Текст книги "Город сгорающих детей"

– Завтра утром, хорошо?

Сергей коротко кивнул головой:

– А куда мы ещё можем обратиться? Вы понимаете – целые сутки… если эти штуки так выросли за два часа… Я не могу ждать.

– Вы просто ничего не узнаете сейчас, − врач говорил успокаивающим голосом. – Везде будет одно и то же. Куда бы вы ни поехали, у вас возьмут такой же анализ и отправят его в лабораторию. Везде. Понимаете? Вам необходимо успокоиться, хотя я вполне могу понять, что это непросто.

Настя сидела, обхватив руку отца и прижавшись к его плечу головой. Она была похожа на испуганного щенка, молча прислушиваясь к разговору и неподвижно глядя на доктора. Поймав её взгляд, врач вдруг замолчал и, резко отодвинувшись на стуле, открыл ящик стола, вытаскивая из него перевязочный пакет:

– У неё кровь, – разрывая упаковку, сказал он, и Сергей, ошеломлённо наклонившись к дочери, увидел тоненькую красную струйку, вытекающую у неё из носа. Сергей глухо выматерился, закричав затем в полный голос:

– Настенька, дочка! Что с тобой?!

Настя, испуганно смотря на отца, провела ладошкой под носом, оставляя широкую красную полосу на щеке, а из её носа, словно торопясь, побежала новая струйка, растекаясь по влажному следу и капая на белую маечку. Настя посмотрела на свою ладошку, испачканную кровью, потом на отца, затем повернула голову к врачу, словно ожидая помощи, снова повернулась к Сергею, и он увидел, как её глаза наполнились слезами:

– Настёна, малыш, мы не будем ждать до завтра, мы всё узнаем уже сегодня и сегодня же начнём лечить твои болячки, чем бы они ни были! Так, доктор?! – крикнул Сергей врачу, смотря на него сверху вниз, пока тот прикладывал к Настиному носу быстро ставший розовым бинт, ощупывая пальцем её переносицу.

– Да… знаете… я думаю, это экстренный случай… сейчас я сам поеду в лабораторию, дождусь результатов анализа, сделаю пару звонков и вернусь сюда самое большее через четыре часа. Буду ждать вас здесь. Возьмите это, пригодится… – он протянул Сергею ещё один перевязочный пакет, сделал короткую запись в журнале, бормоча вполголоса: "Детали описывать некогда, потом запишем", – вызвал по селектору медсестру и сказал ей, почему-то указывая при этом в окно:

– Я сейчас уезжаю, если дети будут поступать ещё, пусть ожидают меня к пяти часам вечера. Я приеду не один. У нас ЧП.

Медсестра, не отрывая взгляда от девочки, держащей под носом розовый бинт, наклонилась к самому лицу врача:

– Доктор, там, в приёмной, ещё трое, с родителями, пришли в течение последних десяти минут.

Врач посмотрел на неё, потом на Сергея, затем перевёл взгляд на Настю и сказал ей, комкая в руках порванную упаковку от перевязочного пакета:

– Всё будет замечательно, принцесса. Иначе просто быть не может. Ты же мне веришь? – он наклонился к девочке совсем близко, смотря в её испуганные глаза, и, похлопав обеими ладонями по худеньким девичьим плечам, снова повернулся к Сергею:

– Через четыре часа. И ещё одно – на всякий случай соберите дочери всё необходимое, если она останется здесь.

И, повернувшись к медсестре, почти выкрикнул:

– Зовите остальных!

Выходя из кабинета, Сергей увидел в приёмной несколько взрослых и троих ребятишек, настороженно смотрящих и пытающихся заглянуть в кабинет врача. У одного из мальчишек был отчётливо виден коричневый след на лбу, уходящий к шее и теряющийся под воротником футболки. Высокая женщина с очень бледным лицом вскочила со стула и подошла к Сергею с дочерью, в волнении сжимая ладони:

– У вас тоже, да? Что-нибудь известно? Вам что-то сказали?

Взяв Настю за руку, Сергей повёл её к выходу, отгораживаясь от слишком близко подошедшей женщины:

– Надеюсь, что к вечеру скажут больше, – и, ведя дочь перед собой, быстро вышел из клиники.

До машины шли молча. Оказавшись на улице, Сергей снова машинально закрыл веки и даже сильно потёр их ладонями, надеясь сбросить рыжее освещение, с утра преследовавшее его глаза. Он не выпускал Настину руку, периодически успокаивающе сжимая её, пытаясь справиться с желанием прямо сейчас поехать в какой-нибудь другой медицинский центр, в котором, как он понимал, вся история повторится. Чувствуя логику в словах врача, он только мысленно молился на сегодняшний вечер, когда должны будут появиться ответы на вопросы, заботившие его больше всего: что происходит с его дочерью.

Глава пятая. Зеркало

В машине Настя отвернулась к окну и стала водить по стеклу пальцем, рисуя невидимые узоры. В зеркало заднего вида Сергей тревожно смотрел на дочь, сохраняя молчание до тех пор, пока движение её пальца не превратилось в визг. Повернувшись, Сергей увидел, как Настя с силой давит пальцем на прозрачную поверхность, словно в желании проткнуть её.

– Настёна, перестань. Что за игры? Всегда можно сделать напряжённую ситуацию ещё более напряжённой. Не надо. Слышишь, малыш? Всё будет хорошо. Залечим мы твои болячки.

Он говорил спокойно, стараясь не придавать голосу излишней строгости.

Настя повернулась к нему, забралась с ногами на сиденье и обхватила колени руками. Какое-то время она сидела так, смотря на руку отца, лежащую на рычаге переключателя передач, а затем задумчиво пробурчала:

– Всё будет хорошо. Так хочется, чтобы было. А то каникулы дурацкие получаются.

Поёрзав плечами, она добавила:

– У меня кожа чешется, пап. Весь день не чесалась, а теперь чешется.

Сергей пожалел, что в суматохе не спросил у врача о возможности принимать душ, решив позвонить в больницу из гостиницы:

– Откуда же я знал… – бормотал он себе под нос, – да он и сам перенервничал, врач наш. Вон как забеспокоился, когда кровь пошла. Не каждый день такое. Какой тут, в баню, душ?

Сзади его обняли две тонкие руки. Сергей увидел в зеркале лицо дочери и её блестящие глаза.

– Ты чего, малыш?

– Просто так. Ты волнуешься. А сложную ситуацию всегда можно сделать ещё более сложной.

– Напряжённую, ты перепутала.

– Вот и не напрягай, ладно?

– Ну даёшь, принцесса. Молодец. Кстати, мы приехали. Пошли искать твоего брата.

Они забрали Петьку у совершенно измученного Эмилио, который сердечно поблагодарил «за знакомство с этим представителем племени Живучих и Умных», рассказал, что его тоже посвятили в члены этого племени, возникшего буквально час назад, но он не в состоянии больше строить вигвамы из спасательных кругов и спускать на воду воображаемые корабли, поскольку здесь у него нет таких возможностей и масштабов, а пацану нужен простор. Возможно даже два простора.

Оставалось ещё почти три часа времени, чтобы собрать нехитрые вещи для больницы, и Настя пошла складывать свою сумку, говоря при этом сама с собой, но достаточно громко, чтобы её речь была слышна всем в комнате:

– Это называется "приехала отдохнуть на море". Тут же загремела в больницу.

Потом она накричала на Петьку за то, что он путается под ногами, выгнала его из комнаты и хлопнула дверью.

Сергей взял надувшегося пацана на коленки и, вороша его непослушные волосы ладонью, тихо сказал:

– Не обижайся на сестрёнку. Что-то заболела она у нас не вовремя. Болеть никогда не вовремя, а если речь о болячках, которые не знает даже врач, тогда совсем неприятно. Правда?

Петька оживился и затарахтел:

– Конечно, неприятно! У нас в школе был мальчик, он опоздал на урок и сказал, что он болеет и поэтому опоздал, а учительница не знала, чем он болеет, и он сам тоже этого не знал. А после школы за ним приехали родители, и учительница спросила их, чем он болеет, а родители тоже не знали, и им стало неприятно, когда они узнали, что он вдруг заболел…

Петькин рассказ о больном мальчике был длинным и с массой деталей, но Сергей слушал его рассеянно, не в силах настроиться на возможность спокойно думать. Пытаясь отвлечь себя от дурных мыслей и спастись от вдохновенного рассказа о заболевшем мальчике, Сергей достал из вещей видеодиски и зарядил сыну какой-то мультфильм. Настя выпрыгнула из комнаты в банном халате и под отцовский крик: «Голову, Настя, мой только голову! А тело оботри влажным полотенцем!» закрылась в ванной и через некоторое время снова вышла, прошлёпав в комнату, оставляя за собой капли воды с мокрых волос. В рассеянном наблюдении происходящего по телевизору время прошло немного быстрее и, в очередной раз взглянув на часы, Сергей скомандовал Петьке обуваться и позвал дочь, всё ещё не выходящую из комнаты:

– Настён, время. Ты готова?

Ответом ему были стук, шорох и шаги из-за закрытой двери.

– Настя! − снова позвал Сергей достаточно громко, чтобы его могли услышать через раздающиеся в комнате звуки. – Ну, где ты, ёлкина голова?!

Из детской по-прежнему не доносилось ничего, кроме топающих шагов его дочери, в очередной раз доказывающих, что чем меньше и легче человек, тем больше от него шума. Потом он услышал напевание какой-то немыслимой мелодии, которая раздавалась только короткими звуками и была, несомненно, воспроизведением музыки из наушников.

– Плеер в ушах… конечно, какого тогда я надеюсь, что она меня услышит? – Сергей вдохнул и подошёл к комнате. – Ну, погоди… сейчас вместе споём.

Понимая бесполезность стука именно в этой ситуации, он резко открыл дверь.

Настя занималась тысячей дел одновременно, и это не задерживало, а ускоряло её сборы, что никогда не могли понять ни её отец, ни подруги, ни она сама. Только Петька, который был ещё более талантлив в том, чтобы плодотворно ничего не делать, мог соперничать с сестрой в одновременном одевании, походе в туалет и чистке зубов. Сейчас Настя расчёсывалась. При этом она ещё убирала в комнате, запихивала в сумку необходимые для больницы вещи и подпевала раздающимся в наушниках песням, в сортировке которых только она могла разобраться – никто другой не постиг бы логики, с которой она раскидывала по памяти цифрового плеера необходимые ей музыкальные композиции.

С гремящей в наушниках музыкой Настя приводила в порядок ещё влажные после душа волосы, между делом запихивая постельное бельё в ящик под диваном, затем подошла к зеркалу и стала вдевать в уши серёжки с вулканическим камнем, когда-то подаренные ей отцом. Она села на стульчик перед зеркалом, встряхнула волосы, наклонила голову набок и аккуратно вдела серёжку в правое ухо, подпевая звенящему в ушах мотиву, затем взяла вторую, и именно в эту секунду в комнату вошёл Сергей, неожиданно открыв дверь и сразу увидев сидящую перед зеркалом дочь. От неожиданности выронив украшение из рук, Настя секунду смотрела на отца, потом наклонилась, и в это мгновение Сергей почувствовал безотчётный ужас, отвратительный, как болотная тина на лице, прилипшая к коже холодом полного непонимания того, что он видит. Он смотрел сейчас не на склонившуюся спину его дочери, а на отражение в зеркале перед ней, в котором Настя с одной вдетой серёжкой по-прежнему сидела на стуле и внимательно смотрела на него.

Глава шестая. Первые жертвы

В стеклянно-бетонном здании медицинского центра народу значительно прибавилось. Из безлюдного, пустого, звучащего гулким эхом, как это было сегодня утром, оно превратилось в муравейник, заполненный быстро передвигающимися фигурами в белых халатах и стоящими возле стен группками родителей с детьми различного возраста, встревоженно смотрящими на взволнованные лица их пап и мам. Это немного отвлекло Сергея от увиденного полчаса назад в зеркале, что было невозможно ни объяснить, ни опровергнуть, и смешалось в голове совершеннейшей кашей, сопровождающей его с самого утра первыми пятнами на коже дочери. А тогда, в ванной комнате, до боли зажмурив глаза и снова вытаращив их, он пытался рассмотреть что-то среди заплясавших перед ними красных искр и не увидел ничего особенного, только Настю, которая уже повернулась к зеркалу и, вдевая вторую серёжку, с удивлением смотрела через зеркальное стекло на ошарашенное лицо отца:

– Ты чего, пап? Идём, я уже готова.

Уступая дорогу группе медиков с серьёзными лицами, энергично вошедших в холл вместе с ним, Сергей задумчиво произнёс:

– Знаете, ребятки, мне кажется, недостатка во внимании у нас не будет.

Он ободряюще улыбнулся Насте, крепче сжал маленькую ладошку сына и обратился к девушке-администратору, уже принимавшую их сегодня:

– Здравствуйте, вы нас помните? У нас встреча с доктором на это время.

Администратор с готовностью закивала головой, указала им на место ожидания возле кабинета, затем, извиняясь, подняла вверх руки, как бы указывая на происходящее вокруг, и тут же переключилась на звонок телефона у неё на столе.

– Пойдёмте, будем ждать, – глухо сказал Сергей детям, отходя от регистратуры и останавливаясь возле знакомой двери. Там уже стояло в ожидании человек пятнадцать, но Сергей сразу обратил внимание на маленького мальчика, с лицом, замотанным бинтами, открывающими только уши и подбородок. Именно эти уши приковывали внимание всех, кто проходил мимо − совершенно чёрного цвета, матовые и рыхлые, словно из пластилина, они выглядели ненастоящими, инородными, чужими. Сергей посмотрел на Настю, широко раскрытыми глазами уставившуюся на этого мальчишку, и, взяв её за плечи, развернул к себе и обнял обеими руками:

– Настенка, не смотри. У этого мальчика ещё хуже, чем у тебя.

Он убрал Настины волосы в сторону, открывая её ухо, и тут же недоумённо сел перед дочерью на корточки – почти до середины затянутое тёмно-коричневым пятном, бархатным и плотным, как кора дерева, её правое ухо, то самое, которое он осматривал ещё при выходе из дома вместе с остальными пятнами, сейчас выглядело в разы хуже, чем во время их утреннего визита к врачу. Сергей осторожно потянул маечку дочери, не обращая внимания на стоящих в коридоре людей, и увидел её живот, покрытый тонкими тёмными линиями, словно паутиной. Медленно опустив подол майки, Сергей поднял взгляд на Настю, испуганно смотрящую на него:

– Настёна… когда ты была в душе, пятна были меньше?

Настя молча помотала головой, добавив извиняющимся голосом:

– Я не знаю, пап… не знаю. У меня просто всё чешется, а пятна и так были большие, и мне уже было не до сравнения. А сейчас ещё больше стали, да? Ещё больше?

Сергей промолчал, случайно поймав взгляд стоящей недалеко молодой женщины, прижимающей к себе забинтованного мальчика. В её взгляде были сразу и сожаление, и сострадание, и совершенное бессилие перед происходящим. В этот момент дверь кабинета открылась, и выглянувшая с листочком в руках медсестра, близоруко всматриваясь в написанное, прочитала какую-то фамилию. Молодая женщина встрепенулась, подняла голову и, крепко держа мальчика за руку, торопливо скрылась за дверью. Медсестра ещё раз посмотрела в список:

– Кто был назначен на пять часов к доктору Рудину?

Всё ещё сидящий на корточках Сергей поднял руку:

– Мы.

– Заходите.

Усадив сына на кушетку, а дочь на стул перед столом, Сергей остался стоять, смотря на поднявшегося из-за стола уже знакомого врача с клиновидной бородкой:

– Здравствуйте, доктор. Рассказывайте, что известно. Рассказывайте всё.

– Пятна стали больше? – вместо ответа спросил доктор Рудин, походя к Насте.

– Гораздо больше. Ухо закрыто почти полностью и на животе какая-то паутина, я её только сейчас в коридоре увидел. Спину не смотрел. Теперь говорите вы.

– Сначала я осмотрю девочку.

Рудин наклонился к Насте вплотную, осматривая и ощупывая её ухо.

– Покажи, что у тебя на спине.

Настя быстро стянула майку, и Сергей глухо застонал, увидев, что почти вся спина его дочери затянута серой сеткой, плотной, частой и похожей на чешую.

– Вот такие картины я наблюдаю сегодня в течение последних двух часов, − оторвавшись от осмотра, сказал врач. – Одевайся, Анастасия, ты сегодня остаёшься у нас, – он ещё раз обратился к Сергею: – Я рекомендую оставить вашу дочь здесь, в стационаре. Таким образом, у нас будет возможность наблюдать за ней гораздо результативнее.

– Но вы же мне расскажете, что известно на настоящий момент? – голос Сергея звучал глухо. – Хоть что-нибудь?

Сделав останавливающий жест, доктор Рудин повернулся к Насте:

– Как зовут твоего братика?

– Петька.

– Пётр, значит, – весело сказал врач, подходя к сидящему на кушетке мальчишке, – пойдём, Пётр, я тебе кое-что покажу. Думаю, ты захочешь осмотреть все находящиеся вон там предметы, – он указал в дальний конец комнаты, где, кроме расставленных в беспорядке на полу игрушек, находился небольшой детский уголок с книжками и какая-то конструкция для ручной сборки. Мальчишка с готовностью кивнул, и врач снова обратился к Насте:

– Идите в игровой уголок, а я пока поговорю с вашим папой, хорошо?

Настя поднялась со стула и пошла за братом, испуганно оглядываясь через плечо.

– Пожалуйста, садитесь и попытайтесь сохранять спокойствие, пока я буду говорить, – почти умоляюще глядя на Сергея, произнёс доктор Рудин. – У меня сегодня уже была пара очень неприятных ситуаций с родителями, а работы ожидается много, и спать мне сегодня тоже вряд ли придётся, понимаете? – Сергей коротко кивнул и врач продолжил:

– Нам сейчас просто необходимо сотрудничество с родителями, их понимание и поддержка. Потому что за те несколько часов, что мы наблюдаем приходящих к нам детей, нам, к сожалению, удалось немногое. Начнём с того, что собранные анализы выявляют совершенно непостижимую скорость старения или, точнее сказать, умирания клеток кожи, но как и отчего это происходит − мы пока не знаем. Анализы приходят в негодность прямо на глазах, поэтому приходящих сегодня детей мы оставляем у нас, чтобы по меньшей мере иметь возможность постоянно следить за процессом, при возможности вмешиваясь в него. В наш центр уже приехали очень серьёзные специалисты по кожным заболеваниям и формам заражения крови, и сейчас мы ждём дополнительную аппаратуру по поддержке жизнедеятельности кожного покрова. У нас в больнице  таких всего два, а детей на настоящий момент уже гораздо больше. Пока мы не нашли ответы на происходящее, но хотели бы как-то воспрепятствовать дальнейшему разрушению кожи детей, наблюдая за ними.

В напряжённой тишине кабинета вдруг глухим зуммером завибрировал сотовый телефон врача, лежащий на столе. Этот звук, такой привычный в обычной ситуации, заставил обоих вздрогнуть от неожиданности. Врач взял трубку, не сводя с Сергея взгляда:

– Слушаю. Да, я на месте… конечно сейчас… везите их в седьмое отделение. Там, к сожалению, уже всё для этого подготовлено. Да, я тоже буду.

Он снова положил телефон на стол и сказал, вращая его пальцами из стороны в сторону:

– Наверное, я не должен этого говорить. Но вы всё равно очень скоро узнаете. Сейчас привезут первых умерших. Их трое. Два мальчика и одна девчонка. Семь, девять и одиннадцать лет.

Глава седьмая. Какой у моря цвет, папа?

Выйдя из больницы, Сергей тут же остановился, обеими руками подтягивая притихшего Петьку к себе. Улица перед зданием была заполнена народом. Стояли машины телевидения, торчали микрофоны, небольшие группы людей окружали о чём-то возбуждённо говорящих ораторов. Сергей поднял голову к почти малиновому небу, уже не обращая внимания на валяющее дурака зрение, затем опустил взгляд на взволнованные лица родителей, потерянно выходящих из соседних дверей и несущих в руках детские вещи. Сейчас он вспоминал Анастасию, идущую по длинному коридору, уводимую обнимающей её за плечи медсестрой, испуганную, с огромными глазами, прижимающую к груди свою сумочку, постоянно оглядывающуюся на него через плечо и исчезающую за широкими дверями стационара. Сергей зажмурил веки и сразу, почти ожидая этого, увидел небольшие детские фигурки, стоящие перед вспыхнувшим за ними светом, полностью поглощающим их, эти маленькие детские тела, расплывающиеся в слепящей иллюминации и оставляющие шёпот, только шёпот, нарастающий и уходящий, как морской прибой, в котором он никак не мог разобрать слов…

– Эй, простите, вы дадите нам пройти? – вдруг услышал Сергей и, открыв глаза, увидел очень высокого человека в узком чёрном костюме и с непослушными рыжими волосами, который пытался войти в дверь вместе с двумя фигурами в белых халатах, выкатывающими больничную тележку. Укрытый голубой простынёй, на тележке лежал кто-то совсем небольшого роста, и Сергей отошёл в сторону с колотящимся сердцем, провожая взглядом проходящих людей. Когда тележка скрылась в коридоре, Сергей опустился перед сыном на корточки, не выпуская из руки маленькую ладошку:

– Сынок, сегодня мы дома одни.

– А когда Настя выздоровеет? Завтра? – Петька погладил отца по щеке и тут же произнёс успокаивающе: – Конечно завтра. Завтра мы за ней снова приедем.

Усадив сына в машину и пытаясь вытрясти из головы только что увиденную тележку с чьим-то маленьким тельцем, Сергей грузно уселся сам, завёл двигатель и выехал с автостоянки. На душе было тяжело. В одну неряшливую кашу смешались все события последних часов, подкрашенные раздражающим поведением глаз, и Сергей вспомнил, что ещё утром хотел провериться у врача, но снова забыл. Петька сидел молча, словно понимая, насколько сейчас его отцу не до разговоров на любые мыслимые темы, но всё-таки, поёрзав и подудев в кулачок, он вдруг спросил:

– Па… а что с морем случилось? Оно теперь всегда таким будет?

– А? Что ты сказал? – занятый своими мыслями, Сергей не сразу понял, о чём говорит его сын, и только когда проследил направление маленького пальчика, которым Петька указывал на видимый из окна машины прибой, снова вернулся в настоящее время. – О чём ты, сынок?

– Почему вода такая красная? Мы приехали, море синее было. И небо тоже. А сейчас всё какое-то рыжее, почему, пап?

Сергею потребовалась ещё пара секунд, чтобы понять:

– Ты видишь небо красным? И воду тоже?

– Ну, да… оно же не синее, пап. Оно красное. А должно быть синее, а не красное. Только оно всё-таки больше красное, чем синее. Не очень, правда, но всё-таки не такое, как тогда, когда мы приехали. Другое совсем. Немножко. Почему?

Сергей молчал. Он только сейчас подумал, что за всеми волнениями о здоровье дочери ему совершенно не приходило в голову, что его цветовая слепота – не слепота вовсе, а действительно изменившийся цвет всего вокруг.

– Пап… – снова осторожно подал голос Петька, – ты не ответил…

– Я не знаю, что сказать, сынок. Честно. Понятия не имею. Единственное, что я сейчас понял, что к врачу мне не надо.

– А ты хотел?

– Не то, чтобы хотел. Но думал. А потом ты взял и сделал так, что я больше об этом не думаю. Только вот что теперь со всем этим делать, сынок, я действительно пока не знаю.

Припарковав машину, Сергей взял сына на руки и вошёл в здание гостиницы.

Глава восьмая. Лицо

Насте было страшно. Она сидела в палате и пыталась слушать пожилую медсестру, терпеливо объясняющую, куда положить свои вещи, как включать телевизор, где находится душ и туалет, что-то ещё, раздающееся эхом в ушах и не оставляющее ни одного понятного слова. Когда сестра ушла, Настя так и осталась сидеть на аккуратно заправленной кровати, прижав к груди свою сумочку и смотря прямо перед собой. Проходило время, она не двигалась, чувствуя себя проваливающейся в тишину, словно в какую-то огромную комнату без пола и потолка, где все звуки вдруг стали видимы, оставляя за собой мягкие нити повторяющихся разноцветных полос. Что-то происходило с ней, она чувствовала это, не понимая и не пытаясь понять, она словно жила в нескольких сантиметрах от самой себя, наблюдая медленно вращающуюся комнату со стороны и удивляясь сплетённым в разноцветные ниточки звукам.

Когда группа врачей вошла в палату, Настя продолжала сидеть на постели. Кто-то включил верхний свет, затем у неё аккуратно взяли зажатую в руках сумочку, положив её вместе с вещами в шкафчик рядом с кроватью, с ней говорили − она отвечала, её просили раздеться – она разделась, без интереса наблюдая откуда-то со стороны свои руки и ноги, покрытые пепельными пятнами. Её одели в клетчатую пижаму, и она послушно подняла руки, помогая в этом, по её ладони провели каким-то холодным инструментом – она не заметила, ей сделали укол – она не пошевелилась, а потом… потом пришли голоса.

Голоса пробивались через вату глухих звуков, словно из другого мира, и порой Настя не понимала, с кем говорит именно сейчас – с врачами перед собой или же с наплывающими отовсюду голосами, отвечая невпопад на задаваемые ей вопросы. Всё, что она видела в этот момент, расплёскивалось у неё перед глазами размытыми пятнами, превращаясь в разноцветный шёпот, то замедляющий свой бег, то ускоряя его, как в кино, когда голоса становятся низкими и страшными, внезапно срываясь в визг, больно отдающийся в ушах. Страха уже не было. Было ощущение полной пустоты везде, где останавливался взгляд, цепляющийся за пискливое дребезжание, растянувшееся цветной паутиной за каждым, кто что-то говорил или делал, вытягиваясь нитями из открывающихся ртов и прилипая к щекам, плечам и ладоням. «Где я сейчас?» – равнодушно думала Настя, слыша свой голос, раздающийся в голове без интонаций и оставляющий перед глазами очень красивую синюю радугу, тут же рассыпавшуюся на ослепительные искры, из которых в воздухе прозрачным хороводом появилось её лицо. Губы шевелились, говоря что-то неслышное, и Настя смотрела на саму себя, не понимая ни слова, но ясно воспринимая происходящее вокруг, наблюдая фигуру врача, потрепавшего её по волосам и последним выходящего из палаты. Закрылась дверь, и от резкого стука в разные стороны брызнули рваные нити, искажая мерцающее лицо, плавающее в синих искрах посреди комнаты, и вдруг Настя услышала голос, свой голос, но совершенно чужой, незнакомый и страшный, от звучания которого вся картина цветных нитей задрожала, как от сотрясения, оставляя на теле холодом разливающийся озноб:

– Стань Звездой! – и Настя вскинула голову, словно стряхивая оцепенение, отчего все звуки мгновенно скрутились в одну тугую нить, в бессмысленную абракадабру, как от прокручивания магнитофонной кассеты на бешеной скорости. Синие искры разлетелись в разные стороны, рассеивая и разрезая мерцающий посреди комнаты образ, осыпая на пол цветные нити шагов и голосов только что ушедших людей, не оставляя и следа от того, что только что завладело её вниманием. Ошеломлённая, Настя встала с кровати и стояла так посреди комнаты, смотря прямо перед собой, туда, где секунду назад растаяло облако синих искр, сказавшее ей всего два слова.

– Звездой? Мне? Где, как… зачем? – она бормотала почти беззвучно, не в силах избавиться от наваждения, что это был именно её голос и её лицо… её… но совершенно незнакомые ей.

– Папа, папочка, – прошептала Настя, вспоминая взгляд отца, смотрящего ей вслед и держащего за руку её маленького брата, который делал ей руками успокаивающие знаки, − папочка… если бы ты знал, как мне сейчас хочется, чтобы ты был рядом.

Она взяла полотенце со спинки кровати, вошла в ванную, открыла воду и, набрав её в ладони, умыла лицо. Почувствовав неожиданный зуд, она запоздало вспомнила кем-то сказанный запрет на умывание, открыла глаза и посмотрела на раскрытые ладони, на которых остались какие-то серые прозрачные лохмотья, похожие на мокрую золу от только что сгоревшей бумаги, тающие на глазах и стекающие между пальцев чернильными струйками. Настя подняла голову и посмотрела на себя в зеркало. Увиденное потрясло её. Почти вся кожа на лице, за исключением лба, была покрыта тёмными, словно шевелящимися пятнами. От левого виска до подбородка по коже протянулась тонкая рваная трещина, из которой, живо сбегая по мокрой щеке, стекали редкие, крупные капли, похожие на бурого цвета кисель. У Насти перехватило дыхание, несколько секунд она смотрела на своё отражение широко раскрыв глаза, потом подняла ладони к лицу и провела указательным пальцем по щеке. За пальцем протянулся чёрный, влажный след, тут же протёкший тёмными каплями.

– Этого не может быть… этого не может быть, – повторяла она шёпотом, осторожно проводя рукой между своим лицом и зеркалом, словно стараясь снять невидимую паутину, стереть изображение, которое она видела сейчас, – не может быть, просто не может быть, чтобы так быстро, не может этого быть!

Настя лихорадочно шептала одни и те же слова, её движения становились всё быстрее, она уже махала перед собой обеими руками, сбивая с раковины стаканчик со щёткой и зубной пастой, затем до отказа открыла воду, набрала её полные пригоршни и плеснула себе в лицо, потом ещё и ещё, без промежутка, почти захлёбываясь, ничего не видя и с шумом вдыхая воздух. Выпрямившись в очередной раз, задыхаясь, она с силой стёрла ладонями остатки воды с лица и, бросив в зеркало отчаянный взгляд, едва сдержала крик – на неё смотрело её обычное лицо, тревожное, с огромными сумасшедшими глазами, но совершенно здоровое, чистое, и без единой капли воды на нём. Машинально сделав шаг назад, Настя опустила глаза на свои обезображенные руки, покрытые коростами до локтей, увидела тёмные пятна сырых ран, ставших ещё более тёмными от воды, снова кинулась к зеркалу и закричала пронзительно, как раненая выпь, выставив перед собой руки, закрывая от самой себя отражение её по-прежнему израненного лица. Отшатнувшись от зеркала, она споткнулась, упала на пол и, рыдая в полный голос, на четвереньках отползла в угол комнаты, забившись под полку с полотенцами и закрыв руками голову.

Глава девятая. Обход

Здание больницы даже в это время, почти ночью, было полно людей, и по ярко освещённым коридорам группами и поодиночке торопливо проходили возбуждённо говорящие фигуры в белых халатах, на ходу размахивающие зажатыми в ладонях исписанными листочками. Каменные лица полицейских, патрулирующих этажи, дополняли картину.

Леонид Вескес, врач-дерматолог со стажем работы больше возраста любого медицинского центра, в котором он когда-либо работал, быстро шёл по коридору. Приобретённый за многолетнюю практику опыт делал его востребованным в любых вопросах, особенно тогда, когда его коллеги в нерешительности опускали руки. Сюда он приехал, вызванный вчерашним срочным звонком, содержание которого невозможно было бы принимать всерьёз, если бы не личность человека на другом конце провода: это был давний друг и коллега Роман, с которым они учились ещё в университете, и который никогда не позволял себе шутить в теме, касающейся работы с людьми. За постоянно щурящиеся глаза его называли «Сонный Рома», но уже студентом он показывал недюжинные способности в изучаемом предмете и в дальнейшем защищал свои диссертации с таким блеском, что это было отмечено практически во всех значимых медицинских журналах. И сейчас Леонид вспоминал его взволнованный голос: «Лёня, через час-полтора ты наверняка получишь звонок откуда-нибудь „сверху“, а я звоню тебе прямо из кабинета. Я пытаюсь дозвониться всем, кто хоть чем-то может помочь, оповещаю всех, кого в состоянии оповестить. У нас тут происходит нечто, что я не смогу объяснить, не показывая. Заболевают дети, ни единого взрослого, странная форма поражения кожи, мной не виданная, и я никогда не слышал ни о чём подобном. За сегодня уже девять случаев, все с непонятными пятнами на теле, похожими на тонкие коросты от ожогов тёмно-серого цвета. Скорость распространения – практически на глазах. Ты не ослышался – именно на глазах. В общем, дружище, не жди другого звонка, бери всё и выезжай!»