Текст книги "Против часовой стрелки"

Глава 4

Белые кеды на мягкой подошве бесшумно ступали по ковролину частного хосписа. Весь персонал ходил в таких. Чтобы ни один лишний звук не будил тех, кому и так недолго осталось спать.

Кристина быстро шагала по коридору вдоль закрытых палат. Ночная смена началась неудачно – опоздала из-за перебоев в работе метро. Пассажира в давке столкнули под поезд. Пришлось подниматься на поверхность и ехать две станции на автобусе. Дневная смена, в лице двух медсестёр и врача, сильно ругались. У каждого из них на вечер имелись планы. Имелись они и у человека, раздавленного метровагоном.

Планы на вечер имелись и у Кристины. Поэтому их возмущения она пропустила мимо ушей. Ей в смену ни врача, ни вторую медсестру так и не нашли. На логичный вопрос, а что делать при ЧП, ответом было: «Позвонишь Анастасии Александровне с третьего этажа, а пока всё нормально выноси судна». Такая перспектива не понравилась ни самой Кристине, ни Анастасии Александровне. Поговаривали, что дела в последнее время у частного хосписа шли плохо. Поэтому из ночного персонала в смене осталась лишь неопытная Кристина. Но она в этом видела только плюсы. По крайней мере, пока.

Медсестра прошла к сто четвёртой палате и тихонько открыла дверь. Там лежала женщина лет сорока пяти с опухолью шейки матки. Последней стадии. Топорный шлем на её голове показывал стандартный сон. В этом хосписе всех «пациентов» вводили при помощи шлемов в сон, в Мир Грёз, и поддерживали жизнедеятельные процессы, а от пролежней спасали массажные койки. Люди так и умирали – не просыпаясь. Поначалу дела у хосписа шли неплохо – сыграло роль ноу-хау. Со временем поток клиентов поиссяк. Люди хотя бы напоследок хотели жить обычной жизнью, без шлемов и навязанных снов.

Свет в палате притушен, окно занавешено. Женщина лежала ровно, глаза закрыты, губы сомкнуты в прямую линию. На каменном лице ни грамма эмоций, как у трупа. Кристина бросила взгляд на экран. На нём в режиме реального времени транслировался сон пациента. Одинаковый для всех. Смотреть его, из-за высокой скорости, весьма затруднительно. В глазах рябило от сплошного мельтешения образов, лиц, зданий, улиц.

Напрямую из шлема мозг успевал не только воспринимать внешнюю информацию, но и подставлять знания и умения, накопленные за жизнь. А у смотревшего на экран человека мозгу требовалось время, чтобы получить и «переварить» полученную картинку. Увеличивался путь поступления информации, а, следовательно, ту же скорость мозг не поддерживал.

Экран почернел. Так бывает при техническом перерыве, который сам себе периодически устраивает главный думательный орган большинства людей. В это время происходит дефрагментация. С компьютерным этот медицинский термин имеет мало общего. При долгом нахождении в шлеме мозг нуждается в структурировании информации для дальнейшего запоминания. Именно этим в процессе технического перерыва он и занимается, а шлем, улавливая сигнал о бездействии главного человеческого органа, временно прекращает трансляцию. Если спать в шлеме по два часа, как советуют врачи, то технического сна не может быть в принципе. У людей, которые спят по семь-восемь, он иногда случается. Лишь у тех, кто уходит в Мир Грёз навсегда, технический сон происходит часто. У таких людей с мозгом творятся и вовсе необратимые изменения. Достаточно быстро ум перестраивается таким образом, что Мир Грёз воспринимает как реальность, а обыкновенную жизнь начинает принимать за сон. И перестроиться обратно при таком изменении достаточно тяжело. Для частного хосписа специально создали сон, где данные изменения происходят быстрее, и спустя несколько суток пациент теряет настоящую личность и приобретает новую – в Мире Грёз. Эта потенциально опасная разработка сна приравнивается к оружию и держится под строгим контролем госорганов.

Однако деньги решают всё. Кристина точно знала, что есть компании, создававшие подобные сны на заказ. Если есть спрос, то будет и предложение. А многие люди мечтали о том, чтобы уйти в свой Мир Грёз, прожить гигантскую и интересную жизнь, где всё будет идти так, как хочется им. А за бренным телом, пока не состарится и умрёт, присмотрят сиделки. Но исполнить такую мечту получалось лишь у богатых. Остальным приходилось большую часть жизни тратить на нелюбимую работу.

На приборах все показатели жизнедеятельности организма женщины находились в пределах нормы. Сердцебиение есть, импульсы мозга тоже. Процесс вентиляции лёгких хоть и низок, но в границах показателей живого человека. Вероятно, жизнь наложила отпечаток на некогда волевое лицо. Превратила в каменную, без единой эмоции, маску.

Медсестра вытащила «утку» из-под умирающего тела. Взамен установила новую. Старую отнесла в душевую. Вымыть решила позже. Год назад вовсе бы отказалась от этой работы. Но обстоятельства резко изменились. Погиб отец, средств в семье стало не хватать. Встал выбор между тем, чтобы бросить мединститут и начать взрослую жизнь, или пойти работать и оплачивать собственное обучение. Кристина выбрала второй вариант. Был, конечно, соблазн устроиться, как и подруга, стриптизёршей и заколачивать неплохие деньги. Внешность позволяла, а подруга взялась подучить и сделать протекцию.

«Распустила бы свой вечный хвостик, накрасилась и цены бы не было» – очередной раз подумала Кристина, направляясь обратно к вахте. Она даже образ придумала – медсестры. После большого скандала с мамой пришлось от этой профессии отказаться. Зря или нет – покажет время. Пока что она училась на втором курсе, работала ночной сиделкой в частном хосписе и не могла себе позволить даже приличного нижнего белья, не говоря о чём-то большем.

Однако после знакомства с Димой и на её улицу стал заглядывать праздник. Дима и сам недавно закончил обучение, работал электриком, тянул какие-то непонятные для неё сети. Сегодня он собирался прийти к ней на ночь. Всё в нём нравилось Кристине: и внешность, и трудолюбивый, и чувство юмора есть. Лишь его вечное «невозможно» она не понимала. Стоило ей начать мечтать о кругосветке, как он говорил, что невозможно из-за отсутствия денег. А раз их сейчас нет, то и мечтать бессмысленно. Стоило ей заговорить о собственном бизнесе, то он тоже говорил, что невозможно. По той же самой причине. Стоило заговорить о творчестве, он вновь заводил извечное «невозможно». Кристина ещё не потеряла надежду вытравить из него злосчастное чувство неудачника, но с каждым днём всё острее понимала, что пытается перекричать бурю.

За вахтой долго просидеть не получилось. Сработала сигнализация – в сто десятой палате нештатная ситуация. Кристина вскочила с мягкого кресла и быстрым шагом направилась по коридору. За белыми закрытыми дверьми лежали умирающие тела. Кристина не могла по-другому относиться к этим людям. Да и людьми, по большой сути, их не считала. Просто тела, доживающие биологический срок. В двадцать она не задумывалась над тем, что и сама когда-нибудь станет таким же, доживающим биологически отпущенный срок, телом. Молодость не понимает старость.

В каждой двери вырезано окошечко, чтобы лишний раз не входить в палату, не тревожить пациентов. Хоть при помощи медикаментов сон намного глубже, чем обыкновенный, разбудить их всё-таки возможно. По правилам хосписа Кристина должна в них смотреть, но старалась этого не делать. Неприятно видеть смерть. Особенно в двадцать лет, когда жизнь кажется такой же длинной, как экватор. Она несколько раз попадала на дневные смены, когда происходила приёмка пациентов.

Привозили человека. В его глазах бешеное желание жизни, но тело сдалось, сломалось. Никто и ничто не способно ему помочь. Даже ты, хоть расшибись в лепёшку, ничего не в состоянии сделать. Именно в эти несколько дневных смен она поняла, насколько люди скудоумны, раз уничтожают друг друга из-за каких-то надуманных идеалов. Но одно дело понять, а совсем другое исправить. Здесь она с Димой согласна: в одиночку это невозможно.

Кристина заглянула в окошечко двери. С виду всё как обычно. Из-за чего сработала сигнализация? Надавила ручку и та тихонько щёлкнула. Внутри воняло дряхлым телом. Невыносимый для молодости запах. На койке лежал старик с коротко стриженными седыми волосами. В изголовье находился стол с контрольно-сигнализирующими медицинскими приборами. Кристина быстро пробежалась по параметрам. Всё в норме. Жив и умирать не собирается. Над койкой телевизор, где в режиме реального времени транслируется сон пациента. В нём медсестра не углядела ничего необычного. Стандартный сон данного хосписа. Из-за чего сработала сигнализация? Она осмотрела все углы, залезла под кровать. Утка пуста. Поднялась, пожала плечами. Взгляд уцепился за фотографии на прикроватной тумбочке.

Старик поступил к ним восемь дней назад. По сути, он живой труп. Опухоль мозга у него нашли сразу после смерти жены, с которой они прожили более полувека. Дети не смогли заставить отца лечиться. Да и время упущено. Как гласит народная мудрость: «Поздно пить Боржоми, когда почки отказали». У него обнаружили сразу четвёртую стадию рака мозга. Когда были три предыдущих, осталось загадкой и для детей, и для врачей. Старик принципиально терпел боль и не принимал лекарств. Хотел или быть с женой или не существовать вовсе. Обратился в этот хоспис чтобы забыться до самой смерти. Дети установили к нему на тумбочку их любимую семейную фотографию, где он с женой ещё молодые и счастливые. Наставили и других, менее ярких.

Кристина видела как он, перед погружением в последний сон, поцеловал фотографию жены и сказал: «Скоро мы будем вместе». Конечно, медсестру тронула такая сентиментальность и преданная любовь этого пожилого человека. Именно о такой любви мечтала и она. Да что там… именно о такой любви мечтает каждый. Чтобы один раз и навсегда. До гробовой доски. Тогда старик привлёк её внимание. Позапрошлой ночью она залезла в архив и почитала те крохи из его биографии, которые он сам предоставил хоспису. Полковник ВДВ. Начинал с Афганистана, участвовал в Чеченской войне, в антитеррористической операции на Северном Кавказе, грузино-осетинском конфликте, с пиратами в Сомали воевал, спасал лётчиков в Сирии. Герой РФ, Кавалер ордена святого Георгия IV степени. В честь него даже названа улица в Москве. Только такой человек мог себе позволить каждый день, каждый миг терпеть боль, знать, что есть лекарства и не применять их.

Кристина покрутила головой, пытаясь понять из-за чего сработала сигнализация на вахте, но так ничего и не нашла. В прошлую смену была подобная ситуация. В этой же палате сработала сигнализация, она прибежала, и успела застать, как на экране происходило кое-что странное: мелькнула большая машина-вездеход. А такой образ не запрограммирован в видеоряд шлема. Не успела она ничего сделать, как ситуация самоисправилась. В принципе ничего странного, мозг мог добавить какие-то накопленные за жизнь знания в Мир Грёз. Но настройки программы сна, не могли вместить подобное воспоминание, его некуда применить в сюжете Мира Грёз, написанном специально для хосписа. Медсестра внесла соответствующую запись в журнале, и сегодня там значился ответ техника: «Неисправностей не обнаружено. Вероятно глюкнуло».

Вероятно глюкнуло и в этот раз. Кристина закрыла дверь и направилась к вахте. Вернувшись на рабочее место, несколько минут покрутилась на офисном стуле. За окном находился маленький внутренний дворик. Всегда пустой. Солнце давно зашло, но свет ещё падал на Москву. Шли самые долгие дни года. Глаза медсестры остановились на «Медицинском вестнике всероссийского объединения хосписов». Самой скучной газете, виденной ею в жизни. Смотреть в серую бетонную стену и то намного интереснее. В последнее время Кристина начала понимать, что занимается чем-то не тем. А что бы хотела делать? – сама не представляла. При этом вариант «ничего» её кардинально не устраивал. В последние несколько месяцев она подумывала над помощью слепым. Натолкнул её на эти мысли случай возле метро «Рязанский проспект». Она возвращалась от одногрупницы. Конец апреля – случились первые тёплые деньки, природа цвела и пахла, настроение грозило разорвать от счастья. Возле самого входа в подземку Кристина увидела старую бабушку. Лет семидесяти, а может и больше. Та сидела на ступеньке и держала картонку: «Помогите, пожалуйста. Я ослепла». И все проходили мимо, в самом лучшем случае бросая мелочь. Но в основном старались не замечать. Ведь многим известно, что хорошо живут в России те, кто умело пользуется лучшими человеческими качествами. Профессиональные нищие – добротой. Устроители лотерей – надеждой. Политики – верой в светлое будущее.

Кристина не понимала, что на неё нашло в тот момент. Она остановилась напротив бабушки и долго стояла. Почему эта пожилая женщина вынуждена просить милостыню? Нет родственников? Отказались от неё? Или наоборот выгнали зарабатывать себе на кусок хлеба?

В том, что старушка слепа, сомнений не возникало. Видно, что ослепла недавно. Неточно поворачивала голову на звук, щурилась, стараясь что-либо рассмотреть. Чистая, но старая одежда, выдавала её достаток. А так же причину, по которой ослепла. В этот чудесный день, она сидела на холодной ступеньке с протянутой рукой, а другой держала картонку. Все проходили мимо.

«Разве они не понимают, что сами могут оказаться в точно такой же ситуации?» – Кристина почувствовала, что от всех этих мыслей, потекли слёзы, но ничего поделать с собой не могла. Она не могла забрать эту пожилую женщину к себе, но и оставлять дальше такое безобразие в обществе невозможно.

«До каких пор люди будут друг на друга плевать? Может быть до тех, пока не уничтожат друг друга?» – думала медсестра.

Старушке она отдала всю имевшуюся наличку. А потом ехала в метро и вместо того, чтобы погрузиться в сон, искала в сети информацию, как можно помочь слепым. И нашла. Кто хочет помочь, всегда найдёт способ это сделать.

Оказалось, что существуют федеральные программы для людей с физическими недостатками. Их погружали в Мир Грёз. Цель таких госучреждений: обеспечить людей, которые не могли обеспечить себя сами. Одновременно давая им такую жизнь, какую никто, включая даже Бога, дать не в состоянии – полноценную. Без дефектов, без насмешек, косых взглядов. Без тревог, проблем, хлопот и щемящей нищеты. Погруженные в Мир Грёз, эти люди могли жить обыкновенной и нормальной жизнью. А из-за привыкания мозга, в те редкие моменты, когда человек пробуждался, то думал, что окружающий мир и физическая ущербность всего лишь ему снятся.

От таких учреждений были плюсы даже для науки – например при помощи многочисленных наблюдений установили, что никому не снятся чёрно-белые сны. Даже слепым от рождения людям. Оставался вопрос как слепые от рождения могли видеть цвета, если никогда их не видели?

Но, как всегда в России, хорошее начало закончилось тем, что денег по совершенно необъяснимой причине не хватило. Поэтому единицы получали места в таких клиниках, но большинству приходилось становиться в очередь. Вдруг кто-нибудь откажется или умрёт. И то и другое, кстати, происходило с одинаковой периодичностью, то есть редко. Эта информация окончательно убедила Кристину, что в нашей стране пора что-то менять. Непонятно только что: страну или людей. А может, наконец, начать расстреливать за воровство? Молодая и бурная энергия искала выход в медсестре частного хосписа. Да только она не революционерка.

Она сестра милосердия не только на работе, но и по призванию. Просто сама ещё этого не понимала. Слепая бабушка натолкнула на мысль, что ей всего лишь хочется помогать людям. По мере сил она это уже делала.

А ведь больше и не требуется. По мере сил стараться делать добро. Большинству просто кажется, будто его хата на таком далёком краю, что туда и на собачьей упряжке не добраться.

Беде пофигу где чья хата. Работа у неё такая – заглядывать ко всем без исключения.

Глава 5

Мы даже не успели разогнаться, как сразу пришлось тормозить. На углу Пасечной и Тимирязевской улицы из фиолетовых зарослей на дорогу вылетело сразу несколько трамваев. Они грохнулись таким образом, что полностью перегородили нам проезд к центру города. Взметнулось облако пыли, лязг ударил по ушам, несмотря на звукоизоляцию нашего вездехода.

Вот это засада! Мы о таком никогда не слышали! Чтобы деревья кидались трамваями, перегораживая путь?! Рассказать кому, точно примут за байку.

Оставалось сворачивать на Верхнюю аллею и выезжать на Дмитровское шоссе, либо возвращаться. Я остановил тяжёлую машину. Где-то далеко-далеко застрочил пулемёт. Игривый лучик солнца забрался в кабину, замер на приборной панели.

– Что делаем? – поинтересовалась Ира. – Поворачиваем?

– Да чего-то не хочется, – признался, поглядывая направо.

– Только не туда! – уловила мой взгляд жена.

Если честно, то и мне лезть на Пасечную улицу не хотелось. Арке над входом разве что не хватало самой знаменитой фразы Данте Алигьери. А ещё я не помнил, куда вела эта улица с разлапистыми фиолетовыми деревьями.

Выбора нам не дали.

– Смотри! – указала Ира в сторону Верхней аллеи.

По ней к нам неслись десятки изменённых. Оборванная одежда, в руках у некоторых куски арматуры, трубы, цепи и другие примитивные орудия. Вероятно, так выглядели первые люди. Да и жили похожим образом. Все бежавшие к нам изменённые не имели гендерной принадлежности. Одинаково уродливые злобные и приплюснутые лица, лохмотья одежды.

– Я в башню! – подскочила с сиденья Ира.

– Стой! – успел схватить жену за руку, перед тем, как она скрылась в кунге. – Не поможет, их слишком много!

Со стороны Дмитровского шоссе донёсся протяжный вой. Кто-то большой сопровождал изменённых.

Первые представители новой жизни, бывшие люди, подбежали к машине и принялись молотить по ней руками и оружием. Снова нас спасла броня. Будь вездеход обычным, изменённый, лупивший металлической битой по лобовому стеклу, уже бы молотил ей по нашим головам.

– Чего стоим? Кого ждём? – задала жена риторические вопросы.

Нет желания ехать направо, в фиолетовые заросли. Попытался вспомнить, куда выводила Пасечная улица.

Изменённые прибывали. Они уже заполонили окружающее пространство. Грохот от их ударов поднялся невыносимый. Долбили даже по крыше. Протяжный вой повторился. Теперь намного ближе. И тут машина двинулась вперёд от страшного удара сзади. Несколько рядов изменённых попали под колёса, раздался хруст и крики.

Я вдавил педаль тормоза. В зеркалах заднего вида мы увидели тварь из пруда. Из её пасти сочилась тёмная кровь. Непропорционально маленькие глазки буравили наш грузовик ненавистью. Монстр взмахнул лапой и вездеход бросило ещё на метр вперёд. С крыши слетели изменённые, удержавшиеся при первом ударе. О силище водного жителя даже думать не хотелось. Сам по себе наш бронированный КамАЗ с кучей прибамбасов весил как танк. Плюс к этому я держал ногу на педали тормоза. Изменённые, как по команде, бросились в рассыпную от нашего грузовика. Им, конечно, хотелось полакомиться свежей человечиной, но никто не собирался вступать в бой с тварью из пруда. В том числе и мы.

– Поехали! Поехали! – закричала Ира, указывая на Верхнюю аллею.

Когда я увидел, что к нам приближалось, то сразу забыл, о волнениях и тревогах по поводу Пасечной улицы. Да плевать, куда она выходит, что там полно деревьев и, может быть много мутировавшей живности. Хуже того, что к нам подходило, не может быть ничего. Даже смерть.

С кошками новый виток эволюции сыграл серьёзную шутку – изменил как внешне, так и внутренне до неузнаваемости. Поначалу люди не понимали, как могли превратиться в ужасных монстров создания, тысячелетиями жившие рядом с человеком. Люди так и не поняли, что кошки все эти тысячелетия нагло их использовали. Когда природа дала им физическое превосходство, они этим сразу воспользовались. Кошка, направлявшаяся в нашу сторону, наверняка когда-то была чьей-то домашней любимицей. Дымчатый окрас, короткая шёрстка. Но теперь её рост в холке приближался к двум с половиной метрам. Дополнительные глаза и уши делали эволюционировавшее животное поистине всевидящим и всеслышащим. На когтях стал вырабатываться яд, способный моментально прожечь даже нашу броню. Самым интересным и страшным стала пищеварительная система семейства кошачьих. Пищу они стали получать через живот, у них там после смерти образовывалась специальная щель. Корм теперь им требовался исключительно живой. При попадании в один из желудков кошки, жертва вливалась в особый микромир. Лишь одного прикосновения губами к желудочному соку, стекавшему по стенкам, достаточно, чтобы быть парализованным. Обычно у людей оставалась возможность лишь вертеть головой и кричать. Этот сок хорошо утолял жажду и насыщал, но медленно разъедал тело. Чем скорее наполнялся желудок, тем острее становилась боль. Кошка переваривала пищу заживо. Выход один – пить стекавший по стенкам сок. При этом каждому понятно – эта мера лишь временна. Однако каждый веровал в чудо, что кошку убьют, а его вытащат. В итоге жертва умирала долго, постепенно растворяясь и перевариваясь. Нам как-то довелось увидеть человека, вытащенного из такого желудка через две недели. Он был жив, но уже отсутствовали ноги, руки, губы, нос, глаза, половые органы. Он не мог говорить, невразумительно мямлил и вскоре умер. А останься в кошке, умирал бы ещё с неделю.

Я дёрнул ручку коробки передач и вдавил газ в пол. Монстр из пруда двинул по машине, и нас кинуло к перевёрнутым трамваям. Тяжёлый КамАЗ погрёб под собой ещё десяток подвернувшихся изменённых. Остальные разбежались подальше.

Двигатель взвыл, тяжёлая машина рванулась с места. Левым боком я не вписался в арку и сбил её. Монстр из пруда удивлённо квакнул.

Из-за раскатистого рыка огромной кошки задрожали поджилки.

В этот миг понял, что в последнее время совершал сплошные глупости. Зачем мы поехали со стороны Ленинградского шоссе? Почему не продумали заранее маршрут? Почему не поставили огнемёт на башню? А ещё мне стало пофигу, куда выходит Пасечная улица. Куда бы ни выводила, это лучше чем оказаться в брюхе кошки. Мельком глянул на жену. На её лице прочёл такие же мысли.

Машина неслась по узкой улочке. Сквозь редкие прорехи разросшихся деревьев виднелся чёрный забор. Удивительно, но здесь ветви не выбрались на дорогу, а сделали своеобразный свод из фиолетовых листьев. И, если честно, этот свод мне не нравился, казался тоннелем в ад. Тьму разрезали лишь фары нашего КамАЗа, хотя на улице солнечный день.

– За нами никто не гонится, – Ира наблюдала в камеры заднего вида. Одна из них оказалась разбита тварью из пруда. Но и второй достаточно, чтобы видеть – дорога сзади пуста.

Я отпустил газ и начал притормаживать двигателем. Совсем сбавлять скорость не рискнул. Но и нестись, так как мы мчались, нельзя – в мёртвом городе недолго и разбиться. Хоть на дороге и не встретилось ни одной машины, но бдительность терять не стоило. Мельком поглядывал на монитор, где отображался ускользавший из-под задних колёс асфальт. Бросил взгляд в зеркало заднего вида. И впрямь никого. Как на это реагировать, не знаю. Вроде и хорошо, что нас никто не преследует. Однако из-за чего не преследуют? Из-за того, что в этих зарослях опасно? Тогда, как говорится, мы попали из огня да в полымя. Или из-за того, что они между собой собачиться начали? Тогда почему нет изменённых? Они, конечно, не такие быстрые, чтобы мчаться наравне с нами, но их должно же быть хотя бы видно?

– Страшно мне, – замогильным голосом произнесла Ира.

Я промолчал. Вообще-то и самому страшно до дрожи в коленях, но мужчине нельзя показывать страх.

– Ничего, выберемся. И не из таких передряг выбирались, – попытался её подбодрить. – Вспомни Кимры. Да и последнее… Зеленоград.

Эти воспоминания придали ей немного уверенности. Тогда я и сам думал, что всё, доездились по разрушенной планете. Но нет же… выбрались.

Мы проехали мимо приземистых зданий, по правую руку начался белый бетонный забор. Через пару минут я увидел то, чего никак не ожидал. Впереди – тупик. Кованные железные ворота, которыми обрывалась дорога. А за ними густые фиолетовые заросли. Дальше мы точно не проедем.

– Кажется, мы встряли, – Ира подняла ноги на сиденье и крепко обхватила за голени.

Точнее выражения не подобрать.