Текст книги "Абсурд 3,14. Сборник рассказов"

Сергей Кулагин «ИСПОВЕДЬ СУПЕРМЕНА»

Иллюстрация Татьяны Шумной

А нам сегодня пятьдесят, а это ведь не вечер

И годы быстро так спешат, и догорают свечи,

А годы быстро так спешат и догорают свечи,

А нам ведь только пятьдесят, а это ведь не вечер.

Сергей Павлов «Горит свеча»

Недавно мне исполнилось пятьдесят лет. «Это замечательная дата!» – скажу я вам. Уже ясно понимаешь всю ценность своего возраста и жизни в целом. Полтинник – особый момент в жизни любого человека. Я к моменту юбилея находился в гармонии с самим собой. В семье царило счастье и взаимопонимание. На работе ценили, родня уважала. Вечером друзья и близкие должны собраться у нас дома. Я уже представлял звон бокалов, смаковал тосты за своё здоровье, но оказалось, что нужно сходить за хлебом и ещё за всякой мелочью, о которой жёны вспоминают в последний момент. Надев куртку, сунул в карман джинсов список необходимых покупок, банковскую карту, и отправился в ближайший супермаркет.

На улице кружился снег, метель гоняла по двору пушистые снежинки, игриво бросая их в лица прохожих. Я дошёл до пешеходного перехода, что напротив магазина, и остановился, терпеливо ожидая, когда загорится зелёный глаз светофора. Дождавшись, ступил на мостовую, и тут меня ударила молния.

Очевидцы рассказывали, что видели вокруг меня свечение. Я ничего такого не заметил, вернее, не успел заметить. Мир перевернулся вверх тормашками, уши заложило от грохота и треска, сопровождающего грозовой разряд. Упав на покрытую снегом мостовую, я попрощался с жизнью и отключился…

Едва придя в себя, услышал шум дождя. Он перекрывал завывания ветра. Назревала буря. По небу сплошным потоком плыли тучи. Я моментально промок. Кстати, именно это обстоятельство вернуло способность трезво мыслить. Накинув на голову капюшон, тут же машинально проверил, на месте ли банковская карта и телефон. Карта оказалась на месте. Телефон отсутствовал. Я забыл его дома.

«Ничего страшного пока не произошло», – успокоил сам себя и осмотрелся. Более унылого пейзажа видеть в жизни ещё не доводилось. Дождь внезапно прекратился, но меня это не обрадовало. Справа и слева, насколько хватало глаз, простиралась поросшая кустарником долина. Среди кустов, похожих на мотки перепутанной проволоки, торчали невысокие засохшие деревья. Их искривлённые стволы придавали унылому пейзажу обречённый вид. Не было видно ни домов, ни дорог, ни людей…

Страх медленно, но неотвратимо заползал в разум. Поддавшись панике, я рванул в неизвестность, то есть куда глаза глядят, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки. Пробежав метров двадцать, замёрз и остановился. Постарался отжать хотя бы часть воды на себе, не снимая одежду. Потом сообразил, что вокруг никого, разделся полностью, отжал, и снова быстро оделся. Вновь осмотрелся. На глаза вдруг попался выцветший дорожный знак – «Пересечение с круговым движением», болтающийся на ветках ближайшего кустарника. При подъезде к такому пересечению рекомендуется снизить скорость до безопасных пределов и руководствоваться правилами проезда перекрёстков. Вот только ни машин, ни самого перекрёстка вокруг не наблюдалось. Смысла в знаке ноль, но само его наличие вселило уверенность. К слову, паника сама собой улетучилась. Пришла убеждённость, что город, пусть и неизвестно где, но всё ещё есть.

Шёл несколько часов в одном выбранном наугад направлении, а конца и края долины не наблюдалось. Изредка, останавливаясь, осматривался, но глазу не за что зацепиться, кроме опостылевшего кустарника. Жутко хотелось курить. Погрузившись в невесёлые мысли, едва не пропустил появление человека. Остановился. Нас отделяла друг от друга грязная лужа. Неизвестный, заметил меня и тоже остановился.

– Привет, меня зовут Игнат, у меня сегодня день рождения, – произнёс я, первое, что пришло в голову. – А ещё меня ударила молния…

Незнакомец, разлепил губы и хрипло выдавил:

– Дмитрий.

– Дмитрий, ты знаешь, что это за место?

Парень покачал головой. Потом, резко подавшись вперёд, выразительно проговорил:

– Меня тоже молния ударила. Мы умерли, да?

Я посмотрел Дмитрию в глаза и процедил:

– Только не в мой день рождения.

Дима облегчённо выдохнул – он, видимо, уже и не надеялся, что удастся хоть кого-то встретить в этой унылой долине.

– Я за хлебом вышел… – начала я, но тут в лужу между нами с неба упал дорожный знак.

Знак определённо тот же самый, что я недавно видел. Та же надпись и также загнут внутрь ржавый левый угол.

– Игнат, что это?.. – спросил Дмитрий, дрожащим от волнения голосом.

А в следующий момент он исчез и снова пошёл дождь. Я выругался, и устало опустился на землю. Прошло несколько минут. Попытался вспомнить лицо Дмитрия и не смог. Время. Мне нужно время, чтобы принять происходящее. Главное – сохранив силы идти дальше, а там хоть потоп…

Я снова промок. Было одиноко, холодно, а ещё жутко захотелось есть. Вспомнив накрытый яствами стол, заплакал. Если уж суждено умереть…

Охваченный внезапной решимостью, не вставая с земли, достал банковскую карту, осмотрел. Где-то читал, что ей запросто можно перерезать горло…

Нет, только не в свой день рождения.

Встал и побрёл дальше.

Прошёл несколько километров. Живот нещадно крутило. Казалось, ещё немного, и меня вырвет скопившейся в желудке желчью. Пытался жевать листья кустарника, но они оказались невыносимо горькими. Однако желание поесть и прочие неприятные ощущения тотчас пропали, когда на глаза вновь попался злосчастный дорожный знак. Я остановился. Хотел пойти дальше, но решил немного постоять на месте. Вскоре впереди появилась девушка. Дождавшись, когда она подойдёт ближе, бодро поздоровался:

– Привет! Я Игнат.

Девушка исподлобья взглянула на меня, но промолчала.

– У меня сегодня день рождения, а ещё меня ударила молния.

– Я тебя знаю, ты упал на дороге, когда… – произнесла девушка и заплакала.

«Господи! Значит, я всё-таки умер!» – с грустью подумал я, до боли зажмурив глаза. Как-то сразу стало тяжело дышать, закружилась голова. Не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, я стоял, боясь открыть глаза. Вот и отметил «днюху». Промелькнули мысли о семье, о друзьях, о том, что мой «уход», выражаясь мягко, испортил праздник. От плохих мыслей заболела голова. Кстати, если я умер, то почему продолжаю чувствовать боль? И где я? Я открыл глаза и понял, что девушка исчезла. Всё повторилось точь-в-точь как с Дмитрием. Неожиданно душу напомнило умиротворение и спокойствие. Мелькнула мысль, что вот теперь можно возвращаться домой…

Первым, что попалось на глаза, оказался пакет с продуктами. Разуваясь, я протягивал его дочери. Затем прозвучал звонок. В квартиру, улыбаясь, вошли Ворсины. Я ошеломлённо замер, за их спинами стояли Дмитрий и девушка, встретившаяся мне в долине.

– Привет, Игнат! С днём рождения! – улыбаясь, произнёс Олег Ворсин. – Ты извини, но мы с друзьями. Знакомься, это Дмитрий и его жена Оля. Их машину сегодня чуть фура не протаранила. Но на дорогу неожиданно мужик вышел, и его молния ударила. В это-то время года, представляешь?

– Нет! – глухо ответил я, почувствовав сухость во рту.

– Во-во! Нонсенс, но из-за него на дороге ДТП не произошло!

Я кивнул, но если честно, ничего не понял.

– Короче… Ой! – Оля ущипнула мужа и протянула подарочный пакет. – С днём рождения, друг! – сказал Ворсин, его супруга чмокнула меня в щеку, и потащила Дмитрия и Ольгу к праздничному столу.

– Покурим? – спросил Ворсин. – Или ты…

– Что я? – переспросил я.

– Ну знаешь, многие в пятьдесят кардинально пересматривают свою жизнь и… – произнёс Олег, вновь что-то недоговаривая.

– Да, я как-то не думал об этом, – сказал я. – Пошли, расскажешь, что случилось на дороге.

Мы вышли в подъезд и спустились на первый этаж. Закурили.

– Рассказывай.

– В общем, у фуры тормоза отказали, а впереди троллейбус битком набитый народом. Дальнобойщик, естественно, на встречку вырулил, прямиком на тачку Димона. Место узкое, обоим деваться некуда, что слева, что справа толпа, ждущая сигнала светофора.

– С тех пор как торговый дом открыли, там всегда многолюдно, – тихо произнёс я.

– Во-во, а сегодня ещё и Рождество. Димка с жизнью прощался, когда мужика, что через дорогу переходить начал, молния ударила. Пешеходы, понятно, заднюю включили, а тачку Димки на обочину откинуло. В общем, фура мимо пролетела.

– А с мужиком-то, что стало? – спросил я.

– А хрен его знает! Пропал супермен, – рассмеялся Олег. – Видимо, со страху домой рванул.

Мы вернулись в квартиру. Сразу за нами пришли Сорокины, за ними Коля Маркин, потом остальные. Праздник удался – посидели, выпили, как без этого, потанцевали, вспомнили молодость.

А через месяц на том же пешеходнике меня снова ударила молния. В долине я встретил мамашу с коляской. Позже узнал о том, что у иномарки отказали тормоза. Спас её и ребёнка мужик, которого ударило молния. Иномарка тупо заглохла на месте где я стоял. Позже со мной произошли другие похожие случаи, не связанные с автомобилями, и каждый раз после удара молнии я попадал в долину, где встречался с теми, кого спас.

Суперменом себя не считаю, всё же как-то само собой получается. Единственное, что стараюсь делать – если, где беда, сразу туда иду, вдруг помощь кому-то нужна. А ещё, всё происходящее показало, что «есть жизнь после пятидесяти» и, более того, у меня она только начинается…

Алёна Макарова «СЧАСТЬЕ»

Иллюстрация Татьяны Шумной

Митя искал счастье. Искал везде – в садике, в школе, в институте, на работе. Но, увы, его нигде не было. А Мите было очень надо. Прям очень-очень. И тут, вдруг совершенно случайно, он услышал рекламу. Парень в телевизоре энергично размахивал руками и вещал.

– Ищете счастье? Тогда вам к нам. Только у нас, новые технологии микрочипирования. Приходите и убедитесь сами.

На следующий день после работы Митя уже бежал в медицинский центр «Счастье».

– И что, есть результаты? – спрашивал он девушку за стойкой администратора.

– Конечно! У нас серьёзная клиника, – заверила его сотрудница медицинского центра.

– А как, как это происходит?

– Сначала вы заполняете анкету, потом оплачиваете в кассу, затем врач сделает вам укол в предплечье с капсулой микрочипа, подходящего только вам по анкетным данным. А когда уже будет результат, врач удалит микрочип.

Через час процедура была завершена, и Митя отправился домой ждать эффекта. Прошёл день, другой, неделя, а результата всё не наблюдалось. Небо по-прежнему было недостаточно голубым, трава недостаточно зелёной, солнце недостаточно жарким, зарплата недостаточно большой, начальник недостаточно добрым и кассиры в магазине тоже были недостаточно приветливы.

И Митя пошёл в клинику разбираться.

– Как же так, – говорил он администратору. – Вы же обещали.

– Подождите немного. Значит, ваш объект ещё не найден, – отвечала девушка. – Чуть-чуть терпения и результат непременно будет.

Митя направился к двери и, уже у выхода, едва не столкнулся с какой-то лохматой девчонкой.

Она с недовольным видом подлетела к стойке администратора.

– Обман, обман! Ничего не работает. Наверное, микрочип бракованный, – возмущалась девушка.

Вдруг микрочип в её руке щёлкнул и пропищал:

– Объект найден.

Она обернулась и увидела Митю.

Микрочип в руке Мити щёлкнул и пропищал:

– Объект найден.

А администратор медицинского центра «Счастье» сделала ещё одну запись в журнале – Караваев Дмитрий и Рожкова Полина.

Дмитрий Лазукин «ДОРОГА НА ШАМБАЛУ»

Иллюстрация Дмитрия Лазукина

Ротмистр бежал ровно, не теряя скорости. Схватился за поручни, подтянулся, вбросил себя в темноту последнего вагона, набирающего скорость поезда. В это время солнце раскалилось до тридцати пяти градусов тепла, мир немного потускнел от жары.

Погоня, состоявшая из двух легендарных участников Гражданской войны, серьёзно отстала. Старший из пары понял безнадёжность своего забега за постаревшим выпускником столичного юнкерского корпуса. Сначала он перестал стрелять, потом бежать, потом остановился, устало сев на ранее брошенный отступающим монархистом багаж.

Яков Григорьевич Блюмкин сидел на брошенном чемодане. Он глубокомысленно вытряхивал гильзы из барабана на дальневосточный песок. К нему, прихрамывая на правую ногу, подошёл второй легендарный участник той же войны.

– Ушёл, паскуда! – Гимнастёрка Сашки Боханского была сплошным соляным пятном, спрашивать его о коне в данной ситуации, безусловно, считалось признаком плохого тона.

– Ушёл, – грустно кивнул коллеге Яков Григорьевич. Сашка выстрелил трижды вслед поезду на Сухарбанд, как сплюнул от сглаза. – Сашка, ты знаешь, Ленин умер.

– Вы откуда знаете? – Усы и волосы Боханского стояли торчком, после попадания электрозаряда, выпущенного экспериментальным ружьём профессора Клезе.

– Почувствовал. Астрал вздрогнул ровно без десяти семь, вчера вечером. Характерно вздрогнул. Волна была с его эгограммой.

– Куда вы теперь, Яков Григорьевич?

– Думал отыскать Шамбалу, а ты, Саша?

– Эльдорадо, Яков Григорьевич. Я в Эльдорадо поеду.

На том они и разошлись, навсегда обозначив своим расставанием истинное окончание Гражданской войны, случившееся 22 января 1924 года.

***

Если ты хочешь попасть в Шамбалу, то дорога твоя пролегает исключительно через Москву. Город, где умирали красные командиры Гражданской войны, оглушённые звонками трамваев и ослеплённые ярким светом надвигающегося коммунизма. Яков Григорьевич получил квартиру покойного эсера Ясонова, личное авто и тысячу хлопот по организации экспедиции.

Квартиру Якову Григорьевичу показывал человек с удостоверением.

– Яков, тут до тебя эсер жил, Ясонов, он все стены эгограммой расписал. После него никого. Кто сможет жить с таким-то астральным давлением?

– Ничего, потерпим.

– Ты человек тёртый, я знал, что не станешь на дыбы вставать.

– Андроп, какие дела в городе?

– Как обычно, творится всякое. Доктор один собаку в мужика превратил, другой из куриных яиц древних рептилий вывел. Этих… Как их… Velociraptor.

– И как? – заинтересовался Блюмкин.

– Бегают кусачие, но дрессировке поддаются. Ладно, пойду я, мне ещё делегата снизу встречать, он на недельку отдохнуть приехал.

Человек с удостоверением ушёл.

Яков сел на табуретку, чтобы подумать. Думал о том, что цвет астрала и отголоски эгограмм ничуть не изменились после революции. Разговор же с человеком, с удостоверением полностью повторял беседу с половым в отеле «Купецъ» в 1915 году.

«Видимо, это оттого, что коммунизм ещё не наступил окончательно», – решил Яков Григорьевич и приступил к делам.

Одним из первых дел, сделанных Блюмкиным в своих новых апартаментах, стал обрыв обоев на стене в спальной комнате. Под новыми, яркими обоями обнаружилась старорежимная стена, а на ней надпись, начертанная эгограммой умирающего человека. Надпись гласила:

«Если нет души, что тогда возникает и исчезает? Невежды, которые цепляются за концепцию возникновения и исчезновения, не понимают красоты боли и, следовательно, не знают, что такое Нирвана».

Блюмким задумался над тезисом – «настоящие это боль», но думал недолго. От всяких мыслей отвлекло хождение по кабинетам, плавно перетекающее в скитание. За месяц от этого процесса Яков Григорьевич оторвался лишь единожды, да и то не по своей воле. Его остановил человек с алой эгограммой и предложил посидеть на скамейке и посмотреть на уточек. От такого предложения нельзя было отказаться.

– Яков Григорьевич, вы несильно изменились с нашей последней встречи.

– Возможно, я давно не имел дел с зеркалами. Как мне вас теперь называть?

– Товарищ Эвер. Пусть будет так.

Они помолчали ровно четыре секунды. Мимо проковыляла старуха с очень злым лицом.

– Так, товарищ Эвер, чем я вам обязан?

– Дело в том, что в наших кругах наслышаны о вашем предприятии, и она считает, что вам необходимо взять с собой мальчика.

– Именно она?

– Да, именно она.

– Я возьму с собой одного из отмеченных вашей печатью детей. Пренебречь её желанием в наших реалиях непростительно.

– Да, один из пионеров столицы прекрасно подойдёт для вашего вояжа. Вам подберут юнца с красной сигной на шее.

Товарищ Эвер засмеялся, а Блюмкин лишь кисло улыбнулся. В отличие от него товарищ Эвер никогда не имел глупости снимать шляпу или сапоги при людях. Для этого были свои причины.

– И учтите, товарищ Блюмкин, возвращаться вам противопоказано. У нас, – Эвер указал глазами на мостовую. – И на самом верху считают, что Шамбала – это ваше место.

– А если я вернусь? – запальчиво поинтересовался Яков Григорьевич.

– Полночь, фонарь, аптека… А как этот коротышка сумел так высоко петельку-то закинуть? – пародируя чей-то фальцет, предупредил собеседник Блюмкина.

Они холодно попрощались и стремительно разошлись.

***

Павел Зябликов чуть не плакал – сдерживался из последних сил. В основном благодаря красному пионерскому галстуку.

– Товарищ Аникеева, ну что, совсем нет летних отпусков для пионера? Весь мой отряд разъехался! Вон Мишка на Марс полетел на экспериментальном корабле!

– Зябликов, вчера надо было приходить, – устало вздыхала Мария Васильна.

– Я же не виноват, что Ленькин папка коллапс временной запустит!

– Не виноват, – ещё более утомлённым голосом соглашалась Мария Васильевна. – Ребята пришли, преодолев обстоятельства, а ты завис во времени. Тебя никто не винит, но и ты должен осознавать, что настоящий пионер должен быть способен на квантовый скачок и быть готовым к любым неожиданностям.

– Может, какая завалящая экспедиция осталась? На подводной лодке там, кругосветка через два океана?

– Нет, её Сидоров взял, но кое-что осталось.

– Что? – Пашка весь напрягся, как дикий кот перед броском на дикого голубя в африканской саванне.

– Экспедиция в Тибет под началом Якова Григорьевича Блюмкина. Цель экспедиции – нахождение легендарный Шамбалы и распространение там идей коммунизма и учения товарища Ленина.

Пашка загрустил: он посмотрел на портрет товарища Ленина на стене, портрет посмотрел на него. Зябликов вздохнул. За такую простую экспедицию папка дома, точно ремня даст. Голос отца сам собой включился в голове пионера:

«Позор! Сын – пионер, и просто едет в Тибет! Вон сын Игнатова на Марс полетел, да что там сын Игнатова, даже двоечник Сидоров, которого в пионерию в четвёртую очередь приняли, и тот пошёл на экспериментальной подводной лодке вокруг света! А ты, олух, в Тибет! Что временной коллапс? Нас в двадцать втором, когда Перекоп брали, временные коллапсы не остановили, а ты, значит, за коллапс прячешься?! Я тебе сейчас коллапс покажу!»

А если Зябликов придёт домой и вовсе без путёвки… На такое Пашке фантазии не хватало. Он обратился к вожатой:

– Записывайте меня в Тибет, товарищ Аникеева, я еду!

***

В соответствии с личным распоряжением председателя ОГПУ товарища Феликса Дзержинского в сентябре 1925 г. в Тибет была организована экспедиция в количестве 107 человек.

26 сентября Яков Григорьевич Блюмкин покинул столицу в сопровождении юного пионера, Павла Зябликова, сотни красноармейцев под началом пехотинца Пиюси и кавалериста Копенкина, некого профессора и девицы по имени Леннор с рекомендациями из кругов, приближённых к самому. Путь из Москвы до Тибета состоял из запаха пота, стука колёс и разговоров чайного свойства.

***

Тибет буквально кишел английской агентурой и Рерихами. Если с англичанами всё было понятно, то вот Рерихи вели себя в свойственной им манере. Имевшие тысячу тел, но единый разум и фамилию на всех, они упорно творили различные каверзы, чтобы усложнить жизнь в первую очередь себе, а во вторую – экспедиции. В одной деревеньке даже попытались прервать путешествие Якова Григорьевича силой, напав в количестве двух тысяч особей. Если бы не пулемёт, заботливо оберегаемый товарищем Пиюсей, атака потомков художника, писавшего картину своей же эгограммой, безусловно, оказалась бы успешной. В этой же деревне Блюмкин повстречал человека в синем халате, который обещал довести до ворот Шамбалы. Человек этот напоминал красного командира бурятского происхождения, выдающего себя за китайца. Доверия к нему было мало, но до ворот он довёл. Подробности этих событий были следующие.

Рерихи бежали прямо на пулемёт. Падавшие не вставали. Пули убивали их, как обычных людей, но смерть единичной плоти не могла потушить единый на всех разум. Пиюся припал у прицельной рамки, давая очередь за очередью. Один красноармеец следил за лентой, второй остужал машину колодезной водой по мере необходимости.

На правом фланге Рериховцы под прикрытием домов добрались до позиции экспедиции. Завязалась остервенелая, дичайшая рукопашная.

– Охватят, охватят же, гады, – бормотал Пиюся.

Спасения не было, лента кончилась, «Максим» замолчал. Пиюся поднялся во весь свой невысокий рост.

– Несите его!

Стремительно был вскрыт ящик. Комиссар поднёс к губам глиняную свистульку – всё, что осталось от великого красного командира Чапаева Василия Ивановича. Поднёс к губам и свистнул. Пустота только и ждала этого. В тот же миг она слизнула языком Рерихов, деревню, часть горного пейзажа, дорогу на Монголию, а взамен оставила пропасть с клубящимся мраком на дне. Свистулька стала пылью. Комиссар отдал пыль ветру. Из раздумий его вырвал человеческий голос, принадлежавший китайцу в синем халате:

– Здравствуйте, я доведу вас до Шамбалы.

– Ты откуда взялся такой? – удивился Пиюся.

– Был привлечён вашим актом пустоты.

– А… Я бы тоже на такое посмотреть пришёл. Пустота – дело хорошее, так что веди.

И китаец в синем халате отвёл экспедицию к воротам. Ворота, состоящие из голубого свечения астрального плана, поставленные вертикально, были пройдены в состоянии общего воодушевления. За воротами начались болота, леса и брошенные города, но в первую очередь болота.

***

Экспедиция продвигалась по древним дорогам среди грустных пейзажей, наводящих на мысли о ноябре. Продвижение прерывалось криком кого-то из красноармейцев охранного сопровождения:

– Тханги! Тханги ползут! Берегитесь!

– Ну что же, примем сражение, – спокойно сказал Пиюся. – Штыки примкнуть! Яков, подойди к нам! Надо быть вместе. Павлик! Павлик! Скорее ко мне! Где ты?

Красноармейцы выстроились редкой цепью, отрезая собой путь тхангам из болотной тоски к утоптанной поверхности дороги. Стреляли, но было непонятно, куда целиться, чтобы убить наверняка, так что весь скоп людей больше надеялся на штыки. Профессор заполнял барабан нагана, при этом наблюдая за растущим количеством сил противника.

– Любопытные создания, вы не находите? Сухопутные осьминоги, не крупней среднего человека и поразительно способные к коллективной работе. Они достаточно разумны для принятия простых идей.

– Контра это, как есть контра! – бушевал Копенкин, передавая своё возбуждение верной Пролетарской Силе. – В Тамбовской губернии пытались из таких же колхоз организовать, так они председателя ночью задушили и в болото ушли на вторую неделю! Рубить их надо, с ними никакого коммунизма не построишь!

Красноармейцы умело отбивались от болотных жителей. Отведав штыков пролетарских солдат, тханги втянулись обратно в топь, не рискуя сражаться насмерть. Пиюся выровнял колонну, велел глаз с болота не спускать, а затем отдал команду продолжить движение. Движение продолжилось. Иногда это оно разбавлялось разговорами между членами экспедиции. Вот, скажем, так побеседовали Копенкин и Павлик Зябликов:

– Павел, а брата твоего случаем не Львом зовут? – Копенкин смотрел хитро, подкручивая ус на известный кавалерийский манер.

– Львом, – ответил Пашка, не забывая разглядывать унылый пейзаж по правую руку от дороги.

– Эхех! Ты бумаг больше секретных в шахматных фигурах не прячь! Понял?

Пашка сразу вспомнил Копенкина, тот тифозный год и швабранскую тайну в шахматной королеве. И влетело же им тогда.

– А вы, выходит, тот командир?

– Тот. Только у меня тогда мечта была, а сейчас скука одна, – сказав это Копейкин крикнул пронзительно, как перед атакой, а его тяжеловоз заржал, беря разгон вдоль колонны пехотинцев, чтобы возглавить её в поступательности пути.

***

Через шестнадцать дней экспедиция добралась до заброшенного города. Пока люди приземлённые черпали воду из колодцев, собирали плоды в одичавших садах и гоняли стаи обезьян, способных к упрощённой человеческой речи, профессор, девушка по рекомендации и Блюмкин встретились перед огромным зеркалом, занимавшим целую стену в местном то ли дворце, а возможно, и храме. Стекло явно было напитано энергией эгограмм, так что Яков смотрел на него неотрывно.

– Что вы там видите, Яков Григорьевич? Отчего вы так побледнели? – девушка искренне беспокоилась за Блюмкина и не скрывала этого.

– Москву вижу. Ночь. Я за рулём. Одной рукой управляю, второй отстреливаюсь. Да сколько же их?! Что же я такого сделал? Они что, все ЧК подняли, чтобы меня загнать, как дикого зверя?!

– Ради ключей от Шамбалы можно не только ЧК, но всю страну поднять. Пойдёмте отсюда, Яков, это место за пределами нашего понимания. – Профессор говорил, но сам с места не двигался, смотрел в стеклянную стену, как зачарованный. Одна Леннор была не заинтересована гладью зеркального стекла. Яков Григорьевич медленно поднял наган, он стрелял с перерывами по пять-шесть секунд между нажатиями курка, будто каждая пуля вызывала у Блюмкина нестерпимую тоску при прощании с ней. Барабан опустел. Боек щёлкнул вхолостую. Выстрелы не причинили зеркальной стене никакого вреда, она вобрала в себя свинец, попросту поглотила, как в озеро тонет неудачно брошенный мальчиком камень.

Наваждение все же спало, стена отпустила людей.

– Да-да, пойдёмте, Леннор Олеговна. Вы абсолютно правы.

– Кстати, товарищ профессор, а что вы видели там?

– Я, Яков? Хм Квартиру своего повзрослевшего сына, себя, старика, и рыбу. Виталик принёс его в оцинкованном ведре, выпустил в ванну и облучал своим экспериментальным прибором.

– Кого – его? – не понял Блюмкин.

– Рыбу эту.

– Откуда вы знаете, что это он, а не она?

– Он потом стал человеком – вполне себе мужской особью, с жабрами, правда, и чешуёй на груди, но довольно симпатичный такой юноша. Ницше начал читать.

– А что было потом? – е утерпела Леннор.

– Потом Яков начал стрелять.

Где-то в отдалении заржала Пролетарская Сила. Товарищи исследователи ускорили шаг, чтобы скорее вернуться в лагерь, устроенный на одной из городских площадей.

***

Следующим утром экспедиция обнаружила отсутствие в лагере Павлика. Блюмкин предполагал подобный исход, так что немедленно отправился на поиски в нужном направлении.

Дронты смотрели на людей недоуменно, без всякого страха. Своим поведением птицы напоминали голубей: ходили вокруг высохшего фонтана, курлыкали. Маленькие крылья придавали им некий комический оттенок. Ростом каждая птица была почти с Пашку, и мальчику казалось, что вот-вот, и кто-то из гигантских голубей начнёт вести с ним беседу в духе известного всем додо.

– Англичане говорят: «Мёртвый как дронт». As dead as a dodo.

Мальчик подпрыгнул на месте от неожиданности. Субэдэй подошёл неслышно, как барс.

– Вы… Вы знаете русский?

– Господин барон великолепно знает русский. – Яков Григорьевич обходил фонтан с другой стороны, наган лежал в его левой руке непринуждённо, как часть организма. – Верно, а, Роман Фёдорович? Вам, Роман Фёдорович, ужасно не идут эти синие тряпки, вы, как человек православный, смотритесь в них, как: а – предатель своих корней и б – чучело огородное.

– Вам не стоит говорить со мной так. – Рука барона легла Пашке на плечо. Пальцы, словно когти ворона, сжались.

– Хотите прикрыться ребёнком?

– От вас? От красной заразы дети не защитники. Это прекрасно известно цесаревичу.

Всё произошло практически одновременно. Блюмкин выстрелил, потом ещё раз. Пашка же потерял всякое осознание нахождения в пространстве. Ещё секунда, и он понял, что летит, а за плечи его держит огромная чёрная птица. Что-то среднее между птеродактилем и вороном.

***

Барон и Павел стояли на вершине башни, наблюдая за работой механизма войны. Роман Фёдорович большей частью оставался птицей, только голова для удобства разговора снова стала человеческой. Внизу сухо кашляли винтовки, красноармейцы Пиюси вынуждены были бросить обоз экспедиции и отходить в храмовый комплекс. Нападающих было в десятки раз больше, хотя стреляли они редко – каждый выстрел делал много шуму и создавал впечатление разрушительности их оружия.

– Французы, – пренебрежительно обозначил барон.

– Откуда они здесь? – Пашка заворожённо смотрел, как по той самой дороге, что так беспокоила Пиюсю, приближается колонна всадников. Достигнув поля, кавалеристы умело развернулись для атаки и обнажили страшного вида палаши. Грудь каждого верхового защищала кираса, начищенная до блеска, а шлем украшал плюмаж из чёрного конского хвоста.

– Оттуда же, откуда и всё. Бонапарт после Ватерлоо бежал из Европы. Несколько кораблей – преданные люди. Мир уже тогда был узок и мал, и человеку такого масштаба было скрыться крайне тяжело, особенно если не заужать себя как личность. Корсиканец нашёл выход: он отыскал дорогу сюда. Шамбалу он покорил, создал империю здесь, но отношения с внешним миром порвал. Его наследники свято чтут заветы Императора.

– Наполеон? – Пашка смотрел, как кирасиры смяли цепь красноармейцев.

– Да, и не только он. Ваша экспедиция не первая и не последняя, которая сумела пройти через врата. Если у нас будет время, мальчик, я покажу тебе настоящую могилу Тэмуджина. Лабиринт, построенный вокруг его гробницы, действительно может отнять немало времени у пытливого ума.

– Вы можете помочь нашим?

– Мне они не наши. И, опережая твой новый вопрос, я отвечу заранее. Ты важен, в тебе течёт кровь йорхуратцев, а значит, врата работают только когда ты рядом.

– Вы хотите вернуться?

– Нет, но здесь немало тех, кто хочет.

– Французы?

Барон то ли закаркал, то ли засмеялся.

– Очень давно, Павлик, это место служило тюрьмой: сюда отправляли очень опасных существ. И некоторые из них живы до сих пор и хотели бы вернуться назад, только вот беда – создатели Шамбалы практически исчезли: сначала погибла их великая цивилизация. Потом они сами растворились среди новых хозяев земли.

– Наполеон – он тоже йорхуратец?

– Да.

– И почему он не помог этим вашим опасным сущностям?

– Император недвусмысленно отказался сотрудничать. Когда мой господин решил взять его тело под свою власть, корсиканец успел пустить себе пулю в лоб. Ты, я думаю, в большей степени настроен для сотрудничества.

Павлик сглотнул.

***

События возвращались стремительно, как шашка в руках казака. Сразу за исчезновением Павлика к городу подступил противник. Слышались команды на французском, двигались цепи, разгоняли коней кавалеристы.

Пиюся сшиб первых двух всадников из наганов. Он стрелял с колена, поочерёдно то с правой, то с левой руки. Третий кавалерист рубанул комиссара особой экспедиции палашом, оборвав всякое сопротивление. Кирасиры решили исход дела, поле осталось за Великой армией. Яков Григорьевич не знал, что ему делать. С одной стороны, стоило немедля пустится в погоню за проклятым бароном и Пашкой, а с другой стороны, необходимо было организовать спасение остатков экспедиции. Нельзя было бросать профессора, Леннор, отважного Копенкина, красноармейцев, отступивших из-под палашей под защиту храмовых стен. Он выбрал второе.