Текст книги "Суд"

– Короче, у меня тут в холодильнике есть пара киви, огурцы, яблоки зелёные, йогурт какой-то, ещё какая-то хрень, а вот кефир есть, но он это, дофига просроченный уже, – она говорила так легко и непринуждённо, словно бы она знает меня много лет. И уж действительно складывалось такое впечатление, что ей было больше не с кем говорить. Её прежняя едкость и нервозность волшебным образом куда-то испарились, будто бы их и вовсе не было и даже не могло быть. Будто бы она взяла и с лёгкостью тряхнула всеми своими ветреными амбициями современной юности, оставив себе про запас лишь малую часть прежних диалоговых колючек. Лёгкая, не задумываясь ни о чём, она просто пошла дальше.

– Нет, кефир сразу выкинь! Попробуй съесть йогурт. Тебе надо организм запустить, он у тебя встал, – и я начал читать ей лекцию о подручных средствах, о незамедлительных мероприятиях, выражаясь, конечно, доступным языком. Я пошагово рассказывал ей о всех действиях, которые она должна будет выполнить. И да, признаться, я был очень рад такому повороту.

Глава третья

Очень сложно правильным образом втолковать некоторые понятия всеобъемлющих и общепринятых определений при этом, не исказив в них ни единого смысла, и объяснить это всё самому же себе. Сложно. И особенно это касается тех определений, что легко поддаются стабильным многократным мутациям. Они, миновав довольно ясную формулировку, частенько начинают виться каким-то бесконтрольным плющом всеобщего вольного мнения, а несколько позже уже все в округе начинают произвольно болтать и калейдоскопом в пространстве, начинают множить версии, продолжая всё бездумно изменять смыслы и ценности классической трактовок. Вот что такое любовь? Конечно же, на этот счёт есть целый ряд структурированных определений, причём из совершенно различных областей, до куда человек ещё способен дотянуться своими щупальцами. Но кто на самом деле приемлет одевать данное каждому человеку понятие в форменную строгость теории? Еже ли те, кто ни разу так и не сталкивался с любовью? Но и это, думаю, мало кому под силу миновать на своём пути. Волны любви. Именно волны. Они существуют различной длинны, амплитуды и ещё ряда иных характеристик. Но главное во всём в этом, так это то, что эти самые волны имеют множественное число, и все они, весьма отличны друг от друга. Удивительно, но наш речевой аппарат, он будто бы похож на решето с широким шагом, что неустанно и напропалую бросает в наш мир всё какие-то слова, комья, смыслы причём, весьма сомнительного качества, размера и чистоты. Естественно ни о каком просеивании, ни информации, ни мысли, ни речи быть и не может. Человек вообще, в своей общей массе, думает редко, особенно когда что-то говорит. Проторённые маршруты повседневности. И именно эта повседневная поверхность, особенно славянского говора, она по своему взбалмошному обыкновению, она совершенно не задумывается над многими понятиями, в том числе, охотно вкладывая в термин «любовь» все возможные градации этого явления. А тем временем фантом этого самого могучего языка чванно продолжает где-то там официально, где-то там совершенно в стороне продолжает величественно существовать, раскладывая там ежесекундно весь спектр любви по полкам, и отсылая нас к столпам мысли. И почему все крепкие мысли – это, как ни странно, регресс, это исторический фундамент, тянущийся к нам черти знают откуда. Абсурд, конечно, но человечество никогда не опиралось на былое, а пошаговый приоритет крайних веков так или иначе ведёт к истощению. Да пусть хотя бы Древняя Греция. В обиходе той древней речи присутствовало, а быть может и до сих пор присутствует чёткая градация многих понятий о любви: одна любовь уважительная, другая чувственная, третья материнская, и ещё целый ряд отдельных направлений каждая со своим названием, обозначающим эту самую разную любовь, включая, разумеется, также теологические линии любви. Но вот вопрос: а какая именно любовь шебуршит в сердце? Как правильно её вычленить, ту самую и как бы по ошибке её не спутать с другой? Да, всё так искусно переплетено, что решение этой дилеммы порой ступает в темноту. И ведь как назло мы не из Древней Греции и даже мы не внимаем слов классиков, дабы хоть как-то суметь отделять плевела ото ржи. Мы всё стремимся упрощать, якобы шагая вверх.

Какая именно сторона любви посетила меня – я не знаю. Но ежедневно просыпаясь, спустя некоторое время я поймал себя на мысли, что вначале я думаю о том, как там чувствует себя Катя, а уж после я начинаю думать о дне грядущем.

– Живая там ещё? – писал я ей за место доброго утра.

– Норм! Собираюсь с сестрой по магазинам прошвырнуться. Сейчас накрашусь и пойду. Задолбалась уже.

– Какой к чёрту магазин!? – прикрикнул я, – ты что по дороге кончиться хочешь? Дома лежи, а сестра или мама пусть тебе бульон куриный принесут. У тебя организм стоит!

– Ага! Этой дуры мне тут ещё не хватало! Опять придёт орать начнёт, котлеты свои вонючие принесёт! От такого количества калорий, сколько в её еде, мне до конца жизни придётся на жёсткой диете сидеть!

– Ну, закажи по телефону, блин, тебе привезут! Организму восстановиться нужно, пару тройку дней хотя бы. Полежи дома.

– Ты ё..нутый что ли? Какие нафиг пару тройку дней? А работа? Мне в фитнес зале надо быть! А дела, а движ? – бурно эмоционировала она своими колючками. Но, тем не менее, меня она не отвергала, – сейчас банку энергетика выпью, может парочку и всё будет супер! Давай, док, вечером на связи!

Вот что меня тогда притягивало к ней? Чем я руководствовался? – я не знаю. Но мне незамедлительно хотелось влезть в её голову и навести там хоть какой-нибудь порядок. Временами моё внутреннее отторжение продолжало усиливаться, оно точно также бурно волновалось и реагировало на неё, как ровным счётом и та противоположная параллель, что с точно такой же силой, словно бы магнит притягивала меня к ней.

– Да кто она такая? Ведь едва ли я с ней знаком! Какая-то девица с пенопластом за место мозгов! А я? А мне, зачем это всё нужно? Пфф…,. – ох, эти внутренние беседы!

Тогда я твёрдо решил, что в выходной день приеду к ней, увижусь, а дальше будь что будет, но на календаре пока что несмело ещё красовался лишь вторник, а это означало, что ещё несколько дней сряду мне придётся заочно промывать голову этой эксцентричной особе. По несколько раз в день я доставал её своим интересом на счёт питания, пищеварения и прочей нудятины, как она это называла. Она вроде бы и не проявляла ко мне особых эмоций, которые явно бы указывали на потенциально более близкие взаимоотношения, но и в то же время, она не отодвигала меня. Я сразу понял, что Катя очень нуждается в твёрдой опоре, что её спина, её тылы абсолютно неприкрыты ничем и ей крайне важно, положиться на чьё-либо авторитетное, здравое мнение. Это я уже потом осознал, когда спустя время в моей голове накопилось достаточное количество разнообразных картинок с её участием. Она умело и довольно часто отвергала в провокации целый мир, отодвигая всех от себя, она частенько делала всё, чтобы никто, совершенно никто не заподозрил, чтобы никто даже не смог подумать, что она слаба, что ей нужна забота, ведь она такая крутая и всегда должна быть на гребне волны. По отношению ко мне вся её эксцентричность, естественно проявлялась в полной мере, но и одновременно с этим, буквально с разницей в несколько минут в моё пространство втесывался совершенно иной человек, ровный и податливый, контрастный супротив той прежней экспрессии. В такие моменты я продолжал руководить Катиным сознанием, всё пытаясь внести в её еле существующее юное тельце хоть какие-то опоры в виде элементарных, а главное удовлетворяющих её извечный протест белков, жиров и углеводов. За одну неделю в своей телефонной книге она переименовала меня несколько раз, причём каждый раз она присылала мне ни на что вроде бы не указывающие, но, тем не менее, наполненные доверху, пусть и дерзким, но всё же теплом сканы моего нового имени. Там меня величали и «Мама 2» и «Лекарь по телефону» и «Бесящий доктор» и даже «Милый, но сука нудный Даня».

В пятницу вечером я сел в служебный автомобиль с эмблемой фарма компании на дверях и отправился в город к Кате. Ехать было часа полтора. Заехал во двор, остановился подле нужного дома, сижу, жду, смотрю не пристально, но всё же часто в сторону изредка открывающихся дверей видимых обзору подъездов. Боковым зрением, не придавая этому особого значения, я заприметил поодаль стоящую компанию молодых людей. Спустя минут пятнадцать как я подъехал, от той пёстрой кучки отделилась одна фигура и направилась в мою сторону. Не обратив особого внимания, я продолжал дальше терпеливо пялиться вперёд, как внезапно открылась пассажирская дверь.

– Здорова! – это была она. Села она, как ни в чём не бывало. С ощущением того, будто бы мы лет десять уже знакомы. Она ни капли не смущалась, не была скована, сидела и мельком поглядывала на меня, отрываясь иногда от телефона, – чё, как доехал? Нормально?

– Как видишь. Блин, я думал, ты опаздываешь, ну, как это свойственно девушкам, а ты оказывается там с пацанами всё это время торчала. Ну, ты даёшь…, – не то чтобы я злился, или предъявлял ей что-то, я просто в очередной раз удивлялся.

– Ой, док, ну не лечи меня! Ты итак всё ближайшее время будешь меня жутко бесить, но я готова к этому, наверное. Ладно, хер с ним, давай съездим к подруге, мне у неё забрать надо кое-что, – продолжала она в своей отрывистой манере, но с нотками всё же какого-то более близкого доверия ко мне.

– Поехали, поехали, я согласен, хорошо, пока ты нового ничего не выкинула.

– Кстати, куда выкинуть можно? – указывала она на пустую выпитую банку из-под энергетика, которую я сразу не заметил, увлечённый её образом.

– Ох, ёпт, – переменился я в тоне, – да вон туда в карман двери кинь. Ты нахрена эту дрянь пьёшь?

– Какая дрянь? Он девяносто рублей вообще-то стоит! Он самый нормальный вообще!

– Что ты ела сегодня, расскажи мне лучше? Чем вообще занималась, расскажи?

– Ну, короче, я утром встала, пошла на тренировку, по дороге выпила мелкого энергетика. После треньки зашла на учёбу, посидела пару, решила, что тухляк какой-то, и мы с подругой пошли по магазинам. Она дура прикинь чё, покрасилась, а ей не понравилось и она в этот же день снова покрасилась. А теперь она всё шампунь ищет подходящий, чтоб волосы восстановить, дура, что сказать. Мы, короче, пошли вначале в один брендовый отдел, она там поистерла от их цен, поругалась с консультантом, мы вышли и пошли в торговый центр. Ходили там выбирали, параллельно к шмоткам присматривались, а потом прикол, короче, был…

– Так, – сурово перебил я, – хрен с ней, с твоей подругой и её волосами! Здесь направо или налево? – въезжая в переулок спрашивал я.

– Здесь направо.

– Как направо? Ты же рукой мне налево показываешь? – я недоумевал, но продолжал относиться ко всему почти с абсурдным юмором, – ой, ну ты Сусанин, конечно!

– Кто? Мало ли чё я говорю! Я же тебе показываю куда ехать, вон туда, последний подъезд. Вот ей сейчас пойди и скажи, что хрен бы с её волосами, тогда точно ты без своих останешься! Хи-хи. Она та ещё истеричка! – горделиво, вероятно имея над ней какое-то превосходство, Катя рассказывала о ней, – а ели…, а чё мы ели? А, мы кофе пили! Я латте пила, вспомнила. Потом после обеда ты начал опять лечить меня и я через силу съела одно яблоко, потом я качала пресс дома, а потом приехал ты, – говорила она промежду прочим, усердно инспектируя своё лицо в зеркальце откидного козырька. Она мило злилась и щурила глаза, в которые от плавных покачиваний авто на дворовых кочках мельком, но прицельно попадали лучи предзакатного солнца.

Катя с невероятной серьёзностью уделяла внимание каждой мелочи своего амплуа. Её образ не представлял собой нечто особенное, вполне обычная, ну, да яркая и симпатичная девушка, активно сконцентрированная на внешних проявлениях красоты. Катя, что на фото, что теперь в реале, делала большой акцент на своём макияже, он был всегда при ней и всегда был обилен, порой даже чересчур, но, тем не менее, он был всегда детально проработан и нёс в себе роль явной исключительности, подчёркивая настроение и цели её хозяйки. Катя вышла и направилась к маленькой фигурке, сидевшей на скамье, обильно утопающей в молодой весенней поросли. Одета она была вроде бы просто: чёрные в предельную обтяжку лёгкие джинсы, симпатичные балетки, топ с тонкими лямками и накинутая поверх стильная клетчатая рубаха голубых, оранжевых, алых и редко зелёных тонов. Всё это было настолько гармонично и сочетаемо, но всё же главной связующей, той невидимой нитью, той вишенкой на торте – был её запах, её неповторимый аромат. Шёл ли он от её духов или же, от каких иных дамских ухищрений – это было неважно. Запах, несомненно, дополнял её образ, он соединял воедино и округлял незримым завершающим аккордом весь её шарм, который по отдельности или со стороны мог казаться не таким совершенным. Я сидел в машине и смотрел ей вслед, как она приближалась к той фигурке, одетой в нежно-розовый спортивный костюм. Я несколько ленно наблюдал, как подруги вновь горячо приветствуют друг друга, будто бы они не виделись продолжительное время. Ну как продолжительно? Примерно в обед этого же дня они и расстались, ну, да долго. Со стороны вроде бы ничего особенного не происходило: ну, две девушки, живущие отчасти иллюзиями, с опорами на хлипкие, тленные идеалы мимолётного общества, стоят и говорят о какой-то безделице. Ну, ведь всегда так было, ничего нового. Ну, глупости. Ну, куда без них? Но в этой всей маскировке размышлений меня занимал совершенно иной вопрос. И я с каждой минутой, с каждым мгновением всё больше и больше вовлекался в этот магический радиус Катиных чар. Не думаю, что она целенаправленно направляла на меня свои взоры, ведь её флюиды и без того вольготно разлетались по атмосфере в свободном статусе, но вероятно, именно моя химия с её внутренними вибрациями находили какой-то свой общий язык, при этом абсолютно не интересуясь моим мнением. В какие-то моменты я даже стал забывать об изначальных причинах своего визита. Я, конечно, клятву полностью не давал, так как в нашем современном социуме клятва активируется лишь с вручением диплома но, тем не менее, я как врач-недоучка, дал самому Гиппократу обещания, что буду помогать всем, чем смогу. А в то же самое время из-за угла пятиэтажки, привычным мерным шагом любознательно продвигался вечерний луч солнца, неумолимо клоня свой тёплый градус вглубь слегка гудящего к тому часу двора. Он с настойчивой нежностью заполнял автомобиль своим уютным бархатом, он тёрся о лицо, он плавил тот внутренний лёд, что ещё недавно сковывал жизнь, и который, ввиду едва ли наступившей весны, был не до конца ещё забыт. Я же сидел и незатейливо жмурился, может даже как-то по-детски улыбался, иногда поглядывая в сторону подъезда через лобовое стекло, на котором внезапно отчётливо стали видны все скрывавшиеся доселе залежи пыли и частичек случайной грязи.

– Ну что, поохали типо домой, – сев в машину, Катя то ли спросила, то ли утвердительно сказала, я так и не понял. Я завёл машину, и мы вновь медленно принялись покачиваться на неровностях двора. С лёгкой подковыркой, поглядывая на неё, я спросил:

– Зная тебя, полагаю, дома у тебя даже и к чаю ничего не завалялось?

– Ну, вообще да!

– Эх, совсем ты не любишь гостей! Злая ты! – я продолжал ёрничать.

– Ничего я не злая! – с дерзким гонором своего характера отвечала Катя на все подобные вопросы, но в её голосе, всё же имело место какое-то еле заметное смущение. Вероятно, что-то глубинное, отнюдь не наносное временами, таким образом, пыталось просочиться через её социальную маску. Иногда это было заметно. Забавно даже, – еда там кое-какая есть, матушка с утра что-то вроде притараканила. Я не знаю, я не смотрела! А в магаз ну да, можно было бы заехать.

– Да, конечно, заедем! Я же шучу! Ты что?

Вечер вышел великолепный. Мы смеялись, беспрерывно подкалывая друг друга, говорили о том, о сём, посмотрели даже какой-то фильм, случайно шедший по ТВ. В холодильнике действительно была авоська, включающая в себя небольшую кастрюльку и пару пластиковых форм, в которых находились: весьма наваристая суп-лапша, горка жареных котлеты и отварной рис с каким-то едким соусом. Всё это даже моему здоровому организму было в тяжесть, от чего я даже не обронил ни слова критики в адрес Кати по поводу её отказа употреблять пищу, заботливо приготовленную её мамой. Почему-то чаще всего так и случается, когда, казалось бы самые близкие и родные люди, именно они пытаются навязчиво впихнуть в человека свою заботу, при этом абсолютно не думая о последствиях, о восприятии этого всего другой стороной, что забота эта может статься для них вредоносной. Ну да, вот какая, к примеру, мама признает, что она не права? Что она, той самой заботой наносит еще больший вред! Такого ведь априори случиться не может, ведь это же мама, она всегда права и она всегда знает больше, а главное, она знает как правильно, и как вообще надо! Я не стал сваливать этот груз на Катю, которая здесь, в момент этой естественной самобытности всё больше и больше открывала мне своё истинное лицо. Она была искренняя, местами заботливая, она, впрочем, как и я дурачилась, совершенно не опасаясь, что от этого может пострадать её образ. В этот вечер все её рефлексы, все её зависимости от рамок соответствия с внешним пёстрым миром, все они понуро в течение вечера оставались за дверью. Конечно, иногда те поветрия пытались через тот или иной мессенджер проникнуть на наше поле общего времени, но это было не так-то просто, она изредка даже воинственно реагировала на вибрацию телефона. В итоге не смотря на столь поздний час, я всё же сумел уговорить Катю немного поужинать со мной вместе. И по этому поводу мы с ней вместе принялись собирать этот её многострадальный салат.

– Огурцы – да, черри – ну, ладно, парочку можно! Зелень – сам ешь!

– Хорошо, но немного листа салата я всё же положу! Не спорь! И никак иначе! – каждой очередной своей репликой я игриво и со смехом перебивал её по-девичьи бурлящую стопку негодований, правда, это не всегда срабатывало, – сыр? Оливки будем класть?

– Фуу! Нет, конечно! Терпеть ненавижу оливки!

– А сыр? Давай брынзы немного? Феты?

– Да в нём калорий до жопы! – выкрикнула она, тщательно изучая мельчайшие буковки на упаковке, – не надо! Ну ладно, ладно не смотри ты на меня так! Давай добавим, только граммульку!

– Заправлять чем будем? – с серьёзным видом формально спросил я, заранее уже зная ответ на этот вопрос. Отчего прибегнув к хитрости, я незаметно уже заранее сбрызнул всё оливковым маслом.

– Ты дурак что ли? Конечно же, ничем! Всё короче, хорош базарить, давай типо ужинать!

Она постелила мне в зале на полу, так как диванчик был не учтив к моему росту и мои ноги, то и дело, приходилось бы куда-нибудь девать. Обычно обстановка, структура и детали интерьера всегда говорят о тех или иных нравах, привычках, вкусах хозяина, какие-то мелочи, протоптанные со временем маршруты, комфортные места – все они зачастую хорошо подчёркивают черты характера проживающих, но, вероятно, бывают и исключения. Жилище Кати нельзя было назвать уютным или милым, в нём не было того самого ощущения, что находишься дома. Это была просто вполне себе чистенькое и местами комфортное пребывание в помещении. Подобное ощущение можно найти в гостях где-нибудь на съёмной или командировочной квартире, где попросту витает холодный дух функционала и не более того. Но Катя, как ни странно, являлась владелицей этой квартиры, она въехала сюда, в пустующую бабушкину квартиру сразу после окончания школы. И с тех пор её отъявленное, а порой и агрессивное желание быть самостоятельной, наконец, воплотилось в жизнь. Она с детства знала здесь каждый уголок и всех в округе, их с сестрой частенько отправляли сюда на неопределённый срок по причинам, связанным в основном с частыми родительскими разборками. В одном из дальних углов комнаты стоял старенький измученный временем сервант с таким же шкафом, а рядом, словно бы полувековой скачок поколений, стоял тот самый ажурный диванчик какого-то неопределённо салатового цвета, но с весьма красивой текстурой. В другом углу стояли велотренажёр и небольшая мобильная скамья для выполнения некоторых спортивных упражнений. Я лежал где-то посередине этого всего, лежал и с улыбкой вспоминал прошедший день. Я не спешил засыпать, просто лежал и был доволен всем. Вероятно, так в этой неге я и уснул.