Текст книги "Светлая грусть. Любимый Иркутск"

4. Любовь и зарождение новой галактики

– Как красиво и загадочно ты говоришь, Фёдор. Тебе, наверное, надо быть писателем или поэтом, а ты крутишь баранку, – романтичной интонацией разорвала затянувшуюся паузу Марина.

– Поздно мне уже переквалифицироваться, – угрюмо парировал Фёдор.

– Как же поздно-то, тебе только 26 лет, жизнь начинает расцветать, – изумилась ответу парня Марина. – В твоём возрасте Лермонтов и Пушкин уже написали свои бессмертные произведения. А тебе, может, предстоит это сделать. Что за пессимизм, Фёдор? – Марина недоумевала.

– Понимаешь, Марина, мне осталось жить всего два года и восемь месяцев, – голос парня звучал безнадёгой.

Опережая очередной вопрос Марины, Фёдор пояснил:

– Экстрасенс-волшебник так предсказал мою судьбу. А он никогда не ошибается, я это точно знаю. Проверено на людях.

Установилась звенящая пауза. «Как такое может быть, за что?» – думала Марина.

Потом Марина разрыдалась, она не могла представить себе этого парня мёртвым. Фёдор подсел к ней на кровать и начал успокаивать девушку. Он гладил её вьющиеся волосы, спадающие на плечи. Потом он обнял Марину и прижался к ней. Фёдор впервые почувствовал как бы материнское тепло, исходящее из сострадающего ему сердца Марины. Такого искреннего, такого близкого и родного. Марина продолжала плакать. Захваченный этой волной страдания и сострадания Фёдор тоже прослезился. Потом они не заметили сами, как начали целоваться, говоря друг другу нежные и проникновенные слова, жарко перебивая друг друга.

Потом Марина сбросила с себя халатик, и взору Фёдора представилось её красивое тело. Он смотрел на свою новую подругу и не мог налюбоваться. Вдруг Марина вскинула голову назад, чтобы освободить свой взор от спадающих на лицо русых прядей волос. Волосы полетели назад. А её полная жизненных сил, упругая, как мяч, большая грудь метнулась вслед за движением головы девушки. Потом, как маятник, грудь качнулась в обратном направлении, немного колыхнулась и замерла. Упругая волна пробежала по телу девушки. Фёдор был очарован, он не мог произнести ни слова. Потом, очухавшись как от наваждения, он дрожащим голосом произнёс:

– Мариночка, шевельни ещё вверх своим плечиком.

Марина озорно засмеялась и резко подняла вверх правое плечо, потом левое.

– Смотри, Фёдор. Любуйся. Я сегодня твоя. Только ты не уходи, не умирай. Смотри, милый. Жизнь прекрасна, мы будем жить вечно.

Её высокие груди скользнули одна за другой вверх. Потом их масса вернулась вниз. Несколько мелких, завораживающих колебаний – и они застыли в трепетном ожидании поцелуев.

Фёдор нежно целовал розовые соски. Ласкал своими крепкими руками тело Марины. Его ладони скользили от груди к спине. Бежали вниз к талии, описывали дуги по бёдрам дрожащей в экстазе девушки. Потом они прогуливались, лаская спину Маринки. Кожа девушки от чувственного восторга покрывалась мелкими пупырышками, становилась наподобие гусиной. Затем руки Фёдора перемещались вниз к промежности, его пальчики были как бы смычками волшебной скрипки, то они сжимали клапаны сказочного духового инструмента, то бегали по клавишам чувственного органа. Симфония любви захватила молодых людей. Они не могли оторваться друг от друга.

Марина тонула в волнах оргазма от одних только восхитительных прикосновений. Вдруг на секунду она вынырнула из сладострастной пучины, чтобы глотнуть живительного воздуха, и томно начала шептать:

– Федя, Феденька, родной мой, давай создадим свою галактику. Пусть далёкий космос встряхнёт поток термоядерной энергии нашего счастья и любви.

Вся ночь была освещена этой волшебной, сладкой, чарующей и жизнеобразующей энергией. Потом Марина любовалась спящим Фёдором. Он изредка вздрагивал и вздыхал во сне. «Наверное, новая, образованная сегодня нашей любовью галактика передаёт Фёдору какие-то космические сигналы», – подумала влюблённая девушка.

Утром Марина приготовила завтрак. Она целовала Фёдора и благодарила за незабываемую ночь любви.

– Фёдор, я за твои нежные руки готова полжизни отдать, – восторженно говорила Марина. – Я была на вершине восторга, на планете женского счастья.

Фёдор впервые от девушки слышал такое. Обычно другая часть тела была самой запоминающейся в женском сознании. А тут нежные руки… Да, Маринка была необычной, сказочной женщиной. Потом они расстались, и Фёдор пошёл в диспетчерскую ПРО (производственно-распорядительного отдела) «Братскгэсстроя». Там его уже ждал непосредственный начальник – Иван Михайлович Говорунов.

А Марина вскоре почему-то поспешно уехала на Украину к себе домой. Они даже не попрощались, не обменялись адресами. Связь прервалась. Но Фёдор душою чувствовал, что новая галактика иногда передавала ему слабые радиосигналы. Но расшифровать их он не смог, а может, просто не захотел.

5. Прозрение злобного фуфлыжника

Вечерело. Солнце, по обыкновению, закатывалось за горизонт, цепляясь последними лучами за верхушки сосен. Подул холодный, знобящий ветерок. Где-то вдали заухала сова.

– Это же надо, бля, твари, нет никакого покоя простому человеку. И тут какая-то долбаная птица на тебя ухает. Пошли бы вы все нах! – злобно про себя шипел Петрович.

Он шёл чуть сгорбившись. Жизнь переломала его, перекрутила, перемолола и выбросила на обочину дороги. Куда он идёт, он и сам не знал. Выбрал направление на закат солнца и плёлся себе потихоньку. С каждым днём он всё больше отдалялся от родного города Иркутска и священного озера Байкал. Мимо иногда проезжали редкие машины, поднимая за собой клубы густой рыжей пыли. Из их приоткрытых окон доносились мелодии русского шансона.

– Едут, ё, козлы, хоть бы один гадюка, долбоёб остановился. Предложил бы уставшему человеку водички попить, перекусить маленько. Нет, прут себе, ублюдки, мимо. Баламошки грёбаные, мордофили проклятые, – ворчал Петрович. – Пеньтюхи со своими загусками, ерпыли и захухри, – почему-то на старорусском начал ругаться измотанный вконец пожилой и отвратительный своей необузданной злобностью фуфлыга.

Вдруг слева в лесополосе он видит мерседес. На лужайке, окаймлённой берёзками, происходит действо. Автомобиль плавно раскачивается, а из приоткрытого окна доносятся сладкие женские стоны:

– Милый, милый, ещё, ещё, ну, давай же, счастье моё. Я на седьмом небе от тебя. Ты мне даровал возможность познать высшее чувство любви. Ну, давай, ещё давай, я без ума от счастья…

– Щас я вам устрою и седьмое небо, и высшее чувство, – злорадно бубня себе под нос, Петрович поддел топориком крышку бензобака.

Крышка со скрежетом открылась.

Влюблённые, охваченные ураганом плотских чувств, ничего не замечают. Петрович достаёт из котомки свои старые носки и, скручивая их как фитиль, просовывает один конец в освобождённую от крышки горловину бензобака. Звуки любовной симфонии, исходящие из салона машины, его всё сильнее раздражают. Подождав немного, когда ткань носка пропитается бензиновым испарением, он, сверкая воспалёнными бешенством глазами, подносит пламя зажигалки к фитилю. И, устремившись через дорогу, падает в кювет.

Наступает вершина любовного акта, вместе с небесным оргазмом и изнемогающими криками удовлетворения, несущимися ввысь, звучит хлопок взрыва. От автомобиля начинают разлетаться в разные стороны брызги огня.

– Ну, волочайка бессоромная, получай. И ты, недоносок, выродок, дуботолк, тоже, – улыбается чёрт верёвочный.

Петрович ликует. Чтобы до конца насладиться зрелищем, он без оглядки бежит обратно через дорогу к загоревшейся машине.

Вдруг резкий пронзительный сигнал разрывает вечерние сумерки, визг тормозов… И свет погас в глазах и сознании Петровича…

Мчащаяся по дороге огромная фура, как муху, превращает тело Петровича в окровавленное мокрое место…

Вот он уже на небесах.

Впереди него стоит голубоглазая девушка, она прибыла сюда на несколько секунд раньше Петровича. Халатик на ней расстегнут, и ещё он сильно обгорел. Её молодое тело ещё охвачено любовной страстью.

Прибывшие сюда души людей ещё не успели трансформироваться в энергетическое облако и представляли собой образы тех личностей, в кого они воплощались в прошедшей жизни, и их последнее состояние перед смертью.

Все стояли в очередь за белыми тапочками у входа в небесную приёмную.

– А, вот ты какая, – начал рассматривать полуобнажённую девушку Петрович. – А курощупа твоего, мерзавца-то, не видать. Выпрыгнул, дрянь, подлюга, из горящей машины. Тебя умирать оставил одну, сволочь он поганая. Кругом одни козлы, – опять начал ругаться про себя Петрович.

Девушка обернулась и посмотрела на Петровича. В её удивительно чистых глазах, как в кристаллах аквамарина, он вдруг начал воспринимать энергию угасающей любви и добра.

Что-то удивительное произошло в душе Петровича.

Он начал ругать себя:

– Какая я сволочь, дрянь, мерзавец, мразь, подонок! Не приложил ни капли усилий, чтобы познать эти чувства на Земле!

6. Удивительный собеседник

Осенние тучи зацепились за крышу нашего НИИПА (Иркутского научно-исследовательского института промышленной автоматики), они стали обволакивать здание. От соприкосновения воздуха тёплого с холодным стали зарождаться слёзы конденсата. Потом потоки водных осадков пролились вниз на кустарники акации, серый асфальт и припаркованные автомобили наших начальников, понуро стоящих у главного входа. Настроение было мерзкое, природа плакала. Плакал и Николай Сергеевич. Он вчера был на свадьбе.

Но эта свадьба была не его. Он был гостем на свадьбе своей невесты. Ах, как это тяжело. Сердце ныло, и оно было готово разорваться на части.

«Моя Катенька, мой котёнок – чужая жена. Моя любимая уже не моя», – стучало в виски и корёжило сознание молодого инженера.

Он поднялся на лифте на шестой этаж в свою аудиторию №617. Широко распахнул окно, встал на подоконник и приготовился выброситься вниз. Как вдруг его порыв охладил голос Прокофия Рудольфовича:

– Колян, я уже всю паутину с окна убрал, можешь не беспокоиться. Пойдём лучше накатим по пятнадцать капель спирта-ректификата.

Весь состав их лаборатории был отправлен в колхоз на уборку урожая, из рядовых на институтском хозяйстве они остались вдвоём. Николай Сергеевич сделал движение рукой, типа проверил за оконную чистоту, и направился в аудиторию следом за Прокофием Рудольфовичем.

– Прокофий, ты когда-нибудь гулял на свадьбе своей невесты? – с надрывом в голосе, чуть не рыдая, вопрошал Николай Сергеевич, разливая спирт из колбы в гранёные стаканчики.

Глаза Прокофия Рудольфовича уставились на собеседника пристально. Казалось, что они, как два тёмно-коричневых паука, моргая мохнатыми ресницами-лапками, начали подтягивать нить разговора к себе.

– Хмм, – послышался выдох его обожжённых спиртовыми парами лёгких.

Захрустел маринованный огурец.

– Понимаешь, Рудольфыч, я смотрел как её, моей Катеньки, глаза выискивали в толпе моё лицо. А когда наши взгляды встречались… Ой, как мне больно. Ведь это я должен быть на этой свадьбе женихом. Это я дружил с Катенькой три года. Это я был её первым мужчиной. Это со мной она, моя любимая Катя, строила планы на всю последующую жизнь. Это она целовала меня ласково и нежно… Как дальше жить? Ничего не понимаю. Это я должен был сказать моему Котёночку: «Выходи за меня замуж». Но не сказал, всё тянул и тянул время. А он сказал, он позвал, и она, уставшая ждать этих сокровенных слов от меня, пошла за ним. Теперь он жених, а не я. Ах, как мне тяжело. Как тяжело. – Николай Сергеевич горько заплакал, как маленький ребёнок, у которого злые люди отобрали любимую игрушку.

– Уфф, – раздался снова выдох лёгких Прокофия Рудольфовича, проглотившего очередную дозу спирта.

Казалось, что его глаза, как две сороконожки, моргали длинными ресницами-ножками, подбираясь в сочувствии всё ближе и ближе к душевной боли собеседника.

«Какой же он внимательный и чуткий, этот наш Рудольфович, – подумал Николай Сергеевич. – Зря его все считают чёрствым бирюком. Он вон какой чувственный и заботливый».

– Ах, какие глаза у моей Катеньки, – снова застонал Николай Сергеевич. – Как же я буду жить завтра без этого изумрудного драгоценного света её милого и любимого взора? Как я смогу существовать завтра без лёгкого прикосновения её губ, без её трепетных и нежных объятий? Как жить завтра-а-а? – Слёзы сильнее мрачных дождевых вихрей захлестнули нашего молодого инженера.

Теперь и на улице, и в нашей лаборатории бушевал осенний дождь. Николай Сергеевич, исповедавшись, вопрошающе смотрел на своего собеседника. Казалось, что глаза Прокофия Рудольфовича, как две букашки, поползли навстречу завтрашнему дню.

Его хрипловатый голос начал вещать:

– Т-а-а-к, завтра у нас будет пятница. Опять с Лёхой Дулиным поедем на рыбалку. Прошлый раз клёв был на мормышку. Блин, два раза угадать поклёвки будет очень сложно. Наверное, прикупим на Бестужева свеженьких опарышей и немного мотыля. Там фирма для рыбаков «Клёвый продукт» находится. Короче, завтра всё будет зашибись! – заключил свою речь Прокофий Рудольфович, зычно выдыхая после принятия очередной дозы спирта. – Уф-ф-ф, хорошо пошла, родимая. Жисть прекрасна!

7. Размышления. Человек – большой друг собаки

Нежный и бархатный вечер. В первый день лета 2017 года немного взгрустнулось, при взгляде в открытое окно квартиры, что на улице Красноармейской. Во дворе уже нет никого, хоть времени-то всего ничего – десять часов вечера. Даже влюблённые, трепетно прижимавшиеся друг к другу в наползающих густых сумерках, исчезли куда-то со скамеечки. Никто не шумит, не галдит и не лазает по деревьям. Видимо, потому что кокосы с бананами ещё не созрели. Ой, чего это я. Мы же не в Паттайе в тайских тропических широтах. Мы в родном Иркутске.

Жизнь как будто бы приостановилась, раздумывая, чтобы такое отчебучить, чтобы такого неожиданного преподнести людям. А пока она размышляла, я набрал номер телефона Алексея Яшкина.

– Лёша, привет! Чё-то давненько не виделись.

– Ну, да. Послезавтра два дня будет. Чё, скучаешь?

– Да я тут с тобой, Лёха, рядом. Подползай. От твоего дома на улице Грязнова до меня аж минуты три топать. У моей дочи Оли вчера днюха была. Мне супруга по этому поводу коньяк французский презентовала. Он стоит в баре и пищит. Жалобно так. А я на него даже внимания не обращаю. Типа, через пять лет ещё пять звёздочек на этикетку можно будет наклеивать.

– Ну ты, Серёга, и садюга. Как же так можно. Я щас у супруги Оксаны поинтересуюсь и узнаю своё мнение насчёт поздней отлучки из дома к тебе. Правда, поздновато уже. Да я хотел тебе показать мою последнюю работу. Геодезисты заказали мне эмблему для изображения своего труда в виде гномиков. Я изобразил. Оценишь заодно моё творчество.

– Это чё, те гномики из анекдота, которые являлись во сне мальчику и были причиной его энуреза?

– Ха-ха-ха. Не, это гномики из моего воображения художника. Их несколько. Есть даже гномы, бегущие от взрыва. Я видел, как взрывали горные породы на БАМе, когда меж гор прокладывали железнодорожную магистраль. Ассоциации остались в памяти.

– Всё, жду тебя, Алексей Витальевич.

Примерно через десять минут раздаётся телефонный звонок:

– Серёга, а у тебя подъезд какой – средний?

– Ну да. Ты же был у меня.

– Какую кнопку на домофоне-то нажимать?

– Можешь любую. Только смотри, чтобы не нарваться. Я пошёл уже тебя встречать. Всё равно будешь в чужой подъезд ломиться, как в прошлый раз. Склероз надо было дома оставить.

Так и получилось. Лёша нажимал номер моей квартиры на домофоне соседнего подъезда. А отклика не было. Да и быть не могло. Железяка запрограммирована на свой перечень номеров квартир и в соседний подъезд звонить не будет. Можешь, конечно, ожидать в своё удовольствие. И вот мы сидим у меня в квартире. Немного поболтали, и я полез в бар. Там взгромоздилась пирамида из разных напитков.

– Чё будем пробовать? Давай начнём с виски, – предложил я, задумчиво почесав репу. – Это старинный напиток из Шотландии.

Мы разлили по граммульке в бокалы, вообразив себя некими занюханными лордами, отбывающими ссылку в сибирской глуши.

– Блин, крепкий напиток, – отхлебнув, поперхнулся Алексей. – Хоть я и сделал малюсенький глоточек, а жжёт немного в гортани.

– Это потому, что у него бочковая крепость, которая составляет 57—61 градус. Это тебе не купажный напиток с холодной фильтрацией и разбавлением до 43 градусов крепости дистиллированной водой. Это произведение из односолодовых спиртов, т. е. из стопроцентного соложеного ячменя, и этот виски выдержан в дубовых бочках. А ещё есть древние секреты его производства – это тайна, покрытая мраком, – начал вещать правду в три короба я. – Перед розливом этого элитного напитка в бутылки его, для очистки и придания специфического аромата, пропускают через органический фильтр. Этот фильтр представляет собой особым образом высушенный и очищенный от всего ненужного конский навоз. Это древний рецепт. Вот прислушайся к послевкусию… Чувствуешь? – пытливо спрашиваю я.

Лёша допил свой бокал и задумался, глядя в потолок.

– Не, ничего не чувствую. Хотя я рос в деревне и разные сельские ароматы знаю не понаслышке. Я даже у коровы роды принимал. Представляешь, телёнок начинает выходить вперёд ногами. Потом показывается его голова. Если её не удержать наружу, то происходит как бы засасывание её назад со смачным, чмокающим звуком. Мы даже верёвками за шею детёныша перехватывали, чтобы быстрее высвободить из утробы коровы-матери.

Во, блин, куда нас вынес культурный разговор: из говна в пи… ну, в общем, вы понимаете куда.

– Лёша, чё, ещё вискаря пригубим?

– Не, Серёга, мне чё-то конский навоз расхотелось жрать.

– Во здорово, значит, я виски сэкономил, – засмеялся в ответ я.

– Давай, Лёха, теперь французского коньячка накатим.

– Давай. Только ты, Серёга, должен знать, что коньяк бухать во Франции стали давно. Большинство людей, проживающих на той территории, в те далёкие времена были неграмотными, невежественными и дремучими. Даже их вельможная знать была поголовно тупорылая. Только тогда, когда в 1050 годах грамотная и просвещённая Анна, дочь князя Ярослава Мудрого, стала женой французского короля Генриха I и королевой Франции, там наметилось движение к прогрессу. Ты представляешь, знать плясала в замках на балах, а по нужде вельможи ходили в примыкающие помещения-залы. Чтобы заглушить зловоние, исходящее оттуда, и были придуманы ставшие сейчас знаменитыми французские духи.

– Не могу врубиться, это ты к чему сказал? Что коньяк от этих говнюков пить не будешь?

– Не, это так, к слову пришлось.

Буль-буль-буль. Французский коньяк цвета янтаря заиграл в бокалах. Мы пригубили и стали ждать, когда нахлынет послевкусие. Ждали, ждали. Потом, не сговариваясь, начали громко смеяться. Как не вытяпывайся, всё равно мы не сомелье и в этой вкусовой радуге ни хрена не понимаем.

Уже почти час ночи, время за разными разговорами пролетело незаметно. На столе две полные бутылки элитного алкоголя, из которых мы пригубили совсем по чуть-чуть. Когда такое было? Обычно раньше горючего не хватало. Стареем или поумнели?

Во второе хочется верить, но что-то не очень получается.

Настало время расставаться. Провожаю Алексея к выходу. В полиэтиленовый пакет на дорожку положил виски и пузырь нашего родного медицинского спирта, бутилированного в бутылку от «Баржоми». Это не какой-нибудь боярышник, это натурпродукт. Он с огромной выдержкой по времени (простоял у меня дома неприкосновенным больше пяти лет). Наверное, тоже пятизвёздочный, проверенный. Лёша шагнул за дверь в подъезд и опешил. Рядом сидели две огромные уличные собаки. При виде растерявшегося человека псы грозно зарычали. Страх и боязнь людей в отношении собак являются катализатором агрессии животных. Вот уже в зверином оскале показались острые клыки. Р-р-р-р. Р-р-р-р. Как вдруг на межэтажной лестничной площадке что-то зашевелилось и замычало. Мы пригляделись. Оказалось, это бывший интеллигентный человек. Очевидно, в сегодняшней борьбе с пьянством и алкоголизмом получивший от них уже ставший привычным тяжёлый нокаут. Мы вернулись в квартиру и, выйдя на лоджию, устремили свои взгляды на вход в наш подъезд. Там в ожидании сидела ещё одна здоровенная уличная собака. Видимо, мужик вошёл в дверь, которую автоматический доводчик не успел полностью затворить, когда за ним успели прошмыгнуть две собаки. Третья собака не успела и осталась наружи. Снова возвращаемся в подъезд.

– Эй, мужик, на улице тепло, забирай собак и уходи отсюда, – командным голосом, не терпящим возражения, произношу я.

Собаки тут же устремились вверх по лестнице. Они уселись рядом с лежащим человеком, всем своим видом показывая, что в обиду друга не отдадут. Защита более чем убедительная.

Мне стало грустно, защемило сердце. Но что я мог поделать? Эта группа являла собой угрозу для жильцов. Могли пострадать дети и пожилые люди. От нападения никто не был застрахован. Эта милая дружба опустившегося человека и животных была небезопасна в замкнутом пространстве подъезда для всех окружающих. Да, они были именно друзьями. Это читалось. Этот загнавший сам себя в трудную жизненную ситуацию человек не мог являться хозяином для этой своры бездомных собак. Хозяева заботятся о своих питомцах. А он заботиться по-настоящему не мог. Они были равными членами своего сообщества – собаки и человека. Они вместе, шарясь по помойкам, добывали себе пищу. Вместе бродяжничали, вместе ночевали. И, наверное, по-своему любили друг друга. Наверное, мужик в своей прошлой сознательной жизни был добрым человеком. Со злыми и подлыми людишками собаки водить дружбу не станут. Они на инстинктивном уровне чувствуют кто есть, кто. А сейчас не очень понятно, кто из этой своры является человеком, а кто собакой. Существо о двух ногах в угоду своих сиюминутных потребностей, наверное, может тебя и придушить, и нож тебе в спину всадить. У него уже давно изменённое сознание. Постепенно алкоголь вымыл из мозгов ростки добра и сострадания. Да и само его сознание уже представляло собой рваное полотно животных инстинктов с грязными и постепенно отваливающимися лоскуточками человеческих эмоций уже не нужного этому индивиду добра и сострадания. Социальная ответственность утрачена. Нет никаких обязательств ни перед кем-то, ни перед самим собой. Жизнь катится вниз по наклонной плоскости. И только собаки подставляют свои спины, тела и сердца, чтобы это двуногое существо ещё продолжало быть на плаву сермяжной жизни.

Лёша вспомнил, что видел этого мужика спящим на тротуаре улицы Грязнова. Он спал в алкогольном угаре, а собаки сидели рядом и никого не подпускали к нему. Даже милиция, проезжавшая мимо, опасалась забирать пьяного бедолагу. Не хотели, по-видимому, стражи порядка вступать в бой со сворой агрессивных собак.

Жажда принятия алкоголя или другой дури – вот единственное, что отличало устремления падшего человека от собак, ведущих совместный образ жизни, – печально подумал я.

Мужик ушёл, следом из подъезда выбежали собаки, и они все вместе поплелись в ночи на другое место ночлега. Чтобы завтра искать себе пропитание. А собакам снова защищать от людей своего одуревшего в очередной раз друга-алкоголика.

Лёша тоже ушёл домой. А я в эту ночь не смог уснуть.

На следующий день Лёша пригласил меня на шашлыки. В его дворе мы с Алексеем, красавицей Оксаной – его женой, Нуриком – прекрасным парнем, соседом, уроженцем Киргизии, болтали и ели мясо, запивая шотландским виски, имеющим старинный загадочный аромат. Бизона, Лёхиного кореша, не было, поэтому мяса хватило всем и даже осталось. Все субпродукты от готовки мы отдали уличным собакам.