Текст книги "Балаустион"

– Но… – попытался было вставить слово Леонтиск, но отец прервал его властным жестом.

– Да, именно в пропасть! Неужели так трудно раскрыть глаза и увидеть, что делает Рим с теми, кто осмеливается перечить его воле? Великие державы: Македония, Карфаген, Малая Азия повергнуты легионами во прах и сохранили существование только потому, что смирились с гегемонией Рима, с новым – послушай меня! – мировым устройством! И что же? Вдруг против гигантской силы этого беспощадного государства восстанет – кто? – маленькая, бессильная Греция? Или одна Спарта?

– Но Эврипонтиды собираются не рушить мировой порядок! – горячо воскликнул Леонтиск. – Они хотят лишь свободы – для спартанцев и всех греков.

– Неужели они настолько глупы, что не видят, как обходится Рим с возжелавшими свободы? Он топит их в крови! А при таком агрессивном настрое изгнанника Павсания до конфликта дойдет неминуемо!

– И тем не менее народы восстают! Один за другим, все больше и больше! Неужели мы, греки, окажемся самыми трусливыми?

– Нет, самыми благоразумными! Нет сейчас силы, способной сокрушить римлян, не существует ее, увы! А те, кто поднимает восстания – чего они добились? что получили? Их земли разграблены, мужчины перебиты, женщины и дети угнаны в рабство. А жалкими, обезлюдевшими призраками былых государств управляют римские наместники и римские законы. Розги и секиры! Этого, что ли, твои Эврипонтиды добиваются для Греции?

– Если каждый будет думать, как ты, то, конечно, мы всегда будем рабами! Но если все греки встанут разом, то что помешает им обрести утраченную свободу? Только здесь, в материковой Греции, несколько миллионов населения…

– Боги, какую чушь ты несешь! – лицо Никистрата перекосилось от презрения. – Какие миллионы? Кто эти миллионы? Дармоеды с агоры? Крестьяне? Нищие мастеровые? Провонявшие тухлятиной рыбаки?

– Это мужчины, отец. Взрослые, здоровые, способные держать щит и копье. Их много! Быть может, целый миллион!

Никистрат схватился за голову.

– Боги! И это говорит мой сын! Какой ужас! – он обратил на Леонтиска взгляд, в котором читались изумление и какое-то испуганное отчуждение. – И этими байками Эврипонтиды забивают вам головы? Неужели кто-то верит в то, что в Греции можно собрать – что там миллион! – хотя бы сто тысяч вооруженных?

– Сто тысяч? Почему бы и нет? – воскликнул Леонтиск.

– Боги! За что мне это? – опять взвыл Никистрат и снова обратился к сыну, произнося слова медленно и раздельно, как будто беседовал с умственно отсталым. – Ну подумай сам, сынок, отвлекись на миг от чужих идей, вбитых в твою бедную голову. Рассуди, исходя из здравого смысла – кто сейчас выступит против Рима на стороне Эврипонтидов, приди они к власти? Хорошо, пусть половина спартанцев. Они всегда отличались наглостью и безрассудством. Кто еще? По десять-пятнадцать фанатиков-«патриотов» от каждого полиса, сотня-другая глупых сопляков и тысяча-другая оборванцев, для которых любые перемены – к лучшему. И что? Римляне щелкнут пальцами, и македонский царь тут же с преогромным удовольствием вторгнется в нашу страну. Конечно, македоняне сотрут силы Эврипонтидов в порошок, и возможно, не оставят камня на камне от самой Спарты. Но перед этим они пройдут по всей Греции, – Спарта, к сожалению, находится в самом удаленном от Македонии краю Эллады. Не сомневаюсь, они всех нас запишут в мятежники, и не преминут разграбить каждый храм, каждый город! Уж этого эллины насмотрелись во времена последней войны. Тогда Филипп, македонский царь, посулами и угрозами втянул Грецию в свою борьбу против римлян. Видя, что римляне берут верх, македонец, чтобы не отдавать им греческих городов, стал сам разорять и сжигать их. И что же? Кому, как не римлянам пришлось спасать нас от нашего не на шутку разошедшегося союзника? О, на этот раз они позволят македонянам порезвиться вволю! Прольется кровь, много, реки греческой крови. И кровь эта будет не на руках мародеров-македонцев, и не на уськающих их римлянах! Нет! Эта кровь будет на совести твоих любимых Эврипонтидов – тупых, одержимых «патриотов»!

– Нет… замолчи! – Леонтиск прижал ладони к пылающему лицу. – Это какой-то бред!

Никистрат усмехнулся.

– Пока еще – один из возможных вариантов будущего. Чтобы это стало бредом, пустым нагромождением слов, не приносящих никому вреда, ты и совершишь то, чего хочет от тебя альянс, разумные люди, не желающие кровопролития. Неужели тебе помешает жить сознание того, что при твоем участии Греция была спасена от опустошения и насилия? Учти – план будет реализован вне зависимости от того, согласишься ты или нет.

Леонтиск не ответил. Все его существо противилось тому, что он услышал, но какая-то часть его рассудка, отравленная словами отца, громко кричала: а что, если он прав? Что принесет Греции выступление против римлян – свободу или страдания и несчастье?

Подумав, что поколебал убеждения сына, Никистрат решил закрепить успех.

– Вот видишь, ты уже и сам осознаешь, Леонтиск, правоту моих доводов. Любой здравомыслящий человек признал бы их истинными. Не переживай и не тирань себя понапрасну, что думал иначе. Представляю, как приспешники Павсания запудривают вам мозги в Спарте, логове мятежников. Клянусь, я начинаю жалеть, что отдал тебя в эту хваленую спартанскую школу! Ну, ничего, хвала богам, твои глаза открылись, и теперь ты поможешь благому делу, что замыслили лучшие умы Эллады. Ведь так?

Леонтиск невидящим взглядом уставился в пол. Молча, не открывая рта, он отрицательно помотал головой.

– Да, да, сынок, поможешь! – убежденно проговорил Никистрат, довольно потирая руки. – Да ты не тушуйся! Как я уже сказал, твоя задача сведена к минимуму. Слушай внимательно. Скоро в Спарту отправится посольство ахеян – посудачить с эфорами и царем Эвдамидом о разделе сфер влияния в западных водах. В составе посольства будет человек, о котором я говорил, ты представишь его Пирру как посланника «альянса». Когда он с твоей помощью внедрится в штаб Эврипонтидов, ты под каким-нибудь предлогом вернешься сюда, в Афины. Нужно, чтобы ты был далеко, когда все произойдет. Остальную часть плана проделает этот человек. Он большой спец по неожиданным смертям, так что будь спокоен, все будет чисто, и о твоем участии никто не догадается. Получишь офицерскую должность, хоть в Афинах, хоть в Спарте у Эвдамида. Вот увидишь, твоя карьера пойдет вверх удивительно быстро…

– Великая Афина Сотейра, что ты говоришь! – вскочил на ноги Леонтиск. Крепкая спинка скамьи жалобно взвизгнула. – Какие еще «неожиданные смерти»? Так речь с самого начала шла об убийстве? Боги, какой же я идиот! А ты… ты…

Сияющее лицо отца потускнело.

– Ну ты же не маленький, Леонтиск, – укоризненно повторил он. – Мы пытаемся решить проблему малой кровью, избежать невеликой ценой очень серьезных катаклизмов. Вспомни, о чем мы сейчас говорили. Ты же сам понимаешь, что по-другому Эврипонтидов не остановить, они же словно с цепи сорвались. Подумай о Греции. Ты должен…

– Чтоб мне лишиться посмертия, если я приму участие в такой гнусности! – вскричал Леонтиск. Молодого воина трясло от ярости, и лишь воспитанное с малолетства уважение к родителю каким-то чудом удерживало его от того, чтобы начать крушить все подряд. – И ты… ты, мой отец, решился предложить мне такое? Как ты мог? Что же это?

– Сын, послушай…

– Ничего не желаю больше слушать! Хватит с меня! Клянусь богами, я ухожу! К демонам! Ноги моей здесь не будет!

Решительно развернувшись, Леонтиск бросился к двери. Он двигался, словно пьяный, врезаясь плечами в колонны и углы, опрокидывая на пол вазы и статуи в красивых парадных доспехах.

– Стой, Леонтиск! – закричал Никистрат, испугавшись, что увлекся и наговорил слишком много. – Стой, слышишь? Ты не можешь уйти!

Леонтиск с грохотом захлопнул за собой тяжелую створу, чуть не задев плечом едва успевшего отпрянуть от двери архонта Демолая. Стратег вскочил на ноги и поспешил за сыном.

– Прошу прощения, господин архонт. Клянусь богами, я все исправлю, – испуганно глянув на правителя города, стратег помчался по коридору.

– Ну-ну, – саркастически произнес магистрат. Его благообразное лицо было сейчас искажено гримасой сильнейшей досады.

– Немедленно вернись, щенок! Отцовской властью приказываю тебе – стой! – донесся голос Никистрата уже откуда-то издалека.

– Проклятый кретин! – в сердцах проговорил архонт. – Это ж надо – без подготовки, без сомнений – влепил парню прямо в лоб. А еще кочевряжился, дурень старый: «Он меня послушает, он у меня смышленый, руку на отсечение даю!» Язык бы тебе отсечь, пустомеля. Да и младший не лучше, тупой, что твой баран. Отец-Зевс, такая комбинация летит в Тартар из-за парочки идиотов!

Демолай глубоко, досадливо вздохнул, раздраженно потер щеку.

– Ну ничего, отработаем вариант два. А сопляк, клянусь богами, далеко не уйдет.

В этот день Эльпиника так и не появилась. Полита, принесшая вечером еду, на безмолвный вопрос юноши только пожала плечами. Когда Алкимах и Миарм сменились, уступив место ночной страже – трем угрюмым и неразговорчивым амбалам-эвбейцам – молодой воин потерял всякую надежду. Он был уверен, что все пропало. Эльпиника наверняка либо попалась, либо – что еще хуже – его худшие подозрения, порождение самого темного закутка души, оказались верны, и девушка прямо из подземелья отправилась к отцу. И теперь под угрозой оказались не только Эврипонтиды, но и добрый афинянин Терамен.

Еще один замечательный человек, попавший в беду благодаря ему, Леонтиску. Великая Афина, за какие грехи ему такая участь – навлекать несчастье на друзей? Что может быть хуже этого?

Отчаяние подкатило, холодными пальцами сдавило горло. В какой-то миг Леонтиск уже был готов, скрутив из одежды жгут, зацепить его где повыше и удавиться. Однако, глянув на мрачных и явно скучающих охранников, юноша решил не давать им повода поразвлечься, вытаскивая его из петли. Довести дело до конца все равно не удастся, только доставить лишнее удовольствие Клеомеду.

Нет, не дождетесь, шакалы. Я останусь жить, буду ждать, пока вы не свершите свое гнусное дело и не выпустите меня отсюда. И тогда, прежде чем умереть, я найду способ отомстить вам – за себя, за старого царя Павсания и за его сына, Пирра Эврипонтида. Вы заплатите кровью, болью и жизнью, и земля вздохнет спокойнее, освободившись от таких мерзких тварей. А потом… Потом я буду готов принять смерть.

В таких мыслях, шепча их пересохшими губами, словно бред, словно молитву, Леонтиск провел ночь, так и не расслабившись, ни на минуту не забывшись спасительным, успокоительным сном. К утру сын стратега чувствовал себя разбитым и больным. Он лежал на топчане, уперев невидящий взгляд в потолок, и не реагировал на обычные подначки заступивших с утра в караул Миарма и Алкимаха. Часы тянулись медленно и тягуче, как капли меда из переполненного кувшина.

Он не поверил своим ушам, когда в обед вместе с пискливым смехом Политы в подземелье ворвалось глубокое контральто голоса Эльпиники. Выпрямившись на ложе, он какое-то время молча, словно не узнавая, смотрел на нее. Потом вскочил на ноги, подскочил к решетке.

– Эльпиника!

– Да, это я! – серебряным колокольчиком хохотнула она. – Что ты смотришь, как будто это смерть пришла, а не твой посол, ответственный и полномочный?

– Эльпиника! Ты… С тобой все в порядке?

– Абсолютно, – она с удивленной гримаской оглядела себя со всех сторон. – Что-то не так?

– Нет, не то! Ты должна была придти… Вчера.

– А-а, ты об этом! Вчера я не смогла, – хотя охранники уже отправились на определенные им по договору удаленные места, Эльпиника понизила голос до заговорщического шепота. – Вчера мы с господином Тераменом – замечательный, скажу тебе, дядечка! – разрабатывали план твоего побега!

Эльпиника замолчала, жадно ожидая реакции Леонтиска.

– Моего. Побега, – медленно и раздельно произнес он, испытующе глядя на нее. – И что же? Разработали?

– Да! Представь себе, разработали! Но ты как будто совсем не рад? – Эльпиника обиженно надула губки. – Ничего не скажу тебе, раз так! Сиди тут, в подземелье!

Леонтиск обескураженно потряс головой.

– Великие боги, Эльпиника! Я тут чуть с ума не сошел, когда ты вчера не появилась, а теперь ты говоришь о каком-то побеге. Ну и как я на это должен реагировать?

– Обрадованно и заинтересованно! – все еще демонстративно дуясь, но уже кося лукавым глазом, произнесла она.

– Ну, хорошо. Я обрадован и заинтересован. Рассказывай!

– Нет, сначала скажи… что-нибудь хорошее.

– Я обожаю тебя!

– О-о! Правда?

– Клянусь Афиной!

– Ну ладно, – она покраснела от удовольствия, – тогда слушай. Сначала?

– Сначала!

– Вчера я пошла, как и обещала, к Терамену Каллатиду. Попасть к нему, скажу тебе, и правда оказалось совсем непросто. Двое привратников и управляющий подробно допросили меня – что, к чему и как. Я, конечно, правды никому не сказала. Пришлось выдумать целую сказку, чтобы меня все-таки к нему провели. Сам господин Терамен оказался дяденька и вовсе недоверчивый. Я с ним разговариваю, а он сидит, смотрит ласково, но видно, что не верит. Ни одному слову. Потом начал вопросы задавать. Ну, мне пришлось ему все выложить – от начала нашего с тобой знакомства, и то, что ты мне рассказывал о себе и о своей жизни в Спарте. Три часа подряд говорила, аж язык устал. Уже почти отчаялась, но он мне все-таки поверил. Не знаю, почему. Наверное, что-то в моем рассказе совпало с тем, что он знал.

– Ты молодец! Я же говорил, что не сомневаюсь в твоих способностях. И что дальше?

– Дальше было уже попроще. Он пригласил меня пообедать с ним – оно и правда, уже ужасно есть хотелось, я ведь с самого утра даже виноградины не съела! За обедом доложила ему все, что подслушала. Он помрачнел, задумался, совсем перестал со мной разговаривать. Я забеспокоилась, спросила, сможет ли он что-нибудь предпринять, чтобы спасти Эврипонтидов.

– Эх, милое дитя, как бы я хотел сказать тебе, что устрою все в лучшем виде, и смогу одним щелчком пальцев разрушить все козни заговорщиков. Но, сказать по правде, сейчас я – последний человек в Афинах, способный на активные действия. Тебе не ведомо, девочка, что сидящий перед тобой член городского совета – пария, изгой, и без пяти минут изгнанник?

– Что ты такое говоришь?

– К сожалению, правду. Некоторые люди, весьма меня не любящие, и среди них, как ни прискорбно, твой отец, дитя, объявили мне тихую войну. Я, как дикий зверь, окружен ловушками, любая из которых ведет к осуждению и изгнанию, если не к потере головы. Один неверный шаг – и все, поминайте, как звали Терамена Каллатида. Большинство моих людей подкуплены и следят за каждым моим шагом, а с теми, что остались мне верны, происходят различные несчастья.

– Так что же, все пропало? – со слезами в голосе воскликнула она, нервно ломая пальцы. – Неужели ничего нельзя сделать?

– Пока не знаю, милая. Думаю. Если предполагать, что ты сказала мне правду… о, прости! я ничуть в этом не сомневаюсь. Слава богу, достаточно пожил и могу уже отличить искренность от самого тонкого притворства. Тем более что Леонтиск рассказывал мне о тебе.

– О?

– Да-да. И говорил, поверь, только хорошее. Я знаю – ему очень жаль, что у вас тогда так получилось…

Она потупила глаза.

– Мы уже объяснились по этому поводу. И… простили друг другу.

– Очень рад это слышать, – внимательные глаза Терамена читали по ее лицу, как по развернутому пергаменту. – Но вернемся к нашим козам… Итак, ты говоришь правду, и заговор против Эврипонтидов действительно существует. Заговорщики – извини, что включаю твоего отца в эту категорию…

– Ничего, другого определения для того, кем они являются, просто нет.

– Мудрая мысль, и в такой маленькой головке! – Терамен еще раз глянул на девушку, на этот раз – уважительно. – Значит, их план споткнулся о верность нашего Леонтиска, и теперь они постараются предотвратить какие-либо последствия сей неприятности. Хм… Кстати сказать, ты напрасно пришла в мой дом так открыто. Тут полно соглядатаев, и я не сомневаюсь, что новость об этом посещении достигнет ушей твоего отца еще до полуночи.

– Но…

– Да, дитя, нам придется продумать, что ты будешь отвечать родителю, когда он задаст тебе вопросы. Впрочем, я не исключаю возможности, что этот визит был предусмотрен нашими умными злодеями, и они вплели его в свой черный план. Наверняка они будут рассчитывать, что я попытаюсь послать сообщение молодому Эврипонтиду.

– Полагаю, Леонтиск тоже ждет от тебя как минимум этого, – неуверенно произнесла она, не совсем понимая ход рассуждений собеседника.

– Да, конечно, и Леонтиск. Но и заговорщики тоже. А это значит, что сделать они мне этого не дадут. Это было бы трудно совершить и без дополнительных усилий с их стороны: кому попало я эту миссию не доверю, а безусловно верные мне люди находятся под неусыпным надзором тайных соглядатаев господина архонта.

– У папы есть собственные «псы»? – удивилась Эльпиника.

– Не только «псы», еще сикофанты, громилы и палачи. И небольшое войско впридачу.

– О!

– Увы и ах, дитя, плохо ты знаешь своего родителя. Старший брат, наверное, осведомлен о делах батюшки получше, ты расспроси его как-нибудь на досуге. Клянусь олимпийцами, узнаешь много интересного.

Девушка не ответила. Она была неприятно поражена услышанным, но, учитывая то, что подслушала сама, была склонна скорее поверить этой новости, нежели отвергнуть ее.

– Так что отправлять гонцов в Спарту мы не будем, продолжал Терамен. – Десять против одного, что покинуть город они не сумеют, а я не привык понапрасну жертвовать верными людьми.

– Великая богиня, но же делать тогда? – нос защекотали подступившие слезы.

– Тихо, малышка, только не вздумай здесь плакать! Есть у меня одна задумка. Сейчас я скажу тебе что-то, что разом высушит эти слезы, которые… эй! ну вот, не успел! Уже потекли!

– Нет, я слушаю, – выдохнула она, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

– Как ты смотришь, милая, если мы устроим твоему любимому побег? Э?

– Что? – она совершенно по-детски шмыгнула носом, широко открытыми, все еще полными слез глазами посмотрела на него. – Господин Терамен, не ты ли только что говорил, что не собираешься рисковать?

– Ради моего молодого друга Леонтиска я готов попытать удачу. Да и молодого Эврипонтида, как ни крути, необходимо предупредить о грозящей ему напасти. Будет лучше, если наш узник сделает это сам. Похоже, климат Афин в настоящий момент вреден для него.

– Но мы только что пришли к выводу, что город невозможно покинуть. Забыл, дяденька?

Терамен хитро усмехнулся этой детской подначке, почесал пальцем нос.

– Есть у меня один способ. К сожалению, не лишенный риска, и, скорее всего, одноразовый. Авоэ, выбирать не приходится. Кроме того, дитя, нам потребуется и твоя помощь – увы, твой брат переловил всех сочувствовавших мне людей в доме твоего отца. Не побоишься?

– Я уже решилась, – Эльпиника поджала губки и тряхнула волосами. – Но что от меня требуется?

– А вот это мы сейчас обсудим. Покумекаем, что будешь делать ты, что будет должен сделать Леонтиск. Вот тебе пергамент, стилос и чернила. Черти, в каком месте вашего особняка находится темница, сколько стражи во дворе, сколько снаружи. Для начала нужно определить, каким путем лучше покинуть подземелье. Кому и сколько, если что, нужно заплатить за вовремя закрытые глаза. Какие здания соседствуют с тюрьмой, есть ли между ними сообщение. Какие…

– Великая богиня! Как же я раньше, глупая, не догадалась! – воскликнула Эльпиника. От волнения ее высокая грудь вздымалась так, что грозила порвать едва сдерживающую ее ткань столы. Терамен, замолчав, удивленно посмотрел на девушку.

– Я придумала! Я знаю, как Леонтиск оттуда сбежит…

– Выход из этого подземелья есть. Правда, мерзкий и вонючий…

– Клоака! – догадался Леонтиск. – Если только этим путем можно выбраться на свободу, я пройду по нему, как по розовому саду, клянусь Афиной Меднодомной. Но как мне выбраться из этой проклятой клетки?

– О, насчет этого в нашем плане отдельный пункт. Ты здесь находишься уже десять дней, не так ли?

– Вот как? А мне показалось – десять лет.

– Ах ты, негодяй! Так значит, мои визиты не скрашивают неволи?

– Ну что ты! Если бы не они, я бы сказал – десять веков!

– Смотри у меня! Итак, после десятидневного пребывания в заточении ты, как человек благородный, наверняка испытываешь острое желание помыться. Не так ли?

– Ну-у, – Леонтиск почесал покрытый жесткой щетиной подбородок, – если представить, что я благородный… Тогда, хм, почему нет? можно предположить даже, что я изъявляю желание не только помыться, но и малость побриться. Не могу ж я сидеть в тюрьме с щетиной, это противоречит всем кодексам высоких аристократов!

– И, думаю, тебе в этом не станут отказывать. Это ведь понятно, что при таких условиях в волосах, особенно таких длинных, как у тебя, могут завестись вши…

– О, только не хреногрызы! – Леонтиск испуганно потер низ живота.

– Что?

– Ничего, это я так, про себя.

– А-а! Ну вот, вши и хреногрызы. Клянусь Покровительницей, твоему отцу не понравится, если его сын выйдет на волю весь… запаршивевший.

– Думаешь, это серьезный довод?

– Уверена, что попробовать стоит.

– Хорошо, я требую помывки. Что затем?

– Дальше все зависит от тебя. Когда они отомкнут решетку… ну, я думаю, тебя научили чему-нибудь в этой спартанской школе? Вырубаешь охранников, и бежишь по коридору.

– По этому, из которого постоянно доносятся стоны твоей рабыни?

– Именно. И давай, не прислушивайся, развратник! Так вот. В конце коридора, налево, будет арка. Она ведет к колодцу клоаки. Арка имеет дверь, обычно открытую, без замка. Но я позабочусь о том, чтобы у тебя нашелся клинышек, чтобы подпереть дверь изнутри и веревка, чтобы спуститься в колодец. Господин Терамен уверил меня, что внизу, по краю канала оставлено пространство, достаточное, чтобы мог пройти человек.

– Восхитительно!

– Дальше – совсем просто. Пойдешь против течения по левой стороне канала. Пропустишь два стока-поворота, в третий свернешь, а дальше прямо и прямо. Там тебя встретят люди господина Терамена, выведут наверх и спрячут. Ну, как тебе план?

– План замечательный, за исключением одного эпизода.

– Какого? – брови девушки взлетели округлыми дугами.

– Того, где я должен вырубить, как ты выразилась, охранников. А вдруг у меня так сразу это не получится? Тогда что?

– А у тебя есть другой план?

– Нет. К сожалению.

– Тогда советую принять этот. Со всеми нюансами. Если не получится раскидать охранников, что ж, вернешься в камеру и скажешь, что пошутил. Но тогда я в тебе очень сильно разочаруюсь. Что это за олимпионик такой, который не смог одолеть двух лентяев и выпивох?

– Я не олимпионик, однако постараюсь оправдать твое доверие. Еще одна небольшая деталь…

– Да?

– Я понимаю, веревку и клин будет прятать Полита?

– Думаю да. Отлучится на мгновенье у своей обезьяны и все сделает. В следующий приход.

– Пусть положит еще факел и кресало. Наверняка в этой клоаке темно, как у ливийца сама знаешь, где.

– Хорошо. Я сама как-то об этом не подумала.

– Слушай, а как насчет соглядатаев – там, у Терамена? Они ведь должны уже доложить твоему отцу, что ты туда ходила.

Эльпиника состроила гримаску.

– Пока еще он меня не вызывал. Но если господин Терамен прав, папа узнает об этом визите обязательно. Я потому и пришла с утра – боялась, что он может запретить мне приходить сюда, и я не успею рассказать тебе о нашем замечательном плане.

Леонтиск окинул ее долгим взглядом.

– Эльпиника, девочка моя, а ты не боишься?

– А чего бояться? С отцом я как-нибудь разберусь, в конце концов, я всегда была его любимицей, и он никогда меня не наказывает, даже если я сильно провинюсь. Например, когда я из любопытства лишилась невинности с учеником нашего лекаря, он даже на меня не кричал. Мальчишку выгнал, конечно, вместе с доктором…

– Боги, не хочу знать подробностей этого дела! – ревниво воскликнул сын стратега, и вдруг вспомнил. – Проклятие, как же тогда, в Олимпии? Ведь ты же говорила, что ты… И еще кричала так!

– А! Это… – она покраснела. – Я думала, любая приличная девушка должна так делать… Прости. По-настоящему ты правда был у меня первый. А с тем лекаренком, это не в счет… Я тогда и не почувствовала ничего…

– Так уж и ничего? – ворчливо осведомился он.

– Ну… почти ничего. Ты простишь меня?

– Да чего уж там, – он отвел глаза, вспомнил собственные шалости – давние и недавние, вздохнул. Посмотрел на нее. – Конечно, моя нимфа. Как можно не простить ту, что дарит тебе свободу?

– Ты мой герой! – вполголоса произнесла она. – Я верю в тебя. Ты выберешься отсюда, поедешь и спасешь своего Пирра. А потом будешь мой.

Они помолчали. Где-то с отчетливым звоном падали капли. Он вздохнул еще раз.

– Я справлюсь, не сомневайся. Просто не имею права не справиться. И… спасибо тебе! – горло сжал непривычный спазм.

– Рассчитываю на скорую награду. Из Афин не уедешь, пока не рассчитаешься! Господин Терамен проводит меня к тебе, – она сдержанно вздохнула, скрывая волнение.

– Договорились.

Их сияющие глаза встретились. Мгновением позже это же сделали и руки. Все остальное время они молчали, растворившись в своих чувствах – непонятных, тревожных, сладких.

После ухода Эльпиники Леонтиск, как и было договорено, обратился к Алкимаху с требованием организовать ему помывку.

– Ты что, волосатик? – удивился тощий стражник. – Сидишь чуть больше недели, и уже чесаться начал? Да ты посмотри на Миарма. Месяцами не моется, и хоть бы хны!

– Меня бабы еще больше любят! – гордо подтвердил «людоед». – За запах. За настоящий, клянусь собакой, солдатский дух!

Леонтиск не стал распространяться о том, что он думает по поводу этого чрезвычайно бьющего по ноздрям «настоящего солдатского духа».

– Вы себя со мной не ровняйте, отребье! – презрительно бросил он. – Передайте мое требование начальству! Я рано или поздно отсюда выйду, и не собираюсь потом воевать с хреногрызами, которые на меня от вас переползут.

– Ишь ты, какой нежный! – проворчал Алкимах. – Ладно, передам кому надо. Была б моя воля, я бы тебя, волосатик, в клоаке помыл. Вот была бы потеха! Надо подкинуть эту идею командиру.

– Ха-га-га-га-га! – хрипло расхохотался этой шутке «людоед»-Миарм. – А что, Алкимах, шепни хилиарху, что мы не прочь спартанчика выкупать, только на наших условиях. А-ха-ха-ха-ха!

– Ладно, пойду схожу, – оскалил крысиные зубки Алкимах. – Стереги его пока, Миарм, не дрыхни. Ори, ежели что, парни снаружи услышат.

– Авоэ, поучи отца тыркаться! – возмутился «людоед». – Да и что он, зубами, что ли, решетку перекусит? Иди уже, а я этого беложопого, поверь, как-нибудь устерегу.

Поворчав, Алкимах отпер длинными ключами, висевшими на поясе, дверь во внешний коридор и, шаркая подошвами по полу, скрылся в его глубине. Около часа его не было. Леонтиск и оставшийся охранять его страж провели это время в ленивых взаимных оскорблениях.

Вернулся Алкимах не один. Его сопровождал осунувшийся, болезненно выглядевший хилиарх Клеомед. Одежда его имела такой вид, будто он в ней спал, а покрасневшие глаза выдавали проведенную без сна ночь.

– Ну, как дела, кузина Леонтина? – осведомился он, вставая – руки в боки – против решетки. – Начинаешь обживаться? Уже помыться захотелось? Что тебе еще? Вина? Девочек?

Леонтиск решил вести себя максимально вежливо, чтобы не давать врагу повода отказать в его требовании.

– Ты чересчур услужлив, Клеомед, – с принужденной улыбкой ответил сын стратега. – С меня довольно будет двух кадок воды и куска мыла. Впрочем, если так горишь желанием оказать услугу, можешь потереть спинку.

«Проклятый мой язык! – тут же обругал он себя. – Ну что стоит сдержаться!»

Клеомед, как обычно, в долгу не остался.

– Если я потру спинку, уродец спартанский, тебе свою шкуру дырявую менять придется.

– Тогда не надо, – миролюбиво ответствовал Леонтиск. – Тогда я сам как-нибудь.

– Мне тут стражнички предложили тебя в испражнениях выкупать. Я готов согласиться. Как ты на это смотришь? – сощурил глаза сын архонта.

«Может, и искупаюсь скоро. Причем по собственной воле», – подумал Леонтиск, а вслух сказал:

– Я бы не стал рисковать на твоем месте. Вдруг я брыкаться начну, сам кого-нибудь искупаю, или, еще чего, сбегу, уплыву вместе с городскими нечистотами?

«Молчи, молчи, идиот!» – зашипел он про себя, мысленно погрозив своему несдержанному языку кулаком.

Клеомед хохотнул.

– А знаешь, было бы здорово, если б ты прыгнул туда и сгинул вместе с остальным дерьмом. К сожалению, ты – типичный кусок говна, а говно, как известно, не тонет.

– Вот и я говорю, – Леонтиск и не подозревал, что способен на такое долготерпение, – не стоит.

– Да нет, стоит, – Клеомеда осенила идея. – Если неблагоразумно вести тебя к клоаке, следует клоаку принести к тебе.

Он повернулся к тощему.

– Алкимах, организуешь заключенному помывку. Сегодня же. Зачерпнете воды из нашего подземного Стикса.

Леонтиск похолодел. Хорошо, что Полита не успела спрятать в помещении с колодцем веревку и все остальное! Солдаты, обнаружив эти улики, наверняка догадались бы о готовящемся побеге. Но, с другой стороны, как теперь ему спуститься в клоаку – без веревки, без факела? Проклятый Клеомед с его извращенными задумками!

– Будет сделано!

– И, смотри, чтоб наловили побольше дерьма!

– За этим дело не станет, командир. Своего накидаем, ежели что!

Клеомед одобрительно и в то же время брезгливо посмотрел на стражника, потом кивнул.

– Приступай. И… это. Возьми еще троих из внешней охраны. Глаз не спускай с этой птички.

Алкимах еще раз отдал честь. Клеомед повернулся к двери. На мгновенье рыбьи глаза хилиарха вновь вернулись к застывшему посреди камеры Леонтиску.

– Приятной тебе помывки, петушок спартанский! Обращайся, если еще чего нужно будет.

– Чтоб тебе пусто было, урод! – в сердцах выплюнул сын стратега.

Криво усмехнувшись, Клеомед вышел вон. Стражники, не спеша выполнять приказание, сначала сели обедать, потом легли немного вздремнуть «перед мероприятием». Леонтиск остался наедине со своими мыслями.

Последнее распоряжение Клеомеда существенно усложняло задачу. Леонтиск понятия не имел, как он будет с голыми руками «вырубать» пятерых вооруженных стражников. И с двоими это было бы совсем не так просто, как представлялось Эльпинике, а пятеро… дохлый номер. Если только вырвать у кого-нибудь меч и попытаться упокоить их насовсем. Тоже перспектива не из блестящих. Однако ставки таковы, что трусить или взвешивать все за и против (что то же самое, что трусить) не приходится. От его успеха зависит жизнь сына государя. Какие могут быть еще сомнения? Долой! Он бросится на них, как лев, разорвет, если надо, ногтями и зубами, но вырвется отсюда! И – немедленно в Спарту, спасать Пирра и его отца.