Текст книги "Живые и взрослые. По ту сторону"

Часть вторая. ТУЧИ ХОДЯТ ХМУРО

1.

Инструктаж был кратким – ему ведь сразу сказали: «Мы и так потеряли слишком много времени». И вот кругом тьма, липкая, скользкая тьма, словно движешься по какому-то черному тоннелю. Впрочем, ничего не видно, и, может, это вовсе не тоннель, а, скажем, огромный зал, и тебя несет, как сухой лист ветром.

Вот только никакого ветра нет – Гоша сам не знает, что за сила тащит его в темноте. Наверное, то же чувствовал Майк, когда мы его вызывали, думает он.

Скорость все выше, аж дух захватывает, Гоша понимает, что это никакой не тоннель, кругом бесконечная пустота, и он туда проваливается, и она проглатывает его.

Вот он какой, Переход. Теперь ясно, почему мертвые ничего не помнят о жизни, – пустота растворяет их и собирает заново уже по ту сторону Границы.

Но Гоша еще не уходит, нет – он только переходит в Заграничье, он не должен ничего забыть, он все запомнит. У него задание, он должен справиться.

И Гоша начинает вспоминать – с самого начала разговора, с того момента, когда услышал «мы отправим тебя в Заграничье» – услышал и даже не поверил своим ушам.

Ух ты! В Заграничье! Прямо сегодня! Как ученого шамана, как настоящего живого разведчика из кино!

– Ты должен найти Майка Алурина, – сказал ему Юрий Устинович. – Ты ведь с ним знаком?

Гоша неуверенно кивнул. Может, это ловушка? Откуда они знают о Майке? Неужели Марина рассказала своему дяде? Или кто-то из ребят проболтался?

– Не переживай, мы тебе скажем, где его найти, – улыбнулся Юрий Устинович. – Это совсем простое задание.

– А дальше?

– Дальше ты найдешь его и уговоришь работать на нас. Завербуешь.

– Ух ты! – не удержался Гоша. – Как в кино!

– Да, – кивнул Юрий Устинович, – как в кино.

Аннабель, сообразил Гоша, вот кто мог расколоться! Про нее-то мы совсем забыли, а ведь она была с нами в том доме – видела Майка, видела, как погиб Ард Алурин. Конечно, она-то все и рассказала!

– Мы и так потеряли слишком много времени, – повторил Юрий Устинович. – Отправишься прямо сейчас.

В первую минуту, когда темная воронка засосала его, Гоша испугался, что все забудет. Но теперь он знает: он ничего не забыл, он справится – и тут тьма его выплевывает, и Гоша видит, что стоит во дворе, мощенном каменными плитами.

На нем форма для занятий об-гру, над невысокими стенами восходит солнце. Со двора ведет одна-единственная дверь, и Гоша направляется к ней. Как в кино, думает он, и тут же дверь распахивается, и навстречу выбегает невысокий паренек, в черной спортивной форме. Подпрыгнув, пытается ударить ногой, но Гоша отбивает удар, а потом с криком хэ! проводит контратаку. Гошина ладонь врезается в горло противника, парень падает, и Гоша проходит в раскрытые двери, понимая: во дворе задерживаться не надо.

Внутри, в коридоре – еще один противник: невысокая черноволосая девочка, похожая на Аннабель. Ее удары не так-то просто блокировать, Гоша даже отступает на шаг, но потом все-таки успевает провести удар с разворотом – девочка со стоном сползает по стене, Гоша бежит дальше.

Как в кино, думает он, даже не удивляясь, что противники падают после первого же удара. Единственное, что он понял за полчаса инструктажа, – при переходе у каждого свои испытания, тут главное не бояться и двигаться вперед. Значит, ему достались испытания в жанре фильма об-гру, так что теперь он должен бежать по коридору и сражаться с врагами, которые выскакивают из всех дверей.

Так и есть: еще один, на этот раз вооруженный. Раскручивает над головой сверкающий шар на цепочке. Гоша подныривает, металлический шип едва задевает затылок, удар левой, потом – правой, и еще раз! Шар с грохотом катится по коридору, неприятель хватается за грудь, кровь изо рта – прямо Гоше в лицо. Оттолкнуть падающее тело, бежать дальше.

Вскоре он перестает считать врагов – вооруженные и безоружные, мальчики и девочки, в одиночку и парами, визжащие и безмолвные, один за другим, удар за ударом, рука, нога, прыжок, разворот… Перед тем, как упасть, они стонут или кричат, кровь идет горлом, глаза закатываются под веки, руки беспомощно молотят воздух. Гоша запоминает лица – искаженные ужасом, болью, страданием, – перепрыгивает через корчащиеся тела и едва успевает принять боевую стойку при появлении следующего противника.

И вдруг Гоша узнает нападавшего. Он же свалил его два поворота назад! Даже кровь не высохла в уголке рта! Неприятель с криком бросается на Гошу, снова пытается провести знакомый удар, Гоша привычно контратакует – на этот раз его контратака отбита. Гоша отклоняется в сторону, рука проносится перед его лицом, и, перехватив кисть, Гоша бросает врага через голову. Он слышит, как с хрустом ломается позвоночник, но не оборачиваясь бежит дальше – и после еще десяти поединков снова встречает того же противника: запекшаяся кровь на лице, неестественно искривленная шея, яростная ненависть в глазах…

С каждым разом воскресшие противники становятся все искусней: Гоша уже не может применять свои коронные удары, каждая новая победа дается все трудней. Гоша уже бежит не так быстро, но и враги слабеют с каждым разом. Поломанные шеи, вывернутые руки, перебитые кости… их увечья никуда не исчезают. Теперь Гоша целится в глаза, старается поломать руку, перешибить позвоночник, нанести падающему противнику еще один удар – пусть, когда они снова встретятся, тот будет послабее.

Тела врагов становятся все хрупче. Девочка, похожая на Аннабель, падая, цепляется за отворот Гошиной формы, повисает на нем – и ее пальцы отламываются, так и остаются висеть, вцепившись в пропитанный кровью хлопок. Вот откуда, небось, появляются тинги, думает Гоша, сбрасывая пальцы на пол. С омерзением наступает, и они хрустят под ногой, как раздавленные жуки.

За очередным поворотом – пустой коридор. Никого.

Вот все и закончилось, думает Гоша, вытирая кровь с лица. Я всех победил. Будь это кино, сейчас бы вышел главный злодей.

На секунду Гоше представляется Орлок Алурин – и он вздрагивает.

Но нет, коридор пуст. Гоша делает первый шаг – и сильнейшая боль пронзает горло, словно невидимая рука нанесла удар из пустоты. Следом – резь в животе, хруст ребер, соленый вкус собственной крови во рту. Гоша падает на колени, коридор кружится перед глазами, тело словно разваливается на части, но все равно – из последних сил он тащится вперед. Тошнит, боль вспыхивает блуждающими огнями – голова, горло, рука, нога, живот, глаза… Гоша почти ничего не видит, воздух будто превратился в густую плотную тьму и сдирает кожу при любом движении. Голова тяжелеет, словно налитая расплавленным металлом, нет сил ее удерживать – и Гоша слышит, как с хрустом ломается позвоночник. Он уже не стоит на коленях – в ногах такая боль, будто все кости раздробили молотом, а потом кое-как, по живому свинтили болтами, – теперь он ползет по бесконечному каменному полу. Гоше кажется, будто коридор – это и есть боль, и он тащит свое сознание сквозь эту боль, словно искалеченное тело по коридору.

Я – только сознание, говорит себе Гоша. У меня на самом деле нет тела: я бы не мог двигаться с поломанным позвоночником.

Но если тела нет, что же так болит, как будто тебя заживо пропустили через мясорубку? Руки изогнуты, как лапки насекомого (в каждом сгибе торчит обломок кости), поломанные ребра проткнули легкие (каждый вдох – вспышка боли в груди, каждый выдох – кровавый пузырь на губах) – и Гоша понимает, что сейчас ему возвращаются все удары, что он нанес в бесконечных коридорах. Он уже ничего не видит, только ползет сквозь невыносимую боль, пока пальцы не откалываются от кисти и невидимая нога не впечатывает их в пол. Они хрустят, как раздавленные жуки, – Гоша судорожно дергается, задыхается от крика… и темная воронка втягивает его в спасительную безбрежную тьму.

2.

– Знаете ли вы, ребята, – говорит Саша Бульчин, – что вот эти игровые аппараты могут служить простейшей моделью системы с обратной связью?

Лева и еще несколько мальчиков стоят в фойе кинотеатра, а Саша Бульчин показывает на выстроившиеся рядком вдоль стенки автоматы «Морской бой». В начальной школе, приходя на утренние детские сеансы, Лева первым делом бежал к этим автоматам, чтобы поскорее вжаться в черную резиновую маску, которая плотно обхватывала разгоряченное лицо. Там, на небольшом экране, вдоль линии горизонта, что разделяла рисованные море и небо, проплывали черные силуэты мертвых кораблей. Нажмешь на гашетку – и красный огонек, пульсируя, поднимается к поверхности: подводная лодка выпускает торпеду. Когда торпеда попадала в цель, горизонт озарялся вспышкой, громом раскатывался по фойе победный бабах взрыва, черные силуэты разворачивались и отправлялись в обратный путь.

В запасе было десять торпед – и если ни один выстрел не пропадал впустую, автомат включал призовую игру: еще несколько залпов.

К четвертому классу Лева понял, что не надо дергаться, пытаясь нагнать корабль: наоборот, надо выбрать место и ждать, пока плывущая мишень подойдет на нужное расстояние к тонким линиям прицельной сетки. На первом выстреле надо определить траекторию запуска – и, если удавалось сходу подбить мертвый корабль, десять из десяти Леве были гарантированы. К шестому классу он достиг совершенства и потерял к игре интерес – как к сложной задаче, которую в конце концов удалось решить. С задачами всегда так – потом и не вспомнишь, чему так радовался, когда нашел верный ход. Теперь-то все очевидно с первого взгляда!

Лева считал, что знает про «Морской бой» все, – и тут Саша Бульчин, студент матмеха, ведущий семинара и киноклуба, Левин любимец, огорошил его словами про «модель системы с обратной связью».

– Посмотрите сами, – продолжает Бульчин. – Игрок нажимает кнопку, красный огонек бежит по экрану и почти одновременно благодаря испускаемым фотонам сигнал о движении торпеды поступает в мозг игрока. В мозгу происходит обработка информации, и, в зависимости от того, поражена цель или нет, наш игрок выбирает ту же стратегию или ее меняет. Через нервную систему мозг посылает сигнал руке, палец нажимает кнопку, и все начинается сначала.

– Пока торпеды не закончатся, – говорит Сережа Вольфин: он обожает всех поправлять, вот и выступает не по делу, а Лева, переждав волну смешков, задает серьезный, интересный вопрос:

– А почему мы говорим именно про игровой автомат? Можно то же самое сказать про что угодно – хоть про игру в теннис.

– Хороший вопрос, – улыбается Саша Бульчин, – но я еще не закончил. Конечно, можно и про теннис. В чем же разница? В том, что внутри игрового аппарата только электромагнитные импульсы – как и в луче света, и в нервных волокнах, по которым проходит сигнал от мозга к руке. Теперь представим, что мы напрямую подключили нашу нервную систему к игровому аппарату или даже прямиком к компутеру, – и он посылает нам электронные сигналы прямо в мозг. Что получится?

– Кино? – говорит незнакомый мальчик из «Б» класса.

– Не совсем. Кино, но с обратной связью – мы ведь тоже можем из нашего мозга посылать сигналы в мир этой игры. Запускать торпеды или, скажем, ехать на машине. Если взять супермощный компутер, можно создать мир, неотличимый от настоящего, где игрок будет проживать свою жизнь как в реальном мире.

– Скорее, как во сне, – говорит Вольфин.

– Да, как во сне, – соглашается Бульчин, – в рукотворном электронном сне.

Звенит звонок, открываются двери зала. Сегодня они пришли сюда за совсем другими рукотворными снами – Саша Бульчин проводит первое в этом году заседание школьного киноклуба, позвав всех в районный кинотеатр, где по заявкам университетских любителей кино показывают «Сулако снова в седле». Это старый фильм, поэтому в зале не только студенты и ребята из школьных киноклубов, но и профессора, пришедшие вспомнить молодость.

Перед началом выступает седой мужчина с обвисшими усами – точь-в-точь как у Павла Васильевича, ушедшего на пенсию в прошлом году.

– Новаторство картины, – говорит лектор, – заключается в том, что женщина, в отличие от большинства мертвых фильмов, показана активным действующим лицом, а не этаким призом, за который сражаются герои-мужчины.

Лева незаметно затыкает уши пальцами – еще немного, и начнут пересказывать сюжет: смотреть будет неинтересно.

Лектор, к счастью, говорит совсем недолго – и вот гаснет свет, по экрану ползут титры, а потом по выжженной степи едет одинокий фургон, окруженный всадниками…

Это очень старое кино, еще черно-белое – наверняка из тех фильмов, которые живые захватили во время войны. Левины родители рассказывали, как школьниками сбегали с уроков, чтобы еще раз увидеть самые любимые. Точь-в-точь как мы с Гошей в прошлом году, вспоминает Лева.

Эх, вот бы Гоша был здесь! Лева даже позвонил накануне, но Гоши опять не было, а дядя Саша не сказал, когда придет. Что-то с Гошей не то, думает Лева, но вскоре уже забывает обо всем, кроме одинокого фургона с семьей колонистов – и бескрайней пустыни вокруг.

Проводника зовут Сулако – точнее, проводницу, потому что проводник – девушка, как и обещал лектор. Она хорошо знает местность и ведет колонистов безопасной дорогой, но отец семейства, направив на нее ружье, требует вести фургон в горы Вейланда, где он знает богатую золотую жилу. Сулако говорит, что однажды уже была в этих горах и едва не погибла – и если они туда отправятся, она не уверена, что хоть кто-нибудь вернется живым. Мужчины смеются, говорят, что многое повидали, и там, где смогла выжить женщина, они уж тем более останутся невредимыми.

Тут Лева понимает, что до конца фильма не доживет ни один.

Так и есть: в горах отряд атакует армия зомби, самый хвастливый из колонистов гибнет первым. Лева сидит, вцепившись в ручки кресла, – зомби почти как настоящие, не хватает только запаха.

А может, они и есть настоящие? Разве трудно в Заграничье найти зомби?

Впрочем, нет: они же становятся зомби только по нашу сторону Границы, а там, у себя, выглядят как нормальные люди.

Постой-постой, думает Лева, откуда тогда вообще в этом фильме зомби, если в Заграничье их нет? Надо будет спросить Сашу Бульчина, может, он знает.

Атака следует за атакой, отряд колонистов гибнет почти весь. В последней битве Сулако пробивается к фургону, окруженному зомби, чтобы спасти единственного выжившего – спрятавшуюся в сундуке девочку Бекки, похожую на маленькую Шурку.

Леве, впрочем, все маленькие девочки похожи на маленькую Шурку – ну, это и нормально, все-таки из всех девочек он с ней больше всего провел времени.

Больше всего? А с Мариной? Все-таки дружат со второго класса.

Нет, Марина никогда не походила на маленькую девочку. Она была как… как Сулако. Даже до того, как они сражались с настоящими, не киношными зомби, Лева догадывался: Марина – настоящий командир, из тех, кто может провести отряд колонистов через пустыню. Потом, после Белого моря, Лева окончательно уверился: Марина не девочка и не девушка, а что-то вроде супергероя из мертвых комиксов.

Ну, или вроде отважной проводницы Сулако, которая в финале уезжает в черно-белый закат, прижав к груди маленькую Шурку.

Зажигается свет, зрители выходят из зала, а Лева думает: «Как глупо, что Ника с ней поругалась. Надо, пожалуй, их помирить, пока обе не исчезли неведомо куда, как Гоша».

Вечером из дома Лева позвонит Нике, но раньше, чем он заговорит о Марине, Ника спросит:

– Ты не знаешь, что случилось с Гошей? Уже неделю не могу до него дозвониться. Мне кажется, его родители что-то скрывают.

– Да, – ответит Лева, – я тоже давным-давно его не видел. Думал, ты знаешь.

Конечно, они не знают. Даже не догадываются.

3.

На фотографии у Ильи длинные волосы, как у девушки, заплетенные в полсотни тонких кос.

– Проба к новому фильму, – поясняет он. – На главную роль. Это такая история о борьбе гирельеров Банамы за свободу. Снимать будем на Юге, в Олимпийске.

– Банама – это где? – морщится Марина.

– Одна из мертвых областей, – объясняет Илья, – там все время идет борьба партизан-гирельеров против жестокой хунты. Мы, живые, конечно, поддерживаем их, как можем…

– Я одного не понимаю, – говорит Марина. – Если у мертвых остановилось время, какой смысл там за что-то бороться? Там же ничего не меняется!

– В этом-то и суть: они же мертвые! Борются-борются, а все без толку. – Илья довольно улыбается. – Знаешь, как мертвый сериал, где в каждой серии герой убивает множество врагов, а враги все не кончаются и не кончаются… зато смотреть интересно.

– Ну, не знаю, – пожимает плечами Марина.

– Это все не важно, – объясняет Илья, – сюжет – не главное в кино. Главное – игра актеров. Потому что вся жизнь актера посвящена творчеству. Каждый миг, каждая эмоция, каждое движение – все это нужно запоминать, потому что когда-нибудь оно тебе пригодится. Вот, скажем, актер встречается с красивой девушкой, и пускай он даже немного в нее влюблен, – для него главное: все запомнить, а потом, играя любовную сцену, суметь еще раз пережить свою эмоцию. Вот это и есть секрет настоящего живого кино, которым не владеют мертвые. Технологии у них, конечно, более продвинутые, но в их фильмах не найдешь по-настоящему сильного, живого чувства.

– Это конечно, – осторожно соглашается Марина, – но ведь есть прекрасные мертвые фильмы, очень трогательные и красивые… тот же «Аллукорд».

– «Аллукорд» – исключение, – возражает Илья, – к тому же это все равно фильм, навеянный воспоминаниями о жизни среди живых, по нашу сторону Границы.

Он кладет окурок мертвой сигареты в хрустальную пепельницу на круглом столике. Илья и Марине предлагал, но она отказалась: она не курит, не то, что другие девочки в классе. Сама не курит, но голубоватый дым мертвой сигареты ей нравится – тонкой струйкой поднимается к потолку гостиничного номера. Красиво.

Почти как в кино.

Илья меняет кассету в мертвом магнитофоне.

– Италийцы, – говорит он, – самые свежие записи.

У мертвых певцов, которых любит Илья, нежные, почти девичьи голоса. На этот раз они поют дуэтом.

– Песня про счастье, – говорит Илья, – мне перевели. Типа «счастье – это когда мы вдвоем и я держу тебя за руку».

Словно иллюстрируя свои слова, он накрывает Маринину руку ладонью. Типа: вот что такое счастье, смотри! Марина руки не отдергивает, но вдруг ловит себя на мысли, что ей хотелось бы оказаться где-нибудь далеко отсюда… лучше всего – с кем-нибудь из друзей, с Левой, с Гошей, пусть даже с Никой.

Хотя на Нику Марина до сих пор обижена. Нет, в самом деле, что за глупости она наговорила?

Уже третий раз Марина встречается с Ильей, и ей стыдно признаться: с каждый разом все скучнее. Она привычно думает: «Вот расскажу девочкам в классе!» – но не рассказывает. Что тут рассказать? Знаете, девочки, а Илья из «Запаса прочности» такой же дурак, как все мальчишки? И говорит, вы не поверите, только о себе и фильмах, где снимался.

Чему тут удивляться? Во всех книжках актеры так и описаны.

– Хорошая песня, – говорит Марина, – дашь переписать?

– Конечно, – говорит Илья. – Мне из Учреждения регулярно приносят свежие записи, так что – всегда пожалуйста. Все новое и лучшее, только для вас.

– Никогда не понимала, – говорит Марина, – откуда все эти записи в Учреждении? И, главное, зачем они им?

– Ну, официальная версия – мы должны знать своего врага, – говорит Илья. – Но на самом деле это же сотрудничество. Учреждение просто контролирует всю торговлю с Заграничьем.

– Да, я знаю, – кивает Марина. – Кстати, на что мы покупаем все эти мертвые вещи?

– На деньги, – говорит Илья.

– Зачем им наши деньги? – пожимает плечами Марина. – Вот до Проведения Границ приносили жертвы, это понятно. А теперь?

– Да какая разница? – говорит Илья. – Спроси Николая Михайловича, если тебе так интересно. А сейчас давай лучше потанцуем.

Илья за руку тянет Марину из кресла. На самом деле, Марине не нравится танцевать с Ильей: в прошлый раз, когда они танцевали в гостиничном ресторане, он так прижимал ее к себе, что было трудно дышать. Марина хотела было его оттолкнуть, но не стала: вдруг еще подумает, что она неотесанная дуреха?

Обнявшись, они переминаются с ноги на ногу под сладкоголосую италийскую песню.

– Ты такая необычная девушка, – шепчет Илья на ухо Марине.

Марина пожимает плечами. Она знает, что необычная, но почему-то неприятно слышать об этом от Ильи. Что он знает о ней? Только какие книжки читала да какую музыку любит. А вот ее друзья – они знают настоящую Марину, человека, на которого можно положиться, друга, готового, если надо, отвечать за всех.

Если надо? спрашивает себя Марина. Может быть, сейчас – надо? Учреждение ищет убийцу Орлока, Гоша куда-то пропал, Ника слетела с катушек – куда уж хуже? А что делает Марина? Обижается на Нику и танцует со звездой фильма «Запас прочности». Тоже мне, командир и лидер.

А это еще что такое? Влажное прикосновение к шее, один раз, потом еще… Марина отстраняется, и тут Илья тычется поцелуем в губы.

Марина целовалась всего однажды – с Майком Алурином, в комнате, осажденной зомби, – но сейчас поцелуй мертвого мальчика кажется куда живее влажных причмокиваний Ильи.

– Не надо, – говорит она и отталкивает Илью.

– Марина… – говорит Илья, заглядывая в ее голубые глаза.

Наверно, есть девушки, на которых этот взгляд сквозь длинные ресницы действует гипнотически. Но сегодня Илье не повезло – Марина только хихикает. От неожиданности Илья разжимает объятия, и Марина тут же плюхается в кресло.

– Ой, слушай, – говорит она как ни в чем не бывало, – давно хотела тебя спросить. Ты же двоюродный брат Гоши Ламбаева, моего одноклассника?

– Ну да, – говорит раздосадованный Илья, – я его всему и научил. Был для него, так сказать, настоящим героем, образцом для подражания.

– А ты не знаешь, что с ним сейчас?

– Понятия не имею, – пожимает плечами Илья. – Мы не очень общаемся, он для меня слишком маленький.

А я, значит, в самый раз, зло думает Марина и отвечает:

– По-моему, он отличный. Кстати, гораздо умнее тебя.

Лицо у Ильи становится такое изумленное, что Марина думает: хорошо бы ему запомнить этот момент. Пригодится, если будет играть человека, из-под которого вышибли стул.