Текст книги "Никола зимний"

– А чего бы ты не справился?

– И я про то, дело-то знакомое.

Галка сходила в магазин, принесла гречки, макарон и курицу, чтобы приготовить в дорогу. Когда собирала сумку, поставила в нее банку малосольных огурцов и полсетки молодой картошки – напарника домашним угостить. За ужином выставила бутылку отцовской самогонки.

– Только рюмочку, не дай бог, связчик учует. Высадит из машины и уволит, – засмеялся он.

– Правда чё ли?

– Не знаю, говорит, что трезвенник, но мне кажется, что врет или запойный.

– А я хотела положить для знакомства.

– Не стоит рисковать.

Когда приехал на автовокзал, Михал Иваныч был уже там. Курил, стоя у грязной «Нивы», одобрительно глянул на пузатую сумку и сам поставил на заднее сиденье.

– Теперь вижу, что бывалый человек. Прежний тракторист приезжал со сменной одеждой и запасом курева.

– Потому и расстались?

– Слабак оказался. Если бы даже не запил, все равно бы пришлось нового искать.

– За балком куда будем заезжать?

– Хватился. Пока ты вчера с бабой прощался, я и балок и трелевочник на место отогнал.

– Так позвал бы.

– Сам управился.

– А как твоего начальника зовут?

– Он не начальник. Он субподрядчик. Предприниматель. Находит заказчика и организует процесс. Мы валим лес в тайге и вытаскиваем к дороге, а другая бригада грузит и вывозит.

– Не маловато ли двух человек для валки?

– На двоих проще делить, чем на троих или четверых.

– А твой предприниматель, случаем, не кинет нас?

– Гарантировать в наше воровское время никто не может, но я с ним четвертую командировку, пока расплачивается честно. Сколько себе оставляет, не спрашивал. – А помолчав, добавил: – И тебе не советую.

– Ясно, что не меньше, чем нам.

– Так у него и работа рискованнее.

На дорогу от города потратили около двух часов. С асфальта свернули на грунтовку, потом ползли по лесной дороге, и около километра пришлось идти пешком, обходя глубокие лужи в разбитой колее. Балок и трелевочник стояли в кустах, с дороги их было не видно. Михал Иваныч открыл замок и вытащил из балка бензопилу «Урал» с присохшими опилками и бачок с бензином.

– Когда работал в леспромхозе, у нас были «Дружбы».

– Эта мощнее, но все равно тяжелая. Лучшего мы пока не заслужили. Так что переодевайся и, как говорил Никита Сергеевич Хрущев, обещающий, что мы будем жить при коммунизме, – «За работу, товарищи»!

– Может, перекусим перед трудовым подвигом?

– А у тебя есть готовое?

– Курица, жена в духовке запекла.

– Доставай, а я пока чаек соображу. Готовить будем на костерке, а то потом в балке не продохнешь.

Несмотря на медвежью громоздкость, Михал Иваныч двигался ловко и все делал аккуратно.

– А баба-то у тебя заботливая, вон какой тормозок сочинила.

– Так в деревне воспитывалась. Она и молоденькой картошечки положила, вечером сварю.

– Молодой картофан обожаю.

Выпили по кружке чаю, перекурили. Михал Иваныч поднялся, молча кивнул ему на трактор, а сам направился к пиле.

– Я тут осмотрелся, а делянку-то наш предприниматель выбрал не лучшую. И тонкомера полно, и коряжника.

– Есть такой анекдот: мальчик подходит к милиционеру, протягивает грецкий орех и говорит: «Дяденька милиционер, раскуси, пожалуйста». Милиционер раскусил, мальчик сказал спасибо, убежал, а через пять минут возвращается с другим орехом. Милиционер и его раскусил. А когда мальчик принес третий, говорит ему: «Что ты по одному таскаешь, неси все сразу». А мальчик отвечает, что на помойке они кучкой не лежат.

– А мальчик здесь при чем?

– И нам тоже приходится на помойках искать. Там, где на халяву или подешевле.

– Теперь понял – фирма «воруйлес».

– Теперь все воруют в меру возможностей, и Ельцин лозунг выдвинул: «Обогащайтесь кто как может». Только приехали мы сюда не философствовать, а мантулить.

Дело было несложное и знакомое с молодости. Цеплял тросом десяток шестиметровых баланов, залезал в трактор, тащил их на площадку, отцеплял и возвращался за новой порцией. Когда трудился в леспромхозе, без нужды из трактора не вылезал. Волохал трос и зацеплял баланы чокеровщик. А здесь все приходилось делать одному. Зацепил, залез в трактор, отвез, вылез из трактора, отцепил. И так – с утра до вечера день за днем. Хорошо, что с вальщиком повезло. Баланы после Михал Иваныча лежали ровно, без поперечин и углов. Коряжник он или пропускал, или брал из него по одному балану. Вершинник оставлял, так его и раньше бросали не только шабашники. Леспромхозовских вальщиков хватало часов на шесть, а он держался до восьми, случалось, и от девятого прихватывал. Хотелось предложить перекур, но самолюбие не позволяло. Вечером готовили ужин и сразу засыпали. Разговаривать Михал Иваныч не любил. Никола даже не знал, женат ли напарник и откуда родом.

Работы оставалось на два-три дня. Уже нестерпимо хотелось увидеть Галку с Анюткой – чувство, подзабытое за годы городской жизни, когда не отлучался из семьи. Как в молодости, в конце охотничьего сезона. Не видел своих какие-то две недели, а казалось, что целый год.

Дождь пришел не ко времени и не к настроению. Сначала брызгал мелкенький, и они продолжали работать, но быстро промокли и убежали сушиться в балок. Надеялись переждать, но он разошелся и не хотел останавливаться. Пришлось устраивать ранний ужин, после которого Михал Иваныч прилег отдохнуть и сразу же захрапел. Дождь лил всю ночь, а с утра припустился еще сильнее. Михал Иваныч, подобно своему таежному тезке, впал в спячку. В обед спустил ноги с лежака, открыл банку тушенки, запил холодной водой и снова завалился лицом к стенке.

В балке стало душно. Он приоткрыл дверь, но брызги залетали на пол. Пришлось мириться с духотой. Думал, что не заснет, однако усталость еще не выветрилась. Проснулся на рассвете. Дождя было не слышно. Михал Иваныч оставался в той же позе. Не надевая брюк, чтобы не мочить их о сырые кусты, сунул ноги в сапоги и пошел искать сушняк для костра. На лежавшей чуть в стороне от трактора спиленной верхушке сосны сидел бурундук и смотрел на него. Любопытный и доверчивый. Вспомнил, как в один из сезонов такой же полосатый сосед прижился возле его избушки на целый месяц. Подпускал к себе так близко, что при желании можно было поймать, но желания не возникало, боялся, что зверек испугается, а если не давать волю рукам, можно полюбоваться и даже поговорить. Он сделал шаг к нему, но бурундук спрыгнул с ветки и пропал из виду. В надежде снова увидеть полосатого сделал еще шаг. Наступил на мокрый ствол, нога поехала и провалилась между ветками. Его повело вбок, но удержался, не упал. Осмотрелся – бурундука не было. Стал освобождать ногу и почувствовал резкую боль. Наступать уже не мог. Прыгая на одной ноге, добрался до балка, но надо было как-то одолеть две ступеньки. Крикнул Михал Иванычу, тот не отозвался, спал. Присел на ступеньку, огляделся. На костровище лежала недогоревшая ветка, годная чтобы опереться, снова пришлось прыгать, каждый скачок отдавался болью. То, что у него перелом, а не вывих, он уже не сомневался. Пока добирался до топчана, о работе не думал, но стоило лечь, и в голову сразу же ударило – как быть дальше?

Михал Иваныч осмотрел ногу и с брезгливостью спросил:

– И какого ляда тебя туда понесло?

– Отлить вышел, – говорить о бурундуке не решился.

– Мог бы и с порога, – покачал головой, хмыкнул и снова покачал, словно прикидывая что-то в уме. – Подвел ты меня, паря, ты представляешь, сколько мне теперь одному кувыркаться: навали, потом залезай в трактор, таскай и снова вали. Ни в какие графики не лезет. А люди-то ждут.

Он все понимал и виновато соглашался:

– Подвел. Подвел и меня и себя. Процентов тридцать, считай, потерял. – Подумал и утвердил: – Верных тридцать процентов. Да и с тобой надо что-то делать. Сейчас вырублю тебе костыль, доковыляем до машины, вывезу тебя на трассу и лови попутку до города.

И возразить нечем, не тратить же на него рабочий день. Действительно, подвел. Хотя штрафной процент мог бы и снизить.

– Адрес напиши, или у тебя визитка при себе? – и хохотнул, довольный собственной шуткой.

– Откуда?!

– Да кто тебя знает, может, ты шпион.

– Так я предпринимателю твоему адрес давал.

– Пусть и у меня будет.

Чистой бумаги не нашлось, записал на обрывке газеты. Дал и адрес, и телефон. Михал Иваныч вложил бумажку в паспорт, потряс им перед его глазами и спрятал в карман.

– Как только расчет получим, сразу привезу. Но тридцать процентов, извини, сам виноват, подвел ты меня. И сегодня полдня теряю.

Свой адрес дал, а его – не попросил, подумал, коли честно предупредили о штрафе, остаток должны выплатить. Через десяток дней подползло беспокойство. Если даже Михал Иваныч будет работать в три раза медленнее, все равно должен закруглиться. Каждый звонок в дверь заставлял хватать костыль, но гостя с деньгами почему-то не было. Прождал еще неделю.

У Анютки появился ухажер, крепкий парнишка, играющий в регби. Жили в одном доме, Витек учился на два класса старше, и когда девчонка подросла, безжалостно отваживал всех ее воздыхателей. Характер у нее был дедовский, сначала ей не нравилась излишняя напористость, гнала парня, но постепенно обуздала и полностью подчинила себе. Витек был рад потакать любому ее капризу. И ей стало нравиться, что у нее в услужении не просто самый здоровый парень во дворе, но еще и спортсмен, который ездит по всей стране и привозит подарки, на зависть подругам.

Попросил дочь, чтобы привела жениха в гости. Витек пришел к обеду, но есть отказался, поскромничал.

– Ты машину водишь?

– Конечно, – обиделся парень.

– Не испугаешься без прав на моей свозить за город?

– Почему без прав, у меня есть права. И зачем на вашей, у меня своя во дворе стоит.

– Какая?

– Пока жига.

– Откуда?

– По доверенности, товарищ отдал, она ему не нужна. А куда ехать?

– Меньше сотни километров, но асфальт не до конца.

– Там, где лес воровали?

– С чего взял, что воровали?

– Я что, совсем наивный?!

– Когда сможешь?

– Да хоть сейчас.

Вел Витек уверенно, как опытный мужик. Доехали быстрее, чем с Михал Иванычем. Когда начались глубокие лужи, он велел остановиться. Ни трактора, ни бензопилы не было слышно. Стал вылезать из машины, но парень остановил:

– Ну, куда на костылях! Покурите, а я быстренько сбегаю, не заплутаю небось, дорога-то одна. – Он вышел из машины и достал бейсбольную биту.

– А это зачем?

– На всякий случай.

– Ты что, заранее запасся?

– Товарищ в багажнике возил, а я не стал выбрасывать, вещь денег стоит.

Ходил Витек, наверное, не очень долго, но пока ждал, извелся. Понимал, что надежды нет, а прислушивался, вдруг заработает трактор. Но в лесу было тихо, разве что ворона села на дерево и закаркала.

– Ну, чего привязалась? Как, как – хреново, вот тебе и «как».

Зря гонял парня.

– Ни балка, ни трактора, ни бревен – все увезли. Уехал цирк, – отчитался Витек, – только вот что я нашел там, где балок стоял. – И протянул пистолетную гильзу. – Случайно заметил, я даже поискал, нет ли трупешника. В бурелом, что вы наворочали, соваться не стал, чтобы ноги не поломать, но по краям посмотрел. У него пистолет был?

– Да я откуда знаю, – выматерился и как можно бодрее предложил: – Поехали домой, самогонку пить.

– Да я же крепкое не пью, только пиво. Может, на «биржу» заглянем?

– А толку?

– На всякий случай.

Заглянули – бесполезно. Потом заезжали и караулили с утра до обеда.

Пропали денежки.

– Вот тебе и тридцать процентов. Лихо успокоил и обнадежил.

Но Витька зацепило. Спортивный азарт взыграл. Попросил описать внешность жуликов, чтобы съездить еще раз. Михал Иваныча обрисовать легко, такого и в толпе не перепутаешь. А предприниматель – ну, в джинсовом костюме, сухопарый, среднего роста – да мало ли таких? Три дня отдежурил на «бирже», Михал Иваныч не объявился.

– Не все потеряно. Пацанам, у которых есть знакомые среди торгующих лесом, передам приметы. Если найдут, они не только штрафные проценты спишут, в двойном размере заплатят. Но откуда эта гильза? Что хочешь, то и думай.

Слушал и удивлялся, откуда у парня такая хватка? Неужели будущий зятек из тех крепких ребят в спортивных костюмах? И догадывается ли об этом Анютка?

* * *

Искать работу на костылях – занятие бесполезное. Спустился во двор поиграть в карты. Компания была постоянная. Удивились, почему долго не показывался, а чего удивляться, если человек на костылях?

– Теперь тебе, хромому, прямая дорога в сапожники, – пошутил Сашка Сорокин, забулдыга из их подъезда.

Сашка работал в обувной артели, но пил, и его постоянно выгоняли оттуда, а потом звали назад. Видимо, мастером был действительно неплохим, сам-то он считал, что равных ему – два-три человека во всем городе, самое большое – пять.

– А что, у меня дедушка сапожничал, кое-чему научил. Чирки могу сшить.

– Чирки? Что за модель и почему я не слышал о ней?

– Деревенская обутка, кстати, очень удобная и практичная.

– Чирки – это, конечно, высший пилотаж. После них сшить дамские сапоги – раз плюнуть.

– Дамские сапоги – не пробовал. А ты научи, авось и получится.

– Ну, наглец. Ты хоть представляешь, сколько материала надо извести, чтобы научиться? А кожа нынче дорогая. Хром еще дороже.

– Да и сапоги недешевые. И нет их в магазинах, только на барахолке. У моих девчонок совсем разбитые. Галкины, ладно, сам подлатал, а дочку в латаных не отправишь, невеста уже.

– Сам, говоришь, подлатал? А ну-ка, покажи.

– Что я тебе – на костыле побегу за сапогами? Приходи, если покритиковать хочется, дома покажу.

И Сорокин пришел через день, знал, что нальют хорошей самогонки. Но для солидности изобразил профессиональный интерес, попросил показать заплатку на сапоге. Осмотрел, посетовал, что цепляться за подгнившие края очень трудно, и это звучало как похвала.

– Руки у тебя умные, могу взять в ученики, если вступительный взнос нальешь. Только не казенную, а ту, которая на травках настояна. – И, увидев бутылку, добавил: – И огурчики твоя Галя хорошо солит, лучше, чем моя городская супруга.

После третьей рюмки разговорился.

– На костылях даже при моей рекомендации могут не взять, но первые уроки я тебе на дому проведу. У меня дома все оборудование: и машинка заводская, и фурнитура любая, и хром высшего качества. А начнешь самостоятельно хромать, отведу к начальству, зарплата у нас небольшая, а зарабатывать можно хорошо, если руки нормальные. Хотя и безрукие тоже зарабатывают.

– Воруют, что ли?

– Не совсем. Химичат. Сапоги, которые шьем по заказу для передовиков производства и прочих профсоюзных деятелей, наши тетки из Дома быта через родственников сплавляют на рынок. Нам начисляют за пару семь рэ, они толкают барыгам за семьдесят, а те – уже в зависимости от спроса. Я, из любопытства, заглядывал на базар. Стоят мои, родненькие, свою-то работу завсегда узнаешь. Где справедливость? Так и вынуждают нарушать Кодекс строителя коммунизма.

Когда сменил костыль на палку, Сорокин отвел хромого в мастерскую и устроил своим учеником – «посадил на липку». По плану мастер должен был сдать двадцать пар, а через полгода больше половины плана Сорокина приходилось тянуть ему. Левые заказы у великого мастера постоянно переходили в загулы, а загулы заканчивались болезнью и трясущимися руками. Но обойтись без учителя он не мог, потому что колодки, каблуки, хром и прочую фурнитуру добыть самостоятельно не хватало связей, да и жалко было мужика. Пахал за двоих. Это большое начальство постоянно жалуется, что вынуждено работать круглые сутки. Сапожник круглые сутки работать не может, ему обязательно надо поспать, чтобы руки уверенность не теряли и глаза не мутнели от клея, иначе брак пойдет, а платить за материалы из собственного кармана приходится, опять же в отличие от большого начальства, у которого за брак платит государство.

Поначалу без промашек не обошлось, но приноровился. Сдавал два плана и выкраивал время, чтобы мать с тещей переобуть и Галку с дочкой. Анюткины сапоги вышли на загляденье, и нога в них пряталась, как в раю.

А Сорокина все-таки уволили – не за прогулы и не за левые заказы, за которые можно было гнать любого мастера. Приперся пьяный на работу, попросил у приемщицы денег, а та пожадничала, и понесло мужика. Высказал, как пристраивает она сапоги своим знакомым, а те несут их на барахолку. Раскричался на всю мастерскую, не обращая внимания на заказчиков, резал правду-матку о всех махинациях. Такого простить не могли. Даже среди своих нашлись особо ретивые, чтобы угодить начальству. Заступаться за учителя было бесполезно, но камня в него не бросил. Тем более что перед этим попался сам. Пообещал сестре помочь с ремонтом. Ее умный муж ничего не умел делать по дому. Взял на три дня отгулы и с утра до ночи кроил и клеил плитку на потолки. А в это время в мастерскую нагрянула комиссия. Открыли его стол и обнаружили четыре неучтенных пары. Составили акт. Оправдываться было противно и стыдно. Простили на первый раз как мастеру, которому можно доверить «особый элегант» из белого хрома, к тому же и план сдавал регулярно.

Заводскую сапожную швейную машинку урвал при случае, через главного механика обувной фабрики, когда те после хитрой приватизации без лишнего шума распродавали оборудование. Новенькая досталась, целый день подходил любоваться. И обошлась примерно в двадцать пар сапог. Но сапоги сносятся, а своя машинка останется надолго. С таким сокровищем можно было организовывать семейный подряд. Галке доверил машинку, Анютку назначил главным модельером, а сам затягивал в готовые сапоги все, что помощницы накроили и сшили. Кроме того, приходилось мотаться по городу в поисках сырья. Узнал от Сорокина, что на алюминиевом заводе организовался кооператив по литью пряжек. Съездил, закупил по дешевке большую партию, поделился с Сорокиным, но себе осталось столько, что Анютка смеялась, как бы не пришлось эти пряжки передавать по наследству ее детям.

Случались клиенты, которые выходили прямо на него, но без перекупщиков не обойтись. Самому торговать было стыдно и девчонок впрягать не хотелось, жалел. А барыги наглели. Сбивая цену, канючили, дескать, слабо покупают. Уступал. Со ста семидесяти снизил до ста пятидесяти. Потом решил проверить. Послал Анютку прицениться к своим же сапогам. Торгаш запросил двести пятьдесят. Почти в два раза наварил. Пришлось искать нового купца. Через неделю барыга позвонил, поинтересовался здоровьем, обрадовал, что рынок наладился, готов брать по сто восемьдесят за пару. Скандалить не стал, сослался, что подвернулся новый посредник, даже извинился. А тот, конечно, все понял. Барыги народ догадливый.

* * *

Он сидел в цветных ситцевых штанах и в фартуке, когда Анютка привела ему гостя.

– Вот, папа, человек, говорит, что из вашей деревни, только на деревенского не похож.

– Почему из вашей? – засмеялся гость, – Ты вроде тоже в нашей деревне родилась. Нехорошо отрекаться от родины.

– Я не отрекаюсь, просто с языка сорвалось, – смутилась дочь, разглядывая представительного мужчину.

– Тулуп, ты, чё ли?

– Я! Овчинников Николай Павлович собственной персоной.

– Встретил бы на улице – мимо прошел.

Лукавил, конечно, глаз-то цепкий. Хотя изменился сильно. Считал, что он обязательно растолстеет, девчонки в школе Пончиком звали, а он подобрался как-то, ни живота, ни второго подбородка, даже подрос. И одет солидно – двубортный серый костюм, галстук, очки, впрочем, очки он и в школе носил.

– А ты ничуть не изменился, а прикид вообще зашибись. – Открыл портфель и выставил бутылку. – «Хенесси» будешь?

– Буду, хотя и предпочитаю самогонку.

– Это почти одно и то же.

– А я вас в универе видела. Вы к нашему декану приходили, – встряла Анютка.

– Учишься там? Филолог?

– Обижаете, математик.

– Молодец, коллега.

– Слушай, математик, иди-ка на стол собери, нам с дядей Колей обняться надо, столько лет не виделись.

– Однако не меньше двадцати.

– Вижу, в большие люди выбился.

– Есть немного, но не в самые большие.

– Погоди, я слышал, ты в ученые подался?

– Подался, а потом за место под солнцем бодался. Диссертацию быстро защитил, самый первый из выпуска, и остался в универе преподавать. Докторскую написал, но тебе это, полагаю, неинтересно.

– Почему же, рассказывай.

– Долгий разговор. Короче, написал свою докторскую, но не защитил.

– Не пропускали?

– Скажем так, тормозили. Стандартная история. Не я первый, не я последний. Потом перестройка грянула. Для защиты деньги понадобились, а где их взять? Те, что отец оставил, царствие ему небесное, инфляция сожрала. Помнишь то время, сам, наверное, пострадал?

– Кто его не помнит. Больших запасов у меня не было, но все-таки шибануло.

– Всех шибануло, кроме торгашей и хозяйственников, которым было что прихватизировать и продать. А что может продать преподаватель универа? Зарплату нам все-таки платили, но нищенскую. Представляешь, «челноком» в Китай смотался, но и там «кинули».

– Прошу к столу, дорогие гости, выпивайте, закусывайте, вспоминайте. – Анютка явно кокетничала с Тулупом, старалась произвести впечатление на влиятельного человека. Такой свою хулиганистую дочь он еще не видел. Девчонка превращалась в женщину.

– Накрыла и шагай к своему вязанию, не мешай мужикам материться.

– А ты разве умеешь?!

– Остроумная девушка, – засмеялся Тулуп, – ну ладно, давай за встречу.

– Кстати, а как ты меня разыскал?

– Я разве не сказал, что в администрации губернатора подвизаюсь.

– Ничего себе! Уж не замом ли губернатора?

– Можно сказать и так, а если точнее, замом зама. Поэтому адрес нашел без проблем.

– А как Юлия поживает? Деревенские говорили, что вы поженились.

– Был такой период. Со школы дружили, сам знаешь, но на третьем курсе она сошлась с актером из ТЮЗа, хорошо еще не из кукольного театра. Богема засосала. Зарабатывают провинциальные актеры гроши, перспективы, что заметят киношные режиссеры, мизерные, а самомнение огромное. К тому же, по ее словам, психопат был и дикий ревнивец. Когда устала, пришла ко мне. Я к тому времени к защите созрел. Три института сватали, но дело не в этом, не выгоды она искала. После актера ей покоя хотелось. Мы даже расписались. Я о сынишке мечтал. А она или не могла, или не желала. Но я готов был терпеть. Защитился, стал прилично, по тем временам, зарабатывать. И она востребована. В город фирмачей понаехало. Красивая женщина с тремя языками нарасхват. Жаль, китайского не знала, на китайца она бы не польстилась. Но американец уболтал, уехала в Штаты, на родину любимого Хемингуэя. Три года в Чикаго прожила. У нее, как по тарифу, – на каждого мужика ее хватает только на три года. В Америке, вот уж чего не ожидал, возненавидела избыточный американский патриотизм и стала русской патриоткой. Но хватит об этом. Когда в Штаты улетела, я даже запил.

– Ты вроде как противником был?

– Я и сейчас противник. А тогда запил. Месяц дурил, но не мое это, и одноразовые бабы – не мое.

– Один, чё ли, живешь?

– Когда Юлия в Германию перебралась, женился, сынишка растет. Балбес балбесом. И хватит обо мне. Ты что, как выбрался из деревни, все время сапожничаешь?

– Сначала на заводе работал. Теперь закрыли завод.

– Наломали дров, энтузиасты хреновы. Я, собственно, по делу приехал. На рыбалку не хочешь слетать?

– Куда, на Ангару?

– Нет, на Фатьяниху.

– Не слышал о такой. Далеко?

– Под Туруханском.

– Далековато и дороговато.

– Не беспокойся, фирма платит за все. Главное, чтобы ты согласился.

– Согласен, а когда?

– Дня через три. Проясняю ситуацию. Московский профессор сделал операцию матери моего шефа и в качестве гонорара просит организовать рыбалку. Нужен опытный и неболтливый человек. Лучшей кандидатуры, чем ты, я придумать не мог. Но у шефа отыскался дальний родственник по линии жены, бывший геолог, у него и лодки есть, успел заныкать, когда в хозяйстве раздрай пошел. Он, кстати, и речку предложил, гарантировал тайменей.

– На рыбалке гарантировать нельзя, – усмехнулся он не без ревности к незнакомому геологу.

– Это ваше дело, я не специалист. Вопрос в другом. Выяснилось, что профессор оперировал в Швеции, и ему подарили какие-то дорогие снасти, хочет опробовать их в Сибири. Но снасти в Москве. Поэтому вызвал ассистента, чтобы тот привез их. На мой взгляд, каприз, а приходится ублажать. Троим в лодке тесновато, для комфорта потребовался второй экипаж. Вторым Дерсу Узалой будешь ты.

– Я не гордый, согласен и на третью роль.

– На речку вас забросит вертолет. Порыбачите, потом туруханцы выдернут вас в Верхне-Имбатск, там пересядете на катер. Профессору, видите ли, Енисей хочется посмотреть. Дойдете до Бора, а оттуда на вертолете в город. Он сначала хотел до Красноярска доплыть, но мы образумили, сказали, что две недели скучать придется.

– Оно и так на пару недель растянется.

– И я про то. А катер не туристический лайнер. Да и в лодке, полагаю, не очень комфортно для избалованных москвичей. С ума сойти можно. Лично я ни за какие шанежки.

– Тебя и в деревне с дивана без бульдозера не сковырнуть было, а после городской жизни и подавно.

– Речь не обо мне. Твой бизнес не пострадает?

– Ково там! Работы почти не стало. Сапог в магазинах полно.

– А чего за нее держаться? Давай к нам устрою, в администрацию.

– Кем? Ботинки вам чистить?

– Зачем? Хозяйственным рабочим. Столяром, например. Будешь ремонтировать все, что ломается. Зарплата меньше, чем у губернатора, но регулярная.

– А я возьму и соглашусь. Тогда что будешь делать?

– Сейчас поздновато, и выпили уже, а завтра с утра напишем заявление и поставим первый рабочий день. А рыбалку оформим как производственную командировку.

Самое удивительное, что и заявление подписали, и командировку выписали.

* * *

Тулуп провожал их на джипе. Заехал на территорию порта и подогнал машину прямо к вертолету. Человек из администрации, видимо, имел право. После погрузки отозвал его к джипу.

– От родственничка разит, хоть закусывай. Ты будешь за старшего. Пойдешь в лодке с профессором, ассистенту и геолог подойдет. С москвичами поаккуратнее, гонор попридержите, продемонстрируйте легендарное сибирское гостеприимство во всей широте. Я пару литров поставил в коробки с едой. Надеюсь, в первый день все не выжрете, – подошел к гостям и пожелал «ни хвоста ни чешуи».

В вертолете он летел в первый раз и боялся опозориться. Кто-то из друзей пугал, что выворачивает наизнанку страшнее, чем в Ан-2. Но оказалось не так и страшно. Геолог прилег на мешки с лодками и заснул. Гости прилипли к иллюминаторам. Все молчали, знакомство сдвинулось на удобное время. Когда под ними завиляла речка, геолог перебрался в кабину, чтобы выбрать место для посадки. Приземлились возле воды. И вверх и вниз по реке лежало широкое плёсо, почти без течения. Берег был ровный и сухой. Разгружались при работающих двигателях. Мешки и коробки сбрасывали под крутящимися лопастями, вжимая головы в плечи. Геолог задержался в кузове для проверки, потом спрыгнул на землю и приказал лечь на барахло, чтобы ветер от винта ничего не унес в воду.

Помахали вслед улетающему вертолету и начали знакомиться. Профессора звали Юрием Федоровичем. Невысокий мужичок в потертой куртке, похожий больше на деревенского жителя. Зато его ассистент Василий прилетел в модной кожанке, видимо, для рыбалки ничего попроще не нашел. Холеный брюнет с голубыми глазами. Самоуверенная вальяжность не то чтобы подсказывала – кричала о его успешности. Рука у него была мягкая и вялая. Геолога звали Геной.

– А я думал, что сибирские геологи все бородатые, – сказал Василий.

– По молодости в поле запускал, да она у меня реденькая, чего народ смешить.

– Как у телушки на пи…шке, – хохотнул Юрий Федорыч.

Гена, пропустив обидную шутку, поднял руку.

– Господа браконьеры, поздравляю с высадкой на берег одной из красивейших речек Сибири.

– Почему браконьеры? – возмутился ассистент.

– Потому что у нас все нормальные рыбаки – браконьеры, кроме рыбнадзоровцев, ментов и партийных работников, или… как их теперь обзывать. Дело в другом – благополучное прибытие надо отметить, чтобы и обратная дорога не подкузьмила.

Геолог достал из кармана фляжку и протянул профессору. Тот отказался. Ассистент последовал примеру старшего товарища. Никола понял, что Гена затеял ритуал не из жажды опохмелиться, выпить он мог и в вертолете, пока гости глазели на пейзажи, мужик хотел показать характер. Не поддержать Гену было бы предательством, что бы там ни наказывал Тулуп.

– Теперь второй вопрос, – продолжал геолог, завинчивая крышку фляжки, – здесь рыбы нет. Плёсо кончается за поворотом и начинается длинная шивера, там настоящая рыбалка. Можем накачать лодки и двинуть туда, но пока навьючиваем груз, пока плывем по медленной воде, пока выбираем место для табора, времени на рыбалку почти не останется. А здесь сухо и дрова рядом. Выбирайте. Как скажете, так и будет.

– А змеи здесь есть? – спросил Василий.

– Здесь точно нет, а дальше могут быть.

Все смотрели на профессора.

– В Горыныча мать, без бабей ночевать. Здесь остаемся. Васька, ты буржуйскую пилу не забыл?

– Как же я забуду! Вы же изматерите и пешком в Москву отправите.

– Дай Николе дров напилить и чурбачков нарезать, чтобы у костра посидеть, коли рыбалка срывается.

Ассистент долго рылся в куче выгруженных из вертолета вещей и наконец-то принес футляр с бензопилой. Такую красавицу держать в руках еще не приходилось. Не то что наша «Дружба» или «Урал». Легонькая, как детская игрушка, не терпелось быстрее заправить ее и бежать в лес пилить чурбачки для профессорской задницы. Геолог занялся палаткой, а он пошел искать дрова. Остановился у первой попавшейся на глаза валежины и опробовал пилу. Не работала, а пела. Под горячую руку навалял столько, что за неделю не сжечь. Заодно присмотрел и тоненькие березки на шесты. Тоже спилил. Гена успел поставить палатку и накачивал лодку. «Лягушка» насоса тяжело вздыхала под его ногой, а ссохшийся ниппель трескуче попердывал.

– Больше года не пользовался, но дома проверил. Нормальные лодки, не травят.

– А где москвичи?

– По берегу пошли, не терпится.

– Да я и сам бы не вытерпел, – хотел пожаловаться, что давно не был на рыбалке, но вдруг услышал вопль.

– Попалась! Поймал! – К ним бежал Василий и тряс над головой рыбиной. – А некоторые асы уверяли, что рыбы здесь нет. Для вас нет, а я поймал.

– Так это же щука.

– А щука разве не рыба?

– Сорная. Настоящая ждет нас в шивере.

– Лучше синица в руках, чем журавль в небе, – бросил щуренка им под ноги, – почистить надо, а я побежал еще ловить.

– Почистить ему. Поймал, пусть сам и чистит, – проворчал Гена, продолжая давить на «лягушку».

– Не обращай внимания. Меня просили не обижать их.

– Я и не обижаю, терплю.

Гена спустил лодки на воду и стал перетаскивать в них вещи. Фляги ставил с особой тщательностью. Он предложил помощь, но геолог отказался.