Текст книги "Снег над барханами"

Глава 6

Пустыня Кызылкум, Узбекская ССР, 1 мая 1944 г.

В новой карте офицера НКВД старый Агинбек соображал мало, он более-менее разбирался в своей, дореволюционной, но еще больше полагался на себя, свои знания и память. Бесполезно тыкая в топографические знаки на бумаге, Синцов следил за жестами аксакала, показывающего рукой направления с теми или иными значимыми источниками. Вот там городище термитников, а там обширная площадь зыбучих песков. В ту сторону идти, через час пути можно наткнуться на скальные выходы, а если повернуть вон туда, то встретится небольшой оазис. Где находятся аул, яйлак и солончаки, лейтенант и так знал. Все же уже больше года служил здесь и повидал много чего. Поэтому когда опытный проводник указал очередное направление движения в поисках фрицев-шайтанов, Синцов немного удивился.

– Агинбек-ака, ты уверен? Там солончаки и такыры[41]41
  Разновидность рельефа, высохшая трещиноватая поверхность бывших соленых озер.


[Закрыть], ровные, как стол, нас видно будет за версту.

– Моя умный, прятать надо, моя-твоя не видно. Шайтан глупый. Шайтан видно далеко.

– То есть мы спрячемся там так, что нас не заметно будет, а врага видно? Так, что ли?

– Ага.

– Старик, я тебе, конечно, полностью доверяю, но, пожалуйста, не промахнись. Время идет, враги не спят, упорно двигаются к цели, опасны и осторожны. А мы пока даже не знаем их задач, не устроили встречу должную, а уже хотим биться и победить. Нам точно туда?

– Ага.

Синцов усмехнулся, смахнул пыль с носа и сухих губ и снова зашагал вслед за аксакалом, восседавшим на ишаке. Выносливое животное двигалось медленно, чуть быстрее человека, но терпеливо переносило все тяготы рейда и послушно исполняло команды хозяина. Идущему за ним офицеру приходилось сложнее – ноги порою вязли в текучем песке, палящее солнце жарило голову, от пота зудела мокрая спина, редкие вихри забивали нос и глаза пылью с гребней барханов. И хотя он шел почти налегке, неся только свою амуницию и оружие, а остальное водрузив на круп ишачка позади старика, двигать пехом становилось все труднее и медленнее. Жажда давно обуревала его, но, внемля совету бывалого аксакала, Синцов терпел до последнего, потом смачивал рот глотком воды и вновь шагал дальше, вдыхая горячий воздух пустыни. Хорошо, что они затарились в яйлаке запасами воды, а потом замаскировали кяриз в основании летнего стойбища, чтобы колодец не достался врагу.

Гугуш, прихватив бурдюк с водой, лепешку из чумизы и записку Синцова, адресованную капитану Делягину, ускакала на Гитлере в восточном направлении, держа путь на райцентр Тамдыбулак. Аманжол на лошади умчался в аул, расположенный в десяти верстах от места ночевки на запад. Двугорбого верблюда оставили на привязи в яйлаке, возле юрты, как и лишние вещи. И теперь двигали навстречу десанту, чтобы уничтожить как можно больше врага с ходу, помотать его по пустыне и навести на аул, где устроить ему засаду и ждать подмогу из райцентра.

* * *

В записке Делягину Николай вкратце описал состав группы диверсантов и примерное вооружение, а также предполагаемый маршрут их движения. Полчаса назад, еще до отъезда из яйлака Гугуш, они с глазастым аксакалом высмотрели темную змейку, переползающую из одной ложбины в другую. В бинокль лейтенант различил в веренице людей, преодолевающих очередной бархан, проводника, одетого на манер местных узбеков, снайпера с винтовкой за спиной и выделявшимся на фоне оружия оптическим прицелом, предполагаемого командира и тяжеловооруженных бойцов: саперов, пулеметчиков и гранатометчиков. Они шли достаточно резво, несмотря на раненого среди них – четверо фрицев тащило носилки с одним из своих товарищей. Почти не останавливались, не рвали установленные дистанции между собой, топали след в след. Ни звуков с их стороны, в пустыне обычно разносящихся на большие расстояния, ни случайных отблесков или сбоев. Все четко и слаженно, будто всю жизнь их сбрасывали во всех пустынях мира для совершения тайных рейдов и террора в тылу противника.

Цепочка фашистов исчезла в распадке между двумя высокими и протяженными барханами. Двадцать семь бойцов насчитал Николай. Взвод фрицев, явно матерых и целеустремленных. И от этого не стало на душе спокойней. Он внес в записку все детали, подписался, помня, что Делягин знает почерк и росписи всех своих участковых. И отдал девушке, приобняв ее и даже поцеловав в висок через ткань чадры. Гугуш кивнула, смущенно опустила глаза и бросилась к Гитлеру. Верблюд стоически выдержал оседлавшую его женщину, удивленно, как показалось Синцову, взглянул на хозяина, но, получив команду человека в форме, покорно понес наездницу в указанном направлении.

* * *

– Сколько Аманжолу нужно времени, чтобы собрать аул и вывести всех до ущелья в Зарафшане? – поинтересовался Синцов, шагая рядом с Агинбеком.

– Полдень управится. Настоящий батыр. Рыть песок носом будет. Успевать будет. Аул пустой будет. Вижу.

Николай облизнул губы сухим языком, потер глаз с попавшей в него песчинкой и натянул на лицо повязку, любезно поданную стариком, чтобы защитить органы дыхания. Теперь со стороны лейтенант НКВД походил на американского ковбоя, мерящего аршинными шагами свое ранчо. По крайней мере, так казалось самому Синцову, с пробуксовкой шагающему по склону, наверное, уже двадцатого холма. Теперь не было надобности прятать увесистый «маузер К96», беспрестанно хватать бинокль для созерцания горизонта, посасывать горлышко фляжки, утоляя неуемную жажду. Организм, долго привыкавший к жизни в пустыне, адаптировался к очередному солнечному деньку и сейчас. «Еще бы мотоциклетные очки для защиты глаз от песка и для уверенности «ППШ» с подсумком дисков!» – подумал Синцов, выравнивая дыхание при тяжелой ходьбе. И только старый мудрый Агинбек, вальяжно восседавший на ишаке, раскачивался в такт его движениям: винтовка через спину, по бокам животного баулы, бурдюк с водой. И спокойное бронзовое лицо.

* * *

Карл Мютц был зол. Будучи назначенным командиром отряда специального назначения, гауптштурмфюрер СС из кожи лез, чтобы операция прошла успешно. А успех любой военной кампании зависит, в основном, от удачного ее начала. В данном случае – от благополучного полета с выполнением поставленных задач и от скрытного десантирования без потерь.

Но все как-то сразу не заладилось. Сначала турки мозги канифолили, согласовывая разрешение на посадку и дозаправку гидросамолета, задерживая подачу топлива. Потом на границе с Ираном получили небывалый стресс, когда «Як-3» из пограничного полка истребительной авиации Закавказского военного округа, барражирующий вдоль южного форпоста Советского Союза, пару раз приближался и пытался атаковать. Пришлось экипажу немало попотеть, уводя самолет выше и глубже на территорию Ирана, а десантники чуть в штаны не наложили от страха быть сбитыми. По той же причине летающая крепость не смогла нанести бомбовый удар по нефтепромыслам Каспия – плавучий комплекс ПВО засветил огромный «Викинг» и попытался обстрелять, прогоняя незваного пришельца зенитным огнем. Второй стрелок орудия сержант РККА Данир Речапов, нажимая на гашетку, так и не узнал, что все-таки зацепил десантный гидросамолет. Он, татарин из Сибири, призванный в 43-м году в армию, попавший в Каспийскую флотилию зенитчиком на «Красную баррикаду», так и не получит своей заслуженной награды – никто и никогда не узнает, какова окажется его роль в операции «Скорпион»… А пока осколок снаряда, выпущенного им, пробил обшивку и пневмопровод немецкого транспортника.

Красноводск обошли по большой дуге, боясь нарваться на более плотный огонь ПВО, раз уж их заметили еще в море. Пришлось создать видимость ухода на Гурьев, в сторону главных нефтепромыслов Каспия, взяв направление на север. Слабая истребительная авиация противника не могла достать «Викинг», не имея такого же потолка лёта, а начавший сбоить над заливом Кара-Богаз-Гол двигатель внес сумятицу в экипаж. Самолет стало потрясывать мелкой дрожью, операция оказалась под угрозой срыва. Сообщив иранскому центру агентуры о неполадках, «Викинг» резко свернул на восток и взял курс на Арал.

Помня наставление Гитлера и акцентирование Скорцени об обязательном авиаударе по секретной биохимической базе русских, Карл Мютц всячески пытался убедить возбужденный экипаж выполнить эту задачу. С трудом, но ему удалось уговорить летчиков пролететь над островом Возрождения. Скорее всего, помог пистолет, которым офицер СС размахивал перед бледными лицами пилотов, но так или иначе гидросамолет набрал высоту, сместил курс и сбросил пару тонн бомб на полигон «Бархан». Пышные цветки разрывов на острове хоть как-то успокоили гитлеровцев. Они верили, что стерли с лица земли 52-ю полевую НИЛ[42]42
  Научная исследовательская лаборатория.


[Закрыть] противника и этим самым поставили хоть одну галочку в плане операции. На самом деле им не суждено было узнать, что бомбардировка не нанесла ощутимого вреда биохимическому полигону. Никого не убило (не считая дворовой собаки и пасущегося на привязи ишака), лишь контузило двух бойцов охранения, дежуривших неподалеку от эпицентра взрывов. Пострадали, в основном, вспомогательные постройки замаскированной лаборатории, водокачка и узел заготовки твердого топлива для котельной. Попросту говоря, склад кизяка и топляка, к тому же после прошедшей зимы опустошенный солдатиками.

Если бы гауптштурмфюрер Мютц знал, что ликвидировал только сарай с парой засохших какашек да ржавую водокачку, то, вероятно, со злости расстрелял бы бомбера-наводчика. Но гидросамолет, окунувшийся в чужую над этой пустынной землей ночь, уходил на восток.

Недолго.

Сообщение пилота, высунувшегося в набитый десантниками салон, молотом обрушилось на голову командира диверсантов.

– Нужно срочно покинуть самолет! Неполадка двигателя ведет к возгоранию, мы можем потерять технику и погибнуть. Устранить ее можно только на посадке, на плаву.

– И что? – с залитыми от бешенства кровью глазами Мютц уставился на белое испуганное лицо летчика.

– Через десять минут мы разворачиваемся, берем курс на южное побережье Каспийского моря. Повторяю, у нас серьезное повреждение, мы не дозаправились на этой вашей чертовой базе моджахедов, теряем высоту и управление. Мы падаем, черт вас побери!

Эсэсовец разразился грязной бранью в адрес экипажа и их поганого корыта, даже всуе упомянул Геринга, в чьем ведомстве находились столь несовершенный транспорт и тупорылые пилоты. Но все усиливающаяся дрожь гидросамолета, переходящая в откровенную агонию, и настойчивость командира экипажа убедили Мютца досрочно покинуть салон. Он отдал приказ на десантирование, и вскоре взвод струхнувших диверсантов парашютировался в темень, где-то над Кызылкумом, в ста милях от пункта назначения.

«Викинг» пошел на разворот, чтобы уйти на Каспий, дотянуть хотя бы до иранской морской границы. Но ему не суждено было долететь до акватории – он рухнул в безлюдных Каракумах, экипаж погиб при взрыве, а остатки летающей крепости постепенно затянули зыбучие пески. И только в 1972 году сейсмологи-поисковики Ашхабадского геодезического центра случайно обнаружат останки некогда огромного самолета люфтваффе…

Десантирование отряда Мютца тоже прошло грубо и с накладками: один из двух проводников вообще пропал, провалившись в насыщенный солончак, рядовой Майер сломал ногу, а снайпера группы Фольке укусила гюрза. Ему оперативно вкололи сыворотку, защитив от яда змеи, но начавшиеся аллергия и интоксикация вывели бойца из строя. Фольке страдал от яростного зуда и беспрестанных рвотных позывов, выбивался из сил и, как и Майер, тормозил ход группы.

«Прекрасное» начало операции несколько сломило настрой отряда, нескрываемая злость обуздала командира Мютца. Высадиться в центре безжизненного Кызылкума с некоторыми потерями и незаметно для противника переть по открытой местности было слишком рискованно, если не вообще безнадежно. Ведь ПВО, накрывшая их самолет над Каспием, а потом бомбежка полигона на Арале явно подняли по тревоге весь состав НКВД. Да что там НКВД, весь тыл теперь, вероятно, знал про авиарейд гитлеровцев!

Мютц построил отряд, раздал команды, и они выдвинулись в юго-восточном направлении. Нужно срочно выйти из пустыни, добраться до райцентра, навести там шороху, захватить транспорт и уже на колесах достичь важных стратегических объектов коммунистической Азии. Автомашины могли быть в этом бедном регионе только в городишке Тамдыбулак, помеченном на карте малюсеньким сереньким пятнышком. Другого способа быстро и без потерь достичь ж/д ветки, мостов и центров сельского хозяйства Мютц не видел. Не на верблюдах же тащиться сутки напролет в ожидании пограничников или заградотряда НКВД!

Мютц повел группу, доверившись опыту лукавого, с каким-то нехорошим, ехидным прищуром проводника, карте и своему разуму. Он очень надеялся, что их десант никто не видел, а рейд по безлюдной пустынной местности окажется незамеченным и успешным. Эсэсовец-католик на миг остановился, перекрестился, равнодушно посмотрел на кружащего над ними орла и вместе со своими бойцами продолжил загребать ботинками прохладный пока песок. Начиналось утро 1 мая 1944 года.

Глава 7

Окрестности Кызылкудука, Узбекская ССР, 1 мая 1944 г.

– Значит, говоришь, вот тут площадь зыбучих песков, а вот здесь термитники? – Синцов водил по карте пальцем, периодически смахивая с листа бумаги песок. – Между ними русло высохшей реки, а примерно вот здесь гранитные останцы?

– Все верно, Коля-ака. А на юг, однако, солончак нехороший. Земля там сухой-сухой. Внизу мокрый. Соленый, – Агинбек следил за пальцем офицера и, пользуясь остановкой, раскуривал трубку. – Аул совсем рядом. Надо пугать шайтан. Плен брать шайтан. Зиндан бросать шайтан. И аул водить другой шайтан.

– Я согласен, что нужно бы взять пленных, хотя бы пару. Правда, спрятать их некуда, свои же освободят. Но… Какой зиндан, отец? В ауле нет зинданов, разве что старый пересохший кяриз у Алишера.

– Совсем глупый сейчас, офицера! В песках зиндан. Там, – аксакал махнул рукой на запад. – Моя показать делать зиндан. Шайтан больно не нравится зиндан. Хороший зиндан придумать Агинбек.

– О-о! Старик, все никак не могу привыкнуть к твоим загадкам и юмору. – Николай через защитную повязку почесал потную щетину на щеках, засунул карту в планшет, убрал его в сидор за спину. – Мы больше часа блуждаем по барханам, когда, наконец, будем брать фрицев?

– Терпи мал-мало, Коля-ака. Совсем мал-мало осталось ждать.

Они вновь продолжили путь, но уже через четверть часа мираб сделал знак остановиться среди каменистых выходов в небольшом распадке, слез с ишака и, пригнувшись, выглянул из-за невысокой скалы. Минуту он наблюдал за чем-то. На вопрос лейтенанта, нужен ли ему бинокль, старик отмахнулся. Синцов терпеливо ждал, поглаживая холку ишака и переминаясь с ноги на ногу. Икры гудели от постоянного напряжения, стопы ломило, пот пропитал штаны на ягодицах и всю гимнастерку, включая рукава. Но менять ее на свежую, выданную вчера Делягиным, он, конечно, не стал.

Агинбек отступил от скалы, погладил бородку, снизу вверх посмотрел на напарника:

– Коля-ака готов?

– К чему?.. А-а, конечно, готов! Ты их засек?

– Ага. Скоро здесь будут, однако. Но мы их водить русло. Плохим дорога. Ты готов, офицера?

– Так точно, товарищ Агинбек-ака!

– А голова твой готова?

– Отец, все нормально. Я смогу.

– Много шайтан. Нас мало. Не можно бояться. Нужно быть сильным и храбрым.

– Да знаю я! Ну-у? – Синцов просто изнывал от жары и горел от возбуждения.

Аксакал хитро улыбнулся, подошел к ишаку, что-то стал говорить ему прямо в верткое ухо. Тот замер и, казалось, понимал слова хозяина. Потом мираб разгрузил животное, стянув с него баулы и тюки, зачем-то нежно погладил винтовку, взял за уздечку ишака.

– Коля-ака, пора война делать.

– Слушаюсь, отец! Пошли бить гадов фашистских!

Синцов снова и снова удивлялся многогранным способностям мираба, не только его зоркому оку, отличному слуху и острому уму, но и навыкам подготовки к бою: рекогносцировке местности, выбору лежки, планированию запасных вариантов развития событий. Старик мало советовался с офицером, больше полагаясь на себя и свой опыт, сноровисто метался взад-вперед, в стороны, читал следы, трогал ветки саксаула, поглядывал на солнце, упорно забирающееся на небесный пьедестал. И даже нюхал воздух, уже ставший горячим. На манер индейца-следопыта Чингачгука, о котором лейтенант читал в юности.

И в то же время Николай ощущал некое неудобство, свою малозначительность в контроперации против явившегося с неба противника. Ему уже не терпелось пострелять, положить пару-тройку врагов, остальных взять в плен. Доказать всем: капитану Делягину, начальству в округе, наркому в Москве, Даше, что он достоин высокого звания офицера госбезопасности, заслуживает реабилитации, теплого приветливого взгляда, наград и почестей. Он не стремился к этому, но, как любой офицер, мечтал о продвижении по службе и славе.

Поэтому, когда лейтенант услышал шепот аксакала, то встрепенулся и вновь схватился за «маузер», вопросительно глядя на мираба.

– Моя пугать и гнать шайтан здесь. Твоя ждать здесь. Твоя офицера решать, брать шайтан или убивать. Твоя понял, Коля-ака?

– Так точно, Агинбек. Ты обходишь фрицев с севера, в тыл к ним. Гонишь сюда. Я здесь встречаю их, кого ликвидирую, кого пленяю. Но, черт побери, уважаемый, с чего ты решил, что матерые диверсанты испугаются тебя одного и ломанутся именно сюда?

– Офицера верить аксакал?

– Конечно, верю!

– Твоя ждать, стрелять, а будет плохо – уходить вон туда. Вот эта камень прятать тебя. Песок-бархан не ходить офицера, там плохо. Камень стрелять, камень прятать. И уходить.

– А ты как? А дальше что? – недоуменно вздернул брови Синцов, наблюдая, как старик остро отточенным ножом пластает из одной вехи короткие отрезки сантиметров по десять.

– Моя придет, вязать шайтан, садить зиндан, искать твоя.

– Агинбек, мы вдвоем не управимся со взводом десантников. Я все не врублюсь, какой зиндан ты придумал, где его нашел, но пленить полтора десятка фрицев – это невозможно!

– Ох, какой опять глупый офицера! Хватай баула, прятать камень, ждать, стрелять. Алла акбар!

С этими словами мираб сел на ишака и, развернув его, поскакал мелкой рысью вправо по дну низины. Синцов остался один среди барханов, возле каменистой щетки, торчавшей из склона песчаного холма. Ему стало не по себе, ноги совсем ослабли, жара нахлынула с новой силой, как будто чуя безвыходность человека.

– Ну, нет, – сказал вслух лейтенант, потрясая «маузером». – Смерть вам здесь, выродки фашистские! Вы у меня щас мигом вспомните Сталинград и Курскую дугу, сучье племя!

Он схватил оставленные стариком вехи, баул, бурдюк с водой и перебрался к скалистым останцам. Стал готовить себе позицию, часто вскидывая бинокль и наблюдая за неровным горизонтом, откуда уже выплывала черная ленточка чужаков.

* * *

Гугуш терпела неудобства тряски на одногорбом верблюде и держалась молодцом. Она и раньше, бывало, сидела в седле дромадера, когда нужно было скорее добраться из пункта А в пункт Б. Но скорость и бешеную скачку не любила, старалась передвигаться на двугорбом верблюде, степенно, вальяжно идущем по пустыне, либо на ишаке. Но в данной ситуации, когда за спиной оказался враг, злой и беспощадный шайтан, а деду и офицеру пришлось столкнуться лицом к лицу с более сильным противником, она не могла, не имела права филонить, отдыхать, бояться.

Она сейчас не походила на восточную красавицу, спокойную и терпеливую девушку, безмятежно занятую вечным бытом и кочевым хозяйством. Черные смоляные волосы Гугуш растрепались, чадра спала с головы и висела на плече, потное лицо облепили пыль и песок, ноздри раздувались, высохшие, сложенные трубочкой губы раз за разом издавали тонкий короткий свист. Наездница беспрестанно подгоняла верблюда, иногда нещадно пиная его пятками маленьких ножек, обутых в национальные узбекские туфли с загнутыми вверх носами и без задников.

Она торопилась и хотела как можно быстрее добраться до райцентра, кричать всем и каждому, что на их землю напал враг, что даже сюда добрались щупальца проклятого Гитлера. А самое главное, там далеко остались ее родной дед Агинбек и симпатичный ей лейтенант Синцов. Что они могут погибнуть, им нужна помощь, и теперь все зависело от нее, Гугуш. Девушка все гнала и гнала взмыленное животное, начинающее сдавать от такого напора, неслась под палящими лучами, задуваемая пустынными ветрами, страдая от жажды и страха.

И только жгучее солнце равнодушно созерцало эту картину сверху, продолжая с еще большей силой испепелять и без того горячую пустыню.

* * *

Не легче было маленькому Аманжолу, прискакавшему в Кызылкудук с его тремя десятками населения и пытавшемуся объяснить людям и старосте аула про надвигающуюся опасность. Никакие увещевания и сбивчивый рассказ мальчика, мокрого от пота и чумазого от пыли, не могли заставить жителей селения быстрее убраться отсюда в пещеры Зарафшана.

– Шайтан! Злой шайтан над песками падать с неба. Вы не понимаете, там плохой злой чужак. Надо быстро-быстро убегать. Шайтан сюда придет – всех убьет! Шайтана много. С неба упал шайтан. Я думал, снег. А это шайтан, как коршун, налетел. Много злого чужака. Что вы смотрите?! Уходить всем надо! В пещеры! – наверное, от волнения кричал на ломанном русском языке людям паренек.

Сухой, как тростник, черный от солнца староста разводил руками, блеял что-то в ответ, не понимая и не принимая новостей и просьб юного кочевника. Но тут одна из женщин, пожилая седовласая селянка, державшая на руках грудного ребенка, вспомнила, что это не просто шалунишка из соседней хижины, а правнук мудрого мираба Агинбека. Она призвала шумевший народ успокоиться:

– Говори, батыр Аманжол. Спокойно говори. Ты же родня Агинбека! Где он сам? Почему он сам не скажет нам эту новость?

Толпа сбежавшихся к маленькому базару жителей аула затихла, услышав здравые слова своей землячки и имя известного и уважаемого во всей округе аксакала.

– Меня сюда отправил дедушка, – сбивчиво продолжал тараторить то на казахском, то на узбекском языке паренек, от бессилия хлеставший себя по сапогу плетью. – Там враги с неба спрыгнули. Дедушка и офицер их ищут и сюда приведут. Убивать здесь будут. В барханах никак нельзя воевать. Шайтанов много, дедушка и офицер два всего. Гугуш скачет в Тамдыбулак. Звать других офицеров и дехкан. Надо помочь солдатами.

И тут Аманжол вспомнил, что нужно сказать обязательно старосте аула и его жителям, чтобы они точно напугались, собрались и сгинули прочь из селения:

– Агинбек сказал, чума идет! Совсем злая, черная чума. Умрете все, если не уйдете быстро!

Магическое слово, обозначающее для азиатов всех времен самую страшную напасть, от которой никогда не было спасения, произвело должный эффект. Народ зароптал, некоторые застонали, стали махать руками и взывать к Аллаху. И только напуганный ужасным известием староста коротко гаркнул, остановив этот гвалт:

– Тихо! – и в наступившей тишине обратился к мальчику: – То есть чума – это фашисты? Да? Агинбек и офицер Николай воюют с ними?

– Да-да, враги уже близко. Скоро здесь будут. Уходите быстрее!

Старик схватил мальчика за плечико, прижал к себе:

– Ты настоящий батыр, Аманжол! Мир твоему роду и дому, я благодарен твоему деду Агинбеку, я все понял, – и, повернувшись к толпе, сказал коротко и громко: – Слушайте все и выполняйте! Мы уходим отсюда. Если останемся тут – погибнем. Агинбек – мудрый и честный аксакал. Ему стоит верить. Всем быстро-быстро собрать скарб и скот, мы идем в Зарафшан. И да благословит нас Аллах!

Дехкане заголосили на все лады, рванули по домам, оглашая кривые улочки аула криками негодования и молитвами. Аманжол принял из рук маленькой девочки пиалу с водой и проводил ее убегающую фигурку с множеством развевающихся косичек хитрым взглядом. Он утолил жажду, как истинный батыр водрузил ногу в ичиге[43]43
  Легкие сапоги с мягким носком и жестким задником.


[Закрыть] на плетень, снял тюбетейку и утер ею грязное лицо. Сейчас он ощущал себя настоящим богатырем из восточных былин, спасающим терпящее бедствие население из лап кровожадного джинна. Аманжол устало улыбнулся и занялся подготовкой лошади к дальнейшему рейду.

* * *

Карл Мютц разрешил своим бойцам первый привал, потому что вымотанные после неудачной высадки и изнурительной ходьбы по тягучим пескам десантники уже начали сбивать ход, нервничать и роптать. Палящее солнце, неумолимо ползущее к зениту, делало свое горячее дело – пустыня становилась похожа на горячую духовку, где пирожками на противне томились солдаты СС.

Они повалились на горячий песок, обжигая руки и проклиная эту местность. Майер стонал от боли и грязно ругал провидение. Фольке по-прежнему чесался и, кривя зеленую от тошноты физиономию, страдал обезвоживанием организма. Сам Мютц костерил проводника, который на поверку оказался плохим знатоком местности. Подозревая, что этот хитрый азиат специально напросился в рейд, чтобы вырваться из Европы, из гитлеровских кандалов, и попасть в родные края, командир отряда бесновался и грозил расстрелом. Смуглый узкоглазый каракалпак ежился от нападок офицера, сутулился и все пялился на карту, вспоминая детали и направление маршрута.

И в тот момент, когда он забрался на один из крайних барханов перед обширной солончаковой равниной, чтобы оглядеться, с тыла прозвучал выстрел. Все диверсанты вздрогнули и напряглись, Мютц, увидевший, как проводник катится по склону холма с простреленной головой, мгновенно среагировал. Посыпались команды, отряд зашевелился, хватая оружие и пряча фляжки. Звук выстрела долго блуждал по местности, не позволяя правильно определить местонахождение стрелка.

Один из бойцов по жесту командира вскарабкался на бархан и осторожно выглянул. Все остальные напряженно следили за товарищем, ожидая то ли новости от него, то ли его смерти. Десантник выудил из ранца бинокль и приставил его к глазам. Медленно повел им слева направо. Мютц задержал дыхание, будто сам сейчас всматривался в те окуляры, выискивая противника. Поэтому резко дернулся, словно сам пулю схлопотал, когда боец-наблюдатель, с выбитым левым глазом и развороченным биноклем в руке, откинулся на спину и поплыл вниз по склону вместе с потоком песка.

И вот тут гауптштурмфюрер СС Карл Мютц каким-то шестым чувством понял, что случилось непоправимое и над их операцией навис дамоклов меч.