Текст книги "Маленький ныряльщик"

Глава 5
Мир интереснее, чем кажется

Кому скучно про технику – прошу прощения. Но я не умею интересно рассказывать про людей, потому что ничего в этой жизни не понимаю. Это мне жена доходчиво объяснила за три десятка лет счастливой совместной жизни. Она у меня умница и никогда ничего не делает неправильно.

Так вот, когда гость мой уехал, я спокойно продолжил заниматься своей затеей. Лодкой. Если кто-то думает, что вот как она построена, так пускай и остается, то это не совсем верно, потому что на самом деле вся эта лоханка состоит из одних сплошных несовершенств.

Начал я с шага винтов. Ну, это наклон лопастей. Мерный километр засек по береговым ориентирам и проходил его раз за разом при ритме работы педалями качок в секунду, имитируя спокойную ходьбу и засекая время преодоления заданного расстояния. С разными винтами, естественно. Переставлял, вырезая всякие варианты, и пробовал, как это скажется на скорости. Усилие, создаваемое ногами, оценивал, естественно, органолептически. Субъективно то есть. Кто в теме, знает, что на любую скорость вращения вала и скорость движения судна есть оптимальный угол поворота лопастей винта, когда тратится меньше всего энергии. Вот я и нащупывал такой для экономичного хода, который желал вывести к значению три целых и шесть десятых километра в час или один метр в секунду. Дотянул до три и восемь – видимо, натренировались ноги, и получилось капельку лучше, чем ожидал. Это я репетировал крейсерскую скорость. Ту, двигаться с которой мог бы долго и не перенапрягаясь.

Следующим пунктом проверил автономность – считай, свою выносливость при движении. Ходил этим самым ходом, пока мог. Выдержал только три часа. И потом еще час добирался до пристани на половинной скорости. Сразу вслед за этим марафоном устроил оборудование для удаления жидких отходов жизнедеятельности организма и заказал Ефиму особый костюм, позволяющий телу более эффективно испарять влагу. Ну и чтобы было удобно эти отходы удалять. Собственно, это просто шорты и горшок с плотной крышкой.

Вслед за этим пошло совершенствование системы дыхания. Довел до ума клапана и вулканизировал загубник из резины взамен изгрызенного липового. И так, мелочь за мелочью, доводил все подряд до приемлемого состояния. Лаг теперь не только указывал скорость, но и отсчитывал расстояние. Головоломка была очень приятная, как раз по моей основной специальности. Разумеется, плавал я часто и подолгу, отрабатывая погружения и всплытия, слепой пилотаж на малой глубине с коротким показыванием рубки, чтобы «схватить» береговой ориентир. Заходил в мелкие узкие протоки, заводи и связанные с рекой озера. Пробирался сквозь камыш и отчищался от налипшей ряски.

Для чего? Степан Осипович упомянул, что случись заваруха с турками, нашим военным кораблям на Дунае найдется много работы по специальности потому, что будущим неприятелем там построена целая система обороны с крепостями и даже речным флотом. Так что я и осваивался, как мог, в аналогичных условиях. Пришлось изменить форму передней части рамы носовых рулей глубины. Теперь в плане сверху она стреловидная. Благо последовавшее за этим уменьшение площади самих поворотных пластин прошло безболезненно – они изначально были великоваты.

Обживал лодку и учился, учился, учился. Знаете, сколько раз из-за неквалифицированного исполнения губились прекрасные замыслы?! Уверен, что не придумано еще такой цифры, которой это можно выразить. Вот и обретал я навыки пользования свои детищем, одновременно совершенствуя его. Приладил упор для ноги, нужный при вылезании, ручку – хватаясь за которую, проскальзывал ногами к педалям. Переделал запирание рубки-люка, заменив струбцины затяжными замками – тоже порезвился, признаюсь, от души, выдумывая удобную конструкцию с барашками. Ну и со слесарными инструментами наработался всласть, подгоняя и добиваясь легкости работы. Дополнил костюм головным убором с подушечками в местах, которыми обычно ударялся. Десятки мелочей пришлось продумать. Рацион, питье, вентиляцию при нахождении «ныряльщика» на поверхности, исключающую попадание в лодку воды, если накроет волной.

Поверьте мне на слово – любая непродуманная ерундовина может помешать в решающий момент.

* * *

Мелочи мелочами, но ракетный порох и динамит Степан Осипович мне прислал. Внял, видимо, моим настойчивым просьбам и отправил людей с передачкой. Нижних чинов, как их нынче называют. Как уж он расстарался, не ведаю, тем более к моей идее реактивной торпеды отнесся безо всякого энтузиазма. Но я-то слыхивал, что были и такие. Говорят – шибко быстрые. Не знаю, насколько дальнобойные, но по мне если подобный «снаряд» пробежит полсотни метров, то и ладно. А уж если сотню – вообще замечательно. Всяко это длиннее, чем шест, которыми нынче заводят мины под днища кораблей. Технология смертников, на мой взгляд. Немножко это чересчур по-русски. Макаров немало порассказывал мне о затеях флотских минеров – не поверите – волосы на голове дыбом встают.

По-настоящему меня волновало другое обстоятельство – глубина, на которую погружалась ниже ватерлинии броня, покрывавшая деревянные корпуса современных британских броненосцев. Два метра. Значит, мой будущий снаряд надо удержать в трех метрах от поверхности. Вот автомат-то глубины и предстояло сделать. Нет, насчет датчика и исполнительного устройства не извольте сомневаться – это классика. Но пусть мне объяснят, какой энергией приводить это все в действие? Проще всего в современных условиях воспользоваться пневматикой и встроить баллончик сжатого воздуха, однако есть серьезный минус – подготовка такой торпеды к использованию становится серьезной процедурой.

Мне же хотелось устроить так, чтобы оружие приводилось в действие простым ударом по капсюлю. Вы ведь представляете себе, что со всем этим должен управиться один человек. Тот самый, который работает штурманом, пилотирует подводную лодку и обслуживает аппаратуру для обеспечения собственного дыхания. Еще и за торпедиста работать – это просто гарантированная перегрузка. Спервоначалу да сгоряча уже было подумывал отвести часть газов из камеры сгорания, да вовремя спохватился – если работает двигатель, то мина движется, то есть – спереди набегает вода, создавая напор. Вот на этом и сыграл.

Вторую проблему – проблему курсовой устойчивости – решил тупо, по-китайски. Дело в том, что в Поднебесной ракеты издревле запускали, прикрепляя к бамбуковому шесту, который в полете болтался сзади, выполняя функцию стабилизатора. Позднее ракетчики решившие, что подобный примитив устарел, долго работали над курсовой устойчивостью своих изобретений и, надо сказать, пока не наладили работу хитроумной автоматики, успехи в этой области были более чем скромными. Ну да я не привереда какой. Приделал к своей торпеде сразу четыре шеста. Сосновых, за неимением бамбука. Вдвое длиннее самой моей двухметровой торпеды, в аккурат по углам ее квадратного в сечении корпуса. Деревянного, толстостенного, просмоленного. В донышке поставил стальное сопло, заткнутое капсюлем и набитое для затравки обычным порохом, а уж дальше в камере сгорания был ракетный, что не так быстро горит, зато создает много горячих газов, каковые и толкают мою похожую на длинный ящик торпеду.

И неплохо толкают – метров пятьдесят с небольшим, я определил расстояние, на которое можно «дострелить». На этом и успокоился, полагая, что с большей дистанции все равно промахнусь.

Путейский инженер, хотя скорее железнодорожный, потому что не с дистанции, а из мастерских, попенял мне, что я не использовал принцип инжектора, которым закачивают воду в паровозные котлы – то есть из окружающей среды в область высокого давления. Собственно, он и притащил кое-какие детали и помог их приладить на модель. И действительно, с ними куда как бойчее поплыла моя мина и ушла аж на сотню метров – больше, чем полкабельтова по морским меркам. Ну, я так и оставил, а то у меня уже восьмая камера сгорания протлела – деревянные же. Да и порох я к этому моменту уже почти весь извел на эксперименты.

Как эту бандуру буксировать в точку выстрела? Толкать, конечно. Она же точно совпадает с сечением корпуса лодки. Так что приставляется спереди к форштевню, а жерди-стабилизаторы протягиваются снаружи вдоль бортов и проходят сквозь уши, приделанные с боков у дна и у палубы – отрезки трубок. Если что, то задним ходом можно освободиться от этого груза. Или стукнуть по капсюлю стержнем, точащим вперед, тогда движок заработает и сдернет торпеду вперед – она бежит скорее, чем лодка на самом полном ходу. Взрыватель «легкий», инерционный, сходит с предохранителя, когда в камере сгорания перегорит веревочка. И, да, пламени от такой ракеты не видать, хотя пузырный след знатный и процесс движения сопровождает выразительное ворчание.

В общем, простенько и сердито. Уход от начального направления по горизонтали, конечно, есть, но в корабль длиной метров восемьдесят с сотни метров не промажу. Ну, так примерно описал Макаров характерные для этого времени корабли. И сказал, что после подрыва десятка пудов динамита у борта ниже броневого пояса, корабль, если и не затонет, то уж грозность свою потеряет надолго, потому что кроме как о ремонте команда ни о чем помышлять не будет. Я ему верю – уж кто-кто, но этот человек знает толк в живучести.

* * *

Разумеется, с такой торпедой на носу я на подводной лодке походил от души – надо было привыкать ездить с довеском. Понятно, что снизилась скорость, ухудшилась поворотливость, но и то, и другое – до приемлемого уровня. Когда лодка продувалась, всплывая, нос ее опускался, потому что не менялась настройка «снаряда» на минимальную положительную плавучесть. На ходу задатчик глубины торпеды начинал работать и тянул за собой всю сцепку вниз на нужную ему глубину. Поначалу это меня раздражало, но потом я решил смириться и послушно давил педали на глубине трех-четырех метров, подвсплывая для ориентации за счет сброса хода. Будете смеяться, но глубину хода выбирала торпеда. В случае же неподвижности «сцепка» замирала у самой поверхности, почти не показываясь наружу – только рубка чуточку выставлялась.

Я решил, что это меня вполне устраивает, и перешел к практическим стрельбам с лодки, понятно, что без динамита. К этому моменту до меня через руки дошло, что выжигать камеры сгорания при каждой проверке – это слишком по-барски, и я стал обкладывать внутреннюю поверхность деревянного ящика с порохом обычным кирпичом. На балансировку это не повлияло – просто требовалось меньше балласта. А задней стенке ничего не делалось – она давно уже из котельного железа.

* * *

Осень. Пасмурно и монотонно. Деревья еще зеленые, но мокрые листья темны и уныло обвисли. Чуть моросит, хотя мне в подводной лодке нет до этого никакого дела. Я иду узкой извилистой протокой и борюсь с торпедой, желающей погрузиться на свои излюбленные три метра. Каждый раз, как я лишь чуть разгонюсь – начинается кивок. Срочно отрабатываю его передними рулями глубины, потому что, поминутно останавливаясь, могу затратить кучу времени на преодоление ничтожного расстояния. А погружаться некуда – тут по пояс. И берега кругом. Нельзя зевать, а то мигом вылетишь на сушу. Сквозь мутную воду тоже не многое разглядишь. Вот и мучаюсь, отражая попытки самоходной мины руководить моими действиями.

Сцепка, которую я веду по идеально спокойной воде, испытывает аритмичную килевую качку – не удается подобрать устойчивого положения. И смех, и грех. Хорошо, что нет зрителей. Усталость быстро дает о себе знать, потому что пройдено уже более шести километров – место для полигона я выбрал безлюдное и отдаленное.

Вот и озеро. Тут приличные глубины и мишень на месте. С виду это бревно, но под ним висит плетень с грузами. Это я позавчера закончил сооружать с мужиками с пристани. Но сейчас тут никого нет. Закладываю красивую дугу и выхожу в точку выстрела. Ход сброшен до нуля, и лодка всплыла в положение «снаружи только рубка». Навожу нос на середину тонкой чуть видной полоски – крутя винты, я струей воды омываю перо руля, отчего корма послушно заносится в нужную сторону. Потом, дав реверс, останавливаю поступательную компоненту движения, полученную за время поворота. Я ведь уже сжился с лодкой, знаю и чувствую ее, наверное, не хуже, чем опытный пилот свою крылатую машину. Даже вот некое подобие балетных па могу выполнять.

На глаз до бревна метров сто. Риска наведена точно в центр десятиметровой цели. Пора. Дергаю за рычажок привода бойка. По ощущениям сработка прошла штатно, и вода впереди вскипела, как и полагается. Да так и бурлит прямо перед носом, а торпеда никуда не уходит.

Заело!

Перекос, что ли, получился в трубах, сквозь которые проходят жерди-стабилизаторы? Или разбухла древесина?

Срочно даю задний ход, чтобы оторваться, но меня продолжает тянуть вперед – реактивная струя обтекает острый нос и делает свое дело. Гадство! Шнур предохранителя наверняка уже перегорел и меня может разнести в клочки при малейшем отрицательном ускорении.

Продолжаю изо всех сил давить педали, пытаясь удерживать сцепку на месте, но вперед меня тянет сильнее, чем назад. Я проигрываю метр за метром, а мишень приближается. И руль на заднем ходу почти не действует.

Что делать?! Ща ка-ак подзарвусь! Даже выпрыгнуть не могу – слишком долго выбираться из тесных недр лодки.

Тогда вперед и руль на борт. Есть – проскочил мимо. Теперь снова крутить назад, потому что до берега тоже недалеко. Или крутить вперед, но продолжать поворачивать? А сколько времени прошло? Мало. Значит, поворачивать.

Описываю плавную дугу, тащась за торпедой, и переживаю, что будет, когда истратится топливо. Ведь начнется быстрое торможение в плотной водной среде, отчего запросто может сработать взрыватель. Он же инерционный, надежный и очень легкий. Нарочно делал в расчете на самоликвидацию после того, как отработает двигатель в случае промаха.

Точно. Выдыхается торпеда. Зато теперь я притапливаю изо всех сил, толкая ее вперед, и замыкаю круг. Второй. Третий. Постепенно, по чуть-чуть снижая скорость. Наконец полная остановка. Только тут понимаю, что все время, пока боролся, правая рука работала передним рулем глубины, не позволяя торпеде утащить меня под воду. Или она просто удерживала рычаг в положении «от себя»? Или не удерживала, а он сам так и оставался, потому что сбалансирован? Не помню. Значит – паниковал. Да я и сейчас паникую, потому что стоящая на боевом взводе торпеда со сверхчувствительным взрывателем по-прежнему остается при мне, и до боевого отделения от моей головы ровно четыре метра.

Медленно продуваюсь. Плавными движениями открываю люк. Торопиться нельзя, но и медлить опасно. Через сопло в камеру сгорания сейчас проникает вода. Самоходная мина тяжелеет и тянет нос лодки вниз. В принципе, взрыватель может прийти в действие даже от наклона.

Вот я и снаружи. В одних шортах под осенним дождем. Вскрывать мину и не пытаюсь – она заколочена гвоздями, а оторвать доски и ничего не стряхнуть – этого, наверное, никому не дано. Осматриваю трубки, сквозь которые проходят жерди-стабилизаторы. В верхних все в порядке, а вот в правой нижней нащупывается что-то постороннее. Вынимаю – обломок стебля тростника. Ну, гадский же папа! Погибнуть из-за такого пустяка было бы обидно.

Хм. Торпеда отделилась. Выскользнула под действием собственного веса – ведь в трубках она решительно ничем не закреплена. Видны редкие пузырьки воздуха, выходящие из сопла, но любоваться ими мне некогда. Скорее в лодку и самый малый назад, чтобы не толкнуть ненароком жерди-стабилизаторы. Вот. Отъехал. Теперь и рубочный люк можно закрыть.

С полчаса просто сидел, дыша наружным воздухом. Ясное дело, как следует удалившись от опасной соседки. Мне о многом надо было хорошенько подумать. Прежде всего, о простоте решений, с которой я явно переборщил. А потом за моей спиной бабахнуло – торпеда самоликвидировалась. Сам не понял почему. Не смотрел в этот момент в ту сторону.

Домой возвращался с продутыми цистернами и вентиляцией наружным воздухом. Понял, что для обеспечения его поступления в кабину нужно тоже ставить насос вроде ручного меха – самотеком дело идет неважно. Открывать люк на ходу нельзя – до воды от него чуть больше десяти сантиметров. Я обычно сначала кладу нос на дно у берега и только после этого вылезаю. А в море занимать место в лодке можно, исключительно тогда, когда она находится на палубе корабля обеспечения. И уж только потом следует спускать ее на воду.

Иными словами, садиться в плавающего на морском волнении «ныряльщика» – рискованно. Его открытую горловину захлестнет даже самая ничтожная волна.

* * *

Прогнал обуявшую меня в последнее время лень и принялся устранять выявленные недостатки. Прежде всего, позаботился о том, чтобы горизонтальные рули торпеды до ее старта оставались неподвижными в нейтральном положении. Крепление снаряда к лодке тоже изменил – поставил на носу замок с приводом изнутри. Не рассыплюсь, если после удара по капсюлю поверну еще один рычаг. Зато теперь мне доступен и задний ход – снаряд не оторвется. И то, ради чего произведена вся эта революция – трубки, больше не охватывают жерди-стабилизаторы. Я их концы с задних торцов накалываю на подпружиненные вилочки, чтобы не телепались на ходу.

Реактивная струя во время хоровода смерти, что я водил на озере, заметно подгрызла форштевень и прилегающие к нему участки обшивки. Пришлось чинить и обшивать листом меди. Словом, совладал с разгильдяйством, обуявшим меня в последнее время оттого, что многое удалось, и стал въедливым вплоть до мелочей.

* * *

Как вы поняли, закончилось лето и в гимназии возобновились занятия. Я вернулся к работе и первую половину дня был занят отнюдь не техническим творчеством. Стрельбы вообще приходилось проводить в выходные. Пару раз сходил на то же озеро и в первый раз промазал – опять со ста метров пальнул, но торпеда мимо прошла. До берега не добралась, остановилась и самоликвидировалась.

Со второй попытки попал. Аккурат через неделю. На этот раз стрелял с пятидесяти метров. Крепко меня тряхнуло, хотя я и отползал задним ходом. После этого у меня больше не было ни мишени, ни ракетного пороха, ни динамита. Вот и всё. Решена задачка. Оставалось почитывать газеты и, если Степан Осипович не пригласит меня на войну, отправиться туда лично.

Кстати, к этому моменту с финансами у меня дела обстояли плачевно. Пожертвований на подводное плавание давненько не случалось, а жалованье учителя быстро расходуется при постоянных расходах на оплату заказов то на одни финтифюшки, то на другие. Тем более что никто среди горожан больше никаких скидок мне не делал.

К затее моей все привыкли, и мода на потаенное судно прошла. Чудак-изобретатель сделался частью местной жизни, понятной и давно всем знакомой достопримечательностью. Дела кабацкие у моих хозяев шли ровно и о «ликвидации бизнеса» речи не шло. Макар продолжал считать, что тому причиной небольшие оригинальности в меню и необычный репертуар музыкантов, и продолжал относиться ко мне как к родственнику, присутствие которого весьма пользительно.

К слову, отношения у нас действительно сложились теплые. Я ведь, если меня о чем-то не спросят, крайне редко открываю рот. Говорю «здрасьте» и «спасибо» и не забываю отпустить краткий одобрительный эпитет, если кто чем похвастается. Ну а когда помочь нужно – тут уж без спросу действую. Так что и стол, и дом мне решительно ничего не стоят.

Едва река покрылась льдом, лодку затащили обратно в мастерскую. Я приводил ее в порядок – в основном это касалось внешних поверхностей. Зашкурил повреждения, заново покрыл размягченным в бензине битумом, осмотрел все «механизмы». Редукторы из шестерней от дрелей меня больше всего беспокоили, их и сменил на более прочные, присланные все тем же Степаном Осиповичем, а то износ зубьев стал уже заметным. Устроил ревизию подшипникам. Все они построены на скольжении, так что изнашиваются. А послужить им пришлось изрядно.

Закончив с лодкой, принялся за изготовление торпед. Как раз выдали жалованье и стало возможно заказать детали для автоматов глубины – не все я своими руками умею делать. Пришло письмо от Степана Осиповича, но не из Питера, как раньше, а из Севастополя. Перевели его на новое место уже с месяц как, поэтому, будучи в хлопотах, не мог он ответить на мои письма, где я ему регулярно отписывал про свои достижения и неудачи.

Все в жизни было тихо, и я наслаждался покоем провинциального городка. Если память мне не изменяет, для этой эпохи характерен обычай не начинать войн зимой. Так что на спокойные новогодние праздники и масленицу я рассчитывал. А уж что дальше случится и в каких датах – хоть убейте, не помню. А только с приходом тепла – по зову ли Степана Осиповича, по собственной ли воле – мне придется отсюда уехать. Как? Там видно будет.