Текст книги "1917. Две революции – два проекта"

Предыстория Февральской революции

Когда нынешние идеологи ассоциируют русскую революцию исключительно с большевиками, они обнаруживают, в лучшем случае, наивное невежество. Призрак революции бродил по России еще до декабристов – и не исчезал.

Европейское образование принесло в Россию новые понятия, выработанные Просвещением. Наложившись на православную культуру, эти идеи толкнули исторический ход событий в России в совсем иной «коридор», нежели на Западе. В кратчайший период в среде образованной молодежи соединились идеи православного гуманизма и братства людей с национальной идеей России. Возник росток современного светского и гуманистического российского мировоззрения с сильной революционной компонентой.

Надо вчитаться в стихи, написанные совсем юным А. С. Пушкиным в 1818 г.:

 
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
 

А. Радищев сострадал угнетенным и возмущался несправедливостью, он говорил эпическим языком традиции. Пушкин же дал язык и новый понятийный аппарат. Философ В. В. Розанов сказал, что российскую монархию убила классическая русская литература. Это гипербола, но в ней есть зерно истины.

В 1823 г. Пушкин пишет стихотворение («Деревня»), в котором уже виден вектор социального проекта, ставится вопрос об изменении самого типа российского общества:

 
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
…………………………………………….
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
 

И это не юношеский романтизм. Эти стихи отражают состояние умов целой социокультурной группы, влияние которой так и росло до 1917 года. М. А. Бакунин, давая отповедь на серию статей Ф. Энгельса о реакционном характере русского народа и крестьян (в сравнении с «революционными немцами»), пишет в книге «Кнуто-германская империя и социальная революция»: «С 1818 по 1825 год мы видели, как несколько сот дворян, цвет дворянства, принадлежащего к наиболее образованному и богатому классу, подготовили заговор, серьезно угрожавший императорскому деспотизму, …основываясь …на полном освобождении крестьян с наделением их землею. С тех пор не было в России ни одного заговора, в котором бы не участвовала дворянская молодежь, часто очень богатая. С другой стороны, все знают, что по преимуществу сыновья наших священников, студенты академий и семинарий составляют в России священную фалангу революционной социалистической партии…

Можете ли вы вообразить себе немецкого бюрократа или же офицера немецкой армии, которые были бы способны составить заговор и восстать за свободу, за освобождение народов? Несомненно, нет… Ну, а бюрократия русская и русские офицеры насчитывают в своих рядах многих заговорщиков, борющихся за благо народа… И я повторяю, большое счастье для русского народа, что он не проникся этой цивилизацией точно так же, как не проникся и цивилизацией монголов».

Кризис в России начала XX века был вызван очередной волной модернизации. В конце XIX века Россия переживала развитие промышленности по образцам западного капитализма. Но это развитие происходило в иных культурных и социальных условиях, нежели на Западе, так что накопившиеся противоречия подвели к революции с иными «действующими лицами». Главные «действующие лица» имели ясно выраженную антибуржуазную и антилиберальную направленность. Не разглядев этого, власти и революционеры наломали дров.

С конца XIX века быстрая утрата легитимности власти в России стала все более очевидной. Революционеры разных направлений (кроме социал-демократов) стали широко использовать террор, и красноречивым симптомом болезни государства был тот факт, что реакция общества была чуть ли не благожелательной. По делу Веры Засулич, совершившей покушение на петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, суд присяжных вынес вердикт: «Не виновна».

Те культурные силы, которые стремились поддержать легитимность традиционных форм Российского государства (славянофилы в конце XIX века, «черносотенцы» после революции 1905 г.), были дискредитированы в общественном сознании образованного слоя и оттеснены на обочину. Напротив, убеждение в праведности государства стало подрываться с нарастающей интенсивностью. Возник фатальный резонанс между делами подрывающих государственность сил и действиями самого государства. Разумные, примирительные и даже прогрессивные дела царского правительства стали нередко судиться двойным стандартом, искаженно восприниматься в общественном сознании и ухудшать положение. Александр II, осторожно и успешно проведший труднейшую реформу по отмене крепостного права, был убит народовольцами.

Имевшими большой авторитет западниками в общественном мнении интеллигенции и городского среднего класса был создан ряд «светлых мифов» о Западе и одновременно ряд «черных мифов» о России. Все более широкими становились контакты русской интеллигенции с Западом, где с конца первой трети XIX века в общественном мнении стала господствовать русофобия – представление Российской империи как деспотической тирании, душительницы всякой мысли и свободы. В этой установке удивительным образом совпадали идеологические противники – и консерваторы, и либералы, а потом и марксисты Запада. Такое представление о России «импортировалось» на родину, где благожелательно перепечатывали и комментировали модную на Западе книгу французского маркиза де Кюстина, в которой он дал примитивную карикатуру на государственное устройство России.

В условиях кризиса легитимности выбор линии поведения власти всегда становится очень сложной проблемой: общество реагирует по принципу «всякое лыко в строку». Не смогла стать арбитром в нарастающем расколе общества и власти Церковь. Характер ее участия в политической жизни лишь уменьшил ее авторитет, что нанесло еще больший ущерб легитимности самодержавия. В свою очередь, правительство на крестьянские волнения 1902–1903 гг. ответило репрессиями и вновь введением телесных наказаний для крестьян. Тайная полиция построила небывалую в истории систему провокаций, санкционируя (через Азефа) широкий террор против государственных чиновников даже очень высокого ранга. Разоблачение таких фактов подрывало сами основы государства и права.

Видный деятель земства Д. Н. Шипов считал даже, что революция стала необходимой для возрождения общества, и чем скорее она произойдет, тем менее разрушительной станет. И так думал не только либерал Шипов. В июне 1905 г. в Петербурге прошло совещание 26 губернских предводителей дворянства, которое поддержало требования земцев о проведении конституционных реформ. В записке, поданной царю, содержалась такая мысль: «Роковое стечение обстоятельств таково, что, если бы удалось силою отсрочить революцию, не устранив ее причин, каждый месяц такой отсрочки отозвался бы в грядущем несоразмерным усилением ее кровавой беспощадности и безумной свирепости»{34}34
  Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 году: реформы и революция. СПб.: Наука, 1991.


[Закрыть].

Расстрел 9 января 1905 г. («Кровавое воскресенье») сломал хрупкое равновесие – возник кризис, завершившийся первой русской революцией с массовым насилием над крестьянством. Вся структура представлений, восприятий и логики состояния общества и государства, которая привела к Кровавому воскресенью, крайне важна для понимания хода развития русской революции. К сожалению, наше образование обходит стороной это сложное явление.

Р. Ш. Ганелин приводит такие эпизоды. Вечером 8 января группа писателей и либералов (среди них Горький) пришла к сановникам, пытаясь предотвратить кровопролитие. В ночь на 11 января арестовали: «Полиция усмотрела в депутации временное правительство». Позже директор Департамента полиции говорил: «Да, конечно, теперь над этим смеются и вышучивают, а могло кончиться иначе, и мы не были бы далеки от истинных предположений».

Через 10 дней после расстрела царь принял «депутацию» рабочих. По словам Витте, их удалось «взять лишь нахрапом» (жандармами). Их переодели, запретили переговариваться и привезли к царю, и он им прочитал по бумажке речь, сказав, что «мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах преступно», и закончил так: «Я верю в честные чувства рабочих людей и их непоколебимую преданность их мне, а потому прощаю им вину их». На заседании Комитета министров было сказано, что вся эта затея имела обратный эффект.

До такой степени дошла некоммуникабельность власти, что она стала говорить на языке провокаций и насилия. Причина – отсутствие адекватных показателей и критериев для представления мыслей населения. В июле 1904 г. царь сказал саратовскому губернатору Столыпину: «Если б интеллигенты знали, с каким энтузиазмом меня принимает народ, они так бы и присели». Неадекватной была у царя и оценка последствий Кровавого воскресенья. Директор Департамента полиции А. А. Лопухин записал: «Жестокая решительность военных начальников и покорность войск, проявленные в этот день, вполне укрепили в нем уверенность в безопасности и его лично, и престола». Власть не располагала службами, способными обеспечить государство достоверным знанием о состоянии общества.

По Европе ходили Призраки, они молчали, но все-таки как-то передавали людям главные вопросы – и люди вглядывались в реальность, искали ответы и действовали. Так прошел Призрак отца Гамлета, а в новейшей истории целый век бродил Призрак коммунизма. А нас целый век вела русская классическая литература, ставила перед нами не только главные, но и последние вопросы. Но литература оперирует художественными образами, а государству и обществу требуется достоверное знание. Его не было.

После 1905 г. созревание революции резко ускорилось, хотя скрылось в подполье. Возникло общее ощущение нарастающего духовного неблагополучия в «верхах». Там «завелась гниль», а для идеократического государства, вся легитимность которого стоит на авторитете, это может стать смертельной болезнью.

Государство в царской России было идеократическим (а не либеральным), а общество не атомизированным (структурировано общинами, а не индивидами). Движение атомизированного «человеческого материала» поддается описанию и прогнозированию, как движение атомов идеального газа в классической термодинамике. Солидарные же общественные структуры, в которых идут нелинейные процессы самоорганизации, во многом непредсказуемы.

Это – яркое выражение свойства той государственности, которая возникает в традиционном обществе: постепенная утрата легитимности может доходить до такой стадии, когда все защитные силы «организма государства» иссякают полностью, моментально и как бы необъяснимо. Отдельные подсистемы государства при этом выглядят здоровыми и даже мощными – но в момент кризиса оказываются абсолютно недееспособными. Утрата согласия подданных на продолжение власти лишает ее и силы.

Проблема заключается в том, что в определенные исторические периоды модернизация становится абсолютно необходимой, но, когда режим на нее решается и начинает вводить «прогрессивные изменения», вся система власти неизбежно дестабилизируется. И в этот момент неустойчивого равновесия самые различные заинтересованные в изменениях политические силы (включая криминальные) могут сломать старый порядок.

Именно этот процесс происходил в России в начале XX века и в СССР в конце XX века. Поэт и мыслитель Ф. И. Тютчев писал 28 сентября 1857 г.: «В истории человеческих обществ существует роковой закон, который почти никогда не изменял себе. Великие кризисы, великие кары наступают обычно не тогда, когда беззаконие доведено до предела, когда оно царствует и управляет во всеоружии силы и бесстыдства. Нет, взрыв разражается по большей части при первой робкой попытке возврата к добру, при первом искреннем, быть может, но неуверенном и несмелом поползновении к необходимому исправлению. Тогда-то Людовики Шестнадцатые и расплачиваются за Людовиков Пятнадцатых и Людовиков Четырнадцатых».

В том-то и заключался порочный круг, в который загнала Россию монархия: если не проводить модернизацию, Россию сожрет Запад, а если идти на модернизацию, монархия сама так подрывает свою базу, что Россию может сожрать Запад. Ни сил, ни воли на то, чтобы овладеть кризисом модернизации, монархический режим не имел (как, скажем заранее, и советский в конце 80-х годов). И в момент неустойчивого равновесия Запад «помог» этот режим сбросить. Но в тот момент расчет был, конечно, на то, что вместо царя у власти встанет прозападный либеральный режим.

Но вызревание этой катастрофы было долгим и тяжелым – и дошло до порога.

М.М. Пришвин 3 апреля 1917 г. записал в дневнике такую мысль: «Творчество порядка и законности совершается народом через своих избранников. Таким избранником был у нас царь, который в религиозном освящении творческого акта рождения народного закона есть помазанник божий. Этот царь Николай прежде всего сам перестал верить в себя как божьего помазанника, и недостающую ему веру он занял у Распутина, который и захватил власть и втоптал ее в грязь. Распутин, хлыст, – символ разложения церкви и царь Николай – символ разложения государства – соединились в одно для погибели старого порядка».

Манифест от 17 октября 1905 г. и обещания свобод не могли быть восприняты основной массой русских людей иначе, как издевательство: массовые порки крестьян (иногда поголовно целых деревень) начались сразу вслед за принятием закона, отменяющего телесные наказания крестьян (11 августа 1904 г.). Казни крестьян без суда, зачастую даже без установления фамилии, так что казненных хоронили как «бесфамильных», вошли в практику как раз после Манифеста.

В том же году помещики Дона обратились к министру внутренних дел с петицией против репрессий, говоря о карателях: «Они разъярили всю Россию, заполнили тюрьмы невиновными, арестовали учителей, оставив детей без школьного обучения… Потерпев постыдное поражение в войне с Японией, они сейчас мучают беспомощных крестьян. Каждый полицейский сечет крестьян, и из-за этих ублюдков наша жизнь, жизнь мирных дворян, стала невыносимой».

Согласившись на допущение ограниченных гражданских свобод с выборами первого сословного парламента (I Государственной думы), даже при очень урезанных избирательных правах, правительство не смогло вести с Думой диалог. Выборы были неравными и многоступенчатыми (для крестьян четырехступенчатыми), и их бойкотировали большевики, эсеры и многие крестьянские и национальные партии. Тем не менее около 30 % депутатов (из 450) были крестьянами и рабочими – намного больше, чем в парламентах других европейских стран[7]7
  В английской палате общин в то время было 4 рабочих и крестьянина, в итальянском парламенте – 6, во французской палате депутатов – 5, в германском рейхстаге – 17.


[Закрыть]. На выборы оказала влияние культурная среда России, и уже первая Дума несла в себе не только парламентское, но и соборное начало. Царское правительство распустило первую Думу всего через 72 дня работы (с 27 апреля 1906 года).

Но этот «ручеек» уже размыл плотину самодержавия. И разгон Думы, и выпущенное ею «Выборгское воззвание», и суд над подписавшими воззвание 167 депутатами (из которых 100 были кадетами – членами партии самых умеренных либеральных реформ), и заключение в крепость депутатов во главе с председателем Думы С. А. Муромцевым – все это углубляло раскол и восстанавливало против государства даже тех, кто был его опорой. Ведь среди осужденных был «цвет нации», представители старинных дворянских и даже княжеских родов.

В целом государство не овладело ходом событий, а было загнано, возможно, в худший коридор. Была начата очень рискованная реформа по разрушению крестьянской общины через приватизацию земли, не затрагивавшую помещичьего землевладения. Расчет на то, что конкуренция разорит «слабых» и создаст слой сельской буржуазии как оплота государства, не оправдался. Реформа лишь ухудшила и экономическую, и политическую ситуацию. П.А. Столыпин был убит, причем утвердилось общее мнение, что этому способствовала охранка.

Наличием этих порочных кругов Вебер объясняет, в частности, маниакальную вражду самодержавия к земству как институту управления – а значит, к значительной части дворянства и интеллигенции. Самодержавие в попытках остановить революцию вынуждено подавлять своих естественных союзников. Дав урезанную, выхолощенную конституцию (Манифест 17 октября), самодержавие стало ее заложником и потеряло свою силу, не приобретя ничего взамен. Отныне оно могло только ухудшать ситуацию, но не имело возможности ее улучшить. «Оно не в состоянии предпринять попытку разрешения какой угодно большой социальной проблемы, не нанося себе при этом смертельный удар», – писал Вебер.

Дума II созыва работала с 20 февраля по 3 июня 1907 года (одну сессию). 1 июня премьер-министр Столыпин обвинил 55 депутатов в заговоре против царской семьи, это была крупная провокация. Дума была распущена указом Николая II (это вошло в историю как Третьеиюньский переворот). После разгона II Думы новый избирательный закон сильно урезал представительство крестьян и рабочих.

Кратко отметим, что важным фактором вызревания революции 1917 г. была большая и рискованная «реформа Столыпина». Это был консервативный проект с целью сохранить монархию и сословное общество. После реформы 1861 г. поместное дворянство постепенно распродавало свои земли – трудовое хозяйство общинного крестьянства было эффективнее.

А. В. Чаянов пишет: «В России в период начиная с освобождения крестьян (1861 г.) и до революции 1917 г. в аграрном секторе рядом с крупным капиталистическим хозяйством существовало крестьянское семейное хозяйство, что и привело к разрушению первого, ибо малоземельные крестьяне платили за землю больше, чем давала рента капиталистического сельского хозяйства, что неизбежно вело к распродаже крупной земельной собственности крестьянам…

Наоборот, экономическая история, например, Англии дает нам примеры, когда крупное капиталистическое хозяйство… оказывается способным реализовать исключительные ренты и платить за землю выше трудового хозяйства, разлагая и уничтожая последнее»{35}35
  Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство. – М.: Экономика, 1989.


[Закрыть].

Историк крестьянства В. П. Данилов пишет, что самым важным конфликтом Думы с правительством был «отказ второй Государственной думы утвердить столыпинский указ от 9 ноября 1906 г., что и привело к ее разгону. Чтобы утвердить, наконец, этот указ, потребовался “третьеиюньский” (1907 г.) государственный переворот и избрание новой, послушной правительству, Думы, где голоса крестьянских представителей почти не были слышны».

История этой реформы хорошо изучена и представлена в литературе{36}36
  См., например: Анфимов А.М. П. А. Столыпин и российское крестьянство. – М.: Институт российской истории РАН, 2002.


[Закрыть]. Здесь возьмем фрагмент статьи Данилова: «Вспыхнувшая вдруг ненависть к общине и смена по отношению к ней охранительной политики на разрушительную были вызваны заботой не о будущем процветании России, а о сохранении помещичьего землевладения, поскольку в 1902–1906 гг. община проявила себя в качестве организации массовых антипомещичьих выступлений…

Реформа была призвана произвести расчистку крестьянских земель от “слабых” в пользу “сильных”, решить, наконец, задачи первоначального накопления в деревне, причем решить уже радикальными средствами, прямым разрушением общины.

Такая оценка Столыпинской реформы в советской историографии обычно связывалась с ленинской позицией… Между тем, заглянув в произведения кадетских авторов-ученых (например, А. А. Кауфмана) или политиков (например, П. Н. Милюкова), мы обнаружим буквальное совпадение отрицательных оценок как социальных целей реформы, так и методов ее осуществления, есть все основания говорить, что в общественном мнении России преобладало отрицательное отношение к Столыпинской аграрной реформе. Крестьянством же реформа воспринималась как насилие. Свидетельств этому очень много и в виде крестьянских жалоб или обращений в прессу, и в виде прямых протестов, вплоть до мятежей…

Административно-принудительные меры осуществления реформы только ускоряли революционный взрыв, а ее массовый социальный продукт явился той силой, которая сыграла активную роль в 1917–1918 гг.»{37}37
  Данилов В. П. Аграрные реформы и крестьянство в России. URL: http://www.fadr.msu.ru/archives/mailing-list/priv-agr/art-rus/msg00000.html.


[Закрыть].

Реформа Столыпина – действительно ключевой проект, который не только необратимо запустил маховик революции, но и стал предметом изучения и обсуждения уже более 100 лет. Официальная советская история обходила ряд важных сторон этого предмета, как и много других проблем революции. Но сегодня, возвращаясь к противоречиям и тяжелым конфликтам, всем бы был полезен системный анализ реформы Столыпина. К сожалению, уже идеологическая машина команды Горбачева превратила историю этого проекта в миф как инструмента манипуляции сознания советского, а потом и российского общества. Поэтому здесь помещаем несколько фрагментов из статьи 1991 г. одного из ведущих историков-аграриев, академика И. Д. Ковальченко. Вот эти короткие утверждения:

«Целый ряд аспектов в истории реформы не получил надлежащего и обоснованного освещения. Чаще всего Столыпинская реформа рассматривается как таковая, без учета того, что в России буржуазное аграрное развитие шло двумя путями – буржуазно-помещичьим и буржуазно-крестьянским, и реформа, направленная на утверждение первого из этих путей, была вслед за революцией 1905–1907 гг. кульминационным моментом в борьбе за утверждение того или иного из них…

Нельзя признать достаточно полно раскрытыми всех причин провала реформы, в частности тех объективных факторов в истории аграрного развития, которые вообще исключали возможность торжества “столыпинского варианта”, а те основные причины, которые анализируются, сводятся к тому, что реформаторам мешали и им не хватило мирного времени! В итоге остаются нераскрытыми те глубинные противоречия в аграрном развитии, которые обусловливали необходимость Октябрьской социалистической революции…

Известно, что к 1906 г. крестьяне выплатили 2,5 млрд руб. выкупных платежей. С начала 60-х гг. XIX в. до 1910 г. они затратили 8 млрд руб. на покупку частновладельческих земель. Кроме того, крестьяне арендовали у помещиков как минимум 20 млн. дес. земли. На это уходило ежегодно в конце XIX – начале XX в. примерно 150 млн руб., а в период Столыпинской аграрной реформы – не менее 250 млн руб. Следовательно, крестьяне уплатили помещикам несколько миллиардов рублей за аренду земли. В целом за период капитализма эта плата безусловно превысила 10 млрд руб. Это был мощнейший пресс, ограничивавший развитие крестьянского хозяйства…

Важной особенностью буржуазного развития деревни было наличие многочисленного слоя беднейшего крестьянства и увеличение его при сокращении зажиточной прослойки в конце XIX – начале XX в. По данным военно-конских переписей, в 1888–1891 гг. безлошадные и однолошадные дворы в губерниях Европейской России составляли 55,8 % всех дворов, а дворы с четырьмя и более лошадьми – 10,7 %. В 1912 г. это соотношение соответственно равнялось 63,8 % и 6,4 %. Тем самым, с одной стороны, в деревне наличествовала широкая социальная основа для союза рабочего класса с беднейшим крестьянством, с другой – неустойчивое положение зажиточного крестьянства, приводившее в условиях растущего давления на деревню к его прямо-таки стремительному сокращению, что ограничивало возможности для превращения зажиточных крестьян в буржуазных фермеров. Все это порождало общее недовольство существующим положением…

В стране сформировался новый социальный слой, представители которого выступали и как организаторы капиталистического сельскохозяйственного производства, и как носители полукрепостнических форм землевладения и кабальных форм эксплуатации крестьянства. Одни и те же лица одновременно были и капиталистами-аграриями, и помещиками-полукрепостниками…

В 1907–1915 гг. на надельных землях крестьян было создано 1265 тыс. хуторов и отрубов (10,3 % от общего числа всех крестьянских хозяйств), под которыми было занято 12 232 тыс. дес. земли (8,8 % всех крестьянских земель). Всего же с учетом хуторов и отрубов, созданных на землях Крестьянского банка и казны, участковым землевладением было охвачено 15,4 млн дес. земли, что составляет 11 % от общей площади надельных земель. Очевидно, при таком низком удельном весе индивидуальное участковое хозяйство не могло оказать существенного воздействия на общее развитие сельскохозяйственного производства страны.

Всего в 1908–1915 гг. надельную землю полностью или частично продали 1,1 млн дворов (9 % всех крестьянских дворов). Ими было продано 4 млн дес. земли (2,8 % всех надельных земель). …Продавали землю в основном беднейшие слои деревни. Это была, если можно так выразиться, продажа “из нужды”…

Невозможность ликвидации полукрепостнических пережитков на основе сохранения буржуазного строя стала особенно очевидной в годы Первой мировой войны. Война гигантски ускорила развитие капитализма, окончательно и неразрывно слила это развитие с сохранением феодальных пережитков. Это и было причиной того, что Февральская революция 1917 г. не привела к решению аграрного вопроса. Решить этот вопрос, как и вообще преодолеть кризис, в котором оказалась страна, было невозможно, “не покидая почвы буржуазных отношений”. Так ход исторического развития страны привел к необходимости социалистической революции, которая, проведя национализацию земли, т. е. решая буржуазно-демократическую задачу, вместе с тем открывала путь для движения к социализму…

Тем самым противоречие между настоятельной необходимостью ликвидации помещичьего землевладения, основного феодального пережитка в деревне, и невозможностью решения этой задачи в буржуазных условиях было одной из важнейших исторических предпосылок социалистической революции в России»{38}38
  Ковальченко И. Д. Столыпинская аграрная реформа (мифы и реальность) // История СССР. 1991. № 2. URL: http://scepsis.net/library/id_2207.html.


[Закрыть].

Вернемся к процессу вызревания революций уже 1917 года.

В сфере государственности и этических ценностей российское общество в 1908 г. потрясло дело Е. Ф. Азефа. Он был осведомителем полиции с 1893 г., а при Столыпине стал провокатором – планировал и осуществлял террористические акты на крупных сановников и министров и в то же время выдавал охранке участников боевой организации эсеров.

Охранка поддерживала прямую связь с террористами. После провала Азефа Столыпину был сделан запрос в Госдуме, поскольку убийство агентами департамента полиции государственных лиц такого масштаба, как министр внутренних дел Плеве и великий князь Сергей Александрович, – дело в истории неслыханное и для государства разрушительное.

На слушаниях по делу Азефа в Госдуме были, например, такие выступления депутатов: «В Твери окружной суд судит за убийство агента губернского жандармского управления, и подсудимый оказывается агентом охранного отделения. В Екатеринославе обливают серной кислотой помощника полицейского надзирателя. Подсудимый заявляет, что служил в охранном отделении по специальности провокатора. В Гродно судебная палата разбирает дело об организации социалистов-революционеров, и главным организатором группы, создавшей целый план террористических действий, оказывается агент охранного отделения. В Киеве окружной суд рассматривает дело об экспроприации, и начальник сыскной полиции сообщает, что руководил экспроприацией отдел сыскного отделения…».

Тогда, в 1908 г., очень многие в России почувствовали, что монархическая государственность обречена, что она попала в порочный круг, из которого не видно выхода. Провокация как защитник государства неминуемо становится и его убийцей (после убийства Столыпина отмечали, что оно было организовано связкой «провокатор – охранка»). Все это показало, как далеко зашло в России развитие системы провокаций как «раковой опухоли государства». Горький, которому сообщили о деле Азефа, писал: «Письмо твое – точно камень в лоб, у меня даже ноги затряслись и такая тоска, такая злоба охватила – невыразимо словами, впечатление оглушающее».

Тем более можно понять, как был деморализован делом Азефа сам государственный аппарат. Новые провокации только запутывали дело, и в высших кругах раздавались требования о предании военному суду то одного, то другого руководителя политической полиции, которых приходилось защищать лично Столыпину. Историк, изучавший дело Азефа, считал, что без понимания этого дела нельзя понять многого в истории русской революции. Он пишет: «Уже сама возможность разговоров на эту тему достаточно ясно говорит о том, какая обстановка создалась после дела Азефа на верхах политической полиции. Полное разложение, полное недоверие ко всем на этих верхах – с одной стороны; глубочайшая дискредитация во всем мире – с другой, – такова была месть Азефа-провокатора той системе, которая создала возможность его появления на свет божий»{39}39
  Николаевский Б. И. История одного предателя. Террористы и политическая полиция. – М.: Высшая школа, 1991.


[Закрыть].

Из возникшего порочного круга правительство и лично Столыпин нашли, пожалуй, худший выход – они встали на защиту Азефа. 18 января 1909 г. произошло событие, ошеломившее общественность и России, и Европы: по обвинению в принадлежности к революционерам был арестован А. А. Лопухин, занимавший до 4 марта 1905 г. пост директора Департамента полиции. Кадетская «Речь» писала: «Заключение в тюрьму лица, которое еще недавно занимало столь ответственный и столь политический пост, как должность высшего руководителя государственной полиции, не имеет за собою прецедентов в новейшей русской истории»{40}40
  Балуев Б. П. Дело Лопухина // Вопросы истории. 1996. № 1.


[Закрыть].

Дума III созыва работала с 1 ноября 1907 г. по 28 июня 1908 г., весь положенный срок. Состав был крайне правый, возникли новые группы. Число депутатов по группам (в скобках число во II Думе): крайних правых – 50 (—), умеренно-правых и националистов – 97 (—), октябристов и примыкавших к ним – 154 (54), «прогрессистов» – 28 (—), кадетов – 54 (98), трудовиков – 13 (104), социал-демократов – 19 (65), эсеров не было (37). Октябристы управляли работой всей Думы.

С большими усилиями правительство готовило состав IV Думы, но в результате разрыв с Думой углубился – октябристы и кадеты перешли в оппозицию. С 1915 года на первый план вышел Прогрессивный блок. И до Первой мировой войны, и особенно во время неё Дума была в оппозиции к правительству.

Начавшаяся в 1914 г. война углубила кризис. Неудачи на фронте легко порождали слухи об измене – верный признак утраты легитимности власти. Духовный распад в кругах высшей власти («распутинщина»), решение государственных вопросов через дворцовые заговоры, явное влияние теневых сил на назначение высших должностных лиц – все это вызывало отвращение в широких кругах. Оно было губительно для монархии, легитимность которой предполагает наличие благодати.

В конце 1916 г. распад государственного аппарата на его высших уровнях резко ускорился. Почти перестал собираться Государственный совет, многие из его членов вошли вместе с думским большинством в «прогрессивный блок», и 1 января 1917 г. пришлось реформировать Госсовет, заменив оппозиционеров крайне правыми. В правительстве шли непрерывные ссоры и интриги, замены министров («министерская чехарда»). Начались тайные совещания противостоящих групп министров, и решение всех важных вопросов взяла на себя придворная камарилья.