Текст книги "Абсурд 3,14. Сборник рассказов"

Андрей Киреев «ВСЯ ЖИЗНЬ – АБСУРД»

Иллюстрация Григория Родственникова

В тот день всё началось как в «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина.

Я, расположившись на веранде в уютном кресле с клетчатым пледом на коленях, грелся в утренних лучах солнца, и, пребывая в томном состоянии, размышлял о книге Конан Дойла, когда протяжный скрип калитки, вернул меня из забытья. Я открыл глаза. Искрившийся бисером утренней росы сад утопал в лучах солнца, а по узкой дорожке ко мне решительно приближался Костерин Радион Митрич. Буквально влетев по ступеням на крыльцо и плюхнувшись в соседнее кресло, он безапелляционно заявил:

– Голубчик, нужно погодить.

Это заявление меня крайне озадачило. Последнее время я только и делаю, что гожу. В силу своего преклонного возраста я уже как три года удалился от государственных дел и предаюсь размышлениям о насущном, каждодневно наслаждаясь уединённым покоем в своей усадьбе на окраине города Н.

Реплику своего соседа я не оставил без должного внимания:

– Что конкретно вы имеете в виду, мой друг?

– Ну, как же. Разве вы не слышали последние новости?

– Отнюдь. Не припомню ничего э -э -э…

– Так, я вас просвещу, – перебил меня Митрич и, перейдя на шёпот, добавил: – Схвачен Ртищевский Потрошитель.

– Продолжайте.

– Не далее как третьего дня вечером я был в жандармерии. В силу своей слабохарактерности, так сказать, не сумел остаться в стороне от волнения охватившего меня после прочтения утренних газет. Не выдержал. И как только узнал о пойманном преступнике, немедля, решил узнать, что там да как. В тринадцатом участке как раз нёс службу мой старый приятель Пахом Петрович Вяземский. Он-то и поделился последними новостями. Мерзкого пройдоху повязали за старым околотком, когда он разделывал очередную дурёху, застигнутую врасплох. Не поверите, он даже не пытался спастись бегством, а наоборот напустил страху на блюстителей закона. Размахивая тесаком, загнал жандармов в заросли крапивы, но споткнулся и был связан. На первом же допросе молодчик признался во всех убийствах, но…

Я, не перебивая, ждал со скучающим видом, когда Митрич выдержит эффектную паузу и закончит:

– Он не хотел этого делать.

– Бред.

– Никак нет. Всё намного сложнее. И знаете, в некоторой степени, я согласен с умозаключениями этого субчика.

– Так просветите же меня.

– Терпенье, батенька, терпенье. Вот я смотрю, вы читаете сэра Конан Дойла о сыщике Шерлоке Холмсе.

– Виновен, – признался я.

– Не юродствуйте Андрей Павлович. Главный герой рассказов в раскрытии преступлений использует дедуктивный метод. Так что это, по-вашему?

– Ну как же… Я как раз об этом и размышлял, когда вы пришли. Весьма занятная тема. Деду́кция – это своеобразный метод мышления, следствием которого является логический вывод, вытекающий из звеньев на первый взгляд мелких и неважных деталей складывающихся, в единственно верное заключение из общего. Холмс методом рассуждений создавал цепь умозаключений, в которой звенья связаны между собой логическими выводами. На первый взгляд всё сложно. Но… Немного поразмыслив и взглянув на происходящее под другим углом, всё оказывается до безумия простым.

– Вот! Вот! – Воскликнул, вскочив с места Митрич, после чего стал ходить из стороны в стороны, заложив руки за спину. – Рассуждения Потрошителя поначалу мне тоже показались бессмысленными. Я бы даже сказал абсурдными. В них не было никакого здравого смысла. Но постепенно он объяснил, насколько я был слеп… вроде бы какой смысл в убийствах?

– А тут должен быть смысл?

– Конечно! Возможно, не явный, но он должен быть. Парень оказался весьма начитанным. Во время нашего общения он даже воспользовался законом достаточного основания.

– Его суждение может считаться достоверным только в том случае, если оно было доказано, – тут же блеснул я своими познаниями.

– Так и есть. Он привёл достаточные основания, в силу которых его можно считать истинным. Сначала я думал, что его ситуация парадоксальна и, по сути, может существовать в реальности, но не будет иметь никакого логического объяснения. Но его суждения оказались весьма осмысленными и логичными. Он ставит под сомнение религию, говоря о нелогичности её учений. Приведя отрывок из Библии, где Авраам жертвует своим сыном ради Господа, Потрошитель указал на то, что человек зависим и не свободен, а существование его парадоксально. Вера Авраама абсурдна, так он легко превратил убийство в святое и возвышенное деяние. Несмотря на свои радикальные размышления, убийца не отрицает значимость религии в жизни. Он определил веру, как нечто трансцендентное, что находится за границами человеческого понимания, то есть является абсурдной. Религию нельзя логически объяснить, но вера определено играет важную роль в развитии человека.

– Весьма занятное заявление. Кощунственное и спорное.

– Вначале я тоже так подумал. Так вот. Убийца рассматривает абсурд, как противостояние и конфликт человека, который стремится понять молчаливую Вселенную и обрести смысл. Жизнь человека абсурдна. Осознание этого побуждает человека выбирать между суицидом, «прыжком веры» и принятием. По его мнению, самоубийство – это прямой выход из абсурдности бытия. Но люди по своей сути неимоверно слабы. Человек, таким образом, признаёт, что сама жизнь не заслуживает усилий, чтобы её проживать. Выбирая «прыжок веры», человек примиряется с действительностью, пропитанной обманом и абсурдностью, пренебрегая правдой и свободой. Третий выход – это полное принятие абсурдности своего существования. Именно этот вариант даёт возможность человеку обрести свободу и смысл своего существования. «Жить, не уповая», то есть воспринимать независимость Вселенной от абсолютного и универсального, и тогда человек станет свободным. Но до конца свободным можно стать, только перешагнув за край абсурдности бытия. Здесь мы вновь возвращаемся к самоубийству. И Потрошитель даёт своего рода свободу и избавление тем, кто слаб и боится сделать шаг с края крыши или нажать на спусковой крючок пистолета.

– Вы не правы. В жизни важно понять, что человек может самостоятельно искать смысл жизни и предназначение, создавать собственные ориентиры и идеалы. Одни отрицают какой-либо смысл и живут сегодняшним днём, другие убеждены, что всё предопределено и ощущают внутреннюю пустоту. Но жизнь без смысла не может приносить удовольствие и счастье. Каждый из нас может сам определить своё предназначение, которое будет меняться со временем.

– Абсурд, – отмахнулся Митрич. Прохаживаясь взад-вперёд он заложил одну руку за спину, второй же задумчиво теребил бакенбарды.

– Ну, знаете… – возмутился я. – Ваше заявление не менее абсурдно. Мне кажется, вы путаете реальность и вымысел. Ваше утверждение могло бы найти объяснение в литературе. Абсурд – это ощущение свободы писателя. Автор свободен от сюжетных, смысловых, композиционных рамок, он может не думать о том, насколько правдоподобно его произведение, насколько оно отражает реальность. «Алиса в стране чудес» – вот образчик абсурда в литературе. Льюис Кэрролл в своём произведении, во-первых, вскрывает значение светлого детского мировосприятия, не подчинённого никаким рамкам. Во-вторых, он отражает и акцентирует абсурдность и парадоксальность окружающего мира, к нелепостям которого читатель привык настолько, что уже их не замечает. Абсурдный мир литературы – отражение чрезмерно сложного и непознаваемого окружающего мира. Он породил весьма своеобразную поэзию сюрреализма, чаровавшую многих и многих. Но в жизни…

– А что в жизни? В ней тоже хватает нелепостей, противоречащих здравому смыслу. Сейчас появилось новое словечко в кругах литераторов, как его… рерайт.

– За мудрёное. А смысл его в чём?

– Цель в том, чтобы изменить готовый текст, сделав его более уникальным. Зачем это делать, если смысл написанного не изменится? Зачем ворошить мысли высказавшегося человека и выдавать их за свои? Мы цитируем высказывания одних, после чего нас обвиняют в плагиате. И знаете почему?

– Потому что сказанное – точнее не изложить. Это эталон философского дискурса. Несущий в себе истинный смысл высказанного. Праматерь точного значения. Симбионт опыта, науки и мудрости. Выражая свои мысли, люди обычно претендуют на их истинность. Но это не так. Возможно, оно имеет целью не утверждение истинности мысли, а лишь передачу её содержания.

– Вы правы и, тем не менее, абсурд окружает нас вокруг повсеместно. Мы ходим вокруг да около, вместо того чтобы говорить и действовать прямо. К своей цели нужно идти кратчайшим путём тогда в жизни всё успеется. А чувства… Они не поддаются никакой логике. От любви до ненависти один шаг! Это как? – Радион Митрич поправил лацканы сюртука и наконец, остановился, всматриваясь в горизонт.

– Мой друг, – попробовал я успокоить соседа, – все заблуждения возникают вследствие ошибочных суждений разума, в которых мы домысливаем к тому, что содержится в представлениях нечто такое, что не находит подтверждения или опровергается в чувственном восприятии.

Какое-то время Радион Митрич, погруженный в свои мысли, молчал. Я уж добрым делом решил, что он уснул. Но тут он снова заговорил:

– Знаете, что согласно Эпикуру, вселенная не создана богами? Она вечна, поскольку бытие не может возникнуть из небытия, как и небытие – из бытия. Вселенная содержит в себе тела, движущиеся в пространстве, или пустоте. Существование пустоты между телами следует из того, что иначе не было бы возможно движение. Все тела представляют собой соединения неделимых и неизменных частиц. Двигаясь в бесконечной пустоте с равной скоростью, они слегка отклоняются от своих траекторий. В бесконечном пространстве и времени существует бесчисленное количество миров, которые рождаются и гибнут благодаря беспрестанному движению этих частиц. Допущение самопроизвольного отклонения частиц служит двоякой цели. В физике оно объясняет столкновение атомов и тем самым образование тел, которое были бы невозможно, если бы атомы двигались только по прямой. В этике – теоретически обосновывает учение о свободе, доказывая, что в мире всё происходит не только по необходимости, но есть и случайность, есть то, что «зависит от нас». Таким образом, человек не должен страшиться богов, поскольку они, вопреки мнениям толпы, не оказывают никакого влияния ни на мир, ни на людей. Боги – бессмертные, блаженные существа, которым не свойственны ни гнев, ни благоволение к людям. Не следует бояться и смерти, поскольку душа, состоящая из атомов, после смерти рассеивается, как и тело. Смерть не имеет к нам никакого отношения: когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Освобождение души от гнетущих её страхов открывает путь к блаженной жизни.

– Этика Эпикура основывается на положении, что наслаждение есть начало и конец блаженной жизни. Человек, как и все живые существа, по природе стремится к наслаждениям и избегает страданий, и в этом смысле наслаждение является мерилом блага. Однако блаженная жизнь заключается вовсе не в получении всё новых и новых наслаждений, а в достижении предела наслаждения – свободы от телесных страданий и душевных тревог. Все мы стремимся к умиротворению.

– Вот именно. Для достижения этого состояния самодовлеющего душевного покоя человеку необходимо преодолеть страдания, возникающие вследствие неудовлетворённых желаний: голода, жажда славы, богатства, бессмертия. Большинство людей несчастливо потому, то их терзают непомерные и пустые желания. Подлинное наслаждение доступно лишь тому, кто умеет довольствоваться легко достижимым минимумом естественных и необходимых потребностей. Безмятежному покою человека, помимо его собственных желаний и страхов, могут угрожать внешние обстоятельства, в том числе окружающие его люди.

– Приятно думать, что Эпикур считал телесное удовольствие единственным смыслом жизни, – рассуждал я. – Но в действительности его взгляды на удовольствие не столь просты. Под удовольствием он понимал, прежде всего, отсутствие неудовольствия, и акцентировал необходимость учитывать последствия удовольствий и страданий. Цитирую мой друг: «Так как удовольствие есть первое и прирождённое нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удовольствие, но иногда обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность. Также мы считаем многие страдания лучше удовольствия, когда приходит для нас большее удовольствие после того, как мы вытерпим страдания в течение долгого времени. Таким образом, всякое удовольствие есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно, как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать».

Поэтому телесные удовольствия должны быть подконтрольны разуму: «Невозможно жить приятно, не живя разумно и справедливо, и также невозможно жить разумно и справедливо, не живя приятно». А жить разумно, по Эпикуру, значит – не стремиться к богатству и власти как к самоцели, удовлетворяясь минимально необходимым для того, чтобы быть довольным жизнью: «Голос плоти – не голодать, не жаждать, не зябнуть. У кого есть это, и кто надеется иметь это и в будущем, тот с самим Зевсом может поспорить о счастье… Богатство, требуемое природой, ограниченно и легко добывается, а богатство, требуемое пустыми мнениями, простирается до бесконечности».

– Да! Да! Да! Ещё Камю рассуждал о важнейшем, с его точки зрения, вопросе: «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?» Ведь если учесть все обстоятельства, она оказывается абсурдной. Мы осознаём это в редкие моменты, когда наши представления о мире вдруг перестают работать, когда рутинные действия и усилия начинают казаться бессмысленными. В этом и заключается абсурдность нашего существования: абсурдно быть разумным в неразумном мире. По его утверждению есть два способа существования в этом мире. Первый – игнорировать бессмысленность существования. Второй способ избежать абсурдности – отказаться от разумных рассуждений.

– Тогда мы перестанем быть гомо сапиенсами. Ведь цепь разумных рассуждений и отличает нас от приматов.

– Камю раскрывает содержание понятия «абсурд» во взглядах представителя такого философского направления, как экзистенциализм. Основное внимание Альбер акцентирует на проблеме абсурда и его роли в жизни человека с точки зрения философа. Он рассматривал понятие «свобода» и её роль в жизни человека в контексте экзистенциализма. Ещё в двадцатидвухлетнем возрасте, Альбер Камю начал размышлять о бессмысленности существования одинокой личности. Всё дело во внутреннем мире личности обособленной от других людей условиями её бытия и её собственным духовным миром, глубоко личным и в силу этого, исключительно индивидуальным, лишённым социального содержания, представляется ему непрерывным страданием души, цепью бесцельных действий, поступков без социального смысла.

Несколько позже свои мысли он оформил в философию абсурда. Основным вопросом он считал смысл жизни. «У абсурда куда больше общего со здравым смыслом, творчество составляет содержание жизни и деятельности „абсурдного человека“». Но ради чего следует личности заниматься творчеством? Ведь все цели эфемерны, их смысл не более чем иллюзия. Поэтому принципом творчества «абсурдного человека» является каждодневность: твори, не вглядываясь в завтра. Человек, согласно Камю, не должен бояться абсурда, не должен стремиться от него избавиться, тем более что это просто невозможно, поскольку абсурдный мир пронизывает всю человеческую жизнь. Абсурд – это одновременно и проклятие человека, которое он должен постоянно преодолевать, и фундаментальное условие его существования, которое ему надлежит неустанно поддерживать, чтобы быть всякий раз в форме, и активный протест перед лицом самого абсурда.

– Друг мой, к чему весь этот спор? – удивился я.

– Потому что я хочу докопаться до истины, – отрешённо вымолвил Митрич. – За последнее время я перерыл огромное количество литературы в поисках правды.

– Признаться, я стал терять нить нашего разговора.

– Минуту мой друг, скоро вы всё поймёте. Эпикур доказывал свою правоту следующим образом: «Допустим, что страдания мира интересуют богов. Боги могут или не могут, хотят или не хотят уничтожить страдание в мире. Если они не могут, то это не боги. Если могут, но не хотят – то они не совершенны, что также не подобает богам. А если они могут и хотят – то почему до сих пор этого не сделали?» Вот я и говорю: «нужно погодить». Во всём этом винегрете очень сложно разобраться, что бы прийти к конечному умозаключению. Потрошителю на это понадобилось несколько лет, и у него не было наставника, который открыл бы ему всю суть бытия.

– И?

– И… в некоторой степени я вам благодарен в дискуссии. Цепь наших с вами рассуждений, значительно пролили свет на, казалось бы, это тёмное дело. Митяй был прав. Мы должны всё время бороться против обстоятельств нашего существования. Никогда не признавать поражение, даже смерть, хотя мы знаем, что она неизбежна. Абсурдный человек знает о своей смертности, но всё-таки не принимает её. Каким-то непонятным образом этот мальчишка предстал для меня лучом света в царстве пошлости, навязанных иллюзий и низких вибраций.

– Митяй?

– Арестованный Потрошитель, – пояснил Митрич. – Это он подбросил мне пищу для размышлений.

– И к чему же вы пришли в своих умозаключениях?

– Люди не достойны жизни! И если они, осознавая абсурдность своего существования, не хотят уйти из неё добровольно в силу своей нерешительности, то им нужно в этом помочь.

– ?

Видимо, на моём лице отразилось неописуемое удивление. Поскольку Радион Митрич вдруг вперился в меня своим колючим, нехорошим взглядом из-под густых бровей.

– Как давно вы спали? – спросил я, неожиданно сменив тему.

Тот запнулся, о чём-то соображая.

– Дня три как… К чему это вы вообще?

– Вид у вас нездоровый. Радион Митрич, голубчик, наш спор ни к чему не приведёт, – попытался я его успокоить.

– Отнюдь, мой друг. Лишь в споре рождается истина. Наша жизнь полна противоречий, что и есть – абсурд. А если она абсурдна, то и всё к чему мы стремимся и делаем – не имеет смысла, как и сама жизнь. Мы рождаемся, чтобы умереть. Не думал, что вы настолько слабы и нерешительны.

Костерин решительно шагнул ко мне. В его руке блеснул нож…

P.S. В данном произведении, как ни абсурдно это звучит, использован ряд статей и цитат других авторов.

Алёна Макарова «КАРТОЧНЫЙ ДОЛГ»

Иллюстрация Татьяны Шумной

В мире мёртвых царил хаос. Дело в том, что царь, Аид Иванович, проиграл должность в карты своей ассистентке.

Да, вот так бывает. Ему уже чёрт знает сколько веков, а тут она – молодая девчонка. Ну Аид Иванович и не выдержал, сдался в плен чаровнице. Опоила, одурманила, а дальше, он толком и не помнил. Вроде в карты играли на желание. Ну а карточный долг – это святое.

И вот, теперь, на его троне сидела Мара Петровна. А новое начальство, как известно, устанавливает новые порядки. И Мара была не исключением. Для начала, она освободила себя от обязанностей богини смерти, а затем, сделала новые назначения. И это был, отнюдь, не случайный выбор. Эти девицы, три сестрёнки, задирали её ещё в школе при Академии смерти. Теперь-то она им покажет, где раки зимуют. Вот они, стоят перед ней, такие скромницы, в чёрных одеяниях, волосы распущены, прям красотки, но это ненадолго.

– Работы у вас сильно прибавится, – сообщила им Мара Петровна. – Жизнь человека теперь будет длиться ровно один год. За это время он рождается, учится, работает, создаёт семью, оставляет потомков и умирает. На всё про всё отводится только триста шестьдесят пять дней и ни дня больше. Пропустите момент – пеняйте на себя.

Мара была очень довольна собой.

«Как ловко я всё сделала, – думала она. – И Аида очаровала и этим трём курицам отомстила».

На Земле царил хаос. Люди, не успев родиться, начинали ходить, говорить, учиться в школе. Обучение в каждом классе занимало пару дней. Времени было мало, все спешили жить.

Богини смерти тоже спешили. Старшая сестра, Лахесис – отвечала за прошлое. Она назначала жребий человеку ещё до его рождения, а потом следила за его исполнением. Средняя, Клото – была ответственна за настоящее. Она пряла нить судьбы, на которую нанизывала события настоящего времени в жизни человека. А младшая из сестёр, Атропос – следила за будущим. Это она перерезала ножницами нить человеческой жизни, обрывая её.

Людей было много, а их всего трое. Не прошло и сотни лет, как они устали. Устали до смерти.

Первой не выдержала старшая, Лахесис.

– Мне тяжелее всего, – говорила она сёстрам. – Не успеешь назначить жребий, как человек уже при смерти.

– Нет, мне тяжелее, – отвечала ей Клото. – События развиваются так стремительно, что я едва успеваю. Последние десять лет даже поесть некогда.

– А у меня уже ножницы совсем затупились, – жаловалась младшая. – Нет, я так больше не могу. Девчонки, надо что-то делать. Завтра же пойду к Аиду Ивановичу.

На следующий день, Атропос, выкроив немного времени, отправилась в Царство мёртвых. Аид Иванович был занят, осматривал свежую партию дубовых гробов.

– Аид Иванович, миленький, – взмолилась Атропос. – Ну, сделайте что-нибудь, поговорите с Марой Петровной. Не можем мы больше работать в таком режиме.

Аид Иванович повернулся к ней. Выглядела Атропос не лучшим образом – бледная, худющая, растрёпанная, глаза и щёки впали. Кошмар, одним словом.

«Да, – подумал он, – видимо, и правда, тяжело».

– Ладно, пойдём в тронный зал к Маре, – согласился Аид Иванович.

Тем временем, Мара сидела на троне и болтала по зеркалу с подругой, Керой, богиней смерти.

– Что ж делать, приходится терпеть этого противного старикашку, – жаловалась она. – Пусть и дальше думает, будто должность свою мне в карты проиграл.

– А как на самом деле-то было? – спрашивала Кера.

– Ну, начали мы играть, я желание озвучила, – отвечала Мара. – А сама Аиду дурман-вина подливаю и подливаю. Он вскоре вырубился и захрапел. Много ли ему надо, совсем ведь старенький уже.

– Это я-то старенький?! – вскипел Аид, багровея от злости. – Обманула, говоришь?! Дурман-вина подливала?! Пошла во-о-он, курва! Убирайся из моего царства!

Мара выбежала из тронного зала, чуть не сбив с ног Атропос.

– Аид Иванович, указ Мары Петровны больше не имеет силы? – спросила Атропос. – Я верно поняла?

– Верно. Всё будет, как раньше. Жизнь человека – сто лет.

А на Земле снова царил хаос. Людям, как и прежде, было отмеряно сто лет. Но они, всё равно, спешили. Спешили жить. Ведь теперь они знали истинную цену времени.