Текст книги "По ту сторону защиты и нападения"

Сергей Кудрявцев
По ту сторону защиты и нападения

Вале Чехариной

© Гилея, 2012

Явление первое

Пустота. Посередине стоит стул, на нём Голова казака, молчит и смотрит. Неожиданно вбегает некто в рыцарском шлеме, крутится на одном месте, подпрыгивает, машет руками, что-то выкрикивает. При внимательном рассмотрении видно, что дерётся. Но с кем? Никого больше не видать.

Голова казака

Что с тобою, Бренершурц? Не слишком ли ты увлёкся воображаемыми врагами, что не отличаешь призраков от людей?

Бренершурц

Мои руки, мешугине копф, опять повздорили. Одна легко может при касаться к деньгам, брать их, тратить, даже рвать, а другая – как дотронется до купюры, так краснеет, покрывается пузырями, потом долго чешется. Обычно они договариваются и действуют согласованно, но иногда дерутся. При этом красная всегда начинает первая, но делает вид, будто обороняется. А другая руководит и любит повсюду лезть. Бывает, что они не могут поделить мой затылок: кому его почесать в трудный момент? Власть – отвратительная штука, надо её победить, и прежде всего в себе самом.

Пытается бить правой рукой по обеим рукам. Убегает, слышны звуки борьбы.

Авторитарьянц, армянин (входя)

Что, голова? Очередной двурушник? Или бескомпромиссный борец с бисексуальной природой человека?

Голова казака

Это здесь ни при чём. Наш трикстер страдает от непонимания другой своей проблемы. У него не получается силой остановить схватку. Невозможно побороть сражение, не начав новое. Не удастся сразить борьбу, напав на неё в бою или даже из-за угла. И уйти он тоже не может. Но не думай, что у других иначе. Наш несчастный двояка – лишь наглядная картинка, абстракция, метафора. Все люди, абсолютно все – в сетях одной общей проблемы.

Авторитарьянц

Продолжай!

Голова казака

Хорошо, я начинаю. Будь внимателен. Назовём то, что со всеми происходит, защитонападением. Неизменные основы нашего существования друг с другом – это нападение и защита. Вся наша жизнь – защитонападение. Регламент, шутка, хитрость, удар ножом в живот, праздничный наряд, маска, цитата, награда, подозрение, собственность, законность, приличие, лень, пьянство, мастерство и многое другое, что кажется нам абсолютно различным, – лишь обличья, принимаемые неразлучными нападением и защитой, этим вечным оборотнем. Нападение – совсем не только «физическое насилие». Это вытеснение, давление, умолчание, сомнение, присвоение, утверждение, настояние, доминирование, осуждение, удержание, демонстрирование и многое другое. И защита – совсем не только санобработка, заграждение или превентивный удар. Это оправдание, удержание, укрытие, вытеснение, обладание, отторжение, осуждение, оболь щение, осмеяние, утверждение. В формах непосредственных и опосредованных, прямых и косвенных, буквальных и метафорических. Само так называемое социальное во всём многообразии его форм есть защитонападение. С большой буквы.

Авторитарьянц

То есть все в ссоре? Ты видишь всех в злобе друг на друга, казак?

Голова казака

Почему же? Ты не понял. Напряги абстрактное мышление. Очень друг друга любят, но и о себе тоже думают. Торговля, например, тоже нападение и защита, попытки отобрать и попытки отстоять, но как-то договариваются. Это такое вынужденное перемирие. Игра и бизнес, финансовые рынки, судебное заседание, «демократические» процедуры, публичная деятельность всегда состоят из нападения и защиты. Жилище, заработок, привычки, семейные ценности, воспитание, стадность, пропаганда, обучение, сам язык – просто оборонительно-наступательные, крепостные сооружения. Или совокупление – с его подобием и явной преемственностью схватке, с имитацией физического противостояния и буквальным высечением искры удовольствия – разве оно не демонстрирует нам, что буквальное высечение искры удовольствия может происходить именно в имитации физического противостояния?

Авторитарьянц

В общем, социальное высекается, как искра, из единства и борьбы противоположностей.

Голова казака (продолжает)

Общество и государство, как и сама человеческая личность, построены на чувствах и идеях защиты. Идеях патриотизма, защиты от «сил природы», безопасности от дурных и чужих, «психологической защиты», «защиты организма» и тому подобном. А также наступления – на «силы природы» и на жизненные обстоятельства, на непохожих и более слабых, на непонятных, подозрительных и встающих на пути. При этом защита во многих случаях обязывает к нападению, переходит в него, а в нападении всегда присутствует момент защиты (пример полного их слияния – в поединке насмерть). Власть, деньги, успех, «личностный рост», даже «стремление к истине» – продукты того и другого одновременно. Жажда обогащения часто объяснима лишь страхом перед нищетой. К карьерным завоеваниям толкает не только пустое тщеславие или тот же страх, но и стремление к охране семьи и потомства. Идеология преодоления, завоевания, прорыва, победы – наиболее популярная из всех общественных идеологий, своего рода мета-идеология. Повсеместно торжествует «культура нападения». В концепции коллективизма заключена замечательная идея взаимопомощи, которая, однако, во многом основана на необходимости совместной борьбы.

Авторитарьянц

И, так я понимаю, всё-таки не от угрозы стихий люди прячутся в пещеры и стаи. Друг от друга они прячутся.

Голова казака (продолжает)

В отношениях государств другой логики и не может существовать, кроме логики защитонападения. Всегда борьба за изменение границ, и совсем не только географических. Как верно говорят, здесь есть лишь право сильного. И никаких поблажек и компромиссов, пока есть государства, расы и разные вероисповедания. При этом наступление не только обосновывается, но и часто для себя объясняется мотивами защиты, тогда как другой стороне приписываются мотивы нападения. Добрая воля, альтруистические намерения – и в обычной жизни – часто либо непонятны, либо принимаются за боевой камуфляж, либо интерпретируются как конформизм и слабость, а значит, как отступление. Обыкновенные инструменты нападения – обвинение в предшествующем нападении и вселение чувства вины. А поддавшись сомнениям и переживаниям, чувству стыда за содеянное и несодеянное, ты облегчаешь свое поражение.

Авторитарьянц

Вот что было с одним моим другом. Он вдруг стал остро ощущать, что его любимая женщина словно вытирает об него ноги. Как бы он ни поступал, всегда чувствовал себя виноватым, постоянно перед ней оправдывался – в забывчивости, в неверном тоне, в неуместной шутке. В какой-то момент уставал каяться, понимая, что это переходит всякие границы, и тогда набирался решимости её бросить. Она плакала и говорила, что он её измучил до предела, что он всё время «вытирает об неё ноги» и она не может жить с постоянным чувством вины. «Лучше, наверное, больше не видеться», – говорила она. Он поражался несамостоятельности её чувств и злился, что она отвечает ему его же формулами. И правда, она любила повторять всё за ним, во многом его копировать, и ему это нравилось. Но тут видно было, что она искренне обороняется – от его упрёков, подозрений, иронии. И её обвинения звучали так же искренне, как и его. Они оба защищались друг от друга, по крайней мере, каждый был уверен, что только защищается. Но друг без друга не могли.

Голова казака

В подобных случаях всегда бывает ещё одна вещь. Каждый считает, что его действия – лишь ответ на поступки другого, и не осознаёт, что сам является также их причиной. Разное объяснение причин и разная расстановка акцентов при анализе одной и той же ситуации – это и есть разная интерпретация границы. Нападение и защита меняются местами. Всё очень быстро переворачивается: ты искренне думал, что совершаешь благородный поступок, а вышла непоправимая подлость. В одном из своих фильмов Хичкок использует приём, поначалу дающий ложное осмысление сюжета: зрителю кажется, что герой выталкивает героиню из машины на опасном повороте, а не пытается её удержать, как выясняется потом. Из отвержения капитализма не следует право пролетариата или кого-либо на власть, оборонительный национализм – не идея превосходства, борьба с церковью – не служанка другой религии, но наивные или заинтересованные легко производят подмену и путают нас и себя.

Авторитарьянц

Понял. Если ты умный, то это не значит, что я идиот.

Голова казака

Верно. Но так ли важна эта разница? И значит ли она вообще что-нибудь вне защитонападения? Ум и расчёт нужны лишь в предвосхищении и ожидании, в предвидении опасности, в конструировании защиты или победы. Ожидание нападения формирует субкультуру и культуру ожидания нападения, сообразный этому социум. С его науками и технологиями, предназначенными, главным образом, для порабощения и контроля. Он и есть наше общее общество, постоянно занятое подготовкой к тому, что может такого произойти внутри и снаружи. То, что называют паранойей и маниакально-депрессивным психозом – не так страшно, это лишь увеличенное изображение конструкции человека и общества. Как и «агрессия» – всего лишь определенное количество защитонападения. Всё, помимо нейтрального, которого практически нет, – нападающее или обороняющееся, маскирующееся, затаившееся, готовящееся, сопротивляющееся, сдавшееся. Цвет, запахи, походка, мёрзлый грунт, текст, музыка, поза, жизнь, острый перец. Перец, кстати, нападает или защищается? А, армянин?

Авторитарьянц

Дидактизм и хамство тебя не красят, дурья башка, а перец вообще не по этой части. У тебя у самого не паранойя?

Голова казака (насмешливо)

А самодовольство твоё – откуда оно? От чувства превосходства, от радости рабского приобщения к доминирующему здесь тексту или от желания в чём-то противостоять кажущемуся дидактизму? Может, это форма самовлюблённости, возникшая от недостатка чужой любви?

Армянин уходит, обозлённый. Голова казака остаётся одна.

Во всём люди находятся между зыбким состоянием равновесия и движением защитонападения – как между миром и войной. Правда, можно попробовать уйти. Состояние равновесия между нападением и защитой – кратковременная точка отсчёта немедленно наступающего изменения. Состояние границы – а это граница между «внутри» и «снаружи» – кратковременная точка отсчёта немедленно наступающего изменения, наполняющего содержанием и смыслом следующие моменты жизни. Эта точка отсчёта и состояние границы исключительно субъективны, потому сами всегда служат импульсом к изменению и преобразованию, наполняющему содержанием и смыслом следующие моменты жизни.

Авторитарьянц

(возвращается)

«Повторяемость – убийство оригинальности, в повторяемости – и отсутствие творческой фантазии, и наступательный, утвердительный мотив». Это цитата. (Показывает книгу.)

Голова казака

Браво! К повтору можно отнестись как к защите, формирующей поле недоверия и неопределённости, но в нём действительно есть момент перехода в нападение – через настоятельность и стабилизацию, через создание клише. (Продолжает.) Границы «Я», его защитная оболочка образуются путём сопоставления и соприкосновения с другими, ошибок и обид, столкновений и прекращения отношений. Человек «обжигается» и закаляет характер, познаёт границы допустимого и пределы терпения. Вообще, обычное «Я», как и государство, имеет скорее интенции к расширению, нежели к сужению. Поэтому нападение – это всегда защита «Я», точнее, защита расширяющегося «Я». Ответная защита, таким образом, – это посягательство на расширяющееся «Я». Нападение можно рассматривать как своего рода сверхзащиту, даже если это выглядит как «немотивированная агрессия». Хорошо понимаю возмущение важного чина, вынужденного переселиться в менее просторный кабинет, которому был бы рад любой служащий рангом пониже. Отлично понимаю удары, посыпавшиеся на несчастного прохожего, сделавшего вежливое замечание остолопу, писающему на городскую клумбу.

За сценой слышен шум.

Интерпретация границы – интерпретация окружающей реальности или структурирование прошлого. Интерпретация социальной реальности это просто обозначение условных гра ниц между сто ро нами, каковыми являются все и всё. Проблема взаимопонимания-непонимания не сводима ли прежде всего к различной интерпретации поступков и слов в измерении защита-нападение? А смысл, любой смысл, возникает там и постольку, где и поскольку возникает изменение границы, реальное или видимое. Смысл – прямое порождение защитонападения. Чувство любви – лучшее, что вообще есть, – бессмысленно.

Голос из-за сцены

Возможный принципиально иной тип общественной жизни характеризуется взаимопроникновением личностей. Пока я не знаю, как всё будет происходить. Но смысла в сегодняшнем его понимании не будет точно. И бессмыслицы – в нынешнем к ней отношении. И книг на эти темы тогда писать не будут.

Голова казака

И издавать. Поэтому я хотел бы срочно опубликовать всё, что думаю.

Неизвестно кто

Боюсь, что те, кому это было бы нужно, уже давно это прочитали.

Голова казака

Мало ли что сказал один невежда, а ты повторяешь. В области искусства и мысли нет ничего, что уже умерло, безнадежно устарело и не смогло бы жить заново и заново. Диктатура современного ничуть не лучше культа устоявшегося и классического.

Авторитарьянц (смеётся)

Интересно, а может ли классическое искусство прожить без современного? И что из них туловище, а что – голова?

Явление второе

Входит Бренершурц со шлемом в руках, теперь видно, что это Константинов.

Константинов (уверенно)

Социальные процессы перманентно стремятся к стандартам и моделям, к стабильным смысловым системам, то есть к наступательно-оборонительным конструктам. Любая стабильная система, константа, есть пост. Пост оборонительности и наступательности. Но не любая лабильная система – путь к свободе. Обычно это путь приспособления. Константы обладают вытесняющим эффектом – в этом суть наступательности утверждения, серьёзности и тому подобного. Вот, например, красота и чистота – могут ведь и убить ради них. Анархизм, свобода, равенство, братство, книга. С ними легко нападать, а книгой вообще можно больно ударить по голове.

Голова казака

И я хотел сказать всё то же самое. Мой монолог захвачен, как оружие. Без боя, бесцеремонно и тайком.

Константинов

Почему же тайком? (Продолжает.) Пра вила и законы, регулирующие отношения людей, этические нормы и конвенции, и вообще меры и весы, счёт, а также разные для этого технические приспособления и аппараты возникают сначала как необходимые посредники по установлению границ на линии защитонападения, а уж затем как хозяева положения и вообще как репрессоры и манипуляторы. Простой пример: машинка для пересчёта денежных купюр нужна, чтобы никто никого не обманул, а если сломается, можно приостановить сделку. Такие средства теперь можно использовать, как войска, в нападении. И в этом смысле, как текст закона, так и аппарат значительно удобнее человека: они не будут избегать мобилизации. Тогда машинка легко фиалку победит, и творчество обретёт новое дыхание.

Надевает шлем на Голову казака и опускает забрало, та сопротивляется, оттопыривает уши, но ничего не получается.

Голова казака (думает)

Во всём этом, может быть, наиболее существенное – переход от защиты к нападению. И вообще – возврат к защитонападению после попыток выйт и за рамки этого поля, превращение идей свободы и действий во имя свободы в состояния, механизмы и институты несвободы, диктата; процессы присвоения творческого; переход к термидору и ползучей контрреволюции и т. д. Интересна любая модификация смысла явлений, движений, теорий и т. п. Как, например, случилось с футуризмом – от «гилейского» к «лефовскому», а затем к музейному. С коммунизмом – от утопического к советскому, к парламентскому и проч. Вера, церковь, мощи, священные тексты, торговля и т. п. Или с анархизмом. Или с художниками и философами. В преобразовании защиты в нападение важнейшее: а) завышенная интенсивность защиты (её несоразмерность отражаемому нападению); б) генерализация противостоящего субъекта, то есть обобщение через ассоциацию, аналогию, что ведёт к подмене реального оппонента возможным или вовсе случайным; в) закрепление позиции, то есть фиксация, утверждение, обоснование, основательность, популяризация, известность – как, например, в случае с искусством, превращающимся в модное, коммерческое, эталонное и т. п.; г) сходство используемых сторонами орудий и операций – оружия, тактических уловок, временных институций, а также средств коммуникации, кодов, языковых формулировок. Подобные преобразования мотивов и форм происходят также через зарождение идеи «чистоты рядов», клятвы, культы верности, пантеон героев и кумиров и т. д. Существует ещё маскировка нападения под защиту и наоборот: например, представление коммерческого как сугубо некоммерческого, и наоборот, некоммерческого, демократического, искреннего как коммерческого, автократического и нечестного. Последнее – вид мимикрии. Может быть, и революционной мимикрии. Мимикрия-защита – и в согласии с общепринятой «культурой нападения», вообще в приспособлении к общепринятому. В чём также есть искомый переход. Кроме того, оборонительное противостояние само рождает новые образцы, модели, конструкты, укрепляемые логикой противопоставления и, соответственно, играющие обыкновенную для констант репрессивную роль. Логика противопоставления служит основой творческих открытий и новаторских изменений, вынуждая объяснять противоречия в отношениях (спор о границах) различием и обособлением в других областях, не имеющих с данным спором прямой связи. Это можно назвать фальшью – но она приводит к действительным сдвигам мысли. Есть ли это действительное новаторство и творчество? (Вслух.) Очевидно, что это творчество по созданию констант. То есть не творчество, а работа.

Константинов

Разве не ясно, что мои слова прозвучали с иронией?

Голова казака (мычит из шлема)

Рождаемое в противостоянии, как и растущее в согласовании, может быть великолепно, но четырьмя лапами своими стоит в трясине.

Константинов (уходя)

Ты это про всех нас?

Голова казака

Вообще формирование взглядов, теорий и доктрин, в том числе национальных, религиозных и политических, является неким «обоснованием» межсубъектной или международной розни и противопоставленности в отношениях – скорее так, чем наоборот. Не «хочу напасть или обороняться, потому что мы разные», а «мы разные, потому что хочу напасть или обороняться».

Авторитарьянц снимает душный шлем с Головы казака, та благодарит.

Борьба «за свободу» присутствует у всех. Если, к примеру, людей условно разделить на эксплуататоров и эксплуатируемых: у первых «свобода» эксплуатировать, безнаказанность и тому подобное – такая же объяснимая цель, как и стремление к освобождению от рабства у эксплуатируемых. Другая свобода – в разрыве с механизмами и ситуациями подчинения-господства, с защитно-наступательными позициями везде. Свобода – не самоценна, она не фетиш и, может, не нужна никому вовсе, а нужна именно безнаказанность нападения? Или чтобы никто не трогал? Тесноту свобод в мире защитонападения поясняет известная мысль о том, что свобода одного заканчивается там, где начинается несвобода другого. Отсюда – очевидная необходимость этики и права. Но этическое и правовое образуют репрессирующие константы, возвращающие к тому же самому обратно и назад. Стабильность, основательность, определённость – это, прежде всего, оковы для изменения, «становления». Но, может быть, и изменение – это, в свою очередь, оковы или репрессивность для стабильности? Так оно и есть, но в восприятии страшащегося перемен сознания, воспринимающего их как потенциальную угрозу: «Мало ли что произойдёт?» Именем изменения, обновления как отклонения возможно репрессировать константы как норму. Обновление, возводимое в ранг закона и нормы, пусть даже временной, есть новая репрессирующая константа. Другой возможный мир – это изменение вне рамок защитонападения. Вне его путей, символов и страстей. Обновление в рамках этого поля можно сравнить лишь с автомобилем, висящим над обрывом, – лучше в кабине не двигаться!

Пимен и Куприян, святые

Хорошее слово – «спасение», только замучено церковью.

А ещё мы оба любим свастику

Как знак сопротивления мирскому.

Друг друга не любим.

Авторитарьянц (передразнивает)

Плохое слово – «нетерпимость», но облагорожено революционерами. Все друг друга не любят.

Голова казака

Люди одинаковы, и схимники мало от них отличаются. Сидят в своих панцирях и делают вид, что в полной изоляции. А сами держатся за общие символы, за одни и те же цитаты и потому друг без друга не могут. Зоны, по-настоящему автономные, как и подлинные «острова свободы», в душном мире защитонападения и иерархий невозможны. Локальная зона вынуждена выстраиваться по иерархической схеме или хотя бы в скрытой форме следовать предписаниям этого мира. И революции как освобождение от социального рабства никогда не получаются. Происходит тупое вращение в колесе защитонападения, существует лишь иллюзия безвозвратного перехода к некой свободе. А свобода даётся нам, пожалуй, не более чем как кратковременное, моментное, подоб ное оргазму, переживание. И мы снова обращаемся в мир, сложенный из доминантных схем и элементов. Практически каждый начальник над одними и подчинённый по отношению к другим. Защитно-наступательные интенции преобразуются в такие же устремления хозяев и наоборот. Социальная структура аккумулирует в себе как ступенчатую наступательность, так и ступенчатую оборонительность. В свою очередь, есть и «обратные» иерархии: скажем, бедный в некоем критическом измерении выше богатого, подобно тому как честный «морально выше» нечестного, а отверженный может стать властителем «перевёрнутого» мира. Все – и начальники, и подчинённые, и нападающие, и защищающиеся. Как голыми руками, так и при помощи оружия, денег, аналогий или цитат. Не глупо ли проводить знак равенства между чтением проповеди и, скажем, оккупацией страны? Или между наказанием ребёнка, вручением престижной награды и финансовой аферой? Масштабы, характер и последствия повсеместных людских схваток бесконечно разнообразны. Но все они в конечном счёте лишь симптомы одного и того же, из чего произрастают и войны, и социальные иерархии, в том числе те, с которыми пытались разобраться марксизм, фашизм, анархизм и теперь возятся их общие дети. Из него же – и антииерархизм, и даже, увы, аиерархизм. И его, хотя бы даже временно, не устранить, подобно эпидемиям, тюрьмам, деньгам или президентам.