Текст книги "Ты забыл помнить"

– Да, – подтвердил свое присутствие я в трубку.

– Обслуживание номеров. Завтрак не желаете? – раздался приятный женский голос в ответ.

Я невольно улыбнулся.

– Что в меню? – есть, честно говоря, совсем не хотелось.

И, тем не менее, я все равно спросил. Впрочем, я не услышал, что она ответила. Я слушал только тембр и приятные вибрации голоса девушки с ресепшена.

– Принесите мне яичницу, – решил заказать, что попроще, все равно не буду есть. – И пару пива.

Девушка на секунду замешкалась.

– Вы в курсе, который сейчас час?

Я посмотрел на часы, но даже и близко не запомнил время на них.

– Самое время.

– Что ж… тогда ладно.

– И еще, – добавил я. – Раз уж вы сами позвонили. Не могли бы вы лично доставить мне завтрак?

– К сожалению, у нас в гостинице так не принято.

Я пальцами откинул мокрые волосы назад. Ничего не вышло, и мокрые копны волос рухнули обратно на лицо.

– Что ж… тогда ладно, – передразнил я ее. – Значит, пожалуй, одного пива будет достаточно.

На другом конце провода голос кокетливо хихикнул. Я положил трубку и сел на постель. За окном взад-вперед, как угорелый, носился ливень. Наконец-то, хоть он психанул. От капель с мокрых волос рубашка на плечах покрылась мокрыми пятнами и сделалась прозрачной.

Немного так посидев, я снял трубку, нащупал в нагрудном кармане листок и набрал с него номер. Интересно, кто из них первый снимет трубку? Наверное, просто по голосу я сейчас не смог бы узнать ни одного из них. Сколько лет прошло?

– Алло.

– Где тебя носит? – раздалось в трубке.

Арчи. Я сразу его узнал. И он меня, видимо, тоже.

– В гостинице. Не помню, как она называется, – отчитался я и принялся распутывать узел на галстуке, который сам же и завязал, пока пытался заманить к себе в номер девушку с очаровательным голоском.

– В какой еще гостинице? Ты там вообще где? Это у тебя там гром что ли?

– Да. У меня, – подтвердил я.

На улице и вправду разыгралась настоящая буря. А на душе стало как-то спокойнее. Всегда куда проще сохранять спокойствие, когда кто-то мечется в панике.

– У нас тут жара. Значит ты еще даже не в городе?

Я посмотрел на часы. Посмотрел так, словно ожидал увидеть не циферблат, а скорее компас, будто они могли подсказать мне, где я и где же этот город, о котором говорит Арчи.

– Я уже рядом. Завтра буду. Максимум послезавтра. Есть кое-какие дела.

– Бери машину и давай сегодня. Не поверю, что там нет машины. Раз есть гостиница, точно должны давать машины напрокат.

По пути в отель вчера вечером я, и правда, как раз видел подобную контору.

– Не могу.

– Почему?

– Тут льет как из ведра. Дорога и все такое. Я неважно вожу сам. Сто лет за руль не садился и все такое… И я ведь сказал – есть пара дел, которые не терпят отлагательств.

– Ты не настолько счастливчик, чтобы просто сейчас разбиться, пусть и в непогоду.

Он был прав. И уже во второй раз игнорировал мою отговорку про дела.

– Я уже выпил банку пива, – тогда соврал я.

Это была временная ложь. Странное понятие – временная ложь. Ведь я ждал с минуты на минуту как раз банку пива. И, разумеется, выпил бы ее. Значит, это была не совсем и ложь. Временная ложь.

– Ты же в завязке.

– Так и есть.

– Сейчас девять утра.

– Спасибо, что сказал, кстати. У меня, кажется, часы встали.

Я взял со стола пачку сигарет и закурил. Арчи на что-то отвлекся, а затем вернулся к разговору.

– Мы тут уже второй день торчим.

– Второй?

– А я что сказал?

– Чего так рано приехали?

– Да не рано. Вчера вечером приехали только.

– Девять утра. Второй день значит?

– Прекращай.

– Уже прекратил. Я позвоню.

– Лучше приезжай.

– Приеду. Но сначала позвоню. Завтра.

– Позвонишь или приедешь?

– Посмотрим.

Я положил трубку и затушил недокуренную даже до середины сигарету. Мысли крутились вокруг одного. Я потянулся к письму на столе, но в эту секунду в двери постучали.

– Обслуживание номеров.

Выпив банку еле холодного пива, я съел одно яйцо, а значит, завтрак удался, и главное – с ним было покончено. Немного придя в себя, я сел за ноутбук. Пока развлекался с ним в дороге, батарея почти села. Минут пятнадцать у меня ушло для того, чтоб найти зарядку. Собирался в спешке, теперь начал пожинать плоды этого. В желудке закрутило, то ли от пива, а то ли от яйца, и я отправился в уборную. Засел, пролистал несколько страниц кем-то забытой книжки. Детектив на грани с порнухой. Конечно, что же еще могли забыть предыдущие посетители этого волшебного, почти сказочного места?

(абзац) Вернувшись, я открыл окно. Снаружи все лило как из ведра. Несколько капель сразу же упали мне на кожу, так что я зажмурил глаза с непритворным блаженством на лице. Так просто и прекрасно быть по-настоящему блаженным, когда никого рядом нет, когда никто тебя не видит и не может об этом знать. Я закурил и сел на кровать. Проверил почту, почистил спам и сразу залез в закладки. Никаких других вариантов не было, так что я сразу полез на сайт. Прошел по нескольким первым комнатам, абсолютно без интереса. Из банки от пива, которая еще недавно помогла утолить мне жажду, пришлось сделать импровизированную пепельницу. Без особой надежды войдя на вкладку «избранное», я пробежался по списку ников. Не сразу заметил, что лишь один из них горит зеленым, сигнализируя, что модель онлайн. Зато когда заметил, почувствовал мурашки на коже. Ее страница была онлайн. Я задержал дыхание и вошел в чат. Ни одного сообщения на общей стене. Видео транслировало пустую комнату. Ее комнату. С тех пор как она пропала с месяц назад, только пустая комната время от времени и отображается. В комнате все на своих местах. Подушка лежит на диване, там же где и раньше, с левого края, а справа от дивана на красной стене ровно висит картина. Сколько я ни пытался, разобрать, что же на ней хотел изобразить художник, чье творение попало в такие ужасные руки, так ничего хорошего из этого у меня и не вышло. Я попытался унять дрожь в руках и собраться с мыслями.

«Привет», – пишу я и замираю.

Сигарета прижгла палец, я бросил ее в банку, она едва слышно шикнула, и из небольшого отверстия выскользнуло густое облачко дыма. Как волшебный джинн из детской сказки. Я закурил следующую сигарету и задумался, что же еще написать? И главное, кому я пишу? Ведь ее нет в комнате. Я потер переносицу, закрыл глаза. Когда я открыл их, передо мной красовался черный экран с небольшим всплывшим окном «Модель покинула чат. Теперь она оффлайн. Пожалуйста, вернитесь в меню со списком моделей, которые сейчас в сети и сделайте свой выбор. Мы искренне надеемся, что Вы не останетесь разочарованным».

Я закрыл крышку ноутбука и повалился на кровать. Галстук я так и не завязал. Да и зачем он мне? Никогда не любил галстуки. Мысли мои вообще были сейчас о другом. Ее давно нет. В какой-то момент я даже начал сомневаться видел ли я ее на самом деле. Но сейчас, мне почему-то кажется, что она совсем рядом. Где-то в этом городе есть комната с красными стенами. И я уже тоже совсем рядом.

– Ты опять лег спать? – спрашивает она.

– Да, – отвечаю я и виновато опускаю глаза.

Мне хочется плакать, но глаза словно набиты песком. Вокруг нас никого. Только туман, так похожий на сигаретный дым. И ничего кроме него, словно здесь нет ни пола, ни земли под ногами, ни потолка или неба над нашими головами. Впрочем, я никогда не искал их здесь.

– Почему на этот раз?

Я поднимаю глаза, веки стали ужасно тяжелыми. За глазами, где-то внутри головы тупая боль и приглушенный стук старых уставших часов.

– Чтобы снова увидеть тебя.

Стук нарастает и становится чаще. Кажется, часы вот-вот пробьют. Сколько на этот раз?

– Ты знаешь, я ведь всегда здесь, – улыбается она мягкой улыбкой и берет мою руку. – Всегда жду тебя.

– Знаю, – я все еще боюсь поднять взгляд.

Мне кажется, что стоит увидеть ее лицо, как все вокруг исчезнет – даже то немногое, что здесь есть, она и я, и этот мягкий густой туман вокруг нас.

– Я боюсь, – говорю я, но голос звучит откуда-то со стороны и он как будто вовсе не мой, от этого становится еще больше не по себе.

– Мне тоже страшно, – отвечает она.

Я лечу в бездну.

3.

– Ты веришь в Бога?

– Я верю в конец смены.

Бывают дни по-настоящему изматывающие. Такие, которые все никак не хотят заканчиваться. Дни длиною в целую жизнь. Когда все и сразу. Особенно в ночную смену. Дни в ночную смену. Дни ночи. Черт, в ночную смену они практически все такие. Дни в ночную смену. Вызовы летят один за другим, только и успеваешь отвечать тараторящему диспетчеру, что уже выезжаешь. Им нет числа, им нет начала и конца. И имя им – Легион. Кажется, так было в Библии? Что точно – это явно было сказано про будни.

– Много ты куришь. Это как игра со смертью в прятки. Понимаешь? Я про сигареты. Только она пока отсчитывает – семь-восемь, подглядывает – девять, куда ты спрятался.

Улыбаюсь. Наигранная улыбка для ночной смены.

– Мне нравится рассматривать это скорее как долгосрочное соглашение. Смерть в кредит. Ты сам ведь только собираешься бросать. К чему эта болтовня? Становишься таким же скучным и ворчливым, как те сумасброды, которые неделю как бросили и свихнулись на теме здорового образа жизни. Начнешь бегать по утрам, перестанешь пить пиво в баре после смен и однажды проснешься утром…

– Что? – уставился он на меня.

– Ничего.

Город вокруг живет своей жизнью по ночам. У него свой ритм, свое сердцебиение – частое, артериальное давление зашкаливает, и бесконечные приступы держат его мертвой хваткой. Задыхается, но никак не задохнется. Аварии, передозировки, несчастные случаи, суициды всех мыслимых и немыслимых видов, ножевые и огнестрельные ранения, кровь и смерть, бытовые и уличные стычки, мертвые дилеры и проститутки, приступы внезапного страха в тесных и душных квартирах, приступы удушающей паники, изнасилования, надругательства, убийства… Хотя последнее – уже не наше дело. Из кабины кареты скорой помощи он, город, похож на больного эпилепсией, бьющегося в припадке с пеной у рта. Конвульсии безумия. Едва ему удается побороть приступ, как он тут же, не задумываясь, откупоривает новую бутылку, полную до самых краев отборным хаосом, и впивается жадно в нее своими потрескавшимися губами, пытаясь не расплескать мимо ни капли и удерживая ее дрожащими руками. Он живет своей особенной жизнью, так сильно непохожей на ту, которую можно видеть за окном днем. Двуличная мразь. Отражение нас самих. И мы его стервятники. Мы – те, кто бродит в ночи и воплощает в жизнь все это безумие; и мы – те, кто дарит этому безумию еще один шанс на еще куда большее безумие. Шанс умереть.

– Так что на счет Бога?

– Я его не встречал.

– Не скажу, что это плохо.

– Точно. Но у меня к нему много вопросов.

Конечно, многое зависит от того, с кем выпадает смена. Но мне уже, признаться, давно по барабану, с кем приходится коротать такие ночи. Когда слишком сильно хочешь спать, становится все равно, кто может лечь рядом. Лишь бы не попался очередной завязавший курить. Удивительное дело, сколько среди персонала больницы бросивших курить. Пожалуй, больше только тех, у кого во рту все еще дымится маленькая длинная тонкая раковая опухоль. Мир разделился на тех, кто курит и тех, кто бросил. Были ли те, кто и не начинал? Я не знаю. Где они? В морге?

– Неужели все это напрасно? Ты, правда, так считаешь?

– Что именно?

– Все это. Все, что мы делаем. Наша работа. Все эти люди.

– Если Бог есть, то как быть с самоубийцами? Сколько их попадается каждую ночь? И главное, те, которых нам удается откачать, они все равно попадают в ад?

– Господи! Никогда не смотрел с этой стороны. Выходит, что так.

Минуту мы молчим. Я наслаждаюсь эту минуту тишиной и мечтаю о том, чтобы просто заснуть. Провалиться в бездну.

– А как же все эти рассказы про свет в конце тоннеля? Сколько ты слышал подобных историй за время службы? И всегда одно и то же. Темно, свет впереди, конец тоннеля, Иисус, бла-бла-бла.

– Именно потому всегда одно и то же, что все только к этому и готовы. Мозг ведь не сразу умирает с остановкой сердца. Все это на уровне подсознания. Нам с детства талдычат про Бога и рай. Про таинственный тоннель и свет в конце него. По телевизору каждые полчаса какой-нибудь умник рассказывает одну и ту же старую байку, только успевай каналы переключать. На других проповедуют воздержание престарелые маразматики в мантиях или рясах, которые, едва выключат камеру, бросятся бежать в ближайший лав-отель, чтобы поскорее сунуть свои трухлявые старые морщинистые ручки под трусики молоденьким девчонкам, едва ли которым стукнуло на прошлой неделе шестнадцать. Вот ты и видишь то, чем мозги твои запудрены, а не что-то иное. Видишь рясу и тому подобное, но не дальше. Твой мир тухнет вместе с погасшим экраном ящика. Уверен, если бы христианства не было вовсе, а мы все поклонялись бы, ну скажем, женщине с голой грудью и головой змеи, все бы видели именно ее там, в конце этого тоннеля. Только размер груди варьировал бы в зависимости от степени испорченности или вкусовых предпочтений рассказывающего.

– Или проповедующего.

– Точно.

Не последнюю роль играет напарник, да. И хорошо бы без новичков. Благо, мне, зная мой характер, их дают в нагрузку крайне редко. Как жаль, что вовсе избежать подобной участи нельзя.

– Еще один вызов – и заканчиваем смену, – слышу я сквозь шум в ушах и зеваю до слез на глазах. – Выпей кофе.

Дима, мой напарник, слишком уж жизнелюбивый малый, как по мне. К тому же бритый наголо так, что непонятно, нарочно он это или лысеет на самом деле. Значит, что-то скрывает, все время пытается что-то утаить. С лица его никогда не сходит добрая, несколько наивная улыбка. Наигранная. К утру от нее реально становится тошно. И уже непонятно, то ли это от его улыбки у меня изжога, а то ли от кофе и толстой пленки на зубах.

И единственное лекарство от болезни, которая называется «жизнь» – это маленькая пачка раковых опухолей у меня в кармане. Одна распечатанная в кармане синей медицинской формы, одна в заднем кармане потертых джинсов в раздевалке. В последнее время за ночь я стараюсь не курить больше пачки. Это вовсе не из-за того, что я боюсь умереть раньше положенного срока, а оттого, что меня достал кашель по утрам. Но и по первой причине, пожалуй, отчасти тоже. Чем ближе к тебе становится смерть, тем лучше ты учишься прятаться. Но всегда важно оставлять ей шанс поймать тебя.

– Старушка. Семьдесят один год. Давление сто восемьдесят, тахикардия и прочие прелести. Говорит, что сердечный приступ, но я бы и двадцатку на это не поставил.

– Тебе удалось сберечь эту двадцатку, к бабке не ходи.

Бывают ночи, под которые сложно подобрать саундтрек. Ночи Шнитке. И этот фильм смотрю только я в пустом кинотеатре, в котором пахнет мочой, рвотой и прочими человеческими выделениями. Плохая драма без конца и начала. Немые диалоги. Уже в который раз. Абонемент на бессмысленную бесконечность. Арт-хаус в его худшем виде. И я, кажется, уже знаю все реплики наперед.

Машина останавливается, я делаю вдох и задерживаю дыхание на три секунды. Выдыхаю и продолжаю считать. Димка уже вышел и взял за меня чемоданчик с медикаментами, который вообще-то по-хорошему должен тащить я. Что ж, я крайне признателен ему, но конечно не скажу по этому поводу и слова. Нельзя быть уж слишком учтивым и любезным ни с кем. В салоне душно. Душно и снаружи. Никогда не любил лето. С недавних пор не люблю и остальные времена года, но, как правило, осень больше всего осенью, а весну весной и так далее по списку. Я вытираю липкий, какой-то уж слишком густой, почти как кисель, пот со лба и выхожу следом за напарником.

У входа в подъезд лестница вниз с вывеской видеосалона «Фильмы для взрослых круглосуточно». Похабные картинки с замалеванными лицами, пошлые надписи и недописанные номера телефонов. Я прохожу мимо, лишь краем глаза замечая эту картину, краше которой бы не написал и сам Пикассо, увидев которую Ван Гог бы вырезал себе язык, и соответственно улыбаюсь ей лишь уголком рта. По крайней мере, этот город еще не потерял чувство юмора. Надо улыбаться. Всегда. Пусть и фальшиво. Так сложнее будет нажать на курок или вскрыться, когда ничего другого не останется.

Например, сейчас.

– Тринадцатый этаж.

– А какой же еще.

Я нажимаю на кнопку лифта и жду.

– Лифт не работает.

– Конечно.

На втором этаже я закуриваю, слушая топот напарника сверху уже на третьем или четвертом. Предвкушаю недовольство тех, кто нас вызвал. Как ни старайся, вовремя не приедешь. Нет никакого «вовремя». Понятия «вовремя» в нашей работе не существует вовсе. Особенно по ночам. Ночью всегда поздно. Спустя полтора пролета я нагоняю напарника.

– Ты ведь смотрел в глаза покойникам? – вдруг спрашивает он.

Я не сразу понимаю, что он имеет в виду.

– Ты совсем, что ли? – даже с легкой обидой после паузы отзываюсь я.

– А что? Неужели ты ничего там не видел? Мне просто интересно.

Видимо, этот странный вопрос в продолжение темы о тоннеле и прочем.

«По крайней мере, они молчат», – думаю про себя я.

– Страх. Страх и пустоту.

– Страх – это уже не пустота, – довольно улыбается он, словно ему удалось меня на чем-то поймать.

– Страх – это худшая из пустот, – обрезаю я разговор, который мне порядком наскучил за целую ночь в компании моего жизнерадостного вынужденного собеседника.

Изрядно запыхавшись, мы добираемся до нужного этажа. Напарник звонит в дверь, я перенимаю у него ящик, роняю окурок на половик и придавливаю его ногой. Мы здесь, значит теперь нам можно все, что угодно. Мне.

– Наконец-то! – возвещает женщина лет сорока. – Слава богу, это вы! Я думала, что «скорая» никогда не приедет!

А как же. Выглядит она лет на сорок пять минимум, поэтому я и говорю, что лет сорока. Полная, правда, у нее большая и крепкая грудь, но в глаза также бросается двойной подбородок и затекшие ноги, хотя лицо приятное. На первый взгляд. Не смогла похудеть после родов, скорее всего. Муж ушел, бросил с ребенком или детьми к той, которая сделала аборт или хотя бы смогла сбросить лишние полтора десятка кило. Делаю в голове предположение, что приехали мы к ее матери. Лет через десять будем ездить и к ней по схожим вызовам. Это если она не угробит себя быстрее. Я вхожу внутрь, следом мой напарник.

– Пожалуйста, идите за мной. Можете не разуваться. Сюда.

Я молча следую за ней. Говорить о том, что мы вообще никогда не разуваемся на вызовах, я не стал. Ничего не спрашиваю. Как правило, в таких случаях ничего не стоит спрашивать. Они сами обо всем расскажут и о том, что необходимо знать и, конечно, о том, что абсолютно не имеет никакого отношения к делу. О втором куда детальнее, естественно.

– По-моему, у меня сердечный приступ! – говорит, задыхаясь, пожилая женщина на кровати.

Она лежит и стонет, вся мокрая от пота. То, что когда-то было человеком, а сейчас просто масса, полная болей и страданий, большую часть которых она придумала себе сама. Ей явно хотелось бы, чтобы ей было сейчас куда хуже, чем есть на самом деле. Я смотрю на Диму, он, кажется, понимает, что я имею в виду. Если я вообще что-то имею в виду.

– Будьте добры, стул, – говорю я той, что нас впустила, ставлю на пол и открываю ящик.

О стуле они всегда забывают. Все. Удобство врача вторично. Меряю давление, зная заранее, какой укол придется сейчас сделать. Речь в голове уже заготовлена. Она состоит сплошь из штампов и заученных фраз. Я скажу ей то, что она боится и одновременно хочет услышать.

– Сердце вот-вот выпрыгнет! – говорит женщина, закатывая глаза и издавая протяжный стон. – Думаю, это конец!

Она говорит как раз в тот момент, когда я пытаюсь услышать стук. Так и не замеряв точно давление, я снимаю стетоскоп.

– На погоду как, реагируете?

– Да, у нее постоянно такое. Второй раз за неделю, – кивает та, что осталась в дверях.

Я смотрю на часы. Четыре часа как среда. Второй раз за неделю, значит. Хорошо, что в прошлый раз выпало не на мою смену.

– Нет, причем тут погода вообще?! У меня сердечный приступ! – злится в ответ женщина на кровати. – Я умираю!

Сколько прыти и сил вдруг ради того, чтобы доказать всем неизбежность нафантазированного.

– Хорошо, – киваю в ответ.

Щупаю пульс, чтобы не казалось, что мне совсем плевать. Надо что-то делать. Они все одинаковые и всем нужно только одно – внимание.

– Мама, ну что вы говорите такое, ей Богу! – всплескивает руками женщина, которая нас впустила.

Свекровь значит. Даю тогда ей лет пятнадцать, отмечаю я про себя. Мужик пока не окончательно свалил к новой крале.

– Был бы здесь мой сыночек…

– Но его нет, мама! И вы сами знаете, где он!

Ненавижу семейные драмы. Потому и нет у меня семьи. Правда, не только по этой причине. Но им просто необходимо выпустить пар на людях. Я киваю напарнику, он лезет в ящик.

– Сейчас мы сделаем вам кардиограмму, – говорит он, но никто его не слушает.

Даже я. Формальность. Все и так понятно. Но лучше формальности, чем еще один вызов.

Я расстегиваю блузку на пациентке. Смотрю на старую сморщенную отвисшую грудь в жутком штопанном лифчике, который уже больше напоминает ночнушку и уже не прячет бесчисленные складки из жирной кожи.

– Конечно, знаю! Он на работе! Без выходных работает, по ночам, чтобы ты могла купить себе новые туфельки, или шубку, или что ты еще придумаешь на этот раз?! А у него всего одна рубашка, которую я подарила ему пять лет назад!

– Постеснялись бы людей, мама. Можно тогда было бы за эти пять лет, еще хотя бы пару купить, если бы все было так, как вы говорите, – женщина, которая открывала дверь, отворачивается. – Он у этой шлюхи, и вы сами отлично все понимаете! Он был у нее вчера и пойдет к ней завтра. Ему нет до вас никакого дела. Как и до меня! Только одной мне на вас не плевать!

– Было бы, – бубню себе под нос я. – Бы было.

Напарник делает кардиограмму, а я думаю лишь о сигаретах в кармане и о том, как я не высыпаюсь весь этот год. А в прошлом году мне удалось хоть раз выспаться? Или с тех пор я только даю себе слово, что обязательно высплюсь? Мысли мои перебивает подступившая к горлу изжога.

– Она все это нарочно! Доводит меня, – женщина на кровати начинает плакать. – Хочет прибрать к рукам мою квартиру, когда я не выдержу! И сыночка моего, бедненького! А у меня пенсия мизерная! Как я ему могу покупать все время вещи?

Кажется, она уже забыла, что вот-вот должна умереть. Смех, да и только.

– Успокойтесь. Вам сейчас не стоит нервничать, – говорю отчужденно я с надеждой, что они обе наконец-то заткнутся.

Мы делаем кардиограмму, на которой, как я и знал заранее, ничего нет. Да и откуда там чему-то взяться? Я делаю укол в вену. Игла нехотя проникает сквозь кожу. К утру шприцы становятся все тяжелее, а иглы все тупее.

– Поспите.

Напарник собирает вещи и направляется к выходу. Я даю бумаги на подпись и тоже иду за ним. Последний вызов. В дверях я оборачиваюсь к женщине, той, которая нас впустила.

– Спасибо вам большое, – говорит она со слезами на глазах и бросается обнять меня, но я как бы случайно отстраняюсь.

Я собираюсь ей что-то сказать, пока и сам точно не знаю что (и прежде всего, зачем мне это?), но вижу на ее руке кольцо и, выдавив из себя лишь тень улыбки, спускаюсь вниз по лестнице.

– Лифт не работает! – кричит она мне вслед.

Мы садимся в карету скорой помощи, и на этом наша бессонная ночь подходит к концу. Где-то на горизонте должны были бы появиться титры с нашими именами, будь это голливудским кино «со вкусом». Так или иначе, люди со спокойными душами могут и дальше умирать уже без нашей помощи. Больше мы им мешать в этом не будем. Сегодня. Город тускнеет и становится бесцветным. Вместо бездонной темноты он обретает странные нелепые формы, отчего становится ясно, что он попросту пуст.

– Значит, ты не веришь в Бога?

– Я верю в конец смены.

В раздевалке я наконец-то остаюсь наедине со своими мыслями. Здесь я могу, наконец, ни о чем не думать. Все, чего мне хотелось всю смену – это поскорее прийти домой и свалиться без задних ног. Может, перед этим немного прошвырнуться по сети. И все. Я одеваюсь и выхожу, ни с кем не попрощавшись. Поступаю так не нарочно.

С черного хода всегда ветрено. Из-за расположения корпусов больницы здесь всегда ужасный сквозняк. Смотрю на небо. Оно уже светлеет. Зеваю и шагаю к остановке. Медленно, лениво, словно без цели. Своей машины у меня нет. Дойдя до ворот, встречаю Кристину. На полпути от больницы до остановки.

– О, привет! – сияет белоснежной улыбкой она, наткнувшись на мое неприветливое лицо.

Я скалю желтые от табака и кофе зубы в ответ.

Ей около тридцати. Стройная, приятный, не слишком яркий макияж, пухлые губки, часто надутые для пущего вида. Всегда на каблуках, что немаловажно, и оттого с отличной подтянутой попкой. Грудь второго размера. Напрягаю память, вспоминаю – да, все-таки второго.

Она медсестра в той же больнице, где работаю и я, как несложно догадаться. Когда-то у нас с ней складывались неоднозначные отношения. Все началось в прошлом году на каком-то корпоративе. Я немного перебрал, хотя не только я – в ту ночь все немного перебрали. Был, кажется, Новый Год или что-то в этом духе. В общем, проснулся я в ее квартире голым рядом с ней на кровати. После этого мы спали еще пять или шесть раз. И, кажется, ее это вполне устраивало. Поговаривали, что она тогда встречалась с врачом из хирургического отделения. Не чета докторишке из «скорой». Но мне было все равно на этот счет.

– Холодно-то как, – обняла руками она свои плечи и поежилась.

Я снял куртку и сам ощутил, насколько холодно было снаружи. А ведь еще полчаса-час назад было так душно, что я отдирал испарину со лба.

– Спасибо, – стреляет глазками она.

Длинные ресницы, темные волосы. Шатенка. Я достаю сигарету. Закуриваю и пялюсь тупо прямо перед собой.

– Ты идешь со всеми? – спрашивает как бы невзначай она.

Так, будто лишь для того, чтобы просто что-то спросить. Пожимаю плечами и выдавливаю из себя:

– Нет.

– А ты ведь и не знаешь, куда все идут? – картинно поднимает брови она, хотя на самом деле вовсе ничему не удивляется, потому что достаточно хорошо меня знает. – Ты даже не знаешь, почему все собираются, готова поспорить.

– Не знаю, – киваю согласно я.

Она смеется и берет меня под руку. Как будто мы старые и добрые друзья. Безусловно, мне бы хотелось так думать.

– Идем, будет весело. Обещаю, – хлопает ресничками она. – Побудем парой для разнообразия, не против?

О каком разнообразии она говорит, я понятия не имею, если честно. Мне не хочется идти туда, куда она меня тянет, хоть я и не знаю вовсе, что там будет и где. Но она так жмется ко мне. Я чувствую тепло ее тела. И оно манит. Смогу ли я удержаться? – Вряд ли.

Готов поспорить, потом мы поедем к ней, и вместо сна придется полчаса обхаживать ее ради пятнадцати минут секса. Но на ней моя куртка, а на улице и вправду холодно.

Когда подоспевают остальные: еще пара медсестер, чьих имен я не знал, и три моложавых доктора-стажера, все, как и я из неотложки, мы отправляемся в ближайший открытый в такую рань бар. Четыре парня и три девушки. Я явно здесь не к месту. Не стоит уточнять, что буквально всего в квартале от работы находится такой бар, в котором и собираются страдальцы после своих смен. Он просто жизненно необходим в таком месте. Смены тоже бывают разные, как и случаи во время них. Если бы такого бара не было, то его обязательно стоило бы придумать – то есть, открыть. Я так и планировал себе свою старость. Найти небольшой город, в котором рядом с больницей нет бара, и открыть его там. Идеальный бизнес-план. Идеальное лекарство от кризиса среднего возраста. Ведь каждому иногда просто необходимо ощутить на себе сон разума в его первозданном виде.

Мы садимся за столик, я заказываю кофе. Я в завязке. У меня были серьезные проблемы с алкоголем еще совсем недавно, так что на предложения хотя бы даже одного бокала пива я реагирую со всей свойственной мне серьезностью. Тут уже узнаю, что у какой-то из медсестер день рождения. По этому поводу и веселье. Во время поздравлений даже не удалось разобрать ее имени. И это только первая часть запланированной вечеринки. Кристина не сняла моей куртки даже внутри. Я выпиваю пару чашек кофе, пока все веселятся, и опять возвращаюсь в то ужасное состояние, в котором пребываю вторую половину ночи. Или первую утра.

– Тебе нравится Паланик? – подсаживается рядом со мной и моим скучным кофе и спрашивает меня Кристя. – У него выходит новая книга.

– Нет.

– А что ты читал у него?

Вокруг раздается взрыв хохота. Кто-то нешуточно успел напиться и, видимо, завалился под стол.

– Однажды я читал аннотацию на обратной стороне какой-то его книги. Этого более чем достаточно, разве нет? Уже только от этого я захотел вернуть свои деньги.

Она смеется и прижимается к моему плечу. Мне снова становится тепло где-то внутри. Старое, забытое и уже почти ставшее ненастоящим чувство.

– Но выходит, что ты так и не купил пока ни одной его книги! – прыскает она, а я смотрю в ее постепенно стекленеющие глаза.

– Выходит так, – подтверждаю я.

– За что же тогда деньги возвращать?

Я наклоняюсь к ней поближе, пока вокруг все продолжают галдеть и распевать какие-то песни, слов которых я никогда раньше не слышал. Сначала все песни обо всех днях рождениях, потом о докторах, а затем и просто песни. Наши миры удивительно близко сталкиваются здесь, но все же каждый остается в своем.

– Время, которое я потратил на чтение аннотации. Ведь я мог делать что-то менее бесполезное в те минуты, понимаешь?

Сначала она пристально смотрит на меня и как-то слишком серьезно, видимо, силясь понять, о чем я. Ее глаза совсем пьяны. Затем она разражается смехом и прижимается еще ближе ко мне. Я достаю из кармана бумажник, отсчитываю за кофе и пару коктейлей, что она успела выпить, добавляю немного сверху на чай. Беру ее ладонь в свою, и мы выходим из бара. Почти выбегаем. Она едва успевает что-то пролепетать остальным, попрощаться, еще раз поздравить сестричку, имени которой я не расслышал и в этот раз. И даже когда мы уже оказываемся снаружи, она не упрекает меня за такую спешку и вообще не говорит ни слова. Она не сводит с меня глаз всю дорогу, впрочем, как и я с нее. Легкая улыбка и уставшие ресницы.

Мы садимся в такси, и я запускаю свои озябшие руки ей под блузку. Холодными ладонями я чувствую, как на ее теплой мягкой коже выступили мурашки.

Город спит. Все вокруг смолкло и окрасилось в мягкий серый цвет с легкими оттенками голубого и розового. Редкие машины сонно еще светят фарами, похожими на еще не до конца открывшиеся после сна глаза. Не спим только мы. Кристина лежит у меня на плече, пока я всматриваюсь в грязное окно такси. Я хочу ее. Особенно когда она касается словно невзначай губами моей шеи. Я хочу ее здесь прямо в такси. Не понимаю, что со мной происходит.