Текст книги "На острие победы"

Бронетранспортер заурчал пуще прежнего и пополз по еле заметной колее между полем и лесополосой. Мотоцикл нагнал его и продолжил сопровождение. Туман еще гуще навалился на поля Восточной Пруссии, чтобы через пару часов улетучиться под первыми лучами солнца. Чужого здесь солнца на чужой земле.

* * *

Из радиограммы руководителя операции «Улей» бригадефюрера СС А. Штоффе уполномоченному СД III VI Управления СД-Заграница дивизиона «Восток» штурмбаннфюреру СС К. Залишу, 11 июня 1943 г.:

«…Поиск диверсионной группы русских не прекращается. Местность в районе Даркемен и русла реки Ангерапп, где парашютисты были замечены последний раз, прочесывается усиленными нарядами охранных рот СС и штурмовых подразделений СД. Есть вероятность того, что эта новая группа идет на соединение с уничтоженным нами ранее отрядом русских в районе Голдаи. На данном направлении выставлен заградительный пост. Возможно, парашютисты нуждаются в приобретении радиостанции в связи с тем, что при десантировании потеряли свою…»

Шифровка агента «Мазура» восточнопрусского отдела ГРУ в 8-й отдел 1-го Управления ГРУ НКО СССР, 11 июня 1943 г.:

«Сведений от РДГ по-прежнему не имею. «Кенигсберг Альгемайне Цайтунг» сообщает о потере немецкого патруля в районе Даркемена в результате действий каких-то партизан. Проверяю сводки диспетчеров железнодорожной станции Гумбиннен на предмет следов грызуна. Кроме дневных прохождений воинских эшелонов на восток, информации о литерном нет. Дополнительные сведения уточняю».

Глава 7
«Здравствуйте, царь!»

Москва, НКГБ СССР, 11 июня 1943 г.

– Сергачев Семен Степанович?

– Да… То есть так точно.

– Доброе утро! Лейтенант Яшин. Мне приказано доставить вас в Управление. Прошу в машину.

– Доброе. Хорошо. То есть… слушаюсь.

Крытая черная легковушка тронулась и, набирая скорость, понеслась по летному полю Чкаловского. Бритые затылки работников НКВД потрясывались, когда машина проскакивала по стыкам плит аэродрома, запах кожи от сидений и солярки приятно щекотал ноздри.

Сергачев, пятидесятидвухлетний мужчина с почти казацкими усами, слегка седыми, как и голова, крепко сжимал ручку коричневого чемодана и ужасно хотел курить. Волнения последних полусуток норовили выплеснуться наружу, прося либо дыма папирос, либо ста граммов водки. Нещадно чесалась спина от бесчисленного количества мурашек, копившихся в районе поясницы и копчика, ноги предательски ослабли, да еще так, что он еле доковылял от самолета до ожидавшей его машины. Летать-то страшно было, а уж в обществе силовиков родной страны тем более. Как можно было верить этим «синим околышам», что его срочно командируют в расположение Главного Управления НКВД в Москву, когда уже несколько лет вот такие синие фуражки то там, то сям забирали простых гражданских людей, увозя их в неизвестном направлении. Хотя, в общем-то, известно куда, некоторым из счастливчиков удавалось возвращаться в родном Семену Степановичу Челябинске, но большинство народа так и кануло в небытие. А те, кому все же повезло, рассказывали шепотом страшные вещи или вообще молчали, стиснув зубы и отводя отрешенный взгляд.

Про репрессии Сергачев наслышан был немало. С их паровозного депо Челябинск-2 нескольких мужиков за последний год забрали и не вернули. Только один Михалыч с чебаркульской «чугунки» смог попасть домой как ответственный кадр стратегического объекта. Но он упорно молчал и прятал глаза. А вот Палычу, дежурному путейцу из Смолино, вообще не повезло – мало того что его упекли, так еще и всю семью мужика репрессировали. Не зря в народе ходила черная шутка про стрелочников, якобы они во всем и всегда виноваты.

Михалыч, Палыч, Степаныч… Сергачев вяло улыбнулся, вспоминая, как однажды пьяный стажер Федька Зубарев присвоил им, ветеранам железнодорожного транспорта, эти прозвища – производные от их отчеств. Так и закрепилась среди рабочего люда паровозного депо традиция называть друг друга по укороченному отчеству. Удобно, понятно, шутливо и как-то тепло, по-родному.

Улыбка на небритом лице Сергачева сменилась на хмурую гримасу. «Что же все-таки от меня понадобилось этим «синим» ищейкам? Вряд ли застенки НКВД и пытки! Московским офицерам забирать челябинского мастера, да еще самолетом среди ночи… Это сильно! Сильно и как-то неслыханно, что ли. Странно, конечно. Тайн каких-то государственных я не знаю. Мои профессиональные знания в НКВД не могут пригодиться. Может… Вот черт!»

Сергачев крякнул и заерзал на скрипучем сиденье. Сопровождающий его офицер обернулся, бегло взглянул на подопечного. Типа все в порядке? Сергачев виновато улыбнулся, показушно покашлял в кулак. Ему вдруг вспомнилась возможная причина вызова в Москву. Ведь он до войны работал машинистом… у немцев. Семен Степанович утер кулаком пот со лба и мыслями унесся в прошлое…

С 1936 по 1938 год по какому-то торговому договору между странами его, Сергачева, и ряд других ответственных и опытных работников, ветеранов железнодорожного транспорта, отправили трудиться в Восточную Пруссию. То есть сначала в Клайпеду, потом в Варшаву, а уж там, за полгода зарекомендовав себя надежным партнером и исполнительным работником, под неусыпным надзором местных властей и представителей ОГПУ-НКВД Сергачев стал водить большегрузные и крупногабаритные составы по прусским землям. Кенигсберг, Тильзит, Алленштейн, Алленбург. Немцы строили и укрепляли дамбы и порты в Пиллау, Гданьске, Эльбинге. Торгуя с Польшей, вывозили из нее огромные кочегарные трубы, печи, горно-обогатительные комплексы. Все эти нестандартные грузы умели и могли транспортировать только опытные мастеровые, коих в Советском Союзе хватало с избытком в связи с грандиозными стройками пятилеток, а в Европе наблюдался дефицит. Советские дипломатические структуры получали выгодные контракты и приличные суммы от найма немцами и поляками отечественных умельцев-железнодорожников, неплохие деньги имел и сам Сергачев. Но усилившаяся в Европе оппозиция СССР и захват Гитлером ее стран вынудили прекратить всяческие торговые и прочие отношения с Восточной Пруссией. Машинистов отозвали обратно и под страхом смертной казни заставили молчать. Сергачев снова стал возить мартеновские печи и трубы, вышки и опоры мостов по всему Уралу. А потом началась война…

Старший и средний сыновья ушли на фронт, оставив младшего на поруки пожилым родителям. А ко всему прочему, еще и невесток, и маленького Пашку. Во внуке дед души не чаял, все свободное время отдавая ему, водя двухлетнего пацана по депо, путям, горам и речкам. Рыбалка на озере Смолино, сбор камушков-самоцветов в округе, велосипед своими руками. Дед упивался временем, проводимым с внуком и младшим сыном. Правда, по причине частых ночных дежурств и отъездов Сергачеву все реже и реже удавалось понянькаться с любимыми пацанами, а с переходом на военное положение вообще стал редким гостем дома. С началом войны ЦК ВКП (б) и ГКО приняли решительные меры по укреплению дисциплины и организованности во всех звеньях транспорта, усилению материально-технической помощи ему. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1943 года все железные дороги были объявлены на военном положении. Правительство утвердило Устав о дисциплине рабочих и служащих железнодорожного транспорта. В начале мая военное положение распространилось на речной и морской транспорт. Это, безусловно, положительно сказалось на работе всей транспортной системы страны: произошли существенные изменения в системе управления, повысились трудовая дисциплина, организованность и слаженность в работе транспорта, увеличились ассигнования на развитие железнодорожного транспортного парка. Осуществлялась обширная программа по железнодорожному строительству, прежде всего по увеличению пропускной способности железнодорожных магистралей Урала и Сибири, восстановлению коммуникаций в прифронтовых и освобожденных районах. После известного в узких кругах транспортников постановления ГКО «О восстановлении железных дорог в освобожденных районах» от 26 мая 1943 года работы развернулись на двадцати железнодорожных магистралях. Темпы восстановительных работ достигли в среднем 8–9 километров в сутки, вдвое превысив темпы 1942 года, было восстановлено около 15 тысяч километров железнодорожных линий. Государственный план перевозок впервые с начала войны был перевыполнен по 37 дорогам, грузооборот неуклонно рос – это и погрузка важных народнохозяйственных грузов (уголь, черные металлы, нефть, лес), и поток воинских частей и техники.

В связи с продвижением фронта на запад удлинялись коммуникации, железнодорожный транспорт работал с большим напряжением, выполнял сложные задачи.

Сергачев буквально зашивался на работе, спал и ел там же. Как один из лучших машинистов Урала, он был на особом счету у начальства, неоднократно награждался и поощрялся, но свободного времени и отдыха пожилому организму это не прибавляло. На погрузке руды в Копейске погибла от несчастного случая невестка, а с фронта через неделю пришла похоронка на старшего сына. Пашка остался сиротой. Семен Степанович горько пережил эти известия, жена слегла с давлением и мигренью. Хозяйство пришлось тянуть одному, немного помогала жена среднего сына. Как больно и тяжело было пожилому машинисту – никто не знал! И тут еще срочный вызов в Москву.

Машина, минуя множественные посты охраны, патрули и проверки, заградительные линии обороны столицы, долго юлила по улочкам Первопрестольной и вскоре въехала в арку с тыльной стороны наркомата внутренних дел. Потом процедура знакомства и передачи тела повторилась.

– Сергачев Семен Степанович?

– Так точно.

– Здравия желаю! Старший лейтенант Малахов. Прошу вас пройти со мной.

– Хорошо. Есть.

После проверки документов и осмотра чемодана и карманов пиджака охраной НКГБ внутри величественного здания новый сопровождающий передал Сергачева офицеру-брюнету с седой прядью в красивой шевелюре. Лицо его показалось знакомым, а когда еще и расплылось в улыбке, то Семен Степанович вконец узнал чекиста.

– Степаныч, приветствую тебя в первопрестольном граде Москва. Сто лет, сто зим! Узнаешь?

– Судоплатов? Павел! Ты ли… Простите, вы ли это, товарищ… э-э… – Сергачев замялся, до сих пор не выучив новые звания да еще специальные шевроны и нашивки.

– …Комиссар государственной безопасности 3-го ранга, начальник 4-го Управления НКГБ СССР Судоплатов Павел Анатольевич, – помог ветерану офицер, – можешь просто по имени-отчеству.

– Ого. Сильно. Вот так встреча, Павел… Анатольевич. – Степаныч панибратски раскрыл руки для объятий, но Судоплатов скромно пожал кисть старого знакомого и жестом показал пройти по коридору к лестнице.

– Изменился ты, Степаныч, изменился. Неужто постарел?!

– Есть маленько. Годков эдак ого-го прошло. И ты уже не тот лейтенантик ОГПУ, что бдел поезда стратегического назначения с запада на КВЖД и до Халхин-Гола, грелся в наших теплушках, пил самогонку и травил анекдоты в перерывах между магистральными прогонами. А сейчас, вижу, большая шишка тут.

– Ну-у, большая не большая, а делами важными ворочаю, людьми командую. Чищу Родину от грязи всякой. Мда-а. Прости, что так спонтанно выдернул тебя из мест насиженных! Родина и про твои заслуги вспомнила, призывает помочь знаниями и трудом. Проходи-проходи… сейчас направо.

Они вышли с широкого лестничного марша в просторный коридор, обитый по стенам деревянными панелями под сосну, на полу паркетом. Сверху свисали огромные многолампочные люстры, высокие дубовые двери казались входами в терем богатырей.

– Чем же я могу помочь доблестным органам контрразведки? Поведать о правильности сцепки спецвагонов или рассчитать расход угля на километр пути? – Сергачев продолжал мять в одной руке кепку, другой крепко сжимал рукоять чемодана. Спина взмокла еще в машине, тем более на кожаном сиденье, а сейчас, в стенах самого секретного и опасного здания страны, и подавно покрылась испариной. Да и на улицах ранним июньским утром уже было жарковато.

– Ты все тот же шутник, Степаныч! – Судоплатов придержал ветерана гражданской войны и трудового тыла за локоть. – А теперь давай серьезно. Дело государственной важности и чрезвычайно секретное. Сейчас в том кабинете нас примет нарком Берия, еще куча генералов и офицеров высшего…

– … Кто-о?! – Сергачев чуть не поперхнулся, округлив глаза и побледнев.

– Да, ты не ослышался. Сам Лаврентий Павлович будет вести совещание. Ты не бойся так, Степаныч! Все хорошо. Я подготовил почву там. Все про тебя знают, дело твое со вчерашнего вечера на столе у него. Держись огурцом, только… только не нужно шуток и улыбок, все строго, четко и по делу. Лады?

– К-какие шутки, Павел? Я-а… я…

– Успокойся, возьми себя в руки, ты же ветеран Гражданской, заслуженный мастер СССР, механик-машинист в звании лейтенанта… такие, кажется, у вас, паровозников, звания сейчас?

– Так… так что же… чем же я могу помочь ЕМУ? – Сергачев поднял трясущуюся руку с кепкой, вытянул указательный палец вверх.

– Сейчас… – Судоплатов глянул на большой круглый циферблат наручных часов… – через семь минут мы войдем с тобой в кабинет Берии. Здороваешься только после его приветствия. Присаживаешься после того, как все начнут садиться. Все время смотри на говорящего. Но следи за моей мимикой и пальцами рук. Если что-то не то и не так, я покажу знак вот такой… Отвечаешь только по существу, не мямли, держись уверенно, твердо. Ты приглашен сюда только по тем вопросам, в которых разбираешься сам. Не более того.

– Прости, Павел Ана… Анатольевич. Какой вопрос-то на повестке дня? – Сергачев судорожно хватал ртом воздух, выравнивая дыхание после сногсшибательного известия офицера. Дико хотелось курить.

– В Восточной Пруссии объявился литерный. Секретный спецсостав немцев с очень тяжелым и габаритным танком на нем. Личный проект Гитлера под названием «Крыса». Поезд вроде как движется в сторону фронта, пока к Белоруссии или Литве, но мы толком ничего о нем не знаем. И где он находится – тоже. Все тайно, скрытно, ночами, охрана хлеще, чем у Гитлера. Танк якобы оборудован мощными огневыми средствами поражения, толстенной броней и новейшим оборудованием двигателей и ходовой части. Если это так, а его наличие подтвердили агенты, то махина эта, сам понимаешь, Степаныч, порвет фронт и вообще… покажет всем нам, где раки зимуют. Твоя задача как специалиста по железным дорогам и передвижным спецсоставам – охарактеризовать литерный, дать оценку его маскировке и возможным действиям, найти критические неточности или ошибки, вообще прокачать ситуацию с его передвижением с технической точки зрения. Той, чем не владеем все мы, военные. Понятно излагаю?

– Гм… ну, как бы ясно, что ты хочешь от меня, чем могу – помогу. Неужели только для этого меня сорвали с Челябинска?

– А ты думал?! Не в батальон ополченцев же включить и не погоны генерала повесить. Хотя… что касается нового звания, раз уж в твоем ведомстве тоже их присваивают в связи с новым указом ГКО, то при оказании дельной помощи нашим органам и армии в звании тебя повысят. И спецпаек дадут, и награду, глядишь, срубишь. Самолет обратно не обещаю, но пассажирским уедешь с комфортом. Это точно!

Из приемной Берии выглянул адъютант-секретарь в звании полковника и жестом пригласил парочку на аудиенцию.

– Пора, Степаныч. – Судоплатов одернул полы мундира, выпрямил осанку, крепче сжал толстую папку с документами.

– А подымить не успею?

– Что?

– Курнуть малеха?

– Степа-аны-ыч?! Пошли. Потом покурим. И не дрейфь. Все будет хорошо. Вперед.

Они прошли в приемную, оставили чемодан и кепку гостя у вешалки и, набрав в легкие побольше воздуха, открыли двойные двери в кабинет наркома внутренних дел, по совместительству Генерального комиссара госбезопасности СССР и члена ГКО.

За столом, размерами похожим на футбольное поле спортклуба «Динамо», в дальнем конце восседал Берия в светло-зеленом кителе с позолоченными погонами. Его нашивки, погоны, пенсне и лысина блестели так, что от двери слепили глаза вошедшего железнодорожника, отчего душа пуще прежнего заболела, а ноги подогнулись. Мысль «Так вот ты каков, главный деспот страны!» затмила другая – «Конец тебе, пенсионер Сергачев!».

– Здравствуйте! Я Берия Лаврентий Павлович.

Нарком сказал это так просто и спокойно, быстро подошел к гостю из уральской глубинки и протянул волосатую кисть. Сергачев чуть не опорожнил и без того пустой со вчерашнего дня кишечник. В самолете и в машине его никто даже не удосужился угостить чаем.

– Здра… Добрый день, товарищ нарком! Я… я Семен Степанович Сергачев.

– И что же это все, кто меня видит в первый раз, теряют дар речи и сознание? – Берия улыбнулся и рукой показал место среди комсостава, где можно присесть. – Прошу. Таким я и представлял себе обычного трудягу-машиниста. Вижу, вы прямо с дороги? Наш ветеран «всего железнодорожного транспорта Союза». Даже не побрился и до сих пор запах самолета не выветрился. Ну, ничего, понимаю. Я тоже сегодня не брился. До полуночи работал. А вот товарищ Иванчик, начотдела НКГБ, мог бы и побрить свои пухлые щеки. Чай не с самолета только что слез?!

Пока названный офицер покрывался бледными пятнами, а Сергачев косо поглядывал на застывшего истуканом Судоплатова, ловя в его мимике поддержку, Берия вернулся на свое место и плюхнулся в высокое кожаное кресло.

– Проходите, садитесь. Жду доклада.

– Пошли, – шепнул Судоплатов попутчику и показал ему стул за гигантским столом.

Они уселись. Главный диверсант напротив Сергачева, чтобы видеть друг друга в лицо.

– Разрешите, товарищ генкомгосбез?

– Давай, Павел.

Судоплатов вынул из папки две карты Восточной Пруссии с выделенной на них желтым цветом зоной особого внимания. Одну развернул на столе наркома, подойдя к нему и пояснив, что это копия, другую, вернувшись на свое место, положил перед сгрудившимися офицерами. Сегодня здесь он при поддержке наркома собрал доверенных лиц НКГБ и НКВД, непосредственно занятых в операции «Крысолов».

– Я думал, ты начнешь совещание с радостной вести, – Берия внимательно смотрел на главного диверсанта страны, – с известия о поимке того «крота», той засранной «крысы», что затесалась в наши ряды.

– Товарищ генкомгосбез, сегодня я провожу только часть мероприятий по вычислению шпиона, скорее всего, судя по расшифровке перехваченных радиограмм, агента Абвера по кличке Йод.

– Как? – нарком вздернул брови.

– Йод. Есть такой жгучий химический элемент. Неприятный, острый, но в итоге лечащий раны…

– … Ты мне тут курс по школьному предмету будешь проводить или ближе к теме пояснишь? – Берия сделал строгое лицо и нахмурился.

«Ядрен батон, он уже не в духе!» – подумал Судоплатов, а вслух произнес:

– В ближайшее время он будет разоблачен и…

– …В какой именно срок? – перебил Берия.

Офицеры только и успевали вертеть головами, боясь встретиться взглядами с наркомом. Здесь присутствовало почти все высшее звено НКГБ, включая Меркулова, три начотдела «СМЕРШ» и начведомств жэдэ-перевозок и охраны НКВД Гульев и Зикеев. Даже начспецотдела шифровальщиков Мехрис был приглашен согласно списку Судоплатова.

– Месяц.

– Что-о? Ты спятил, Судоплатов? – Берия вскочил и, сунув руки в карманы галифе, заходил по кабинету. – Какой, к черту, месяц? За это время твоя «крыса» не только все тайны наркомата выдаст Канарису, за это время, глядишь, война кончится. Неделя тебе сроку. Слышал?

– Десять дней, товарищ нарком.

– Что? Ты на базаре сейчас? Ты что себе позволяешь, диверсант?! – Берия вытер вмиг вспенившийся рот, близко подошел к начальнику 4-го Управления, отчего тот развернулся лицом к шефу и продолжал тянуть осанку.

– Прошу вашего понимания в этом нелегком вопросе и в решении сложной задачи по выявлению глубокосидящего в стенах ведомства врага. Десять суток, Лаврентий Павлович. На одиннадцатые можете снимать с меня погоны.

Меркулов закрыл глаза и вдобавок прикрыл их ладонью. «Это конец! Что же он творит, что делает?!»

Сергачев готов был провалиться – так страшно стало и за Судоплатова, и за себя. В кабинете повисла тягостная удушливая аура.

– Глубокосидящего? Ишь, как выражаемся! Умник. В жопе он сидит глубоко, а не в стенах. Через десять суток ты не погоны, Паша, снимешь… Ты голову снимешь свою. Сам. Ясно тебе?

– Так точно!

– Нет, ты точно уяснил? – Берия заглянул в глаза офицера-диверсанта.

– Так точно, товарищ генкомгосбез! Я найду эту «крысу».

– Ты, твою мать, Паша, прусскую «Крысу» найти не можешь, как же ты будешь здесь справляться?

– Днями и ночами, с вашей верой и с помощью коллег, своих боевых товарищей! – выпалил Судоплатов.

– Вот же каков, чертяка! Все, я запомнил. Идем дальше. Представляй офицерам своего подопечного и полчаса на все совещание. У меня дела в Кремле.

– Есть. Итак, товарищи офицеры, – Судоплатов неуловимым движением смахнул пот с густых бровей, повернулся к столу, раскрыл папку, выудил бумажку, – Сергачев Семен Степанович, техник-лейтенант НКПС СССР, ветеран железнодорожного транспорта, заслуженный мастер НКПС, один из лучших специалистов СССР по транспортировке сверхтяжелых и крупногабаритных грузов. Код доступа 03… гм… пока. Сергачев прибыл только что и прямо с самолета, всех инстанций нашего ведомства еще не прошел. Немецким языком не владеет, только со словарем, но, кроме профессиональных навыков, так необходимых нам в операции «Крысолов», Сергачев хорошо знает ту местность, жэдэ-развязку, всю подноготную германского железнодорожного транспорта. Его опыт связан с предвоенной работой в 1937–1938 годах на территории Восточной Пруссии, Польши и Литвы. Год колесил по Белоруссии.

Поясню сразу – товарищ Сергачев никаким образом не владеет информацией по операции «Крысолов», деталей нашей работы не знает. Прошу учесть это при собеседовании. А теперь, с вашего позволения, Лаврентий Павлович, начнем?!

– Давно пора! Приступай. – Берия уселся на свое кресло, пододвинул карту ближе к себе и стал пялиться в нее, сделав заинтересованное лицо.

– Семен Степанович, – Судоплатов развернул копию карты к Сергачеву, посмотрел на него и, как показалось тому, подмигнул, – внимательно рассмотрите карту и послушайте информацию, которую нам предоставила агентура глубинной разведки. У нас есть все причины верить разведчикам, поэтому от вашего практического опыта и знаний сейчас зависит очень многое. А именно – соответствие данных о ТТХ танка и литерного действительности, а также вероятность маршрута «Крысы» на восток. Нас интересует все, что вам придет в голову. Не стесняйтесь вслух высказывать все возникающие мысли, не волнуйтесь, вас здесь выслушают и никто не обидит. Это я вам гарантирую!

– Судоплатов, ближе к теме!

– Прошу прощения, товарищ генкомгосбез. Итак. По данным разведки, литерный с загруженным на него сверхтяжелым танком «Крыса» выдвинулся из пригорода Берлина… такого-то числа… в таком-то направлении…

Судоплатов вкратце, но очень доходчиво и понятно поведал все, что НКГБ было известно об «оружии возмездия», разработанном Гротте и спущенном со стапелей заводов Германии, о его движении на восток, видимо, на фронт. Пока он рассказывал это, Сергачев то хмурился, крутя ус, то кривовато улыбался. Он ерзал на стуле, менял позы, осанку, так как сильно волновался и не привык сидеть подолгу на жестком месте. На его рабочем месте зачастую спасали ноги, а в редкие часы отдыха дома – старая скрипучая кушетка. А еще было заметно, что ветеран-железнодорожник быстро вник в тему вопроса и уже выявляет какие-то неточности и обтачивает в уме детали.

Когда Судоплатов зачитал выдержку из майской докладной записки начальника ГРУ Ильичева наркому Меркулову, составленной по результатам расшифровки радиограммы агента, Сергачев буквально привстал, закряхтел, изменился в лице. Это отметили многие офицеры, даже Берия уловил в поведении гостя какое-то беспокойство. Судоплатов терпеливо и лаконично закончил и дал слово Сергачеву. И тут-то началась катавасия, внесшая полный сумбур и удивление в головы комсостава совещания.

Сергачев попросил обе записки: одну с технической характеристикой «Крысы», другую с данными литерного. Прочитал их медленно, местами вслух, особенно вторую…

«…Маршрут продвижения литерного потерян в районе Шнейдемюля 10 мая. По сведениям агента «Горн», завербованного им специалиста-железнодорожника, и в результате нашего анализа данных предполагаемое направление движения литерного – Быдгощ. Для выяснения маршрута задействовано польское подполье «Ханна». По оценке специалиста, литерный подвижной спецсостав следующей комплектации: паровоз «BR 41» в количестве четырех единиц, по две спарки с каждого конца, 3 нестандартные 8-осные спецплатформы в размерности Д 14000 х Ш 10000 с изделием под брезентом, 2 стандартные 4-осные платформы с зенитными гнездами, 1 платформа-дрезина с орудийно-пулеметным гнездом, 1 вагон-теплушка, 1 угольный вагон. Для отправки и работы нашей РДГ нужны точные координаты литерного…»

– Ешкин кот! Да этого не может быть. Вы говорите, он весит десятки тонн?!

– Я бы даже сказал, сотни тонн, – вслух заметил Судоплатов.

– Не верю!

Офицеры переглянулись, Судоплатов побледнел, Меркулов покрылся красными пятнами, Берия недоуменно посмотрел на пожилого специалиста:

– Я слушаю вас, товарищ Сергачев.

– М-м… дело в том… дело в том, что этого не может быть физически. Изделие с таким весом никак не может быть доставлено в собранном виде до фронта по любой существующей сегодня магистрали Европы.

Офицеры зароптали, Судоплатов машинально начал черкать карандашом слова-издержки из хаотичного монолога Сергачева. Его недавние догадки начали претворяться в жизнь.

– Вот смотрите сами. «Три нестандартные 8-осные спецплатформы в размерности Д 14000 х Ш 10000 с изделием под брезентом». Так? Агент указывает, что так. А теперь представьте себе эти три платформы необъятных размеров со стоящим на них танком длиной около 35 метров. Все платформы будут нести нагрузку в сотни тонн. Сколько точно? Известно?

– Более пятисот точно, – сообщил Судоплатов, – возможно, и тысячу тонн, но в эту цифру мало верится. Хотя один из источников в «Круппе» заикнулся про такую массу.

– Тысячу-у! Да даже пятьсот тонн. Вы только подумайте, вообразите себе груду металла с такой массой. Никакие спецплатформы в мире не выдержат этого веса.

– Точнее, Семен Степанович. Без лишнего пафоса и эмоций, пожалуйста, – попросил Меркулов, тоже взяв карандаш.

– Простите, – Сергачев схватил со стола остро заточенный карандаш, стал рисовать на листе бумаги схему трех платформ, сломал грифель, ему подсунули другой, – мысленно поставьте эту махину длиной в 35 метров, шириной в 10 и высотой… к черту высоту… на эти станки. Вес изделия равномерно ляжет на плоскость всех трех платформ. Две из них, то есть 30 метров, примут наибольший вес, третья часть груза…

– … Извините, но две платформы, если я умею считать, составляют 28 метров? – прервал гостя начальник спецотдела 1-го Управления Новиков.

– Да, но вы не учли расстояние между ними, длину сцепки… – пояснил Сергачев и, не обращая внимания на виноватый кивок офицера, продолжил: – Сцепки, которая как раз и является слабым местом во всем составе. А таких две в трех платформах. Они не выдержат равносильного давления груза на плоскость платформ. Тем более таким весом. Э-э… вытяните, пожалуйста, свою руку локтем книзу. Вот так. Положите на всю длину руки… ну-у… к примеру, вот тот комод или стол. Что увидите? В месте преломления опоры, то есть в локтевом суставе, ваша рука согнется. Потому что это самое слабое место в данном рычаге. А теперь водрузите не стол, а… а шкаф с книгами. Или весь этот кабинет. Потому что это как раз и будет равносильно масштабности танка весом в сотни тонн и платформам, якобы сдерживающим такую массу.

– Хм… наглядный пример! И что вы хотите этим сказать?

– Я еще не сказал. Вы через пять минут сами за меня ответите на этот вопрос.

– Семен Степанович, яснее выражайтесь. Вы считаете, что оборудованный немцами для перевозки «Крысы» литерный не способен выдержать такую массу? – начальник Особого отдела Иванчик скептически посмотрел на Сергачева, потом с ухмылкой на Судоплатова. – По-вашему, мы что, все тут необразованные идиоты сидим?!

– А это мы сейчас выясним! – отозвался Берия, поглощенный мыслями ветерана. – Продолжайте, уважаемый.

– Три платформы длиной по 14 метров не способны выдержать пятьсот тонн груза. Однозначно. Ни в плане распределения веса по плоскости и слабым местам из-за сцепок, ни по двум другим критериям.

– Ого. А что, еще доводы имеются за ваше мнение? – удивился вслух начуправ Голиков.

– Есть. Оси платформ, – Сергачев победоносно воткнул карандаш в наспех нарисованный чертеж литерного.

– А что с ними не так? Насколько я разбираюсь в технике, восьмиосные вагоны сегодня самые крепкие и подъемные вагоны в мире. Это не стандартные четырехосные, – высказался начуправ Кузнецов.

– Да, это так. Но вы знаете, сколько тащат на себе четырехосные? По 15 тонн на ось. Во всем мире. А бывает, и того меньше. А теперь умножьте 15 тонн на четыре оси. Итого 60 тонн максимум. Так? Та-ак. А 8 осей спецплатформы?

Кое-кто из офицеров стал считать столбиком на бумаге, другие в уме, Сергачев ответил сразу, потому что всю жизнь занимался только этим:

– Сто двадцать тонн. Теперь скажите, как… если даже отбросить законы физики и механики… как перенести пятьсот тонн груза на трех платформах? Учитывая, что основной вес приходится только на две. Плюс куча обвеса в виде нелегкого брезента, масксетки, охраны, пулеметов, зениток и прожекторов, топлива, явно уже залитого в танк, чтобы он мог сгружаться сам с литерного… А еще снаряды и прочий скарб.

– То есть… – Меркулов недоуменно сморщил лоб – литерный смог бы выдержать 240, максимум 360 тонн? Чистого веса танка. А, учитывая, слабые места сцепок, то и намного меньше? Получается, три спецплатформы немцев везут танк весом либо в 360 тонн, а не пятьсот, либо… Ничего не понимаю. Павел?

– Либо вообще ничего не везут! Пшик, макет… Семен Степанович, дальше. Еще вы упомянули третий довод. Пожалуйста! – попросил Судоплатов, делая записи в блокноте и уже начиная торжествовать от сумасшедшей мысли.

– Третий? Пожалуйста! Ни одна чугунка в мире не способна выдержать перевозимый вес более пятисот тонн.

– Чугунка?! – удивился Новиков.

– Железка… Железная дорога. Путь, – пояснил Сергачев, – извините, профессиональный сленг. С учетом такого огромного веса давление создается не только на оси, но и на квадратный метр полотна дороги. Рельсы нынешних «чугунок», скрепленных деревянными шпалами, не способны выдержать такое дикое давление.

– «Чугунки»? Железки? Это рельсы, что ли? – спросил начальник воздушной разведки Сухарин.