменитыми предками… Но нам всем почему-то расхотелось продолжать осмотр музея.

Магдалина Харитоновна было всполошилась:

– Позвольте, за билеты уплачены деньги, а ребята забастовали!

Заведующий ее успокоил и обещал в следующий раз пустить всех бесплатно.

Выйдя во двор, мы остановились возле приземистой белой башни кремля. Очевидно, надо было благодарить, прощаться, договариваться о новой встрече.

– А что находится внутри башни? – спросил Витя Большой и одновременно выразительно мне подмигнул.

– В настоящее время тут хранятся ящики со старинными документами из архивов бывших помещичьих усадеб, из купеческих домов, дореволюционные архивы городских присутственных мест, – равнодушно ответил заведующий.

– Может быть, вы нам покажете? – попросил Витя Большой.

– Нет, молодой человек! Мы открываем двери только для научных исследований. А кроме того, башня настолько обветшала, что из стен могут вывалиться камни. – Он замолчал. – А знаете, чей это портрет, если он только действительно существует? – задумчиво добавил он, ни к кому не обращаясь. – Это портрет Ирины Загвоздецкой, дочери полковника.

– А что известно об этой Ирине Загвоздецкой? – спросила Люся.

– А разве в вашем Золотом Бору ничего о ней не слышали? – удивился заведующий.

Мы молча переглянулись. Нет, никто из нас никогда ни одного слова не слышал об Ирине Загвоздецкой.

– Ну как же, Номер Седьмой собирался даже написать о судьбе этой девушки специально историческое исследование, но за недостатком материалов, к сожалению, вынужден был оставить свое намерение…

– Есть охота, – уныло протянул Володя.

– Правда, кушать очень захотелось, – печально произнесла Соня и взглянула на меня.

Как же рассердились остальные двадцать шесть ребят и Люся! Кто-то хлопнул Индюшонка по спине, кто-то дернул Соню за косу… Все закричали:

– Как не стыдно! Как не стыдно!

– Соня! – Я даже покраснел за свою дочку.

– Да, правда, очень хочется. – Соня тяжело вздохнула. Заведующий рассмеялся:

– Вы сейчас действительно идите в чайную, а историю Ирины Загвоздецкой вам лучше всего расскажет Номер Третий – директор школы-десятилетки. Школа помещается в бывшем дворце Загвоздецких. Вы там будете, наверное, ночевать.

– Простите, еще один вопрос, – сказала Магдалина Харитоновна. – Вы по каким-то причинам несколько странно называете, видимо, весьма уважаемых граждан. Не находите ли вы, что это антипедагогично, особенно при детях?

– Нисколько не нахожу! – резко ответил старик. – Видите ли, среди людей встречаются эдакие живчики, энтузиасты своего дела, увлеченные им; даже, я бы сказал, одержимые в некотором роде. Вот, например, жил когда-то в Любце Номер Четвертый, работал бухгалтером на бутылочном заводе, каждый день костяшками своими щелкал, а в свободное время разводил георгины, и не какие-нибудь темно-пунцовые «Цыганки» или снежно-белые величиной с подсолнечник ; – «Советскую Арктику», нет, приспичило ему выводить георгины голубые, а таких ведь на свете не существует, до сих пор еще никто на своих клумбах не вырастил. Или другой пример: Номер Пятый – изобретательница пирогов. Все свободное время она тратила на опыты с пирогами, пекла их и приглашала знакомых. Изобрела она пирог, именуемый «утопленник», так теперь весь Любец на дни рождений и прочих торжеств печет исключительно «утопленники».

– Послушайте, где достать рецепт? – не утерпела Магдалина Харитоновна.

«Это и мне понадобится, – подумал я, – привезу жене вместо варений и солений хоть рецепт удивительного пирога».

– А откуда все-таки пошли эти номера? – не унималась Люся.

Заведующий оживился.

– О, это целая история! Еще до войны как-то приехал сюда… – Он спохватился и перебил самого себя: – Простите, очевидно, вы все хотите есть, а не только эта толстушка? – И он указал на оторопевшую Соню.

– Нет, нет, рассказывайте, пожалуйста, рассказывайте!

И Люся, и Магдалина Харитоновна, и дети обступили старика.

Только Володя-Индюшонок отвернулся и стал мрачно жевать рукав своей рубашки.

– Рассказывайте, я вас буду слушать, я буду терпеть, – покорно вздохнула Соня.

– Вы о художнике Ситникове, конечно, слышали? – Заведующий назвал одного из наших славных мастеров прошлого столетия. Целый зал в Третьяковке был отведен его картинам и пейзажам. – Так вот, у Ситникова есть сын, в настоящее время глубокий старик, так называемый Номер Седьмой. Незадолго до войны приехал он к нам со своей семьей, и знаете зачем? Специально, чтобы разузнать, для какой такой цели лет сорок назад его папенька посетил наш город. Он всех нас перетревожил. «Существует письмо моего отца к моей матери. Отец убежден – с вашим натюрмортом связана какая-то тайна. Такое замечательное произведение искусства, и никто не знает, кто его автор. Ищите, ищите!» – тормошил нас Номер Седьмой. И мы начали искать. Все лето шарили, все эти ящики с бумагами, что в башне сейчас хранятся, пересмотрели, всех любецких старожилов переспросили. И ничего! Вот почему меня так несказанно взволновал ваш рассказ о портрете.

– А может, вы не все ящики открывали? – спросил Витя Большой.

– Не беспокойтесь, молодой человек, когда историки ищут, они не пропускают ничего! – Заведующий повысил голос: он явно начал раздражаться.

– А может, вы хоть одного меня в башню пустите? – вкрадчиво попросил Витя Большой.

– Молодой человек, не мешайте мне рассказывать! – резко оборвал его заведующий.

Некоторые мальчики отошли и о чем-то оживленно и едва слышно заспорили…

Вдруг кто-то легонько толкнул меня в бок. Я оглянулся. Оба близнеца яростно шептали:

– В башне, в башне он прячет портрет. Он все врет, нарочно не пускает!

– Сын художника Ситникова, – продолжал свой рассказ заведующий, не обратив внимания на шепот мальчиков, – был как раз такой живчик и непоседа. И подобных непосед в нашем городе он насчитал шесть человек. Но, к сожалению, для их обозначения на русском языке существует весьма длинное, неуклюжее слово с приставкой, суффиксом и окончанием. Вот сын художника нам и предложил: давайте это неуклюжее слово долой, а чтобы вас как-то различать, дадим каждому порядковый номер.

– Какое же это слово? – спросила Магдалина Харитоновна и вытащила голубой альбомчик и авторучку.

– И-зы-ска-тель, – медленно проскандировал заведующий, – то есть человек, который что-то ищет…

– На земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе, – начала декламировать Соня. А за ней подхватили и остальные.

– Совершенно верно, – неожиданно улыбнулся старик. – И добавьте: у себя в комнате, у себя в саду, у себя на работе.

Я был буквально ошарашен удивительным совпадением с Мишиной теорией и переглянулся с Соней.

– А люди, которые ничего не ищут и не хотят искать – это тюфяки? – пропищала Соня.

– Нет, до тюфяков мы не додумались.

– Простите, ваши изыскатели – Номер Первый, Третий, Четвертый и так далее. Почему вы пропустили Номер Второй? – заинтересовалась Люся.

– Какая вы, девушка… – И заведующий недовольно кашлянул, так и не докончив Люсиной характеристики. – Видите ли, это как раз единственное, по моему мнению, не совсем удачное прозвище.

– Нам нужно познакомиться со всеми Номерами, – настаивала Люся, – они давно живут в Любце, и я уверена, они помогут нам искать портрет. Кто же Номер Второй?

– Видите ли, собственно говоря, это я. Но я давно уже перестал что-либо искать.

Ребята, заткнув ладонями рты, едва удержались от смеха. Соня прыснула на весь кремлевский двор.

– А Номер Четвертый, – старик сделал вид, что ничего не расслышал, – представьте себе, исчез, так и не вырастив голубых георгинов. Его дом снесли, когда расширяли бутылочный завод и организовали новый хрустальный цех. Этот человек так расстроился и обиделся, что уехал неизвестно куда. А Номер Пятый, как я вам говорил уже, изобретательница «утопленника», – она как раз жена этого живчика. А Номер Шестой… – продолжал свою речь заведующий, казалось, он говорил не о живых людях, а объяснял, куда какой трамвай ходит. – А Номер Шестой – это сын живчика, Ларюшка, озорник был невыносимый, но, между прочим, в двенадцать лет рисовал чуть-чуть похуже своего дедушки.

– А как он баловался? – не утерпел Витя Перец.

– А вот как. Когда человечество изобрело керосинку, оно не додумало одной детали: что делать, если фитиль провалится внутрь? Попытайтесь-ка вытащить. Так вот, упомянутый Ларюшка однажды прокрался в мою кухню и ввернул фитиль. Пробовал я на палочку накручивать, вязальным крючком зацеплял – безрезультатно. Так и прозябает с тех пор моя керосинка с фитилем внутри; пришлось электроплитку завести. – Номер Второй глубоко вздохнул, потом продолжил свой рассказ: – А Номер Седьмой – это он сам, главный непоседа. Кстати, он живет от вашего Золотого Бора не так далеко вверх по реке. Живописное место на высоком берегу реки. Он сейчас директор Ситниковского музея. Слыхали об этом музее?

– Ну конечно! – ответила Люся.

– В путеводителе о нем целый абзац, – добавила Магдалина Харитоновна.

– А Ларюшка в настоящее время превратился во взрослого Иллариона и живет в Москве. Говорят, талантливый художник. Ну, кажется, все. – И Номер Второй совсем не сердито посмотрел на своих слушателей из-под очков. – А теперь, товарищи, идите скорее в чайную.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации