Текст книги "На острие победы"

Тут уже и Меркулов, и весь комсостав совещания открыли рты и выпучили глаза, понимая, что сейчас уже настал перебор и нарком разразится гневными выпадами. Но их недоумениям не было конца, когда Берия повернулся спиной к карте, лицом к говорящему, сделал удивленное лицо и выпятил нижнюю губу:

– Мотивируй свою просьбу, диверсант.

– Эта просьба входит в план моей операции по вычислению «крота» в структуре НКВД-НКГБ, согласованной с наркомом госбезопасности Меркуловым. Перед заключительным и, хочется верить, успешным этапом операции «Крысолов» необходимо провести кое-какие следственно-разыскные мероприятия, сужающие круг подозрительных лиц.

– У нас завелась «крыса»?! – лицо Берии вытянулось, глаза хищнически заблестели. – В вашей конторе враг? Всеволод!

Меркулов чуть не провалился под пол, ему показалось, что китель на нем горит, мозг плавится. Даже поймав спокойный и уверенный взгляд Судоплатова, которого нарком сейчас был готов расстрелять на месте, он не смог совладать с собой и только промямлил:

– Е-есть… подо… подозрение, что… что агент Абвера проникает… как бы… Комгосбез 3-го ранга Судоплатов… докладывайте уже до конца, раз начали. Лаврентий Павлович, Судоплатов ведет дело и… и доступ в его вотчину крайне ограничен.

– Вот номер! – Берия подошел к Меркулову, стал рассматривать его в профиль, затем взглянул на Судоплатова. – И-и? Почему не отдел собственной безопасности ведет расследование и наблюдение? Почему главный диверсант страны, мать вашу, занимается не своими делами, а тратит время на обнаружение шпиона в кристально чистых рядах чекистов?! А-а? Или они не так чисты и прозрачны, как я с некоторых пор начал думать?

Берия начал повышать голос, что влекло за собой скорый гнев и шапкоразбирательство. Судоплатов понял, что, раз уж пошел ва-банк, нужно доводить дело до конца.

– Товарищ генкомгосбез, разрешите мне лично доложить вам о планах и намерениях по поимке агента? Здесь и сейчас никак нельзя даже обсуждать косвенные моменты операции. Через час у вас будут бумаги, и я в вашем распоряжении.

– Да я лично вот этими рука-ами-и!.. – Берия затряс кулаками, показывая, как он будет рвать предателя и шпиона. Но видимо, опыт работы в силовых органах и здравый разум возобладали – нарком перестал бесноваться, не успев вспыхнуть, а стал ходить по кабинету вдоль длинного стола, бормотать проклятия и бросать на офицеров укоризненные взгляды. Кто-то из этих заместителей, начальников отделов и управлений, вероятно, был «крысой», а сейчас притих мышкой, чтобы переждать суровую волну и снова взяться за грязное подлое дельце. Меркулов, Кобулов, Селивановский, Сухарин, Новиков, Ческидов, Иванчик, Мехрис, Кузнецов, Голиков, Гульев, адъютанты, пришлые с Берией главы ведомств, сам Судоплатов…

Берия подошел почти вплотную к начальнику 4-го Управления, уставился в его глаза. Мало кто выдерживал в жизни этот взгляд. Судоплатов выдержал стоически, только с трудом сглотнул.

– Все, что я хотел услышать, я услышал, – вдруг сказал нарком, – завтра в 10 часов жду у себя. Список участников совещания передать мне через… через адъютанта-референта заранее. Надеюсь, Павел, твои планирования сто́ят всех этих чудачеств с самолетами и внезапными летучками?! Всеволод, проводи меня. Товарищи офицеры!

– Честь имею. – Судоплатов щелкнул каблуками, вытянувшись в струну, что сделали и вскочившие силовики.

Берия кивнул Меркулову, посмотрел на офицеров и твердой походкой зашагал к двери. Вся свита, пришедшая сюда, вскочила и устремилась за ним.

Проходя мимо Судоплатова, Меркулов увлек его за собой под локоть, так они вышли из кабинета в приемную и задержались на две секунды:

– Ну, Павел, учудил ты! Смотри теперь… Выноси нас, залетная!

Нарком госбезопасности покинул приемную вслед делегации Берии, в помещении остались Судоплатов и майор Сухарик, все еще стоявший по стойке «смирно».

– Вольно, майор.

– Уф-ф, товарищ комгосбез 3-го ранга! Вот же как бывает. Неожиданно и так… так сильно. А вы красавец, Павел Анатольевич, прям ва-банк… не иначе.

– Так точно, майор… Точно так! – задумчиво проговорил Судоплатов, машинально подмигнул секретарю Меркулова и зашагал из приемной прочь.

* * *

Из приказа народного комиссара обороны И. В. Сталина, 4 мая 1943 г.:

«…Удары по железнодорожным составам, нападение на автоколонны считать важнейшими задачами наших ВВС…»

Из донесения командующего ВВС маршала авиации А. А. Новикова в Ставку ВГК:

«В качестве одной из мер противовоздушной обороны аэродромов нами с большим успехом применяются ложные аэродромы. Например, на ложные аэродромы 8-й воздушной армии Южного фронта за последние полтора месяца авиация противника сбросила 2214 бомб весом 46 755 кг, а на действительные аэродромы за это время была сброшена 61 бомба весом 2750 кг…

Согласно приказу Верховного главнокомандующего, важнейшими задачами советских ВВС в период подготовки к контрнаступлению у Курска являются срыв железнодорожных перевозок и дезорганизация автомобильного движения противника. Для выполнения этих задач нами привлекалась авиация Калининского, Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов и авиация дальнего действия. Фронтовая авиация наносит удары в широкой полосе на глубину до 200–250 км от линии фронта, авиация дальнего действия – на 350–400 км. Из каждой воздушной армии выделяется по одному штурмовому и одному истребительному полку, которые, применяя способ «свободной охоты», уничтожают паровозы, железнодорожные составы, автомобили. С этой целью только летчики 16-й и 2-й воздушных армий совершили около 2000 самолето-вылетов.

Авиация дальнего действия подвергла интенсивным ночным ударам железнодорожные узлы Брянск, Орел, Гомель, Смоленск, Орша, Вязьма, Новозыбков, Унеча. Всего с 1 января по 5 июля для срыва железнодорожных перевозок противника авиация дальнего действия произвела 15 000 самолето-вылетов. В апреле – мае дальняя авиация произвела удары по военно-промышленным объектам на территории противника и секретным объектам его обороны. Были совершены налеты на Кенигсберг, Инстербург, Данциг, Тильзит. Для поражения наиболее важных объектов применялись бомбы большой мощности – 2 000 и 5 000 кг.

В результате совместных ударов фронтовой авиации и авиации дальнего действия противнику нанесены большие потери, его коммуникации постоянно нарушаются. Материальный урон и постоянные налеты авиации подрывают моральный дух врага, заставляя его командование расходовать значительные силы и средства на противовоздушную оборону объектов в глубоком тылу – на территории Германии и ряда государств Восточной Европы. Это способствует созданию благоприятной обстановки для действия сухопутных войск и фронтовой авиации… Силы 6-го и 4-го немецких воздушных флотов значительно ослаблены…

Большой вклад в активизацию воздушных налетов и повышение результативности урона противнику внесли советские специалисты, конструкторы, а также Наркомат вооружений и Наркомат боеприпасов.

В этом году по сравнению с 1942 г. выпуск самолетов увеличился почти на 9,5 тыс. машин. Улучшились тактико-технические данные пикирующего бомбардировщика «Пе-2»: установка новых двигателей и дополнительных бензобаков позволила увеличить скорость и дальность полета. Усовершенствован штурмовик «Ил-2»: на нем новый мощный двигатель «АМ-38ф», пушка калибром 20 мм заменена на 23 и 37 мм. Выпущены первые образцы пикирующего бомбардировщика «Ту-2». Модернизируются авиамоторы. А новая противотанковая кумулятивная авиационная бомба типа ПТАБ прекрасно показала себя при ударах по объектам Восточной Пруссии и важным узлам оккупированной Белоруссии. Она обладает большим поражающим действием, малыми весом и габаритами и не требует больших затрат на изготовление…

Следует отметить определенные заслуги авиации союзников, которые наносят значительный урон по военным и промышленным объектам в Германии и странах Восточной Европы. Правда, точность и выборность их ударов оставляет желать лучшего, так как зачастую страдают гражданское население и объекты нестратегического значения, включающие города и селения. Американцы наносят точечные дневные удары, англичане используют преимущественно ночные площадные бомбардировки…»

Глава 6
Право голоса имеют все

Район Гумбиннена, Восточная Пруссия, 10–11 июня 1943 г.

– Спи спокойно, солдат! Тебе там лучше, чем твоим товарищам, погибшим возле аэродрома. Пусть земля чужая, но все же земля. Покойся с миром, рядовой Петр Захарченко. Родина тебя не забудет… Пли!

Щелканье бойков, тяжелые взгляды, бледные лица. Группа попрощалась с погибшим товарищем, похоронив его под молодой осинкой, на которой нацарапали имя бойца, а в почти плоский малопримечательный холмик закопали гильзу с его краткими данными.

– Деревце вырастет через года и станет большим пышным красавцем, – прошептала Лиза, вытирая слезу, – сюда будут приходить пионеры и комсомольцы, нести вахту памяти и чтить своих героев, павших в боях с немецко-фашистскими оккупантами. Прощай, дорогой!

– Пока что мы здесь оккупанты! – съязвил старшина Васюков, замахнувшись на пленного Гейнца. – У-у, тварь недоделанная!

– Васюков, отставить, – бросил Неупокоев, смачивая горло водой из фляжки, – все, парни, сбор и выдвигаемся. Темень нам в путь. Пора.

Бойцы экипировались, загрузились на транспорт и еще раз заприметили место захоронения. Может быть, когда-то и им, если останутся живыми, доведется прийти на могилку боевого товарища.

Мотоцикл и бронетранспортер без включенных фар выехали с полянки и медленно поползли по лесу. Их цель была железная дорога, перегон Гумбиннен – Шталлупенен.

Неупокоев трясся вдоль борта и все пытался разглядеть немцев. Там, на привале, немного попытав их и проведя горячие беседы, кое-что удалось выяснить. Их приверженность к особым войскам противника, намерения и мелкие детали по концентрации германских войск в данном регионе. Про «Крысу» оба молчали, иногда переглядываясь, или отрицательно мотали головами.

Рация в броневике оказалась. Немецкая переносная, с ограниченным радиусом действия до пятидесяти километров. Лейтенант очень расстроился этому факту, потому что он не мог связаться даже с партизанами в соседней Литве. Аппарат позволял общаться мобильным патрулям только в зоне особого внимания, служа переговорным устройством, а не передатчиком информации на далекие расстояния. Только одним лишь плюсом одарила рация диверсантов – возможностью слушать переговоры застав и постов немцев, охранявших секретный регион. Чтобы пленные не испортили устройство связи или не тюкнули по затылку водителя, их грубо и крепко связали и сложили в корме транспорта под охраной всегда бодрствующего Васюкова.

Топлива должно было хватить до места, но с условием, что не придется блудить по лесам или делать крюки, уходя от погони. Патронов и питья тоже было достаточно. Не было драгоценной связи с Большой землей.

– Васюков, Лиза. Как хотите, но выбейте из этих уродов, где можно приобрести армейскую рацию. Без нее мы ноль. И гибель наших товарищей, и подвиги группы – все канет в ничто. Подведем руководство, дадим немцам протащить танк в Литву или Белоруссию, а дальше фронт. Вам ясно? Действуйте.

– Есть.

– Так точно, командир!

Снова послышались немецкая речь переводчицы, матерная ругань старшины, возня, глухие удары и звонкие оплеухи, стоны пленных. Машина бодро раскачивалась на ухабах и поворотах, нещадно растрясая груз и людей. Неупокоев в такие моменты тихо матерился и стонал от боли в колене.

Черный лес никак не кончался, но это пришлось только на руку разведчикам. Однажды в темном небе далеко над горизонтом раздались глухие взрывы, трассеры и вспышки озаряли облака. «Может, новую РДГ обстреливают? Или бомбардировщики очередной налет совершают. Эх-х, быстрее нужна связь, быстрее «Крысу» найти!» Лейтенант нервно кусал губы, дергался вместе с транспортом и проклинал этих двух пленных. Нужно было срочно разговорить их. Они явно знали многое, да и наверняка являлись офицерами среднего звена вермахта. «Тот, что с рваным ухом в форме, – лейтенант СС, а вот этот рыжий, конопатый хоть и в штатском, но не менее важный орелик!»

– Васюков, чего ты с ним церемонишься? Как свою кралю гладишь. Мне тебя учить? Если через пять минут не будет информации по радиостанции или «Крысе», пойдешь пешком один искать все это. Понял?

– Товарищ лейтенант! Ну что вы-ы? Будто я виноват… – старшина со злости лягнул рыжего и уже без помощи Пешковой начал угрожать и болезненно тюкать кулаком в тело пленного. – Говори, сука, говори-и, падла-а! Я кишки твои щас на нож намотаю, гнида…

Васюков по совету Машкова, дежурившего у пулемета, вынул «НР-43», лезвие которого матово блеснуло при свете луны, проглядывающей сквозь кроны деревьев. Нож разведчика, прозванный в спецвойсках «Вишней», острием вонзился в щеку немца, отчего пленный завыл и задергался гусеницей, спасающейся от муравьев.

После трех минут допроса с пристрастием Васюков сообщил командиру, что из рыжего, может, и выйдет толк рассказчика, а из эсэсовца точно нет.

– Командир, сам знаешь, эти СС молчат, как наши диверсанты! Толку никакого от офицера, – поддержал старшину сержант Машков, – кончать его надо. На глазах у дружка его, чтобы не повадно было. Сразу все расскажет, гусь лапчатый!

– Вот ты умник у нас! А то мы не знаем, что и как тут сбацать, – лейтенант сплюнул и подсказал Васюкову, что делать дальше, – старшина, офицеру «спускай колеса». С верхних начиная.

– О-о, вот это другое дело, командир! – старшина приободрился, виртуозно покрутил в пальцах нож с вишневого цвета рукояткой и косо посмотрел на испуганную радистку. – Лизок, будь ласка, отвернись, пока я тут хирургией занимаюсь.

Пешкова моментально отвернулась, зажмурила глаза. Машков и Неупокоев внимательно созерцали картину пыток. Старшина на треть лезвия воткнул нож в бицепс Гейнца, чуть крутнул клинок и быстро выдернул. Предусмотрительно запиханный в рот немца кляп чуть не вылетел от утробного воя офицера.

– Будешь говорить? Нет? А ты? – Васюков взглянул на рыжего. – Тоже нет? Ну, поехали дальше, кролики.

Старшина на этот раз вонзил нож в другое плечо унтерштурмфюрера, что вызвало у него дикие страдания и глухой рев. Кляп у штатского вынули изо рта, чтобы он мог молиться за друга или поведать тайны СС. Но Хельмут только кривился от сострадания за товарища и шепотом божился.

– Тебя то же самое ждет, козлина рыжая! Я за наших ребят, за все группы пропавшие, яйца буду резать вам, фашисты недоделанные! Че смотришь, выродок? Смотри, смотри-и, как твой дружок корчится. Сказал бы все и цел был. Ан нет. Герой, твою мать! Суки, пришли к нам с войной, с мечом, от меча и сгинете, твари. На, на-а…

Старшина снова два раза ткнул ножом в плечи офицера, который уже начал терять сознание. Лицо его побелело даже в темноте, глаза вылезли из орбит, белки их покрылись кровавыми нитками.

– Говори-и, гребаный СС, иначе сейчас нижние колеса начну спускать. Скажи спасибо, что ходули твои оставить нужно для пешего рейда. Но, думаю, это поправимо…

После того как Васюков резанул по бедру немца, тот окончательно вырубился и затих. Старшина повернулся к рыжему, вытер о брюки пленного кровь с ножа и поднес лезвие к его губам:

– Ну что… какой зубик болит?

Хельмут затрясся при виде зловещего оскала палача, острого лезвия перед носом и вполне понимаемых им слов.

– Васюков, ты случаем в подвалах Лубянки не работал дознавателем? Аж мне страшно стало, – съязвил Машков, вполоборота глядя на манипуляции товарища.

– Помолчи там. Сам сейчас займешься этим неблагодарным делом! – парировал старшина и полез ножом в рот рыжего, отчего тот вконец струхнул и обмочился. Но пока никто не заметил этого, Васюков продолжал расковыривать губы и зубы пленного, который пытался увернуться и тихо скулил.

– Старшина, скоро там? – поторопил Неупокоев.

– Айн момент, командир! Сейчас все будет в полном ажуре. Он, кажись, обоссался уже со страху. Ну-у, рыжая скотина, говори-и… шпрехай, хунде, во зинд зи прячете радио? Во ратте? Во-о?

Лиза бросила на лейтенанта взгляд, полный мольбы и негодования, зажала уши. Неупокоев как опытный разведчик знал, что если уж начали допрашивать пленного с приемами физвоздействия, то бросать это поганое занятие и давать отдых «языку» нельзя. Нужно доводить до конца сие действо.

Но рыжий заговорил.

– Лиза? Пешкова-а? Твою… – лейтенант ботинком толкнул ногу радистки, и когда она открыла глаза и уши, бросил ей… – Переводи, он начал гутарить. Шишкин, тормози, ни черта не слышно из-за движка.

Лиза развернулась, скривилась от ужасного вида пленных, но нашла в себе силы переводить обрывистую речь напуганного до смерти рыжего штатского.

– На всех стационарных постах имеются телефонные аппараты. В поселках и городах. По междугородней связи можно выйти и… можно позвонить в другую страну… Польшу… Литву… Берлин. Рации дальнего действия имеются только у командиров частей, неусыпно следящих за ними при наличии большой охраны… Вас? Что? А-а… Литерный сейчас должен находиться… в районе Гумбиннена. Да, сверхтяжелый танк «Крыса» существует. Он очень мощный и… как сказать… дальнобойный. Двигатели и орудия с линкора, гусеницы шириной до трех… Вифиль? Вас?.. Три с половиной метра шириной. Спецсостав подвижной и постоянно крейсирует взад-вперед… Исключительно ночами… Ангары. Есть специальные ангары для прикола литерного… хорошо замаскированные. Где – он не знает. Но есть.

– Ясен перец, он должен же где-то пережидать день и налеты разведки и бомберов! – Неупокоев привстал на локтях, левое ухо повернул к пленному, будто сам дополнительно пытался услышать каждое его слово. – Дальше, Лиза, дальше. Спроси, как можно скрытно подобраться к танку… э-э… литерному… и как вычислить, где он днем хоронится?

Пешкова перевела вопросы командира. Рыжий молчал, то ли соображая и вспоминая, то ли задумавшись над целесообразностью дальнейшего диалога. Васюков расценил это по-своему и ткнул острием ножа в кисть немца. Хельмут ахнул, отдернул связанные руки и залепетал.

– Не убивайте… Прошу вас… – Лиза переводила сумбур, изливающийся из уст хныкающего агента. – Я не уничтожил ни одного русского солдата… Я работаю в структуре, обслуживающей СС и вермахт, а не убивающей напрямую солдат противника…

– Уймись уже, слизень! – старшина дал внушительную оплеуху немцу, отчего тот скукожился и замер, страусом пряча голову между телом Гейнца и бортом машины.

– Говори, гад! – твердо и четко сказал лейтенант.

Пешкова повторила его фразу по-немецки. Рыжий пленный чуть выгнулся и стал бормотать несвязные слова.

Из дальнейшего блеяния «языка» разведчики поняли, что подобраться к «Крысе» почти невозможно, разве что попробовать переодеться в форму СД или униформу какой-то обслуживающей литерный поезд части: зенитчиков, железнодорожников, связистов, военных медиков. Но нужны спецпропуска, согласование по телефону со штурмбаннфюрером СС Карлом Гринбергом, комендантом зоны особого внимания, УКВ-рация и много-много смелости.

– Вот еп! А то мы не знаем сами, что нам нужна рация?! Да и смелости нам не занимать, да, ребятки?

– А то, командир!

– Так точно.

– А вот про форму обслуги литерного я как-то не догадался. Да и дома, в Управлении, никто не докумекал до этого. Черт! Ладно… Васюков, харэ мучить рыжего, дай ему воды, перебинтуй руку и кляп снова в пасть. Шишкин, погнали дальше. Вона, уже просвет, скоро поля пойдут, там как на ладони мы. Этого долговязого в расход пустим, пока пускай валяется, нам заложником сыграет и прикрытием. А этого… – Неупокоев сморщился, размышляя о судьбе второго пленного… этого, чую, еще разболтать можно. Видится мне, что он не простого полета штучка! Либо разведка, либо спецпочта. Ладно, все. Васюков, раз уж полюбились вы там с ним, будешь охранять его и беречь как зеницу ока своего.

– Вот спасибочки, команди…

– … Что-о?

– Слушаюсь, товарищ лейтенант! – пробурчал старшина, неохотно открывая фляжку для немца.

– Вот так. Лиза, а ты не кривись тут и не причитай. Сама знаешь, какова наша работа и какие цели мы преследуем. Умереть самим, но выяснить, что такое «Крыса», где она, передать нашим координаты. А сопли жевать и ахать при виде крови и физического воздействия на фрицев никто в моей группе не будет. Это всем ясно?.. Вот та-ак! Всем надеть фрицевские каски и приготовить трофейные автоматы. Выходим на открытую местность. Чертова луна, спрячься уже, на хрен!

* * *

Один патруль пропустил чужаков, игнорируя их, и проехал мимо на отдалении метров в триста. Другой оказался по ту сторону реки, водная гладь которой поблескивала в мрачном свете луны. Но тоже не стал разбираться в приверженности конвоя, не заморачиваясь световой сигнализацией и громкоговорителями. Лиза усердно слушала по переговорному устройству радиоблока броневика разговоры офицеров всех постов и застав в округе, сообщения штурмовых и поисковых отрядов СС, разыскивающих потерявшуюся группу русских диверсантов, своевременно докладывала Неупокоеву о самой значимой информации. Лейтенант корректировал маршрут движения бронетранспортера, Шишкин послушно реагировал и уверенно вел тяжелую машину во вновь заданном направлении. Мотоцикл с Матвеичем и Селезнем осторожно пробирался позади метрах в пятидесяти, охраняя тыл и не имея возможности выбирать нужный курс.

Офицер СС очнулся, ему тут же втемяшили, что если будет брыкаться или наведет на посты, то погибнет в первую очередь, а семью, адрес проживания которой в Алленштейне узнали из фотокарточки, вырежут под корень. Рыжего трогать не стали, потому как он, по всей видимости, сам был гостем в этой местности с каким-то важным поручением. А вот Гейнца вновь Васюков стал пытать, добираясь ножом уже до его гениталий. Когда старшина «спустил очередное колесо», пробив ножом бедро эсэсовца, унтерштурмфюрер понял, что дело совсем плохо и нужно говорить. Хоть что-то, но говорить этим злым парашютистам.

Он подсказал примерное местонахождение литерного, указал на карте замаскированный ангар на перегоне Растенбург – Гумбиннен и ключевые стационарные посты СД по пути туда. Потом снова потерял сознание. Лейтенант одобрительно кивнул старшине и Пешковой, пошутил, что им светят награды гестапо за самое быстрое дознание в мире пленного эсэсовца.

Броневик свернул с проселочной дороги прямо в рапсовое поле и попер на ту сторону, к кромке леса. Мотоцикл, увязая колесами в траве, почти не отставал. Только тихая ругань Матвеича сопровождала группу до самой лесополосы.

Луна скрылась за облаками, в ночном небе опять пролетели уже в который раз самолеты «люфтваффе», далеко на севере громыхала то ли летняя гроза, то ли авиация союзников. Советские бомбардировщики пока мало летали в эту область (это их ожидало много позже, в 1944 году. – Прим. автора), а вот дальняя авиация англичан иногда досаждала немцам, ночами совершая налеты и ковровые бомбардировки промышленных зон Германии и Восточной Пруссии. Это потом Черчилль смекнет, зачем же Британии тратить свои ресурсы на подготовку свободного доступа Красной Армии в восточные рубежи Европы, когда внимание нужно сконцентрировать на западе и севере Германии. Там, куда ринется армия англичан. Вот Пенемюнде на побережье Балтики с секретными строящимися объектами Третьего рейха английская авиация бомбила охотно. Те места, откуда вскоре на Лондон начнут летать сверхдальние ракеты фюрера – «ФАУ-1» и «ФАУ-2». А спешащий на Восточный фронт литерный со сверхтяжелым танком «Крыса» англичане разведывать и уничтожать не желали – были заботы поважнее, да и русским помогать не особо-то и хотелось. Сами справятся!

Патруль СД вынырнул буквально из ниоткуда. Фары их броневика и двух мотоциклов с люльками начали бороздить темень опушки.

– Так, всем живо каски на макушки, – скомандовал Неупокоев, сам машинально натягивая немецкую каску на голову и силясь встать у борта. Нога вновь заныла и отдала острой болью во все тело. – Машков, не тычь зазря стволом в них, но будь готов. Шишкин, тормози и не глуши мотор, если что, рви на полную вперед и в лес. Васюков, гранаты. Лиза, будешь распутной девкой, расстегни ворот, обнажи плечи, немецкую фуражку живо на голову!

– Не поняла, товарищ…

– … Живо-о, Пешкова. По-немецки будешь ржать и хвалить своего парня. Ясно?

– А… а кто мой парень? – недоуменно промямлила Лиза, расстегивая верхнюю часть одежды.

– Вот этот хрен! – лейтенант показал стволом пистолета на Гейнца. – Обнимай его, можешь целовать и жулькать, но чтобы твой ствол между ног у него торчал. Не дай бог, пикнет что-то лишнее, вали, на хрен. А сейчас быстро ему объясни, чтобы выглянул за борт и поприветствовал соседей. Пусть скажет, что ушли от погони парашютистов у реки, потеряли часть патруля, тебя в поле подобрали среди крестьян. Едем в штаб Гумбиннена. И ни звука больше. Так, все улыбаемся, расслабились. Автоматы с предохранителей.

Лучи фар начали скрещиваться на бронетранспортере. Патруль немцев тоже остановился, но сбоку, на проселочной дороге, метрах в десяти от разведчиков. Предутренняя мгла начала светлеть, легкий туман пополз по полю. «Главное, чтобы не глушили двигатели и не приткнулись вплотную!» – подумал Неупокоев, ткнув стволом ТТ в бок торчавшего над бортом офицера СС. Руки пленного висели плетьми вниз, путы разрезали, рваное ухо и другое, целое, скрывали наушники, нахлобученные Лизой пять секунд назад. Она сняла с предохранителя пистолет и прижала его к пояснице Гейнца, затем по-немецки сказала:

– Говори. И учти, я контролирую каждое слово и сигнал. Сразу твои бубенцы отстрелю, – и как бы в подтверждение своих слов радистка опустила руку и засунула ствол оружия между ног фрица.

– Томас, это ты? – послышалось от броневика патруля.

– Я. Не пойму… кто со мной говорит.

– Тебе не видно бортовой номер моей коробочки? Это Курт. Курт Вассер.

– Приветствую тебя, Курт. Ты какими судьбами в этом поле?

– Мой сектор рядом. По ту сторону лесополосы. А вот ты как здесь оказался? По связи передали, что на твою колонну напали парашютисты Советов.

– Напали… – Гейнц осекся, но пистолет Лизы больно надавил на гениталии офицера, отчего он вздрогнул… – потерял нескольких солдат, сам еле вырвался из лап диверсантов. Еду в штаб, в Гумбиннен. У меня раненый, и скоро топливо кончится.

– Тебе помочь чем-то, Томас?

– Н-нет! Доберемся сами.

Неупокоев из-под края каски следил за движениями немцев, находящихся в том патруле, левая рука с пистолетом покоилась возле Гейнца, правая сжимала «лимонку».

– Ганс, отнеси унтерштурмфюреру Гейнцу флягу с водой, бутылку пива и аптечку, – распорядился офицер патруля. Голос его отчетливо слышался в местной предутренней глуши.

– Ли-и-з-за-а! – прошипел Неупокоев.

Пешкова быстро сообразила, что-то шепнула заложнику и, видимо, больнее надавила стволом пистолета.

– О нет, Курт! Не нужно. Спасибо! У меня все есть, шнапс и вода, и… даже девочка.

Лиза надула щеки, выпустила пар накопившегося волнения и высунулась наружу, озорно засмеявшись, и кокетливо замотала головой, отбрасывая с глаз челку.

– О-о, какой офицер! Он тоже хочет пошалить? Томас, давай позовем его в наше ложе любви. Мы, сельские девушки, покрепче ваших городских пижонок будем! Томас?!

Гейнц покраснел, наступил на раненую ногу, скривился. Улыбаться у него никак не получалось. Еще бы – кровоточащие раны, боязнь злых диверсантов, мурашки по спине от холодного ствола в промежности. Неупокоев цыкнул, понимая, что наступает момент истины. Васюков, раздувая ноздри, замер внизу возле связанного рыжего и держал в обеих руках по немецкой «колотушке». Боец готов был в одну секунду вскочить, бросить обе гранаты в противника и тут же схватить автомат. Лейтенант чуть оглянулся – мотоцикл с Селезнем и Матвеичем приткнулся к крайнему дереву чуть поодаль, стволом пулемета в сторону патруля. Приверженность сидящих в нем разведчиков сложно было определить на таком расстоянии, да и накинутый на плечи водителя плащ скрывал его комбинезон цвета хаки.

– Где ты откопал эту бестию, Томас? – захохотал офицер патруля.

– В поле с местными траву косила, напросилась со мной до города. Сладкая девочка. Горячая, – ответил Гейнц, тяжело сглатывая слюну волнения.

– Да, я такая! Ты с нами, герр офицер? – крикнула Лиза и облизнулась.

У Неупокоева даже челюсть отвисла, а внизу живота появилось некое возбуждение. Такой свою радистку лейтенант еще никогда не видел. «И откуда у баб это вдруг берется? Ишь, актриса, че вытворяет!»

– Эх-х, Томас, повезло тебе. Хорошо снимаешь стресс после нападения парашютистов. Я, к сожалению, пас. Нужно дежурить дальше, исследовать сектор 17 Б. Кстати, ты не видел в 16 А ничего подозрительного? Проклятая темень мешает досконально осматривать местность. Да и боязно, честно говоря! Эти русские на все способны. Проклятье! Томас, не буду мешать тебе, но имей в виду, штурмбаннфюрер Гринберг не одобрит твое походное распутство на дежурстве. Тем более когда ожидает тебя для доклада.

– Спасибо, Курт! Учту. Я еще часик побалуюсь с ней и отпущу восвояси. Сам устал как собака. Бывай, сосед!

– И тебе удачи, герой!

– Отбой всем, – облегченно скомандовал лейтенант, когда патруль немцев снова загудел моторами и стал удаляться.

Туман плотнее окутал транспорт и лес. Светлело. Неупокоев сполз спиной по стенке борта и посмотрел на Лизу. Девушку чересчур сильно колотил озноб. Не от прохлады, а от страха, пережитого волнения.

– Ну все, все, родная! Тихо. Успокойся. Васюков, спеленай фрица, дай ему глоток шнапса вон из той сумки, но сначала… сначала Лизка пусть пригубит. Иначе кончится здесь от Кондрата. Молодец, боец Пешкова! Объявляю тебе благодарность. Так держать!

– Служу… служу трудовому народу, товарищ лейтенант! – пролепетала радистка, сжавшись в комок.

– Сейчас отвечают: «Служу Советскому Союзу!» – поправил за спиной девушку Васюков, закручивающий обратно колпачки на рукоятках гранат.

– Есть, товарищ старшина!

– Ничего себе, девонька наша как бы умом не тронулась! – отозвался Машков, утоляя жажду от волнения водой из фляжки. – Я бы и сам не прочь шнапсу дернуть. Сердце в пятки ускакало.

– Вместе с бубенцами? – пошутил Васюков, утирая пот со лба.

– Ага. Но у офицера, смотрю, еще дальше убежали. Смотри, как Лизка нахлобучила его. Аж к горлу подкатило. Гы-ы-ы!

Бойцы засмеялись как-то нервно, лающе. Неупокоев шикнул на них и стянул каску с головы.

– Шишкин, давай вперед, вдоль полосы. А водкой я вас, братцы, теперь до скончания века поить буду. Все заслужили! Вот словим грызуна, так сразу и отметим в тесном кругу. А там и награды обмоем заслуженные. Только, парни, нужно выбраться и сыскать этот хренов литерный. Обязательно сыскать. Иначе нельзя.