Текст книги "Ты забыл помнить"

Когда машина останавливается, я наспех расплачиваюсь, оставив щедрые чаевые спящему водителю, и мы выплываем наружу, обратно вдаль от теплых объятий в пронизывающую утреннюю прохладу неприветливых улиц. Мы поднимаемся на третий этаж и входим в ее квартиру. Я разуваюсь, и ноги едва держат меня. Хочется смыть эту ночь в душе и завалиться спать. И обычно я именно так бы и сделал. Причем не обязательно в этой последовательности.

– Кажется, у меня осталось шампанское, – тихо бормочет Кристина, бросив ключи от входной двери на кухонный стол.

Я включаю свет, она наконец-то снимает мою куртку, только теперь она и мне оказывается без надобности.

– Выключи свет, пожалуйста, глаза и так с ума сходят, – просит Кристина, копаясь в ящиках и шумя посудой.

Я выключаю свет, закуриваю и сажусь на стул. Она тем временем достает ополовиненную бутылку шампанского.

– Я же не пью, – напоминаю я, когда она вынимает из шкафа два бокала.

– Ой, я перепутала. Прости.

Она снова заливается смехом.

– С кем? – усмехнулся я.

Она в ответ обиженно надувает губки. Мы выкуриваем по сигарете, она выпивает еще бокал или два шампанского. О чем-то болтаем, скорее даже делаем вид, что болтаем и отправляемся в спальню. Она ложится на спину и вдруг зевает мне прямо в лицо.

– Прости, я сейчас.

Я слезаю с нее, и она убегает в ванную. Тем временем на улице уже наступило утро. Солнце показалось из-за горизонта почти во всю силу, и сейчас оно стало похоже на фары тех машин, которые ползли нам на встречу по дороге сюда. Я снимаю рубашку, носки, но остаюсь в джинсах и ныряю под холодное одеяло. Из ванны доносится шум льющейся воды. Я закрываю глаза, но боясь, что попросту вырублюсь, насильно как можно шире раскрываю веки. Встаю и подхожу к окну, открываю его. На часы страшно смотреть, да и к тому же уже незачем. Внутри квартиры стало как-то душно. Особенно когда я остался один. Закуриваю и выдыхаю дым наружу.

– Я думала, ты уже спишь, – слышу я сзади.

Я оборачиваюсь, и пепел с сигареты падает мне на грудь, но я его не замечаю. Она стоит возле кровати, выжимая полотенцем мокрые волосы. На ней старая мужская футболка. Интересно чья? Мсье хирурга? Али какой другой специалист забыл? Хотя не так уж и интересно на самом деле. Плевать. Опускаю взгляд, но из-за футболки не вижу что на ней снизу.

– Пока нет, – отзываюсь с запозданием я и швырнул окурок в окно.

Она садится на кровать, я швыряю окурок в лицо утру и подхожу к ней. Она кладет руки мне на бедра и нежно касается губами меня чуть выше пупка, затем расстегивает пуговицу на джинсах. И тут я ловлю себя на мысли, что больше всего я бы хотел сейчас оказаться у себя дома. Один. Что за черт? Однако теплое чувство, поднимающееся снизу живота, быстро заполняет все мое тело и поглощает меня всего самого и я, взяв ее за волосы, толкаю ее на кровать. Наши языки безобразно вьются вокруг друг друга. Я задираю ее футболку, касаюсь мягкой и податливой груди. Ее губы отрываются от моих, и она делает громкий глубокий вдох всей грудью, закусив нижнюю губу и издает шепотом протяжный стон, когда я вхожу рывком в нее.

Когда все заканчивается, я закуриваю. Кристина мостится рядом, обвив своими гладкими тонкими ножками мою ногу. Я лежу, глядя в потолок и не говоря ни слова какое-то время. Пот стекает по лицу. Я поворачиваюсь к ней. Она спит. Тихо посапывая. На моем плече. Еще не высохшие волосы растрепались и лежат причудливыми узорами на ее таком мирном и нежном лице с капельками пота на лбу.

– Что бы сказал на этот счет Паланик? – шепчу я, поправляя локоны ее волос.

Докурив вылезаю из-под одеяла, одеваюсь и выхожу на улицу, аккуратно защелкнув за собой замок ее двери.

4.

В ночном воздухе было полным полно комаров. В такой духоте кто угодно рехнулся бы. Комары жрали всех подряд – одиноких парочек то тут, то там стоящих у реки, нас и даже друг друга.

– Никому нельзя доверять! – выдал Крук.

Бар закрылся, но мы и не думали расходиться. Ночь только начиналась для нас, хотя, судя по цвету неба, в пору было ее уже провожать. Перед самым уходом Арчи выклянчил еще бутылку дешевого красного вина у бармена. Или Крук. Или белого. Кажется, он дал нам ее лишь для того, чтобы поскорее от нас избавиться. У нас оставалось лишь несколько сигарет и бесконечные споры ни о чем и обо всем на свете. Мы шли вдоль реки, передавая бутылку по кругу. В наших животах урчало в такт бегущей воде за перилами, а вино плескалось о стеклянные стенки бутылки в унисон с плеском маленьких волн реки.

– А как обстоит дело с родственниками? – спросил Арчи, передавая мне вино.

Я принял бутылку и уставился на Крука. Ужасно хотелось пить.

– В смысле?

Я продолжал молчать, наблюдая за происходящим.

– Ну, вот ты говоришь, что людям нельзя доверять.

– Говорю. Я говорю?

– Ну. Сам же сказал.

Я сделал свой глоток и передал эстафету Круку.

– Родственники и обычные люди ведь отличаются. Ну, в плане отношения к ним. Так вот. В чем разница между родственниками и обычными людьми?

– На родственников ты можешь рассчитывать. То есть если быть точнее, тебя учат тому, что ты можешь на них положиться.

– А на деле не так?

– Подожди, – Крук вытянул раскрытую ладонь и сделал глоток из бутылки. – Как на деле? Сейчас я скажу тебе, как на самом деле обстоят дела, уж прости меня за тавтологию. Тебя учат, что нельзя полагаться ни на кого, кроме родственников.

– Меня такому не учили, – возразил Арчи и повернулся ко мне. – А тебя?

– Угу, – ответил я невпопад.

– Ну, то есть, я хочу сказать, что разочарование ведь от этого в конечном итоге куда сильнее. Обычный человек не выполнил свое обещание, и, казалось бы, что с того? Его не было для тебя до этого – не станет и после. Ты на него ведь и не рассчитывал по большому счету. А если родственник опростоволосился, это шекспировская трагедия. Как минимум. Причем, что самое интересное – если ты облажался, то пиши пропало, а если перед тобой – так что же тут поделаешь. Вот как.

Я посмотрел на мирно и тихо бегущую речушку внизу и бросил в нее окурок. Мы остановились и, встав в ряд, принялись мочиться в воду. Вокруг не было ни души. И, слава богу.

– Они всегда думают, что просто подумать о тебе, тем более сказать об этом вслух, что этого более чем достаточно, понимаешь? – развел руками Крук. – О, черт. Совсем новые ведь шорты!

Мы продолжили путь в никуда.

– Ну и пусть.

– Только, в конечном счете, хреново от этого не кому-то другому, а только тебе. Они-то не парятся. В том и разница. И парадокс. На обычных людей ты не рассчитываешь вовсе. Не ставишь их ни в грош. И не обижаешься особо, потому что, вроде бы как, и не за что, ну что с них взять, в конце концов?

Мы шли по аллее, где-то пронеслась со свистом машина. Кажется, на мосту впереди.

– А что, если прировнять их? Лишить этих надуманных привилегий? Убрать приоритеты, так сказать. Что выходит тогда?

– Что-то бутылка до меня все никак не дойдет, – обернулся Крук, идущий немного впереди.

Я звякнул ногтем указательного пальца по стеклу в руке Крука.

– А, вот ты где! Какой дурак тебя сюда поставил.

Он отпил, протянул ее мне, я сделал спешный глоток и направил ее Арчи.

– Благодарю. Если их прировнять, тогда выходит, что и на родственников не стоит особо рассчитывать, и обычные люди вокруг не так безнадежны. И вообще получается, что по сумме своих функций и обязательств они в принципе равны.

Незаметно мы уже прошли под мостом и направлялись дальше вглубь парка.

– Значит, они заслуживают одинакового отношения. В обоих случаях получается некий крен не в ту сторону.

– Это как? – обернулся Крук.

– Ну, то есть, ты несправедливо принижаешь одних и возвышаешь других. Даже не то чтобы несправедливо. Неоправданно.

– Да. И родственники, выходит, не такие уж и хорошие люди как тебе кажется.

– Ага. И обычные люди, которые окружают тебя каждый день тоже, выходит, не такие уж и сволочи.

Я принял почти пустую бутылку и сделал жадный глоток. Чем меньше оставалось на дне, тем сильнее пересыхало горло.

– Не все люди сволочи.

– Но все сволочи, почему-то, люди.

Я рассмеялся и достал сигарету. Арчи и Крук тоже закурили по одной. Больше сигарет не оставалось, как и темноты вокруг нас. Небо стало совсем синим, вокруг уже пели птицы. С чего начался спор, и к чему он мог привести, я не понимал. Впрочем, мне было все равно на этот счет. И моих друзей, кажется, этот вопрос интересовал примерно настолько же.

– Если живешь в аду, приходится верить и в рай, – выдавил я из себя заплетающимся языком. – Отличное название для рассказа.

Оба остановились и обернулись на меня (когда они успели обогнать меня?). В холодном утреннем воздухе уже почти не оставалось комаров.

***

Просыпаюсь с больной головой. Кажется от кофе у меня теперь тоже похмелье. Солнце садится за окном. Вкус во рту как после хорошей вечеринки. Как после такой вечеринки, в которой я принимал непосредственное участие. Ставлю чайник и насыпаю две ложки кофе в чашку. Все еще хочется спать, но я понимаю, что больше уснуть уже не смогу.

Сегодня выходной, и чем занять его – ума не приложу. Кажется, его целиком и полностью решила занять моя головная боль. Пью горький кофе, от которого остается легкая изжога с осадком на дне чашки, прослушиваю несколько унылых мелодий на радио, курю. Включать ноутбук нет ни малейшего желания, хотя на винчестере висит пара фильмов, которые я уже давно дал себе слово посмотреть. Так давно, что я успел забыть, что это за фильмы вообще. К тому же, одному сидеть и смотреть в выходной вечером кино в пустой квартире – сомнительное удовольствие.

Тихо хлопнув дверью (именно так, небольшая сдержанная досада), я выхожу на улицу. Покупаю в ближайшем магазине сигареты и шоколадный батончик. Съедаю его по пути назад. У подъезда выкуриваю еще одну сигарету, но не потому, что хочется, а чтобы просто убить время. Уже входя обратно в свой «Замок сквозняков», натыкаюсь на соседскую девчонку лет восемнадцати-семнадцати с молодым прыщавым кавалером.

– Здравствуйте, – опустив глазки, смущенно бормочет она.

Я киваю ей, а ее спутник одаривает меня презрительным взглядом. Он видит, как она опустила взгляд, и ему это не нравится. Альфа-самец, сразу видно. Хмыкаю про себя. Одета она вызывающе сексуально. Короткая юбочка, чулочки, топик, яркая помада и малюсенькая кожаная курточка поверх с закатанными рукавами, волосы покрыты толстым слоем лака и стянуты на затылке в конский хвост. Шатенка. На самом деле еще совсем ребенок.

Снаружи собирается дождь. Поднимаю голову и смотрю на обшарпанную стену, некогда выкрашенную в неприятный для глаз бежевый цвет, нахожу свое окно (оно одно не вымыто) и решаю еще где-нибудь выпить кофе, вместо того, чтобы возвращаться в свой личный ад.

На улице постепенно темнеет. Становится совсем холодно. Недалеко от дома в автомате покупаю еще кофе в бумажном стаканчике с деревянной палочкой и залпом осушаю его, ошпарив себе рот и горло.

Вот и зажигаются фонари. Решаю прогуляться вниз по улице, через перекресток, на котором была когда-то парикмахерская. Иду исключительно по невысокому бордюру под самыми лампами фонарей. Интересно, если одна из ламп взорвется прямо надо мной, и осколки раскроят мой череп, что тогда? Люди вызовут «скорую»? Было бы забавно, если бы они стали звонить на мобильный у меня в кармане и, непонимающе раскрыв рты, глазеть друг на друга, словно голодные рыбки в аквариуме. Спокойно. Без паники. Доктор уже здесь. Или доктор уже почти не здесь?

Дохожу до парка, стою минут десять у книжного, затем вхожу внутрь. Просматриваю издания «Над пропастью во ржи» и остальных книг Сэлинджера. Старый ритуал.

– Вот. Неплохое издание. Не обращайте внимания на обложку, главное – здесь мало опечаток и бумага хорошая, – протягивает мне небольшую книгу в твердой обложке девушка, которую я сначала здесь и не заметил.

– Спасибо, у меня она уже есть, – улыбаюсь я. – К тому же, я жутко не люблю книги в твердых обложках.

Она удивленно округляет глаза, затем одаривает меня тенью улыбки.

– Я тоже, если честно.

Рыжие длинные кучерявые волосы, некрашеные, разбросаны по черному плащу. На первый взгляд – беспорядочно, но если приглядеться, то улавливается странная гармония в этом беспорядке. Так обычно и бывает, если приглядеться. Ее лицо. Словно при создании ее лица Бог взял небольшую кисточку, макнул ее в краску, затем пальцем оттянул волоски на конце и постепенно отпустил их, последовательно, но неравномерно разбрызгивая вокруг носа и глаз веснушки. Еще один упорядоченный хаос в ее облике. На немного мило вздернутом носу – очки в белой пластиковой оправе, сквозь толстые стекла которых невозможно определить цвет ее глаз. Мне бы хотелось думать, что они зеленые, но более вероятно, что они голубые или серые. Несмотря на толщину линз в оправе, она носит прекрасный, но не вызывающий макияж, и в целом отлично и вполне современно выглядит. Кожа мягкая и гладкая, ухоженная. Очки даже скорее заводят, нежели отпугивают.

Она пожимает плечами и отворачивается, обратно изучая дальше корешки книг и потеряв всякий интерес ко мне. На ней черное длинное пальто и высокие черные сапоги. Тонкая фигурка тщательно спрятана.

– Вам она понравилась? – спрашиваю неожиданно для самого себя я.

– Простите? – она оборачивается.

Я немного теряюсь, увидев ее лицо снова.

– Книга.

Она смотрит на меня, потом на книгу в моей руке.

– Это же Сэлинджер.

– Я знаю, – киваю как болванчик. – Не Паланик.

– Он не может не нравиться.

– Паланик?

– Фу, нет.

Я кладу книгу обратно на полку, и беру ту, которую она протягивала мне, пытаюсь понять ужасную иллюстрацию, не имеющую ничего общего с содержимым. Не стану скрывать, мне до ужаса понравилась ее реакция и то, что теперь она не прекращает смотреть на меня.

– Вы хотите пригласить меня выпить кофе?

Еле сдерживаю улыбку.

– Я был уверен, что вы откажете.

– Сегодня отличный день, чтобы ошибиться.

Не сдерживаюсь и поднимаю уголки рта. Почему-то стараюсь не смотреть прямо на нее, а всячески ищу глазами хоть что-нибудь, за что мог бы уцепиться взглядом, но глаза липнут к ее фигуре.

– От вас ужасно пахнет табаком и кофеином. Кажется, вы совсем не хотите больше кофе сегодня.

– Пожалуй, что так.

– Составите тогда просто компанию?

– С радостью.

В кафе пахнет свежевымытыми пепельницами. Хлорированная вода и сигаретный пепел. Резковатое сочетание, сплошь и рядом встречающееся в кафе на окраинах любого из городов. Стол, за который мы сидим еще слегка влажный – только что протерли мокрой тряпкой. Официант, неприметный парень, высокий и худой, с залысинами вокруг лба и темными почти черными волосами, спустя пару минут приносит кофе Алисе и пачку сигарет мне. В его глазах давно и прочно поселилось безразличие ко всему.

Мы делаем пару неловких движений одновременно с ней, намеренно избегаем скрещивания наших взглядов, пока официант не отходит от нашего столика. Еще какое-то время мы сидим молча. Она греет руки о чашку, отпивая аккуратными маленькими глоточками кипяток, в запахе которого я явственно чувствую только алкоголь. Я дымлю сигаретой, зажатой между пальцев. Теперь мы бросаем кроткие короткие взгляды друг на друга. В остальном наши глаза гуляют по обстановке вокруг, ни на чем больше не сосредотачиваясь. Мы похожи на людей, которые после яркого дневного солнца вдруг оказались в темном чулане, и которые теперь ждут, когда глаза привыкнут в темноте. Или наоборот – людей, которые после долгого пребывания во тьме теперь столкнулись с солнечным светом и ослеплены его внезапной яркостью. Скорее все же второе, по крайней мере, относительно меня. Я наблюдаю за ее движениями, то, как она держит чашку, как пьет, как словно случайно поправляет очки на идеально ровной и прямой переносице, все это мне кажется до боли знакомым. Даже не так. Я знаю, что я никогда не встречал ее раньше и чувствую, что все эти жесты принадлежат только ей, в них всех она сама вся целиком и есть. Но что-то все-таки не дает мне покоя. Наверное, это из-за цвета ее глаз, который остается загадкой для меня. Сколько людей в мире знают, какого они цвета? Как они с этим живут? Я должен узнать это во что бы то ни стало.

– Не люблю кофе с ирландским виски, – говорит она так, словно и ни к кому вовсе не обращается.

Я пожимаю плечами, как последний дурак, прячась за рассеивающимся тут же сигаретным дымом, словно скрывающийся в тумане преступник. По спине пробегает неприятный холодок. Легкий, едва заметный, но оттого не менее неприятный.

– Если добавить ирландский виски, то кофе получается слишком сладким. Скотч – совсем другое дело. Я имею в виду, настоящий шотландский скотч. На худой конец можно и коньяк. Но не ирландский виски. Фу.

Я киваю и улыбаюсь. Что со мной такое? Меня безумно забавляет ее «фу». Впервые за долгие годы я чувствую себя ребенком рядом с кем-то другим. Хотя по возрасту это ей следовало бы нервничать, находясь рядом со мной, а никак не мне. Но не тут-то было.

– Ты не сильно болтлив, – снимает очки она.

Алиса щурит глаза, пытаясь разглядеть хоть какую-то эмоцию у меня на лице. Словно не верит стеклам в очках, а больше доверяет пусть и расплывчатому, но все же живому изображению. Близорука. Я чувствую, как теплеют мои щеки. Прекрати щуриться и дай мне получше рассмотреть твои глаза…

– Наверное. Думаю, это в большей степени зависит от того, кто рядом. Или кого нет рядом.

Что за бред я несу?

– Прекрасно. Спасибо.

Я затягиваюсь сигаретой. Скорее для того, чтобы взять небольшую паузу. Слова, вылетев изо рта, сразу же растворяются.

– И что со мной не так?

– Почему ты их сняла? – пытаюсь я сменить тему.

– Кого? Очки?

– Ну, остальное все пока вроде бы на тебе.

– Фу. Как пошло. Ты точно читал Сэлинджера? Говоришь, скорее, как герой Паланика.

Теперь мы улыбаемся вместе. На висках у нее остались красные отпечатки от дужек. Я все еще пытаюсь уловить цвет ее глаз, но пока тщетно. Очки больше не скрывают их, но теперь она, то щурится, то опускает взгляд. Стесняется своей близорукости. Или все-таки меня?

– Так что ты спрашивал?

Я отвлекаюсь от предыдущего занятия, отрываю взгляд от маленьких продолговатых линий на ее висках, выуживаю из бочонка рядом с солонкой зубочистку и прикусываю ее. Не знаю, зачем я это делаю. Никогда не любил зубочистки. К тому же я еще не ел ничего, кроме батончика.

– Ты сняла очки.

– Все верно.

Она выжидающе смотрит на меня, а я сглатываю обрывки каких-то слов.

– Ты, часом, не детектив? Кажется, у тебя здорово это выходит. У меня как раз есть одно дельце для детектива. Зубочистка, сигареты, томный взгляд, словно тебе одновременно плевать на всех вокруг, но в то же время ты изнываешь от одиночества. Молишь о том, чтобы тебя заметили и не трогали в одночасье. Настолько… – она делает паузу и прикладывается губами к чашечке кофе, оставляя там легкий пурпурный след от помады поверх предыдущего. – Настолько, что ты готов сидеть в самом ужасном кафе в городе с первой встречной девушкой из книжного магазина.

Я прикусываю один край зубочистки, а затем резким движением вынимаю ее изо рта.

– Проехали.

– Ладно тебе. Не дуйся. Я сняла очки, да. В этом все дело, да? Что потом?

– Ты принялась щуриться, разглядывая мое лицо.

– Снова в яблочко, мистер детектив. Вы за мной следите? Я перед вами. Вся.

– Не пойму, зачем ты это сделала? То есть, если ты хочешь рассмотреть меня получше, зачем ты снимаешь очки, а потом щуришься. Ты бы просто могла, не снимая их разглядеть, что тебе было нужно, – она смотрит на меня несколько озадаченным взглядом, все еще скрывая от меня цвет своих глаз. – Извини. Несу какой-то бред…

– Я тебя отлично поняла, – она слегка хихикает и надевает очки обратно. – А зачем ты взял зубочистку?

– Я?

– Ну не я же. Судя по твоему виду, ты ел последний раз вчера, я не права? Если так, вряд ли что-то могло застрять у тебя между зубов. По крайней мере, вдруг именно сейчас доставить тебе такой дискомфорт, чтобы мистер детектив снизошел взять зубочистку в таком отвратительном месте.

Я аккуратно кладу зубочистку в пепельницу. Капитулирую?

– Ты точно не читала Паланика? – спрашиваю я, немного щурясь, хотя мне все и так отлично видно.

Вот оно что.

– Может я не читала и Сэлинджера.

Я снова замираю у входа в подъезд. Достаю кошелек и пересчитываю деньги. На такси в одну сторону должно хватить. Следом я достаю салфетку, на которой написан номер Алисы. Мне хочется позвонить ей прямо сейчас. Позвонить и спросить, какого же цвета у нее глаза? Не будет ли она против встретиться со мной еще раз? Например, прямо сейчас. Глупости. Конечно, если бы она не хотела больше видеть мою сонную физиономию, то не дала бы мне свой номер вовсе. Я прячу салфетку обратно и делаю то, что должен сделать.

Уйти, не попрощавшись, и, спустя восемь часов, снова заявиться. Мало какой девушке могло бы подобное понравиться. Я стою на въезде в ее двор. Но ноги стали как вкопанные. Я выкуриваю подряд три сигареты, но странная тревога не уходит. Измерив площадь всего двора неспешным шагом из угла в угол (не пересек я его разве что только по диагонали), я откидываю волосы со лба назад и поднимаюсь к квартире Кристины. Сердце шумит в груди от рывка по лестнице. Смахиваю пот и звоню в дверь. Не сразу, но за ней слышатся шаги. Затем она замирает у глазка. Решает, открывать дверь или нет. Впускать меня или прогнать.

– Уходи, – слышу сонный голос из-за двери.

Я открыл было рот, и сжал руку в кулак, чтобы постучать, но в паре сантиметров от двери передумываю, разворачиваюсь и спускаюсь по лестнице. Сверху слышится скрип открывающейся двери, когда я уже спустился на пару этажей вниз.

– Эй, ты чего? – спрашивает голос сверху. – Далеко собрался?

Я высовываю голову между перил и вижу растрепанную шевелюру Кристины.

– Ухожу, – пожимаю плечами.

– Ненормальный, – она убирает голову, но потом возвращается на место. – Ты же только пришел!

– Ты же сама сказала: уходи. Вот я и ухожу, – наши голоса эхом расходятся по подъезду.

– Голова не устала? – спрашивает тогда она.

– Вообще-то очень и уже давно, но что-то мне подсказывает, что ты о другом спрашиваешь.

– Ненормальный!

Я улыбаюсь.

– Я имею в виду, с задранной головой посреди подъезда не устал торчать? – она подносит ладонь к лицу, кокетливо скрывая ей улыбку. – Ладно. Поднимайся, заходи, давай, я совсем тут продрогла уже. Умеешь удивить девушку, ничего не скажешь.

Я снова топаю вверх. Слишком много подъемов и падений за один день.

5.

Следующие месяца полтора дни не особо различались между собой. Так бывало и раньше. Более того, раньше было так постоянно. Что ж, мало что в этом смысле, выходит, поменялось. Мы встречались с Кристиной два-три раза в неделю. Сначала просто занимались сексом, выкуривали по паре сигарет, затем я уезжал к себе или значительно, к слову, реже вызывал такси для нее. Потом к сигаретам добавился кофе. Как-то сам собой. Вообще она не пила кофе, что-то там связанное с кофеином. Но спустя пару недель, у нее дома поселилась моя банка черного порошка. Когда девушка намеревается съехать к парню – она сначала приносит свою зубную щетку. Значило ли то, что я привез к ней кофе, что подсознательно я готовлюсь к чему-то большему? И я задумался, не это ли называется обычно отношениями? Затем вошло в привычку – после постельных сцен идти куда-то перекусить.

Мы стали заглядывать в кафе и бары, о которых раньше я даже не знал. Пару раз пересекались там с какими-то ее друзьями. Но я совсем не помнил их лиц. В одни такие закусочные мы ходили чаще, в другие реже. Стала проглядываться какая-то абсурдная система в наших выходах. Ей это нравилось, я не был против. Она оказалась чертовски болтливой особой, но меня почему-то и это не напрягало. Поначалу она пыталась подключать к таким беседам и меня, но потом смирилась с тем, что это не совсем мое. Все чаще я сидел и слушал, как она говорила обо всем на свете, и пустоте внутри меня не оставалось места. Я был переполнен ею, Кристиной. Временами, оставаясь дома один, я думал о том, что скучаю по себе прежнему. По своей пустоте. По своему одиночеству. Но в глубине того, что принято считать душой, я твердо был уверен, что это лишь нелепая иллюзия. Короткий путь к спусковому крючку. К набранной ванне…

Мне нравилось быть с ней. Особенно в постели. Мы отлично подходили друг другу. Думаю, она спала еще с кем-то помимо меня из больницы, но и это меня не сильно беспокоило. Нам было неплохо вместе и это всегда стояло во главе угла для меня.

Однажды я приехал к ней весь вымокший от дождя. Она стояла на пороге, разглядывая меня и прикрывая ладонью рот. Скрывая от меня свою улыбку.

– Можно войти? – поинтересовался тогда я.

– У тебя что, нет зонта? – прыснула она. – Заходи. Я принесу полотенце.

Пока я разувался, она вернулась с полотенцем и принялась снимать с меня мокрые вещи.

– Простудиться не боишься?

– Нет.

Так постепенно я остался в неглиже перед ней.

– Так что с зонтом? – напомнила она.

– Я разве не говорил тебе, что не хожу под зонтом?

Она удивленно покосилась на меня.

– Нет. Ты удивительно мало говоришь – думаю, я бы запомнила такую деталь. Ты весь дрожишь. Может быть, у тебя температура? – она коснулась губами моего лба.

Тогда все и началось. Так когда-то делала моя мать. Меня передернуло, и я как-то отстранился будто бы машинально, а не по собственному желанию. Стало вдруг неуютно находиться голым перед ней.

– Бред. Я пробыл под дождем полчаса, и с тех пор прошло три минуты. Какая еще температура?

Она все поняла и поцеловала меня в губы. Немного боязно, слишком аккуратно.

– Я сделаю тебе кофе. Попей горячего, – сказала тихо, словно боясь, она.

Я взял с пола джинсы и натянул их.

– Они же совсем мокрые, подожди! – воскликнула она и принялась стягивать их с меня.

– Стой! – крикнул я. – Хватит.

– Что случилось?

Я застегнул ремень и принялся натягивать мокрую кофту.

– Я не знаю. Просто хочу побыть немного один.

– Ты меня бросаешь? – глаза ее сразу же стали мокрыми.

– Нет, господи. Просто… просто я сегодня очень устал. Прости.

Я обулся и набросил куртку на одно плечо.

– Ты ведь придешь завтра? – тихо спросила она.

– Да.

Не знаю, почему я так ответил тогда. Я ушел. Сидел дома весь вечер и старался не думать о выпивке. Я не смог стать другим для нее. Да. Но смог ли я остаться собой? Меня переполняли идиотские мысли, которые казались мне верхом логичности. А какой я был до встречи с ней? Был ли я на самом деле? Моей пустоты хватило бы не только на нас с ней вдвоем, но, кажется, и на целый мир. Она обжигала меня изнутри. Минуты превратились в часы. Мысли, словно черви, роились под черепной коробкой, пожирая мое сознание и меня самого вместе с ним. В тот вечер я отыскал номер Алисы. Но набирая последнюю цифру, положил трубку.

На следующий день я все-таки отправился туда снова.

С того момента я начал оставаться у нее не только на ночь, но и на следующий день. Скорее всего, потому что чувствовал себя виноватым перед ней. Так один раз, сидя в кафе и опустошая очередную чашку уже давно ставшего безвкусным кофе, я и понял, что, наверное, у нас с ней все-таки завязались какие-то отношения в привычном понимании этого слова. Я вовсе не был против этого. Очень даже наоборот. Теперь, когда я оставался один, мне казалось, что я абсолютно бездействую, чем бы я ни занимался. Я не мог ума приложить, чем я занимался раньше, и как мне удавалось столь талантливо убивать время долгие годы. В пору было испугаться – не это ли называют любовью? Нет. Не думаю, что любовь ассоциируется со страхом.

Она все также с неохотой редко заглядывала в мой «Замок сквозняков». Я быстро это понял, скорее потому, что она неумело скрывала свое недовольство, нежели от своей природной проницательности, которая, честно признаться, варьирует где-то между единицей и нолем, и не стал артачиться по этому поводу. Меня вовсе не напрягало ездить на другой конец города. Скорее, сама поездка для меня стала даже неким ритуалом. Мне нравилось ездить в общественном транспорте. Наверное, оттого, что я не ощущал себя здесь врачом. Упади один из пассажиров с сердечным приступом – не факт, что я сорвался бы с места спасать бедолагу. Я был частью стада, и мне нравилась эта аллегория. Во всяком случае, это раздражало куда меньше, чем быть серой вороной.

Но не все было так гладко, как может показаться на первый взгляд. На работе две недели без выходных. Большинство смен – ночные. К концу первой недели у меня болела челюсть, столько мне приходилось зевать. Недосып вступил в новую фазу, названия которой я пока еще не придумал. К концу второй недели у меня не хватало сил на секс с Кристиной. Она старалась не подавать вида, но я понимал, что она разочарована. Что скрывать, я тоже был разочарован не меньше. Тогда-то я и психанул. Пошел к начальнику смены и заявил так грозно и громко, что, казалось, в родильном отделении на четвертом этаже разом проснулись все дети:

– С меня хватит! Еще одно ночное дежурство – и я попросту съеду с катушек! Мне нужен отпуск! Или давайте мне отпуск, или я увольняюсь к чертовой матери! Эти ночные покатушки уже вот где у меня сидят! – я приставил ладонь ребром к горлу при этих словах.

Отпуска, конечно, никто мне не дал. Задобрив меня чушью вроде той, что я незаменимый сотрудник и вообще чуть ли не лучший в своем деле, он дал мне сначала два дня отгула, после чего я округлил глаза, и он расщедрился аж на три, и пообещал не больше трети ночных смен на весь будущий месяц, и я повелся. К собственному удивлению я узнал, что уровень смертности во время моих смен идет, чуть ли не на рекорд по отсутствию таковых. Я остыл и согласился. А на счет смен он, конечно же, соврал. Я понял это сразу. Но три выходных…

Тогда мы с Кристиной решили съездить за город. Снять номер где-нибудь в мотеле на природе и как следует отдохнуть. Мне хотелось реабилитироваться перед ней в постели, и она, кажется, тоже была не против моего рвения. И вот она тоже взяла пару отгулов, которые придержала в свое время как раз на подобный случай (не уверен, правда, что предназначались они изначально именно для меня, но это уже детали) и мы сели в ее маленькую машинку и поехали, куда глаза глядят. То есть до первой неоновой вывески с надписью «Мотель». В ее глазах сияла ничем не прикрытая радость, а в моих – слезы от бесконечного числа зеваний. Даже когда смены остались где-то позади, их призраки еще долго шли за мной по пятам.

Когда мы только выехали, у меня в кармане зазвонил мобильник.

– Отличное начало поездочки, – скривила уголки рта Кристина и отвернулась, уставившись в окно.

Я переключил передачу и сбросил номер. Звонила Алиса.

– Белье чистое, – улыбается она мне.