Электронная библиотека » Сергей Кредов » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 9 июня 2016, 20:00


Автор книги: Сергей Кредов


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Рождение революционера

В 1894 году ученик седьмого класса гимназии Дзержинский начинает посещать марксистский кружок саморазвития. Уже через три года Феликсу выпадет тяжкое испытание: в полиции Ковно его подвергнут избиению березовыми палками. Во время экзекуции у юноши откроется горловое кровотечение, но он все выдержит, показаний на товарищей не даст. Поручик Глазков доложит начальству:

– Все попытки склонить арестованного к чистосердечному покаянию оказались безуспешными. Проводить с ним дальнейшую работу нецелесообразно.

Перед нами уже «железный Феликс».


Как приходят в революцию?

Для кого-то и выбора нет: «Моя революция – пошел в Смольный»…

У Феликса выбор был. Братья Дзержинские в равной мере страдали от бедности, муштры в гимназии, унижения национальных чувств. А революционером стал только он.

В письмах к сестре заключенный Дзержинский на разные лады будет убеждать ее, что свою жизнь, наполненную верой в светлое будущее человечества, как бы ни была она трудна, он ни за что не променяет на мещанское существование на воле. Вполне в духе Гриши Добросклонова, героя поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»:

 
…Лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Кому отдаст всю жизнь свою
И за кого умрет.
 

Феликс в возрасте 18 лет уже готов умереть за свои идеалы.

Некрасов дал нескольким поколениям русских революционеров высокое обоснование их целей, ошибок, жертв. В его знаменитой «призывной песне» слышится библейская притча об узких вратах.

 
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
 
 
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую:
Каким идти?
 
 
Одна просторная
Дорога – торная,
Страстей раба,
 
 
По ней громадная,
К соблазну жадная
Идет толпа.
…Другая – тесная
Дорога, честная,
По ней идут
 
 
Лишь души сильные,
Любвеобильные
На бой, на труд…
 

Молодые люди из привилегированных семей – дворяне, поповичи, купеческие дети – выбирают тесную, но «честную» дорогу борьбы с царем, правительством, дорогу тюрем, скитаний, подчас террора. Почему? Единого ответа нет. Бывало, что и два брата приходили в революцию очень несхожими путями. Ну, вот хотя бы братья Ульяновы.

Александр Ульянов (1866–1887), судя по известным фактам его биографии, – яркий пример революционера «от сердца». Александр пользовался любовью и уважением едва ли не всех, кто его знал. Он оканчивает симбирскую классическую гимназию с золотой медалью. В Петербурге перед ним открыта карьера ученого. На третьем курсе университета Александр получает золотую медаль за работы по зоологии. Сам Дмитрий Менделеев называет Ульянова перспективным химиком… Родители отпускали сына в столицу с тяжелым сердцем, очевидно, зная о перемене в образе его мыслей. Но что подвигло юношу избрать крайний путь, войти в нелегальную организацию, стать террористом?

Можно предположить: при жизни властного, религиозного отца это едва ли бы произошло. Но в январе 1886 года Илья Николаевич неожиданно умирает. Незадолго до того директора народных училищ, энтузиаста народного образования Ульянова стали выпроваживать на пенсию. Срок службы ему продлили только на год (вместо пяти, как он просил). Известие о скорой отставке он воспринял тяжело – инсульт на 55-м году жизни. Смерть Ильи Николаевича, несомненно, сильно повлияла на его сыновей. Через много лет Владимир Ульянов-Ленин укажет в партийной анкете, что он атеист с 16 лет, то есть как раз с 1886-го…

А 17 ноября того же года Александр в Петербурге участвует в манифестации, посвященной 25-летию со дня кончины кумира демократической молодежи, критика и публициста Николая Добролюбова. После разгона демонстрации казаками и полицией вместе с товарищами пишет и распространяет прокламацию «17 ноября в Петербурге». В декабре примыкает к террористическому крылу народовольцев. И вот он участвует в подготовке убийства Александра III, намеченного на 1 марта 1887 года. Химику Ульянову поручено изготовить метательные снаряды. Членов боевой группы задерживают на улице в день покушения. Зная, что за ним следят, Александр тем не менее отвергает предложение товарищей скрыться из города. На следствии и суде он ведет себя мужественно и благородно, не отрицает своего участия деле, более того, старается взять чужую вину на себя. Приговоренный на суде к повешению, Ульянов подает просьбу о помиловании только по настоянию матери. Его прошение, составленное без ноток раскаяния, даже не показывают царю.

Чем-то схожи биографии революционеров от сердца. В юности они глубоко религиозны, самоотверженны, исполнены высоких представлений о чести, товариществе, долге. А дальше? Шок от столкновения с несправедливостью. Нередко фон – большое личное горе, связанное с утратой отца, матери, сестры или брата. И тут еще одна развилка, вновь – два пути. Одни приходят к подвигу мирного самоотречения, под влиянием народовольческих идей оставляют крупные города и уезжают в глубинку лечить и учить крестьян. Другие – к политическому протесту, бунту, «топору». Таков путь многих революционеров и общественных деятелей в годы правления царя-реформатора Александра II. Некрасов, Добролюбов, Чернышевский, Тургенев, Салтыков-Щедрин – их кумиры. Их верным последователем предстает Александр Ульянов. У революционера от сердца всегда можно отыскать в судьбе точку слома, момент, описанный Некрасовым:

 
О, горько, горько я рыдал,
Когда в то утро я стоял
На берегу родной реки,
И в первый раз ее назвал
Рекою рабства и тоски!..
 

А вот почему пришел в революцию Владимир Ульянов, человек явно иного склада?..

Стал мстить династии Романовых за смерть брата, как нередко можно прочитать? Едва ли так просто. Мотива личной мести в письмах, высказываниях, во всей деятельности Ульянова-Ленина не заметно. О событиях, связанных с гибелью Александра, он вообще упоминал очень редко, при этом, как отмечала Крупская, делал акцент на том, как тяжело пришлось тогда его матери Марии Александровне. О своих же переживаниях – молчок. Владимир Ульянов умел сдерживать свои эмоции. Это проявилось в нем в ранней юности. Александра казнили 8 мая 1887 года. Как раз в те дни его младший брат готовился к выпускным экзаменам в гимназии. 12 мая он сдает письменный экзамен по алгебре и тригонометрии, 13 мая – письменный по греческому языку (самый трудный). С 22-го начинаются устные экзамены. 17-летний Владимир проявил редкое самообладание. Симбирскую классическую гимназию он окончил, как известно, лучшим из своего выпуска с единственной «четверкой» по логике и золотой медалью.

Казнь Александра, обвиненного в попытке цареубийства, конечно же, потрясла Ульяновых. Причинила им боль – это одно. Но также и сломала весь уклад их жизни. Семья директора народных училищ считалась одной из самых почтенных в губернском городе. И вдруг они – родственники цареубийцы. Изгои. Знакомые, встречая их на улице, переходят на другую сторону. Привыкший быть первым среди сверстников, чувствовать превосходство над ними, Владимир получает страшный удар по самолюбию. Перед экзаменом по математике одинокий, ушедший в себя, сутулясь и держа руки за спиной, он ходит по коридору взад и вперед, как вспоминает один из педагогов.

Крупская добавляет подробности: «Владимир Ильич рассказал мне однажды, как отнеслось „общество“ к аресту его старшего брата. Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок-учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы. Тогда еще не было железной дороги из Симбирска, матери Владимира Ильича надо было ехать на лошадях до Сызрани, чтобы добраться до Питера, где сидел сын. Владимира Ильича послали искать попутчика – никто не захотел ехать с матерью арестованного. Эта всеобщая трусость произвела, по словам Владимира Ильича, на него тогда очень сильное впечатление».

Ульяновы не собирались уезжать из Симбирска. Но летом 1887-го им пришлось перебраться в Казань. Хорошая характеристика, выданная директором гимназии Федором Михайловичем Керенским, позволила брату казненного террориста поступить на юридический факультет университета. А уже в декабре в актовом зале казанские студенты, прекратив занятия, собрались на сходку с антиправительственными лозунгами. В числе первых в зал по коридору мчался Ульянов, «махая руками, как бы желая этим воодушевить других», сообщается в одном из донесений. Владимира исключили из университета. Начался отсчет его революционного стажа.

Владимир Ульянов – революционер «от ума». Нет свидетельств тому, чтобы он рыдал на берегу «реки рабства и тоски». Все очень продуманно, рационально: «Мы пойдем другим путем». Мир надо переделать. Именно такой протест – интеллектуальный, лишенный морализаторства, считающий абстрактные рассуждения о добре и зле признаком слабости, приведет в итоге революционеров к успеху, к захвату власти и удержанию ее в ходе страшной Гражданской войны…

Утраты

Феликс Дзержинский, если придерживаться предложенной выше схемы, – яркий пример революционера «от сердца».

Ребенком в беседах со старшими он получает обычный для маленького поляка набор знаний. Вечер, тусклый свет настольной лампы, за окнами шумит лес. Пани Хелена рассказывает своему сыну о жестокостях Муравьева-вешателя, подавлявшего мятеж в 1863 году. О том, что в костелах тогда молитвы заставляли петь по-русски. О непосильных контрибуциях, наложенных на население. Конечно же, она не желает своему сыну доли революционера, каторжанина. Но он воспринимает ее рассказы слишком остро. Дзержинский вспоминал:

– Каждое насилие, о котором я узнавал, было как бы насилием надо мной лично.

Попав в Виленскую гимназию, Феликс почти сразу принимается за поиски иного пути. Куда податься из «полицейского участка», чтобы не травмировать своим решением родственников, нежно любимую им мать? Он хочет поступить в духовную семинарию. Однако пани Хелена и другой их родственник, ксендз, всячески отговаривают Феликса от такого выбора. Не по характеру ему быть священником. Религиозность в юном Дзержинском сочетается с интересом к мирским вопросам и не сочетается со смирением.

Если в семинарию нельзя, то куда же?

Кризисным для Феликса становится 1894 год. Тяжело заболевает пани Хелена. Сын ездит в клинику в Варшаву ее навещать. По-видимому, он не так давно пережил шок в связи с гибелью сестры Ванды. Позднее Феликс почти не рассказывал о своих переживаниях в тот период. Мы знаем только с его слов, что до 16-летнего возраста он был «фанатично религиозен», а затем утратил веру в Бога. Но проповедником Феликс остался. Теперь он с прежним пылом пропагандирует свой атеизм, хотя еще не так давно говорил старшему брату: «Если я однажды узнаю, что Бога нет, я пущу себе пулю в лоб». Из последнего факта нередко делались далеко идущие выводы: Феликс Дзержинский с ранних лет – фанатик, одержимый мыслью обратить окружающих в свою веру, сначала в одну, потом в другую. Роман Гуль в изданной в Париже в 1935 году книге пишет:

«Оказывается, Феликс не только религиозен, но и фанатически повелителен и нетерпим. Из светло-зеленых глаз нежного юноши глядел узкий фанатик. И разрушение всего, что не есть то, во что верует Феликс Дзержинский, было всегда его единственной страстью…».

Отечественная школа психологизма. Найти ключ к характеру человека, объясняющий все его последующие поступки, желательно с самого раннего детства. И без особых сомнений в том, что факт, легший в основу обобщений, действительно имел место. Между тем об эпизодах из жизни Феликса Дзержинского, которые только что приведены, известно исключительно с его слов, сказанных в 1922 году. В них чувствуется ирония: дескать, вот каким максималистом был тот юноша. Несомненно то, что с младых ногтей Феликс испытывал потребность в вере, которая бы заполняла все его существо. А разве истинная вера, особенно в молодости, не сочетается со стремлением обратить в нее окружающих? Дзержинский хочет жить по справедливости, в соответствии со своими убеждениями. Вот что можно сказать с уверенностью. О том, что он намеревался разрушать, а что созидать, говорить пока преждевременно.

Новым смыслом жизнь Феликса Дзержинского наполнилась в 1895 году.

Расплата за идеалы

Казалось бы, Феликс, оставив гимназию, должен прямой дорогой отправиться в лагерь националистов, борющихся за создание единой, независимой Польши. Ведь его национальная гордость столько раз подвергалась унижениям. А в раннем детстве, по его собственному признанию, он мечтал о шапке-невидимке, чтобы с ее помощью отомстить москалям.

Однако 17-летний Дзержинский делает выбор в пользу социал-демократии, раз и навсегда. Очень скоро он станет противником отделения Польши от России, а националиста Пилсудского (своего старшего современника, земляка и однокашника по Виленской гимназии) будет считать личным врагом.

Почему он примыкает к социал-демократам?

В Вильно в те годы другой революционной организации нет. Население в Виленской губернии составляют польские и еврейские ремесленники, литовское крестьянство. К лозунгу о самоопределении Польши здесь относятся с подозрением. Кроме того, национально-освободительное движение в Польше получит партийное оформление несколько позже. Это, так сказать, субъективная причина выбора Феликса. Думается, имелась и другая, не менее веская. Его натура нуждалась не просто в возвышенной цели, а в системе ценностей, в новой – светской – религии. Этим потребностям на рубеже веков наилучшим образом отвечал марксизм. Не случайно же учение приобрело так много последователей, и даже многие из тех, кто в нем впоследствии разочаровался, дошел до полного его неприятия, не отрицали, что пережили период увлечения им.

Был марксизм для высоколобых – в томах «Капитала», философских работах Маркса и Энгельса. Но очень важно, что учение поддавалось упрощению, его можно было разъяснять в рабочих кружках, растолковывать даже неграмотным. Основоположники марксизма оставили пророчества, и эти пророчества сбывались! Кризисы перепроизводства с их неизбежными социальными потрясениями… Смягчать их – только смягчать – научатся много позже. Первую мировую войну Энгельс предсказал за тридцать лет. И сроки примерно назвал, и главных действующих лиц указал. Марксизм многим тогда казался удавкой, неуклонно стягивающей шею капитализма.

Вакуум в душе Феликса заполнен. Выбор сделан. В 1895 году он вступает в литовскую социал-демократическую партию, получает первую свою партийную кличку. И конечно, не предполагает, сколько испытаний выпадет ему в ближайшие 22 года…


Молодой агитатор Яцек принимается вести кружки образования среди своих сверстников, ремесленных и фабричных учеников. Занятия его строятся так: начинает он с общеобразовательной части (устройство Вселенной, происхождение человека, общества и так далее), затем переходит к штудированию «Эрфуртской программы». Этот марксистский документ, принятый социал-демократами Германии в 1891 году, был тогда очень популярен. Он являлся и хорошим учебным пособием. Ленин тоже в целом с одобрением относился к программе немецких марксистов, хотя и критиковал ее, в частности, за отсутствие требования диктатуры пролетариата (читай: за излишнее миролюбие). И сегодня не много претензий можно предъявить Эрфуртской программе. Она состоит из двух частей.

В программе-максимум содержатся теоретические положения марксизма. Перед социал-демократами Германии ставится цель – завоевание политической власти. Но это вопрос будущего. В условиях же буржуазного общества (программа-минимум) выдвигаются такие цели: демократизация выборной системы, развитие самоуправления, равноправие женщин, решение вопросов о войне и мире народным представительством, бесплатное медицинское обслуживание, восьмичасовой рабочий день, запрет на использование труда детей в возрасте до 14 лет…

Что можно возразить? В чем фанатизм тех, кто разделял требования Эрфуртской программы?

Фанатизм в Феликсе проявляется в том, что, обретя веру, он считает ее руководством к действию. Характерный для него эпизод: чтобы вести пропаганду среди еврейского населения, он самостоятельно осваивает идиш (при том, что в гимназии ленился изучать «мертвые» языки, к которым тогда, по-видимому, относил и русский). Карл Радек отметит в воспоминаниях: «Мы смеялись позже, что в правлении польской социал-демократии, в которой был целый ряд евреев, читать по-еврейски умел только Дзержинский, польский дворянин и католик».

В своей семье после смерти матери Дзержинский чувствует себя некомфортно. Еще гимназистом, живя у бабушки, он на чердаке ее дома печатал листовки, воззвания к рабочим. Затем он перебирается к сестре. Но и в ее доме Феликс слишком обременительный жилец. Из воспоминаний сестры Альдоны: «К нему часто приходил известный социалист доктор Домашевич. Они забирались куда-нибудь в уголок и там тихо, чтобы я не слышала, вели свои беседы. Я знала, что Домашевич нелегальный, и я боялась, что его выследят и арестуют у меня на квартире: я воспитывала двух младших братьев. Они учились в той же гимназии, из которой добровольно ушел Феликс, оставив у дирекции недобрую память о себе. Вопрос об уходе из гимназии был им продуман и решен. Но, покидая гимназию, Феликс высказал педагогам прямо в лицо всю правду об их методах воспитания… После этого случая отношение в гимназии к двум нашим младшим братьям резко изменилось, учиться им было очень трудно. А через год директор заявил, что лучше будет, если они переедут в другой город, ибо аттестата зрелости в Виленской гимназии им все равно не получить. И хотя братья учились хорошо, они вынуждены были уехать кончать гимназию в Петербург».

В словах Альдоны чувствуются отголоски давних споров, возможно, конфликтов. Феликс подвел младших братьев. Мог бы уйти из гимназии тихо, без драматических эффектов.

Что же тут не понять? Иди, брат Феликс, дальше своей дорогой, какую выбрал, а нам надо позаботиться о младших. Возможно, польского патриота его близкие лучше бы понимали, но социалиста…

Зарабатывает Феликс частными уроками. Преподавание в кружках скоро ему надоедает. Его тянет на революционный простор. К массам. А где он может встретить «настоящих» пролетариев? Например, в кабачках возле предприятий. Сюда и наведывается молодой агитатор вместе со своим приятелем Андреем Гульбиновичем, слесарем и поэтом. О политике, царе разговаривать категорически запрещено, за такую пропаганду Яцека бы сразу отправили в полицию. Он заговаривает с рабочими об их экономическом положении, пытается нацелить их на борьбу за экономические права, благо в Эрфуртской программе все сформулировано четко. Опасность его подстерегает не только со стороны полиции. Однажды рабочие одного из заводов, науськанные хозяевами, подкараулили агитаторов. Дзержинский вспоминал: «Поэта меньше избили, так как он сразу свалился с ног, а я защищался». Феликс получил ножевые удары в голову, в том числе в правый висок. Зашивал раны доктор Домашевич.

Чтобы печатать прокламации на гектографе, не подвергая опасности близких, Феликс нанимает конспиративную квартиру, причем рядом с полицейским участком, уверяя товарища, что здесь-то как раз их искать не станут. Агитационные листки ночами сам же расклеивает по городу. Однажды рабочий-поэт увидел Яцека, перепачканного клеем. А если бы полицейский его встретил на улице? А вот – достает махорку из кармана. Как раз на этот случай. Бросил бы в глаза фараону и убежал. 19-летний юноша настроен очень решительно.

Гульбинович вспоминал о Дзержинском той поры: «Тонок и строен, как тополек, красивый, ладный. На него заглядывались наши девушки-швеи, но, увы, без взаимности».

На его взаимность сможет рассчитывать только такая же убежденная революционерка, как и он. Это Феликс определил для себя уже тогда.

Гложет его, что жить ему недолго. Врачи нашли у него хронический бронхит и порок сердца. Лет семь, по его мнению. Наверное, подсчитал, что отец, заболев туберкулезом, прожил ровно семь лет. Обычную девушку Феликс сделает несчастной. А революционерка его примет таким, каков он есть, и будет готова ко всему.

В марте 1897 года партия направляет Дзержинского в промышленный город Ковно создавать социал-демократические ячейки. Он устраивается переплетчиком в мастерскую. Зарабатывает мало, голодает, но на встречах с рабочими «держит фасон». Бывает, приходит агитатор в дом к рабочему и чувствует запах блинов. Голова кружится, желудок сводит от голода. Но от приглашения к столу отказывается: «Спасибо, ел уже».

«Здесь пришлось войти в самую гущу фабричных масс и столкнуться с неслыханной нищетой и эксплуатацией, особенно женского труда. Тогда я на практике научился организовывать стачку» – это Дзержинский вспоминает о своем ковенском периоде.

В его квартире вновь заработал гектограф. Он затеял издавать газету «Ковенский рабочий» на польском языке. Правда, успел выпустить всего один номер. Все статьи написал сам. О чем же сообщалось в этом подпольном издании?

Например, о том, что царское правительство, напуганное стачками в Петербурге, пообещало с 16 апреля сократить рабочий день: на механических предприятиях – до 10½ часов, на ткацких – до 11½ часов и на остальных – до 12 часов. «Так вот, братья, и нам необходимо знать об этом… Если мы сами не будем добиваться своих прав, если сами не заставим фабриканта и заводчика выполнять этот закон, то он может остаться лишь на бумаге». Дальше автор доказывает, что сокращение рабочего дня вовсе не означает падения производства. Ведь у тружеников появится больше свободного времени. «Что мы будем тогда делать? Пить водку? О, нет! Каждый из нас захочет тогда и почитать, чтобы стать умнее, и пойти в театр». У ткача, слесаря, кожевника возрастут потребности, соответственно, и расходы, поэтому он будет заинтересован больше зарабатывать. Надо его перевести на сдельщину. И всем будет к выгоде сокращение рабочего дня. Свои рассуждения Феликс завершает напоминанием:

«Заводы Рекоша, Шмидта, Тильманса и Петровского – механические, так запомним, что у нас рабочий день должен продолжаться лишь 10½ час., а на других предприятиях – 12 час. Будем за это бороться, если предприниматели не захотят выполнять этот закон!»

В некоторых других странах Дзержинский имел бы возможность заниматься тем же самым под своим настоящим именем и даже за зарплату. А свои статьи публиковал бы в легальной прессе…

Правда, в том же номере «Ковенского рабочего» он учит, как проводить стачки. Но ведь с требованиями – выполнять закон. Кто мешал царю Николаю предложить рабочим перспективу: положим, к 1900 году снизить продолжительность рабочего дня до 10 часов, а к 1905-му – до 9 часов и так далее? Кто мешал строго взыскивать с заводчиков за нарушения на производстве прав женщин и детей? Мог бы выбить почву из-под ног агитаторов. Глядишь, поцарствовал бы еще.

Но в России конца XIX века Феликс Дзержинский – революционер-нелегал и преступник. 17 июля 1897 года он принес в сквер возле собора в Ковно запрещенные книжки, чтобы передать их рабочему-подростку. И был арестован. Жандармы соблазнили мальчишку-провокатора десятью рублями.

На квартире у Феликса изъяли следующие доказательства его преступной деятельности: вырезки из газет с разъяснениями различных вопросов трудового законодательства; адрес-календарь с перечнем промышленных предприятий Северо-Западного края; список предприятий Ковно с указанием количества рабочих (чернилами дописано: фабрика гвоздей сапожных, инженерная мастерская… – очень основательно подходил к своим обязанностям молодой социал-демократ). А также – «Кавказский пленник» Льва Толстого на литовском языке, переписанный от руки отрывок из стихотворения «И взойдет за кровавою зарею солнце правды», рукописный словарь польско-литовских слов, вырезка из газеты с сообщением о стачке в Бельгии и выписка из другой газеты о том же, выписка о состоянии крестьянских хозяйств в России… Ничего более опасного для государства Российского.

Феликс Дзержинский уже не раз в этой книге назван революционером. А если разобраться, какой он пока революционер? Его уместнее причислить, например, к правозащитникам – защитникам прав бедноты. Этого молодого человека, пренебрегшего собственной карьерой, здоровьем, правительству следовало бы поддерживать, а не сажать. Он борется за выполнение законных прав рабочих. За то, чтобы рабочие трудились меньше, но лучше, а в свободное время имели возможность читать книги и ходить в театры. Его же отправляют в тюрьму, где избивают до полусмерти березовыми палками. После года предварительного заключения – в ссылку в Вятскую губернию, в городок с населением пять тысяч жителей, который близкие с трудом отыщут на карте. Там он чуть не лишится зрения, работая на махорочной фабрике. На фабрике он опять за свое. Его – еще дальше…

С ним обошлись исключительно жестоко.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации