Текст книги "Наша весна. Поэзия. Том 1. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича"

Рецепт

Возьму стакан муки из чащи леса,

Добавлю к ней ещё чуть– чуть росы.

К рецепту станет много интереса,

Ведь это будет средство от тоски.

Немного света из кладовок лунных.

Из тучки снеговой – побольше града.

Подёргаю и арф небесных струны.

Быть может будет за рецепт награда.

Любовь и жизнь, удачу, радость, счастье

Крошить в муку едва ли успеваю.

А вот несчастье, боль, беду – ненастье,

Что ни к чему… совсем не добавляю.

Трудилась я без отдыха… теперь уж брейк.

Готов сегодня вкусненький к столу капкейк…

Я в небо шёл с огромным багажом

Я в небо шёл с огромным багажом, тяжёлым.

Сгибался я и падал уж не раз.

То по дорогам, по равнинам, то по сёлам,

То в гору, то искал какой-то лаз.

Здесь все грехи мои, обиды, не прощенья,

И зависть, и конечно, даже месть.

Я всё копил, хранил до умопомраченья.

И много там ещё другого есть.

Там есть местечко для вещей, для книг, журналов,

Которые читал по вечерам.

Недавно жизнь свою я начинал сначала,

И новую жену нашёл из знатных дам.

Я сразу всё сменил, не только гардероб,

Жену, машину, даже старый город.

Детей отправил за родной порог.

И будто стал душою очень молод.

Я жил на полную, красиво и беспечно.

По клубам, ресторанам каждый день.

Но быстро понял я, что время скоротечно,

И вечности увидел только тень.

И вскоре, всё ж дошёл я до открытой двери,

А сделать не могу последний шаг.

Вдруг пригвоздило к месту там, моё неверие,

Так кто ж войдёт, богач или бедняк?

Вот голос говорит мне, но настолько тихо,

Не сможешь ты войти с тяжёлым грузом.

Оставь багаж свой здесь и не буди ты лихо,

Лишь мне босой, нагой там только нужен.

Получишь там еду, и обувь и одежду.

Очисти сердце, душу сохрани,

И стань таким, каким был раньше, прежним.

И без препятствий в небо проходи.

Что делать мне теперь? Стою в раздумье…

Всё бросить не могу… решенья нет.

Мятутся мысли в голове… моё заумье.

Так до сих пор я, не нашёл ответ.

Душа

Душа изранена и столько бита,

Ослабла, но пока ещё жива.

И до сих пор она для всех открыта,

Остался только след от сапога.

Заходят в гости к ней уже без стука.

К себе домой, как– будто, не стыдясь.

Такое дело, что у них порука.

О чести и не слыша отродясь.

И принимает всех душа радушно,

Ведёт беседы, наливает чай.

Вот только это никому не нужно,

На душу наступают, невзначай.

Теперь закрыты все входные двери.

Совсем покрылась панцирем душа.

И никому почти уже не веря,

Ушла в себя, быть может навсегда…

Старушка

В глухом селе жила одна старушка.

Бабулька прямо древняя была.

Жила одна, а жизнь ведь не игрушка.

Почти сто лет… конечно же стара.

Проходят монотонно дни и ночи.

Упал у хаты старенький плетень.

Устала и порою нету мочи,

А на её лицо ложится тень.

Вот как– то раз попив воды немного,

Свои старушка делала дела.

Успокоения ждала от Бога,

Благодарила, что ещё жива.

Она ждала, а вдруг заглянет кто-то,

Придёт в глухую глушь на огонёк.

То обнимала, как дитя кого-то,

То ставила в печурку чугунок.

Вот он придёт, с порога скажет: «Здравствуй»,

Повесит свой картуз на старый гвоздь.

И вдруг поймёт… пришёл он не напрасно,

Что здесь всегда родной, желанный гость.

В углу скучает старый рукомойник,

И тут уже закуска на столе.

Тогда и умереть смогла б спокойно.

Одна всего осталась на селе.

И горькие испытывая муки,

Старушка оказалась в забытьи.

Её обняли крепко чьи-то руки,

А ангелы на небо понесли.

Монорим

Люблю свой деревенский дом.

С амбаром, садом и двором,

С конюшней, розовым крыльцом,

С заваленкой, резным окном,

И с сеновалом, будкой, псом,

С колодцем, баней, родником.

Бабуля гладит утюгом,

Дед самоварит сапогом,

Конь рыжий кормится овсом,

За мышкой кот бежит бегом.

Вдали телега с кирпичом,

А внучка возится с песком.

Я промышляю кофейком,

Соседский парень – молоком.

За круглым собрались столом.

Люблю свой деревенский дом.

Весна нагрянула

Весна нагрянула внезапно,

Приблизясь медленно на старт.

Решив всё сделать поэтапно,

Пустила пред собою март.

Пришёл открыто и степенно.

Не ночью тёмной, светлым днём.

Чтобы проститься непременно,

Красиво с другом февралём.

Март дал ещё на день отсрочку.

Февральской вьюге наказал,

Чтоб вытрясла свою сорочку.

А уж потом и на вокзал.

Умчалась, чтобы на год ровно,

И отдохнула бы сполна.

Там в уголке своём укромном,

Готовясь вновь вступить в права.

И полностью расправив крылья,

Во всей красе придёт она,

(Снимая с плеч своих мантилью),

Любви и нежности – весна.

Сойдёт снежок и будут лужи.

Появится земля черна.

Апрель здесь точно будет нужен,

Трудиться станет до темна.

Потом уже набухнут почки,

И с головой нырнём мы в рай.

Проклюнутся везде листочки,

Мы все поймём – проснулся май.

Весна придёт благоухая.

Вдруг ощутив свою масштабность,

И разноцветием играя,

Всех подбивая на внезапность.

В голове мелькали мысли о природе

В голове мелькали мысли о природе,

(Тут же попадая в толстую тетрадь).

О летящих птицах, синем небосводе,

Как благоухала миртом благодать.

О ручье ликующем с чистою водою,

О побегах, рвущих чернозёмный пласт,

О грозе – изгнаннице и дожде стеною…

Столько не придумает ни один фантаст.

Снились ангелочки с крыльями большими.

Мне так захотелось с ними полетать.

Я тогда простилась мысленно с родными.

Вскоре разбудила в школу меня мать.

В облаках витала, сидя на уроке,

Где все проходили мы – единицу Пи.

Мысли разбивала медленно, на строки,

И уже не чаяла, как домой уйти.

Утекало время быстро, незаметно.

Подрастала девушка, окунаясь в жизнь.

Вот тогда влюбилась чисто, безответно,

Слёзы быстро капали на тетрадь, держись…

Строчки больно ранили, я тогда кричала,

Выплеснув эмоции на бездушный лист.

А душа светлела так, чтоб начать сначала.

Я по– жизни всё– таки трезвый реалист.

И тогда случилась эта остановка.

Жизнь тянула в омут нас, слепо, с головой.

Чтоб пробиться в жизни, нам нужна сноровка.

Мир наполнен знанием, а потом молвой.

Школа жизни пройдена и она сурова.

Унесло течением дорогих людей.

На стене на гвоздике новая подкова.

Я же стала старше на год, значит и мудрей.

Снова на столе была и тетрадь и ручка.

Задаюсь ответом также на прямой вопрос.

На туманном небушке появилась тучка.

Сделали меня поэтом и любовь и спрос…

©Ольга Бабошкина

Автор фото не известен

(нашла в интернете в свободном доступе)

#4сезонНослюбовь

Не заживает в сердце рана,

Болит и ноет, как не странно.

Внутри я часто голос слышу.

Всё отпусти, и будь ты выше.

Талант сгорит в плену гордыни

Талант сгорит в плену гордыни,

И даже не заметишь как?

И ты останешься отныне,

Один с собой и в дураках.

Твори спокойно, осторожно,

Боясь свою обидеть Музу.

Учиться никогда не поздно,

Но если только не Карузо.

Не думай, что ты лучше всех.

Найдутся те, что всё же лучше.

Придёт к тебе и твой успех,

И ты, возможно, станешь круче.

Страсти по Гоголю (Фантазия)

Встреча Вакулы с Оксаной…

Диканькино – комплекс элитный, большой.

Недавно построен, совсем молодой.

Высотки кругом, детсады, СТО,

И паркинг подземный и много чего.

Когда-то, не помню в каких уж годах,

Рок– группа работала, вечно в бегах.

Сплошные разъезды туда и сюда.

Совсем измотали ребят тех тогда.

Вакула солистом в ней был неплохим.

Не Басков конечно, ведь был он другим.

Играл на гитаре и пел о любви.

Она у него закипала в крови.

Плечист и подтянут, подстрижен красиво,

А волосы вьются, девчонкам на диво.

Глаза голубые – бездонное небо,

Как парень из сказки, то быль или небыль.

Но вот не сложилось с карьерой пока,

Решил он тогда взять быка за рога.

Работать упорно и деньги сшибать,

Об этом твердила ему его мать.

Трудился, учился, да так хорошо!

Работой же стала ему СТО.

Все дни напролёт рихтовал он машины,

И денег скопил половину корзины.

Все вмятины, трещины он устранял,

Но нужно снимать напряженья накал.

Когда уставал он от этой рутины,

Всегда рисовал он графитти – картины.

Оставим пока мы Вакулу в покое.

Немного опишем мы с вами другое.

А в центре почти, рядом с тем СТО

Уже красовалось одно полотно.

Там фирма открылась большая довольно.

Название есть «Майонез», так прикольно.

И фирмы глава, «майонезный король».

Его псевдоним стал теперь – Анатоль.

И лифт там работает очень исправно.

Мгновение… старт… ты на месте, забавно.

Вот нужний этаж, и уже фотостудия,

Открылась тут дверь, началась и прелюдия.

Внутри с аппаратом стоит режиссёр.

Даёт указанья, включает мотор.

Там девушка в платье стоит, без изъяна.

Выс'ока, красива, зовётся Оксана.

Оксана – лицо ведь кампании этой.

Стройна, словно лань и по моде одета,

А волосы будто бы спелой пшеницы.

Она не для всех, может только присниться.

Характерец тот ещё, вздорный немного.

Попробуйте ей перейти вдруг дорогу.

Мечтает Оксана о славе всемирной,

Но в студии всё же, ведёт себя смирно.

А мы вам должны рассказать по секрету,

Оксана, конечно же модно одета,

Но есть у неё ещё тайная страсть…

Хорошая обувь, точней её масть.

Мечтает Оксана о т'уфлях от Гуччи.

Считает, что сразу же станет везучей.

Но спонсора в студии негде ей взять.

Эх, если бы только жива была мать.

Она б помогла, рассказала Оксане,

О жизни хорошей, красивом романе.

Чтоб жить и в любви и конечно, в достатке,

И чтоб ей дарили себя без остатка.

Теперь мы, конечно, вернёмся к Вакуле.

– Я верю друзья, вы ещё не уснули.

Так вот, а Вакуле за праведный труд,

Билет призовой на тусовку дают.

Вакула, конечно, хотел отказаться,

Но кто его знает, всё может статься.

Вдруг встретит на вечере том он дивч'ину.

Покажет свою ей графитти – картину.

Собр'ался Вакула идти в магазин.

Костюм у него ведь был только один.

Со станцией рядом какой-то бутик

И он побежал до него, напрямик.

Купил пару джинс, джемперов пару классных,

Вообщем, сходил он в бутик не напрасно.

Купил себе обувь от Валентино,

Галстук ещё от какой-то Карины.

Наряд у Вакулы по-полной программе.

Пойти б на свиданье к какой-нибудь даме.

Оделся заранее, ждал два часа,

Очнувшись от дум, он задал стрекоча.

Оксане уже надоели тусовки,

Ведь всем показала уже там обновки.

Но надо идти и вот в этом вся соль.

Куда же деваться? Зовёт Анатоль.

Шикарное платье надела Оксана,

Хлебнула глоточек настойки тимьяна.

Ну вот… хорошо! Розовеет лицо.

Ещё и минуты с того не прошло.

И вот Анатоль подъезжает ко входу.

Но что там творится, полно уж народу.

Оксанин берёт Анатоль локоток

И мимо зевак проскользнул под шумок.

Уже поднялись, там огромная зала.

Все мнутся, стоят, ждут лишь только сигнала.

И вот звучит гонг, отрываться пора,

Расслабились все, началася игра.

Оксана, оставив уже кавалера,

Спускается вниз, ну что за манера.

Припудрить у зеркала вздёрнутый нос.

Зачем? Кто б ответил на этот вопрос?

Спускается с лестницы, вот гардероб.

Стоит там спиною какой-то холоп.

Потёртые джинсы, ещё полувер.

Поверх него галстук, ух, ты… кавалер!

Вакула поправил свой джемперок.

Хорош видно будет сейчас вечерок.

Вот он повернулся, вдруг встретился взглядом…

И он растерялся… дев'ица что надо!

Оксану же тотчас пробила стрела,

Стояла на месте, почти умерла.

Бывают на свете такие глаза?

Часть синего неба, почти бирюза.

 
Очнулся Вакула и имя сказал.
Оксана подумала, что за нахал?
Но щёки зарделись и тут же сама,
Нечаянно имя своё назвала.
Вакула решил для себя очень точно.
Уже полюбил он Оксану заочно.
И ей предложил он на крышу пойти,
Потом показать изд'али графитти.
– А что… – тут сказала Оксана вдруг сразу.
– Не видела я, графитти ведь ни разу.
И вместе с Вакулой на крышу пошли,
Где ярко горели неона огни.
– Смотри… далеко там моя СТО,
А рядом стена, там творение моё.
Взглянула и сразу зарделась Оксана,
Смотря на Вакулы труды, графомана.
– Оксана, ну что говорить, я не мастер.
– Но можно скажу я, хотя бы отчасти.
– Так нравишься мне, просто нет уже сил.
– Я руку б твою хоть сейчас попросил.
– Какой ты смешной, дорогой мой Вакула.
– Ответила б сразу, тебя обманула.
– Ты б мне для начала подарки дарил.
– Потом уже руку мою и просил.
– А что же ты хочешь, царевна Оксана?
– Что хочешь проси, тебе всё я достану.
– Тогда подари ты мне туфли от Гуччи,
Ведь нет ничего этих туфелек лучше.
– А где же найти мне их, ты не подскажешь?
– Тогда может адрес ты точный укажешь?
– Я точно не знаю, быть может реклама,
Но есть в Петербурге какая-то дама.
– Она очень щедрый, большой человек.
– Живёт там уже, почитай целый век.
– Слетай, уж тебе она точно поможет.
– Достанешь когда, замуж выйду, быть может.
 

Такой вот сон

 
Светлана была и добра и радива,
И качества эти ей делали честь.
Но где-то в душе всё же очень пуглива.
(Все страхи людей в подсознании есть).
Сходила с утра, как всегда на работу,
И выслушав новую в адрес свой лесть,
Надолго отбило общаться охоту.
А мозг начал строить им страшную месть.
Пока шла домой, изучала и планы…
Какие ей нужно доделать дела,
Коллегам своим находила изъяны…
Опять до подушки… и вот уж спала…
И тело тогда поднялось очень сильно,
Зависло оно в параллельных мирах.
И девушка став в этот миг инфантильной,
Лишь зайца – игрушку, покрепче обняв.
Тот мир не приемлет вторженья без спроса.
Он девушке вдруг показался суров.
И кто-то уже задаёт ей вопросы,
А кто-то ведёт, как на казнь докторов.
А нервные клетки дают импульс дерме.
Опасность… внимание… бей и беги…
И это приводит к волос шевеленью,
И кажется тотчас… здесь всюду враги.
Уже атакуют и стресса гормоны.
Они не сдаются никак без борьбы.
Разрушены крепости, также препоны.
И волосы тут же встают на дыбы.
Вот ночь пронеслась, снова новое утро.
И девушка много теперь поняла.
Душа обелилась и вся перламутром
Сияла… и это не просто слова!
 

На воротах на страже стоял часовой

 
На воротах на страже стоял часовой,
Проверяя большие машины.
Вот старушка больная заходит с клюкой.
На горбу две тяжёлых корзины.
Пожалел он её, ведь почти ему мать.
Пропустил без досмотра… и что же?
Разве мог он тогда, что случится узнать.
Если б знал, то проверил бы строже.
Метров двадцать прошла, а потом слышен взрыв.
Рядом с ней поравнялись детишки.
(А солдат растерялся, смотрел рот открыв).
Полетели тетрадки и книжки.
Этот ужас ему не забыть никогда,
И теперь уж никто не поможет.
Защищать нужно лучше свои города.
Та же Родина это ведь тоже.
 

Была любовь

 
Была любовь, горела постоянно.
И погасить не мог её никто.
Пришла она негаданно – нежданно,
В одном нелепом стареньком пальто.
И кроткий взгляд, пушистые ресницы
Скрывали очень беспокрйный нрав.
Я так не смог её любви добиться,
А лишь частичку нежности украв.
Она ушла и сильно хлрпнув дверью,
Сказала мне в догонку: «Всё, прощай!».
Но я тогда ей точно не поверил,
Подумал… пошутила невзначай.
Я ждал звонка… и очень характ'ерный
Услышать в дв'ери поворот ключа.
(Но всё настолько тонко, эфемерно),
А в жизни рубим часто сгоряча.
Ты больше не вернулась, вышли сроки.
А на крючке лишь старое пальто.
(Судьба нам преподносит так уроки).
И я благодарю её за то!..
***
Мерцает на столе свечи огарок.
Осталось пол минуты догореть.
Недавно огонёк был слишком жаркок,
Теперь он понемногу начал тлеть.
 

Мартовский

 
Снег сыпал целый день… мокрющий, точно мартовский.
В полях погнал метель и ветер сильный, мартовский.
На море треснул лёд, конечно тоже мартовский.
Мы знали наперёд, дождь посетит нас мартовский.
По крыше ходит кот… Мурзилка, кличка – Мартовский,
А муж открыл блокнот и написал в нём – Мартовский.
И воздух ледяной дрожит, как заяц мартовский.
Мы вечером с тобой возьмём коньяк наш, Мартовский.
В театр потом пойдём на оперетту «Мартовский».
Фотограф скажет: «Щелк» и снимок будет мартовский,
Наверно будет толк и в вечерок наш, мартовский…
 

Согревались мы кружкою чая

 
Согревались мы кружкою чая,
Засыпали под танец костра.
(О горах очень долго мечтая),
Мы сидели всю ночь до утра.
Горный ветер ласкал наши спины,
А в глаза лезла нам мошкара.
Мы спускались сегодня в лощину,
Искупаться на речке… жара.
Нурали покорили хребет,
Побывали в ущелье Миасс.
(Где б найти на вопрос нам ответ?),
Много ль пройдено было до нас?
 

Разрыв

 
Разрыв… стена непонимания,
Отрыв… поездка в ресторан.
Прорыв… крушу самосознание,
Остыв… опять самообман.
Курсив… пишу тебе послание,
Испив… любовь и боль с тобой.
Открыв… тебе мои страдания,
Нарыв… и вышел сразу гной.
Заплыв… тону и нету воздуха,
Схватив… удачи только хвост.
Сменив… навечно зону доступа,
Простив… я поднимаю мост.
Отплыв… вот пароход на пристани,
Просив… У Бога лишь терпения.
Решив… быть ближе только к истине,
Забыв… отныне своё мщение…
 

Из прошлого в будущее

 
1
Издалека шла девушка, так натирая ноги,
Под непосильной тяжестью сгибаясь сундука.
Покинув почти райские, мы скажем вам чертоги,
Страдала, чуть не плакала, ведь ноша нелегка.
И проклиная русские разбитые дороги,
Деревни проходила все под трели петуха.
Бежали рядом с девушкой и гуси босоноги.
Мы думаем, что это всё ж кавказская княжна.
Вот чёлка непослушная на лоб легла упрямо,
И развязался сразу вдруг на шляпке красный бант.
Дев'ица пожалела тут, что не взяла панаму,
И захотела очень сесть в карету – дилижанс.
Тамара – имя дал отец, что в переводе пальма,
А мать звала принцессою, без имени притом.
И князь Инал среди своих… был, кажется, начальник,
А конь – красавец под седлом по кличке, вообщем, Гром.
Тамара быстро вспомнила… вчера на вечеринке,
Она с одним поспорила безмозглым дураком.
В гостиной там увидела деревню на картинке,
Сказала, что окажется в ней завтра уже днём.
И по следам горячим, чтоб быть не голословной,
Простившись сразу холодно с постылым женихом.
Пошла в кладовку быстренько и в уголок укромный,
За спрятанным за ширму изящным сундуком.
Укладывала нужное: сорочки, платья, юбки,
Перчатки, шляпки, ленты и брошки, и серёжки.
Считать устала до поздна, бантом сложила губки,
Заполнила сундук почти… теперь уже немножко.
Раздался очень страшный стук, разбилось вмиг окошко,
И громкий лай собак стал слышен за окном?
Вот ветер быстро налетел и закричала кошка.
Провал… уже не вспомнить, а что было потом?
Продолжение следует…
 
 
2
Уставшая, голодная, несломленная дама,
Ругала на чём свет стоит безбожные лучи.
И сокрушаясь в сотый раз, что не взяла панаму,
По надписям искала название – Ключи.
Растёрты ноги снова в кровь и стало слишком поздно.
Дев'ица чуть не плакала вдали от суеты.
Какая всё же дурочка… всегда была не сносна.
Разбились видно вдребезги Тамарины мечты.
Нет сил уже опять нести тяжёлую покажу.
Тамара резко бросила в траву теперь сундук.
А мысли, чтоб найти ночлег, не приходило даже,
Подушкой красной д'евице лишь стал какой– то сук.
К Тамаре долго сон не шёл… одни воспоминания.
Теснились в голове её, летя со всех сторон.
И вспоминались девушке любовные признанья,
Затем они все попросту, сливались в унисон.
И пробудившись ото сна, и причесавши кудри,
Надежды вновь была полна, не медля ни минуты.
Всё собрала скорей в сундук, сказала: «Здравствуй, утро!»
Смотрела радостно на сук, на ноги в чём обуты.
Сняла пулены*, убрала, нашла цветные тапки.
И юбку жёлтую взяла и к ней такую шляпку.
Водой умылась из ручья, цветов кругом охапки.
– Как ты, приветлива, заря, но утром что-то зябко.»
Взяла сундук, вперёд стремясь, там ждёт её загадка,
Любовь, надежда, даже страсть… предчувствие внутри.
И знала точно, наперёд, теперь всё будет гладко.
Ведь дорог'а порода – масть, хоть как не посмотри.
Тамара шла, зажглись огни, луна светила, звёзды.
Зверьё по норам разбрелось и спрятались лучи.
И успокоились птенцы в своих родимых гнёздах.
– Ой, сердце что-то занялось… вот поворот… Ключи…
 

*пулены – остроносая мягкая обувь с загнутыми вверх носами.

 
3
Вздохнув поглубже, девушка перевела дыхание.
Зашла в деревню… боязно… вокруг ведь ни души.
Не зная, что же ждёт её, любовь или страдание.
А ветерок легонечко шепнул: «Давай, иди»…
Между домов петляет вот… тропинка… ночка лунная.
И всё, как на ладони здесь: дома, дворы, сады.
Тамара оступилась вдруг и прокричав белугою,
(«Да кто ж стелил дороги тут? Наверно дураки…)
Упала неожиданно, ударившись ногою,
Уселась, горько плакала на расписной сундук.
Какая всё же дурочка, что делать ей с собою?
И утешало всё– таки, что это точно юг.
На крик сбежались жители, смотрели… не опасна ли,
(Во тьме мерцали яхонтом Тамарины глаза.)
Но тут же быстро поняли, что возвели напраслину,
Дев'ица безобидная, ну чисто егоза.
Одна старушка сжалилась, приблизившись к Тамаре,
Спросила: " Откель будешь ты?.. И в гости позвала.
Галдёж поднялся вмиг такой, как– будто на пожаре.
Тамара тут подумала… а что ж здесь за дела?
Дев» ица потихонечку встать всё же попыталась,
Сказав“ спасибо „бабушке, пошла теперь за ней.
А жители глядели вслед, жалели даже малость,
Подумали старушке той с ней станет веселей.
Дойдя через часок поди… уж до конца деревни,
Тамара впрямь без ног была, кружилась голова.
Да… нелегко придётся ей… из прошлого царевне,
Ну что ж теперь поделаешь, к чему сейчас слова…
Старушка дверь открыв свою, Тамару пропустила,
Забрав сундук из её рук и показав кровать.
(А девушка, спросив тогда… где у старушки мыло)…
«Давай, дела до завтра все, а ночью нужно спать»…
 
 
4
На утро лишь глаза открыв, Тамара быстро встала.
И свой сундук освободив и бросив на кровать,
Сходить хотела в туалет, хотя бы для начала.
Но где находится вот он, хотелось бы узнать.
Старушка, как пришла домой, дев'ице той сказала,
Что нужно ей идти на двор, он рядом где сарай.
(Хотела печку растопить, но дров казалось мало),
И предложив галоши той, сказала: «Надевай».
Дев'ица скоро натянув тут с гвоздика ветровку,
Пыталась дверь скорей открыть, упал башмак с ноги.
Бежать к сараю собралась, вдруг потеряла тропку,
– Ну кто ж дороги направлял? Наверно, дураки!
Вот, наконец, она нашла там за сараем будку,
Открыв щек'олду кое– как и забираясь внутрь.
Здесь запах был теперь такой, что становилось жутко,
А с броши той, что на груди, облез весь перламутр.
Тамара вышла поживей и побежала к дому,
Дыша поглубже, не смотря и под ноги порой.
(Ей стало одиноко так… то чувство не знакомо).
И зацепившись за порог, влетела головой.
Старушка, оглянувшись вмиг, сказала: «Вот чудна'я»,
– Куда ж летишь ты, как стрела иль гн'ались за тобой?
– Могла бы дров чуть– чуть набрать, что около сарая.
– Не видишь, как мне тяжело управиться одной?
– Сиди уже, сама схожу, – промолвила старушка.
– А то переживаю я, вдруг вправду не дойдёшь.
– Не знаю раньше где жила, но жизнь ведь не игрушка,
– Я на тебя смотрю – смотрю и пробивает дрожь.
– Вот скоро мой приедет сын, и он тебя научит: как огород вскопать ужо и печку затопить.
– А ты, пока картошку чисть, да вымой её лучше,
– Да и воды неси  тогда, так хочется испить…
 
 
5
Старушка дверь захлопнула, пошла к сараю тут же,
Тамара нос повесила, дар речи потеряв.
И как она прослушала, что делать было нужно,
И с табурета встала так, лишь юбку всю измяв.
В ведре лежит, ага, ну вот… ой, кажется картошка.
Но до чего ж она черна, как матушка – земля.
И кто-то в таз воды налить успел уже немножко,
А дома в кухне пряталась и кажется не зря…
Пока скрывалась от отца, чтоб с ним не ехать в гости,
Смотрела за шеф – поваром, как он варил супец,
Как разбирал и отделял: где мясо, а где кости,
Что оставалось это всё ещё на холодец.
Потом он брался за ножи и чистил лук, морковку,
И отпускал бездельникам сплошные тумаки.
Вот очередь затем дошла уже и до картошки,
И тут Тамару всё ж нашли, обули в сапоги.
Придётся всё самой теперь, чтоб выполнить заданье,
Ведро Тамара подняла и опустила в таз.
Вода из таза полилась, ну что за наказанье,
И не один так делала, а много– много раз.
Вот всё же до неё дошло, что надо просто вылить,
Из таза воду чистую в огромное ведро.
А может быть пора ещё, как следует намылить,
Тем самым отплатив старушке за её добро.
И вот открылась снова дверь, вовнутрь прошёл сгибаясь,
Красавец кареглазенький, чернявый великан.
Снял куртку, кепку, сапоги, шир'око улыбаясь,
– А ну– ка красна девица, налей воды стакан.
Тамара рот открыла аж, и как она забыла,
Пойти набрать воды в ведро у дома в роднике.
Рванулась резко так она… зачем, скажи на милость?
Упала в обморок теперь с картофелем в руке.
 
 
6
Красавец быстро подхватил, прижав к себе дев'ицу.
Кровь побежала к голове и разлилась внутри.
Решил он разглядеть тогда получше молод» ицу,
А сердце колотилось так… стучало: раз, два, три…
Какая всё ж красивая! Глаза, ресницы, губы,
(И брови чёрные дугой, точёные, вразлёт).
Вдруг захотел поцеловать он нежно, а не грубо,
Стоял недв'ижимый уж час, совсем, как идиот.
Тамара, глубоко вздохнув, тут распахнула очи.
Зарделась сразу девушка, и опустила взор.
– Ой, почему в глазах темно, наверно ближе к ночи.
А где она, в объятьях что ль? Ой, мамочки, позор…
И парень сразу выпустил из рук свою царевну.
Он почему-то враз решил, что девушка его.
А д'евица в глаза ему глядя, как– будто гневно,
Спросила… кто же будет он, как звать– то самого?
Он тихо прошептал: " Иван… сама– то ты кто будешь?
(С такою неохотою и руки опустил).
– Зовут меня Тамарою, надеюсь не осудишь?
– Держаться на ногах уже, не хватит больше сил.
На стену потихонечку она облокотилась,
Осела на стоявший там под боком табурет.
Ещё разок, а может два за воду извинилась,
Сказала: «Не успела вот… ещё сварить обед».
Да я поел не так давно, работали мы с другом,
Вернулись уж сегодня мы в деревню, насовсем.
Решил подумать вот опять, что делать, на досуге?
Зашёл домой, а тут дела… не бойся ты, не съем…
– Но я нисколько не боюсь, с чего ты взял трудяга?
– А ну– ка, раз сказал теперь, то дай скорей ответ.
И тут же где-то вдалеке залаяла дворняга.
Открылась дверь тогда рывком… ну что, сынок, привет!..
 
 
7
Дрова домой, поленьев пять, старушка заносила.
Иван, помог одной рукой, дрова перехватив,
Сказал тогда: " Ну, здравствуй мать, а где у тебя мыло?»
Сейчас схожу я за водой и сразу на покой.
Тогда Тамара поняла, зря мылила картошку,
И как с неё теперь смывать всю пену… просто жуть.
Осталось мыла от куска совсем уже немножко,
Потом она взяла ведро и выбежала… в путь.
И выходя уж со двора Тамара зарыдала.
(Ей почему-то всё не так, всё было не с руки).
Обиженно и тихо всё ж, чтоб избежать скандала,
Тут прошептала вдруг она: " Какие ж дураки!»
Вот за воротами родник шумит, водой играя,
Тамара быстро наклонясь, подставила ведро.
Она не расссчитала путь сначала и до края,
Но тут Иван сообразив, успел поймать её.
Иван из дома выходя и расправляя плечи,
Заметил, как вдали мелькнул красивый жёлтый бант.
(Пошла Тамара на родник, но скоро уже вечер).
В два шага был на месте он, не зря же ведь атлант.
Глядит внимательно за ней, что будет дальше делать?
Тамара в руки взяв ведро и сильно наклонясь, его подставила под слив и даже так умело,
Шагнув на край уже совсем, нисколько не боясь.
И вот поехала нога, ведро в родник упало,
Иван услышал громкий крик, она его звала.
Когда бежал на помощь он, она опять кричала.
Поймал, прижал… опять тупик… такие вот дела.
Её на землю опустив, глядит ведро упл'ыло.
(Иван пригоршней зачерпнул из родника воды.)
– Пойдём, – сказал Тамаре он – Уж спряталось светило.
– А что с ногой? – спросил Иван… не ждал такой беды…
 
 
8
– Болит нога, не наступлю, – Тамара отвечала.
– Тогда тебя я понесу – Иван ей говорил.
– Покрепче шею обхвати – просил её сначала.
Тамару отпустил потом лишь около перил.
Старушка – мать, увидев их, руками всё ж всплеснула.
– А что случилось?.. расскажи, сынок ты мой, Иван.
– Да вот, Тамара, ногу так… немного подвернула,
– А что воды совсем нет, мать? Мне бы хотя б стакан.
– Клади её сюда, Иван, здесь будет ей удобно, —
Переживала мать уже, совсем, как за себя.
– Как раз теперь супец поспел… я думаю съедобно, —
Смотрела мать на девушку её почти любя.
Старушка быстро потянув чугун из жаркой печки,
(Ухват взяла неправильно, ведь было не с руки).
А пёс Ивана на полу лизал из супа речки.
Тамара, чуть не плакала… какие дураки!
Иван принёс ещё воды, ведра уж три наверно,
(Картошку мытую давно поставили варить).
Вот только настроенья нет, в душе противно, скверно.
Иван Тамару начинал действительно любить.
Поели вместе, сообща, темнеть уж начинало.
Тамара чай скорей попив, вдруг в комнату ушла.
Ивана начала любить… знакомы были мало,
Но это не понять совсем, такие вот дела…
Уснули все уже давно, луна в окно сияла.
Тамаре не хотелось спать, предчувствие внутри.
К окну тихонько подошла, всё думала стояла,
А в сердце молоток стучал… один и два и три…
И голос прорывался сквозь тягучий, плотный воздух,
– Тамара, пребыванье здесь уж подошло к концу.
– Через два дня смотри наверх, тебе подскажут звёзды,
– Остаться точно сможешь здесь, если пойдёшь к венцу…
 
 
9
Тамара ночь промучилась, но так и не решила,
Остаться в будущем сейчас иль в прошлое уйти?
Всё думала об этом день, теряя много силы.
Закрылась и сидела так до н'очи взаперти.
Иван опять стучался к ней, она не открывала,
Не зная, что же делать ей и как смотреть в глаза.
И только поняла потом, что времени так мало.
А голос говорил вчера… подскажут небеса.
– Быть может ей не нравлюсь я, – страдал Иван в прихожей.
– Но без Тамары уж теперь, наверно, не смогу.
– Совсем расклеился, болван, а это так негоже.
А душу изливал свою, конечно, утюгу.
Наглаживал рубаху он, широкий красный ворот,
И начищал он ваксою из юфти сапоги.
На левой стороне груди цветок большой приколот,
Собр'ался он поговорить: " О, Боже, помоги!»
И вот Иван уж у окна, он начинал свободно.
– Я сделал может что не так? Меня за то прости.
– Подумай хорошенечко, судьбе может угодно,
Две одинёшеньких души по– жизни повести.
Ивану, улыбнувшись вдруг, Тамара отвечала.
– Я думала над этим тут, наверно целый день.
– Желанья моего сейчас, конечно, будет мало,
И на лицо её теперь ложилась грусти тень.
– Скажи, Тамара, что ещё для этого нам нужно?
– Я постараюсь это всё из-под земли достать.
И пёс залаял на дворе, протяжно и натужно.
А с огорода возвращалась к дому его мать.
– Ты что Иван, стоишь один? Мне б донести не смог ты?
– Здесь огурцы, салат, морковь, картошечки ведро.
– Капусты вот подгнил бочок, который день уж мокро.
Конечно, мать, иду сейчас, – сказал Иван, – добро…
 
 
10
Старушка – мать, сынка почти совсем не узнавала.
Он так менялся на глазах и внешне и внутри.
Здесь что– то видимо не так… невесты не хватало.
Ему пыталась их найти, ни раз, ни два, ни три.
Иван корзины заносил и ставил их в кладовку,
Откуда– то взялась опять его былая прыть.
Он показал Тамаре тут отменную сноровку,
Достал чугун из печки щей, поставил сразу стыть.
Тамара дверцу отворив, тихонько наблюдала.
Вот это парень, удалец, принёс лещей с реки.
Она б такого ни на что, сейчас не променяла,
А во дворце у них живут, однако, дураки.
Иван глаза остановил вдруг на глазах Тамары,
И сердце бешено внутри пустилось резво вскачь.
Уже в ушах Ивану вмиг послышались фанфары,
Приплясывая впереди уж дул в трубу трубач.
Обедать сели все к столу, Иван Тамаре н'алил,
(Тарелочку глубокую, да с золотой каймой),
Отменных щей, да со свеклой, ещё, конечно, с салом.
Тамаре уж совсем почти не хочется домой.
Наелись плотно, как могли, и вот налили чаю,
А на столе теперь ещё с капустой пироги.
Старушка – мать глядит на них и много замечает,
Какие странные они, совсем как дураки…
Тамара сделалась грустн'а, она в себе решила,
Что всё Ивану рассказать обязана она.
(Пока тарелки тщательно намыливала мылом),
А в сердце проникала вмиг щемящая тоска.
– Пойдём Иван поговорим, что будем дальше делать?
(Тамара подняла свои прекрасные глаза).
Иван смотрел, не понимал,
– А в чём, конкретно, дело?
Почувствовал, что близится ещё теперь гроза…
 
 
11
К Тамаре в комнату зайдя, Иван вдруг огляделся,
Такая чистота кругом приятная ман'ит.
Как красна д'евица тогда, Иван слегка зарделся.
Тамара смотрит на него и тянет, как магнит.
Она тут начала рассказ и молвила: «Не ваша».
– Я в гости к вам, покинув дом, из прошлого пришла.
А у Ивана в голове от всех событий каша,
И как такое может быть? Такие вот дела…
Нам что-то надо предпринять, – сказал Иван Тамаре.
– Не знаю даже как тебе об этом говорить?
– Да что угодно говори… приму, – он был в ударе.
– Придётся видимо, Иван, тебе меня забыть.
– Я не смогу тебя забыть и задержать не вправе,
Но может есть хотя б один, но вариант другой?
– Быть может можно как-нибудь тебя у нас оставить?
– Или тогда поеду я, конечно, за тобой.
– Иван, недавно был ответ, как мне домой вернуться.
– Но также был ещё ответ, как мне остаться здесь.
– С чего начать?.. скажи теперь и хватит уже дуться.
Послушай лучше до конца сейчас благую весть.
Два варианта есть у нас: чтоб в будущем остаться,
Тебе придётся повести с собой меня к венцу,
А чтоб вернуться… ну, Иван, ты можешь не смеяться?..
– Тамара, ты не продолжай, ведь в жёны я беру!
Он только это произнёс и грянул гром на небе.
Исчезло всё уже давно: деревня и изба.
Пространство… церковь и алтарь… священник держит требник.
– Ты, замуж за меня пойдёшь? – она сказала: " Да!»…
…Прошло уж очень много лет, Тамара не жалела.
У них с Иваном до сих пор всё очень хорошо!
Исполнилась мечта её, всё стало как хотела.
И Бог послал царице дочь, но будет сын ещё…