Текст книги "Лабиринты. Роман"

– О! Привет! Ты же на работе должна быть сегодня? Сама же вчера вечером говорила, мол, хватит на больничном валяться и завтра ты идёшь на работу.

– Там такое… Блин, – не желая непременно лопнуть от эмоций, Вика еле-еле сдерживала себя от мата, с недовольством поглядывая на выходящих из зала людей и особенно на нескольких вперившихся в неё приторно-сладких лиц модных парней, – что это такое? Ленка! Что это за зоопарк у тебя тут?

– Что есть, то есть! – недовольно выдохнула она, ставя на столик две цветастые кружки с чаем и усаживаясь рядом. – Знаешь, вот с кем действительно интересно и приятно работать? С теми, у кого денег нет. И не от того приятно, что они фанатики, или они там отказываются от материального мира, – гримасничала Лена, – нет. Я про тех, у кого их действительно нет. Они работают с телом, они работают с энергиями, они впитывают знания. Но при всём при этом они знают, что такое жизнь! Настоящая, суровая жизнь! И вот они потихоньку, помаленьку начинают всё осознавать, что как работает, и начинают опять-таки применять всё это в своей обычной жизни. А эти, – учтиво кивнула она вслед ушедшей группе, – они просто хотят этим заниматься. Ну и пусть занимаются!

– Ну да… Так вот, добралась я до работы и не поверишь, первый раз в жизни бабские сплетни сыграли в моей жизни далеко-о не последнюю роль! Услышала я, значит, остановилась и решила: да ну их нафиг! Поболею-ка я ещё недельку.

– Я тебе точно когда-нибудь телевизор подарю! Причём без пульта, с одним новостным каналом, чтобы ты хоть иногда знала, что в мире творится.

– Ой, да что там может нового творится?

Лена демонстративно включила новости и ткнула пальцем, направляя её внимание на висящий на стене экран.

«Новый вирус ещё пока до конца не изучен. Он образовался в результате некачественно прошедших клинических испытаний новой вакцины. Как выяснилось, над ней работали и впоследствии дали добро на распространение – это главврач экспериментальной клиники Казаков Николай Николаевич и главный врач эпидемиолог Остапенко Павел Степанович. Именно эта вакцина и послужила тем стремительным толчком для старого вируса. Таким вот образом, дав старт новому, ещё пока не изученному, а теперь ещё и смертельному вирусу. Весь мир, откровенно говоря, пребывает в страхе. Из-за скорости распространения вируса повсеместно введены карантины, закрываются границы и вступают в силу прочие новые ограничительные меры. Виновных, до решения суда, водворили в специальный изолятор. Сейчас выясняется, в какие регионы, и в какие именно страны были отправлены ампулы с этой псевдовакциной. Как поведёт себя новый вирус – пока остается загадкой. Известно одно, он имеет стремительную скорость распространения воздушно-капельным путём. Мы с нетерпением будем ожидать новых известий и последних комментариев от высших чинов здравоохранения. Будьте с нами каждый час». Вести на Седьмом».

В репортаже урывками показывали вновь прибывших на место врачей из главного центра, а также чиновников, одетых в медицинское спец. обмундирование, больше походившее на какой-то костюм космонавта или глубинного водолаза. Мелькнули и знакомые Вике лица коллег в привычной всем медицинской форме без излишеств, ведь они все были уже автоматически заражёнными. Также мельком показали до ужаса подавленного главврача.

– Теперь ты поняла? – выключила звук и отложила пульт Лена. Вика обмерла и сидела вообще не шевелясь, словно бы восковая фигура. – Я как увидела утром первые новости, давай сразу тебе звонить. А ты, как всегда, недоступна. Потом начала рассматривать другие новостные ленты, в надежде хоть где-то найти списки заражённых медиков, дабы удостовериться, что тебя там точно нет. Ничего нет! И брату твоему я не дозвонилась, он всё сбрасывал и сбрасывал. И где мне тебя было искать?

– Вот ведь уроды! Нашли, кого сделать крайним!

– Ты о чём?

– Да так, ладно, проехали. Хорошо, что так всё вышло. И хорошо, что я здесь, а не там. Слушай, я тут пока сидела, читала этого, как его… «Школа insight Центр Практической Эзотерики». Я прямо прониклась, погрузилась даже. Он у тебя тут что, занятия проводит, этот Пётр?

– Да иногда проводит, для узкого круга, так сказать. В основном практики какие-либо показывает. Он не здесь живёт, так, наездами бывает. Там у него не только же медитации есть, и лекции, семинары различные. Короче, всё, с чем человечество соприкасается, от личных и житейских проблем до небесных вопросов. Он всё простыми, доступными словами объясняет. Я с ним давно сотрудничаю.

– Блин, а чего ты раньше молчала, ничего не говорила об этом? – Лена, аж засмеялась от такой её реакции, – Надо сходить! Я прям заинтриговалась!

– Ой, давай потом, – протяжно начала Лена.

– Не поняла? Чего потом-то? В коем-то веке меня что-то зацепило, а она потом! – воинственно возмутилась та. – Давай, давай, выкладывай!

– Тема, в общем, серьёзная. Давай я как-нибудь к тебе забегу, и мы обо всём поговорим. Давай?

– Ну ладно. – по-дружески обиделась Вика, но согласилась. – Сегодня, кстати, я стряпню какую-нибудь должна братцу своему сварганить. Обещала. Так что милости просим! – ухмыльнулась она игриво эмоционируя. – И да, на всякий случай захвати активированный уголь. Ты же знаешь, как я люблю готовить!

Глава третья

Самая обычная белая комната с прямыми углами и островатыми гранями находилась где-то в середине самого обыкновенного многоэтажного дома. Просто отдельная комната, не имеющая ни внятного интерьера, ни каких-либо броских деталей. Наташа находилась где-то во вне. Она одновременно, как бы со стороны, смотрела и на эти стены, и на эту как будто бы рисованную пустоту какой-то неодушевленной темени, как-то странно существующей отдельно от той белой комнаты, и о которой знает только она.

«За единственной в комнате дверью наверняка скрывается какая-то магическая тайна. – подумала Наташа и потянула на себя слегка дрожащую ручку двери. Она отворила дверь, шагнула в плотный сумрак и тут же очутилась в полёте свободного падения. Летела она то ли вверх, то ли вниз, то ли в пропасть, а то ли вообще куда-то за грань понимания. От волнения Наташе не хватало воздуха. Её страхи и тревоги были весьма далеки от неё. А любопытство, жажда приключений и знаний, как всегда брали над ней верх и были неугомонны. Но всё же какое-то незнакомое чувство пронизывало её нутро. Полёт продолжался, и воспринимался он уже как самое простое обыкновение. Вскоре рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки появился прообраз вечного двигателя Иссака Ньютона, а именно поочередно бьющие шарики то с одной, то с другой стороны. Наташа начала вглядываться в этот единственный и, вероятно, отнюдь не случайный предмет, что явился ей посреди какой-то сплошной туманной вечности. Там, за место шариков, были маленькие светящиеся золотые пирамидки, которые с каждым ударом щедро осыпались искрами энергии. От этого процесса пространство вокруг стало немного посветлее. По крайней мере, появилась какая-то ясность, что её куда-то ведут, что её целенаправленно несёт какая-то неведомая сила. Кроме пирамидок, ничего более видно-то и не было. Зато внутри присутствовала чёткая уверенность серьёзности намерений данного трипа. В какой-то момент Наташа неожиданно для себя заметила, что она уже не летит, а слепо шагает по незримому пространству. С каждым шагом идти становилось всё труднее, буквально каждый новый шаг давался ей с невероятным усилием. Казалось, будто бы плотность данного пространства с каждой секундой сгущалось и начинало походить не на какую-то туманно-воздушную массу, а скорее даже на какой-то плотный, вязкий кисель. Только вот по ощущениям он был больше похож на некую склизкую болотную жижу. Пирамидки ускорялись. Они колотили как сумасшедшие, не смотря ни на что, пытаясь с каждым своим ударом отчеканивать как можно больше драгоценных искр, которые здорово очищали пространство и озаряли Наташе путь. Послышался какой-то гул. Усиливаясь своей вибрацией, он поглощал и пронизывал всё насквозь. Предел наступил очень быстро, и этот раздирающий фон заставил Наташу остановиться. Пирамидки также остановились. Они поднялись вверх и принялись кружить над её головой. Золотые нити пирамид, на которых они и были подвешены, уходили куда-то в неизвестность и напоминали некое подобие люстры. Сквозь густую тьму под ногами начала проступать какая-то явь. Наташа увидела стремительно приближающиеся очертания континента, а немного после и очертания страны, так знакомые всем из детства, со школьных уроков географии. Это была Италия. «Сапог» стремительно увеличивался. Уже не было ощущений ни полёта, ни падения, ни трудных шагов по болоту. Будто бы кто-то просто взял и отменил все законы притяжения. Остановившись в нужный момент и пребывая на том расстоянии, на котором можно было подробно рассмотреть города, улицы, переполненные этажи больниц, Наташа натурально слышала все те хрипы и стоны заражённых людей. Её чувства обострились в сотню раз, и ей хотелось неистово выть вместе с ними. Её сердце разрывалось от боли, а снующие повсюду и собирающиеся над городами серые грязные облака негатива лишь усугубляли положение, сгущая ещё сильнее и без того пронизанный страхом смерти воздух. Города, селения, сотни тысяч людей. Наташе показывали всё подробно и в деталях, не обращая никакого внимание на её желание орать и скулить. Ведь ей пришлось концентрированно ощущать и каждого в отдельности, и одновременно всю ситуацию целиком. Ситуацию, которая была доведена уже до края пропасти.

Она, едва ли живая, минула все те пики и в полу осознанном состоянии совершенно измученная Наташа возвращалась обратно. А возвращалась она не одна, если можно так выразиться. Не заметить его было просто невозможно – огромный золотой столб энергии, шедший откуда-то сверху и сопровождавший её. Он был огромен и проходил сквозь неё, полностью заполняя всё своим светом. Также, проходя сквозь расстояния, он был прицельно направлен на отдаляющуюся и уже теряющуюся вдали Италию.

– Мама, мама, проснись! Что с тобой? Ты что кричишь? – теребил Наташу перепуганный сын Саша.

– Саня… Привет… – она тяжело дышала и с видом, будто бы она только что прилетела с Альфа Центавры, пыталась произнести что-то адекватное. – Я уснула да? Кошмар приснился. Всё хорошо, мой дорогой. А где братик твой? Где Рома? – немного испуганно спросила Наташа.

– Мам, ты чего? Ты же сама его на своей машине отцу на все выходные отвезла!

– Да? А, ну да, да, точно…

– С тобой всё в порядке? – уже подшучивал Саня.

– Да, да.… А что там у тебя с уроками?

– Мам, какие уроки? Карантин ввели! Никто не учится! – торжествовал Санька.

– Точно! Карантин! Я вспомнила! – вновь на каком-то своём языке заговорила Наташа.

– Ты какая-то странная сегодня, мам. Я поем у себя в комнате, можно?

– Да, да сынок, конечно.

– Точно странная. Надо пользоваться моментом!

– Карантин, точно! Италия!

Пытаясь хоть как-то разместить в своей голове эти две реальности: ту, где она была только что, и ту, что собственно и есть её привычный мир, Наташа по-творчески погрузилась в размышления, привычно вооружившись блокнотом и несколькими карандашами. Её крайне сильно встревожил давешний полёт. И даже не смотря на то, что она уже много лет была причастна к миру магии и эзотерики, что она являлась астрологом, космо и биоэнергетом, всё равно её не покидало чувство, что этот полёт нёс в себе нечто особенное. Она регулярно изучала законы вселенной, всевозможные лабиринты отражения бесконечности, которые одновременно присутствовали и где-то там, и внутри каждого человека. Она очень часто погружалась в различные измерения и тонкие материи, но всё же подобного с ней ещё не случалось. С одной стороны, – размышляла Наташа, тщательно проанализировав это недавнее её путешествие, ей открываются новые возможности, знания и опыт. А с другой стороны, – это был некий призыв сверху, некая вынужденная миссия, некая задача. Конечно же, она без единого колебания, без какого-либо потайного сомнения она была уже наготове искренне включиться в работу. Но вначале ей было необходимо составить план и собрать команду.

Глава четвёртая

Совершенно бесполезной кажется та армада вопросов, что нетленно присутствует в сознании почти каждого человека. Вероятно, они там бытуют ещё с тех времен, которые в принципе невозможно хоть как-то даже обозначить. Сколько-то там тысячелетий, эпох, лет до наших дней человек всегда размышлял о небе, о Земле, о стихиях, о жизни и о смерти. Во всякие тяжёлые, сложные периоды жизни мысль о смерти почему-то никогда не покидает внутренние пространства человека. И ведь совершенно не важно, какого уровня, и в каком статусе находится тот человек. Эти размышления или скорее даже фантазии, они то и дело всплывают на горизонте сознания в какие-то острые ассоциативные моменты жизни. А немного после, когда накал уже проходит мимо, не затронув его, эти незыблемые мысли вновь затихают и опускаются на донышко подсознания. И находятся они там до поры до времени, до первого, очередного зова, и неважно до какого: параноидального ли, осмысленного ли или же так, промежуточного требования. Да, смерть как момент – она неизбежна, и любой разумный представитель в той или иной степени об этом факте задумывается. Но вот если бы человеку, скажем, ему, известна была бы примерная дата его финальной черты, о чём бы он задумываться тогда? Свалился бы на него, к примеру, внезапно поставленный диагноз или вот, волна эпидемии застала его врасплох. И вот, он стоит с этой охапкой снега за шиворотом. О чём он в этот момент думает? Наверное, всё зависит от его качества восприятия жизни. Одни ринутся в последний вояж, с головой окунаясь во все тяжкие. Другие, не имевшие при былой жизни сил, чтобы быть личностью, эти начнут пускать реки слёз, охотно принимая от всех сочувствия и ища в этом спасение. А кто-то и вовсе замкнётся в себе или, напротив, в срочном порядке ринется завершать какие-то дела, обещания и давно поставленные, но отложенные на неопределённый срок задачи. Особо сложно тупиковые испытания приходятся на тех, кто, имея заболевание, сам, будучи в шкуре теперь уж бесполезного врача, сам начинает отчётливо понимать и осознавать все происходящие и грядущие стадии развития этого финального трамплина.

Больничный изолятор был смежный: общая дверь, небольшой тамбур и два отдельных лазарета с разделяющей их стеной, в которой имелось окно, от чего замкнутое пространство казалось немного больше. Главврач Николай Николаевич и его друг эпидемиолог Павел Степанович находились вроде бы как под арестом, но карантин допускал несколько иное к ним отношение. Дело никуда не двигалось. Просто шли дни.

– Николаич, а чего ты не бреешься-то? Как папуас ходишь. А?

– Не нравится – не смотри! Я вообще давно уж думал к усам бороду отпустить, да всё как-то не до этого было. Хоть перед смертью увлечение.

– Да брось ты, перед какой ещё смертью? – потягиваясь на кровати, возмущённо зевал Степаныч.

– А то ты сам не знаешь?! – отрезал главврач, раздражённо переключая очередной новостной канал на висевшем под потолком телевизоре. – Какая разница, что обычный суд, что Высший, тамошний суд?

– Ты же врач, мать твою! Ты же сам прекрасно знаешь и понимаешь, что нет там ничего! – в очередной раз за столько лет он вновь пытался оспаривать эту тему. Единственным и кардинальным отличием в этом диалоге было лишь то, что на этот раз их разговор просто не мог закончиться так, как он оканчивался во все предыдущие разы по одной простой причине. В те разы, любое их тупиковое развитие противоположных мнений сглаживались по средствам алкоголя, и соответственно весь диспут заканчивался пьяными объятиями. Но не в этот раз. И, тем не менее, Пал Степаныч продолжал подначивать друга:

– Любая наука, любая нормальная философия тебе это в раз докажет! Нет там ничего, никакого суда! И быть не может!

– Ооо, ты ещё Канта вспомни!

– И вспомню! И даже процитирую, если понадобиться! – не на шутку заводился Степаныч, изредка болезненно откашливаясь.

– Твоя ошибка, знаешь, в чём заключается? Степаныч! Знаешь? – ещё больше раздражал собеседника своей умиротворённостью главврач, явно получая удовольствие от беспокойства оппонента. Он, развалившись, сидел за стеклом напротив и мирно поглаживал отросшую щетину. Вероятно воображая, что у него уже есть симпатичная бородка.

– И в чём же моя ошибка?

– В том, что ты если и смотришь вглубь, то всё равно видишь там только поверхность. Только гладь, которая охотно отражает привычную всем материальную реальность. И ты всё никак не можешь выйти за эти рамки. Ты вроде оперируешь большим объёмом знаний, но всё равно перекладываешь их на материю, на осязаемые вещи. Что не всегда есть правильно, мой друг Горацио! Хи-хи…

– А на что мне их ещё проецировать, скажи мне на милость? На ту мутную чушь, которую пропагандирует церковь? В которой всё так зыбко и не ясно, где одно прикрывает другое? Это просто какая-то круговая порука под чьим-то, уверен, весьма, выгодным покрывалом! И не более!

– Да, я про религию и слова не сказал! Ты сам первый обмолвился. – с намёком на бесполезность разговора, нехотя продолжал Николаевич. – Религия – это система, она работает. И нам незачем туда соваться. А тебе, дураку, тот же самый Кант, русским языком по-немецки, однажды сказал, что Бог находится далеко за гранью нашего понимания! И что не нужно, по отношению к этим высоким материям, применять свою ущербную человеческую логику. Не нужно!

– Хорошо умник. Объясни мне тогда, почему существуют войны, убийцы разные, вся эта грязь, которая у нас повсюду, куда не плюнь? Объясни! – часто мелькая перед окном, и отрывисто жестикулируя, Степаныч распалялся до предела.

– Опять двадцать пять! Как до тебя не дойдет, что простая подмена вопроса искажает твою тугодумную картину мира! Не, почему? Не, за что мне такое? А для чего?! Для чего мне это надо?! Элементарно Степаныч! И тогда вся грязь заставляет мозг иначе работать, если он есть, конечно, хи-хи… Всё, абсолютно всё придумано высшим разумом, чтобы нам тут не скучно жилось. – вновь главврач хихикнул, тем самым показывая, что он уже устал от этого трезвого разговора. – И деньги твои любимые, и эпидемию эту тоже дали нам для чего-то. Хотя чисто с профессиональной точки зрения, я никак не могу понять, почему вакцина себя так повела? Такого просто не должно было случиться! Да ещё такой эффект – паралич, лёгкие… Не могу понять. Ну, вероятно уже и не надо, раз так!

– Да потому, что я это сделал! Я добавил в неё ещё один компонент, в этот сука, коктейль Молотова! – с криком взорвался Павел Степанович. – Когда она, после согласования, находилась у нас в лаборатории, в эпидемиологии! Мне предложили, я согласился!

– Кто тебе предложил? Кто тебе вообще мог такое предложить? Ты чего несёшь, придурок? – слегка на повышенных тонах недоумевая, выдал главврач.

– А ты сам не догадываешься кто? Я не спрашивал, для чего, для кого всё это понадобилось! Просто выбрал из двух зол ту, в которой и вознаграждение есть не хилое, и карьера! А вакцину против того, что у нас сейчас, с тобой мы уже получили! Скоро выйдем отсюда здоровые. – смягчившись, словно вышедший на волю фурункул, Степаныч горделиво растекался, наивно предвкушая пополнения запасов своего тщеславия. – Прости, ну не мог я тебе раньше этого рассказать. Ну, не мог, пойми.

– Хрен мы отсюда выйдем. – тяжело проговорил Николай Николаевич, крепко охватив голову обеими руками. Он потерянно и беспорядочно водил ладонями по лицу, по волосам, и при этом, неразборчиво, он всё что-то бормотал. – Ты… Ты скажи… Тебе сколько лет? Двадцать? Ты что, пацан зелёный?

– Чего ты взъелся? Я знаю, что ты не перевариваешь власть в любом её проявлении, в любых её погонах, поэтому и не стал заранее тебе ничего говорить. Я же знаю тебя.

– Нет, ты не проститутка. – огненной лавой взорвался Николаич. Он с грохотом ринулся к стеклу, словно бы хищник в клетке. Да так, что его собеседник тут же отскочил. – Ты урод! Ты конченый урод! Ты сам понимаешь, что ты сделал?

– Чего ты орёшь? Всё нормально будет! – сквозь кашель пытался вставить тот.

– В крематории нам нормально будет! Какая, на хрен, вакцина? Кто там о тебе, сука, вспомнит? Я теперь понял! Я! Теперь я всё понял! Теперь все пазлы сошлись! – не прекращаемым потоком дико выдавал Николай. – Посмотри, ублюдок, эту вакцину, которую по официальной версии я утвердил, в которую ты, тварина, положил гос., сука, заказ… Посмотри, она уехала в страны Европы, как гуманитарная помощь! Прежний, изначальный вирус… Да чёрт бы с ним! Его можно было одолеть! И я это сделал! И ты это знаешь! Ты понимаешь, что всё это сейчас значит? Ты взгляни, взгляни на Европу, посмотри! Откуда у них там столько больных взялось, причём внезапно? Они теперь там пачками умирают! А симптомы все идентичны нашим с тобой! Не знаешь, откуда это всё взялось? Не заметил, нет? Они у нас с тобой один в один! Если бы ты хоть каплю разбирался в медицине, не в твоих, вонючих бумажонках, а в настоящей практике. То ты бы давно понял, что тебя использовали как презерватив и там же бросили, где-то в подворотне. – весь красный, вспотевший от волнения главврач стремительно терял силы. Он, тяжело дыша, опустился на одно колено, пытаясь хоть как-то собраться.

– Не гони волну! Это вполне может быть совпадение! Они гарантию дали, что не оставят нас и знаешь, я им верю!

– Тебя что, опыт коммунизма ничему не научил? Там тоже все искренне верили в светлое будущее. И что? – уже хрипя, он продолжал выходить из себя. Почти в беспамятстве Николай Николаевич кричал и без разбора ударял о стену руками. – Нет, ты не проститутка, ты – Иуда! Погнался за монетой! По трупам пошёл за грёбаной копейкой!

Главврач, опираясь о стену, урывками близился к полу, задыхаясь и корчась, то ли от начала активной фазы вируса, то ли от полного нервного истощения. Он слабел и менялся буквально на глазах. Степаныч смотрел на него каким-то растерянным, детским взглядом, в котором легко можно было прочесть искренность, привязанность к другу и одновременно полное непонимание всего того масштаба, что начинал их неизбежно сдавливать. Да, в сердце, во взгляде его ещё теплилась любовь. Она вероятно там была всегда. Но вот связь с головой, с его реальностью она давно уж потеряла. Поэтому он стоял и продолжал просто не понимать всей серьёзности слов, сказанных о нём. Он не понимал положения дел и не понимал даже того, что скоро наступит конец.