Текст книги "Лавка забытых иллюзий (сборник)"

Но у нее хоть музыкальный слух есть!

И все равно Анечка сейчас считает, что занятия в музыкалке – даром потраченное время. Ворчит в адрес родителей: «Лучше б они нас английскому учили!»

А я теперь думаю: слава богу, что нас чему-то учили! Меньше оставалось у меня времени на беготню по разрушкам, на прогулки по крышам и курение в подвалах!

Второе наше пианино, то самое советское, родители тоже впоследствии продали – и совсем уж за копейки, потому что началась новая, капиталистическая эпоха, когда умение музицировать вовсе перестало являться какой бы то ни было доблестью.

Избавились от фортепьяно номер два уже безо всякого сожаления. А вот то старинное пианино с подсвечниками я, как ни странно, иногда вспоминаю с ностальгией. Красивое оно было, как и многие из вещей, созданных до революции. И если б мы жили не в реальном, а в идеальном мире (как герои наших с Аней авантюрных романов), о! Я бы тогда имел идеальный слух и недурной голос, и выучился бы музыке (как мечтали мама, бабушка и прабабушка), и возил бы с собой с квартиры на квартиру старинное фоно, и вечерами мы всей семьей, собравшись подле него, возжигали бы подсвечники и музицировали.

Но мир такой, каков он есть. И Господь не дал мне музыкального слуха. А я, вопреки дарвинистке-бабушке, не смог его в себе развить и воспитать. И антикварное пианино, доставшееся нашей семье от пратетки Екатерины Илларионовны, кануло куда-то в пучину времени.

В детстве для нас развлечением номер один, как и предрекал Ленин, оказалось кино. Его изречение о том, что оно является важнейшим из всех искусств, висело, выведенное белой краской по кумачу, в зале Дома офицеров Авиагородка.

Да и выбора особенного не имелось. Каким искусством оставалось наслаждаться? Телевидение еще только развивалось. У нас в доме был черно-белый телевизор «Темп-6» с диагональю сорок три – нет, не дюйма – а сантиметра. Сорок три сантиметра – это почти как монитор лэптопа, на котором пишу я сейчас эти заметки. Трудно сейчас представить, что в экранчик такой величины могла впериваться целая семья из трех человек. А ведь сиживали все трое, вдобавок и с гостями.

Да и выбор передач был скудный. У нас в городке ловился только один канал. А вот, для примера, найденная в Интернете программа телепередач из тех времен – на тридцатое августа шестьдесят восьмого года:

17.05 – Теленовости. 17.15 – «Творческое объединение приключений и фантастики». Е. Войскунский, Л. Лукодьянов – «Формула невозможного». 18.00 – «Необыкновенный лагерь». 18.55 – «Интервью, которого не было». Премьера телефильма. 20.15 – «Эстафета новостей». 21.15 – «На огонек»[2]2
  Первое название популярной передачи «Голубой огонек».


[Закрыть]. 22.30 – Программа цветного телевидения. Телетеатр миниатюр «Тринадцать стульев». 23.30 – «Только факты». «Музыкальный маяк».

Прошу заметить, тот день был не обычный, а пятница. Да еще перед началом нового учебного года. Потому телевизионщики расстарались, поставили в эфир самые хиты: и «Огонек», и «Кабачок 13 стульев». Родители этими программами увлекались. Ну и нам, детям, приходилось глядеть-слушать взрослые шутки. Тренировать свое чувство юмора.

Из-за нехватки развлечений хорошее кино и взрослые, и дети искали. Его – ждали. За ним ездили в близлежащий Батайск и в Ростов.

Мальчишки пересказывали друг другу фильмы. Поэтому о Спартаке я, например, услышал намного раньше, чем кино увидел. Не говоря уж о романе Джованьоли, который так и не прочитал.

Если житель СССР в чем-то испытывал дефицит, это сильно обостряло и без того неплохо развитые творческие способности россиян. Когда имелась сильнейшая недостача острых сюжетов и ярких приключений, приходилось выдумывать их самим.

Как сейчас помню долгие весенние, лиловые сумерки над городком. Мы, несколько мальчишек и даже девчонок, собрались на лавочке неподалеку от дома. И – рассказываем байки и истории. Или, по тогдашней нашей терминологии, заливаем.

Скажу без ложной скромности: довольно быстро выяснилось, что из всех рассказчиков я оказался лучшим. У детей вообще все упрощено и обострено. У них нет интриг, критики, группировок, промоушена, пиара. Да и целевая аудитория маленькая. Что нравится – нравится. Что нет – нет.

И вот уже именно меня все вечерами просят: «Жилик, расскажи!» И я – рассказываю. Как сейчас помню, один из самых моих коронных сериалов я назвал, ничтоже сумняшеся, «Новые приключения Жилика». Замечательная идея! Истинно голливудская! Отождествить главного героя с автором! И рассказчику удобно и приятно, и слушателям персонаж близок и понятен. Что там я нес – хоть убейте, не помню. Полагаю, что-то в духе наших с Аней романов – только любви было поменьше по причине полного незнакомства автора с данным предметом и тотальным отсутствием интереса к оному как у него самого, так и у целевой аудитории. Я весьма быстро обучился также трюкам, которые позволяли поддерживать интерес к сюжету. Например, очень умело прерывал повествование на самом интересном месте, делая вид, что мне срочно надо домой – а вслед несся сладостный для авторского самолюбия вопль ребят: «Ну, расскажи еще! Ну, что там дальше было!» А я с важностью бурчал: «Завтра, завтра, все будет завтра».

Интересно, что совсем недавно, когда я поведал про тот литературный дебют моей сестре – соавтору, она фыркнула: «Да у меня все точно так же было!» Совершенно в другом месте, с другой компанией она, нимало не зная о моих достижениях, повторила с разницей в одиннадцать лет тот же путь на ниве устных рассказов и получила то же звание лучшей рассказчицы!

С тех пор, когда вдруг заходит речь о выборе профессии, я обычно рассказываю ту историю и советую присмотреться, а что вам больше всего нравилось и лучше удавалось в раннем детстве: шить? Вязать? Рисовать? Куличики печь? Командовать взятием снежной горы? Что больше нравилось, тем и надо заниматься. Правда, самому мне понадобилось почти жизнь прожить, чтобы эту закономерность понять, и еще дольше – чтобы начать ей следовать.

А с кинофильмом «Спартак», что привезли вдруг в Дом офицеров в Авиагородок (и с афишами к нему) случилась вот какая история.

Тогда мне (равно как, подозреваю, и моим родителям и подавляющему большинству жителей городка) ничего не говорили имена режиссера Стэнли Кубрика и исполнителя главной роли Керка Дугласа. Тем более никто из нас не знал Лоуренса Оливье или Питера Устинова. Не они были главной приманкой. Для меня самым важным – как и для других мальчишек – было, что в кино – дерутся. О, гладиаторские бои! Мне заранее рассказали, что они в том кино происходят на мечах, на кулаках и даже при помощи сетки и трезубца. Поэтому посмотреть фильм мне очень хотелось. В Авиагородок его привозили в первый раз за всю мою жизнь. А фильм оказался неновый, по другим экранам давно прошел, и искать его в Ростове или, допустим, в Батайске, было бесполезно. Потому ситуация для меня складывалась, как для рабов Рима: сейчас или никогда.

И, похоже, я, как и они, проигрывал. Не помню, по каким причинам, но мои родители идти на «Спартак» отказались, вместе либо по отдельности. Что-то им мешало. Может, гости, а может, партийное собрание или университет марксизма-ленинизма. А одного меня на вечерние сеансы в Дом офицеров не пускали. Провалилась также попытка набиться в компанию к кому-то из друзей, что собирались идти смотреть кино (счастливые!) со своими родными.

– Да зачем тебе, спрашивается, этот «Спартак», – убеждала меня мама. – Фильм взрослый, дерутся мало, в основном там политика или любовь. Идет он долго, двухсерийный, да ты уснешь на нем от скуки!

Уговоры на меня не действовали. Однако положение складывалось безвыходное. Но я выход нашел.

Вообще-то решение оказалось творческим, достойным автора саги «Новые похождения Жилика». Я решил, ни больше, ни меньше, сорвать сеанс. Я как рассудил: если кино в тот день не состоится, его возьмут и покажут на следующий день. А тогда уже родители пойти на сеанс вместе со мной смогут.

Оставалось только придумать, как отменить сеанс.

Я решил самолично уничтожить афиши к фильму. Никто не будет знать, какой фильм показывают и во сколько. Значит, на него и не придет никто. И сеанс отменят, перенесут на завтра.

Теперь предстояло претворить план в жизнь. Я задумал начать с ближайшей афиши – она висела возле нашего ДОСа. Итак, я залез на железную конструкцию, к которой крепилась деревянная доска. К доске кнопками была пришпилена афиша с заветными строками:

Худ. к-фильм

СПАРТАК

Пр-во США

2 серии

А ниже – дата и время. Где состоится сеанс, уточнять нужды не было. В городке имелась единственная площадка: зал Дома офицеров.

Я оглянулся по сторонам, вроде никого – и сорвал афишу с доски. Потом спрыгнул вместе с ней вниз на асфальт, дернул. Афиша оторвалась окончательно и осталась у меня в руках. Быстро-быстро я пошагал с ней в сторону канала.

Когда дети вслед за взрослыми называли эту водную преграду каналом, мы ему льстили. На самом деле то была канава, в которую сливались воды из наших ДОСов, казармы, бани. Когда по субботам в бане мылись солдаты, вода в канале шла бурным потоком и вся была мыльной. По берегам канавы рос кустарник и селились лягушки. И вот именно туда маленький интриган Жилик закинул афишу со «Спартаком». Она плюхнулась в воду и стала медленно тонуть, цепляясь своими концами за бетонные берега.

Когда я возвращался со стороны канала, меня обуревали сложные чувства. Разумеется, душу переполняла гордость оттого, что я начал лихо осуществлять свой план. Но тяготило, конечно, раскаяние от совершения асоциального поступка, а также страх разоблачения. А кроме того, я был деловит, потому что выполнил лишь самую первую часть своего преступного замысла. Оставалось сорвать и уничтожить еще две афиши – одну на самом Доме офицеров, а вторую на другом конце городка.

Но когда я двигался по направлению к Дому офицеров, увидел посредине аллейки мою маму. Вид ее не предвещал ничего хорошего. И тогда я развернулся и безотчетно пустился бежать от нее.

– Сережа, стой! – громовым голосом воскликнула мама.

Я припустил дальше.

– Сергей, стой, или я тебя догоню и тогда не знаю, что с тобой сделаю!! – выкрикнула мама. По ее голосу я понял, что ко мне могут применить никогда ранее не практиковавшиеся в семье методы физического воздействия.

Я остановился и, когда мама подошла ко мне, уже заливался горючими слезами.

– Ну и зачем ты это сделал? – спросила она одновременно строго, понимающе и жалостливо.

Я не ответил и заплакал еще пуще. Она погладила меня по голове, и я уткнулся лицом ей в живот. А потом, отревевшись, выдал, захлебываясь, всю свою сложнейшую интригу: «Спартак»… Поздно… Вы не можете пойти… Сеанс перенесут на завтра…»

Мама вздохнула, улыбнулась, утешила меня, пожурила – а потом… Мы пошли к Дому офицеров, и она, разумеется, купила мне билет в кино, а после сделала так, чтобы кто-то из взрослых провел меня на вожделенный «Спартак» и усадил в зале.

И, знаете, некоторые сцены из того фильма остались со мной навсегда. И когда я смотрел кино второй раз, уже будучи взрослым, я понял, что все помню! Я узнаю эту ленту! Стэнли Кубрик и правда, значит, великий режиссер, что смог внедриться своим искусством даже в юный мозг бесконечно далекого ему человечка – сына противостоящего его родине офицера Советской армии из военного городка, затерянного в ростовских степях!

А сейчас я думаю (вообще-то мысль, достойная ребенка, пытавшегося сорвать киносеанс уничтожением афиш), что, может, наши с Аней неуспехи в Голливуде оттого и происходят, что судьба ополчилась на меня за надругательство над афишей «Спартака»?

Мне ее сейчас жалко – ту афишку. Ведь нынче таких не бывает. Раньше чуть не при каждом кинотеатре был свой художник, который зачастую не просто писал название фильма и расписание сеансов – изображал целые многофигурные композиции. Самые внушительные рекламы были в Москве, в центре империи: и та, которую рисовали на торце кинотеатра «Россия» (теперь «Пушкинский»), и та, что помещали на гигантской тумбе рядом с кинотеатром «Октябрь». От них захватывало дух.

Думаю, у нас в городке роль художника выполнял тогда солдатик. Он считал дни до дембеля, благословлял судьбу за то, что дала она ему умение каллиграфически выписывать буквы, и рисовал. Наверное, в качестве бонуса за его способности ему порой удавалось покемарить пару часов за сценой или сорвать поцелуй у юной библиотекарши…

Рукодельные афиши можно уверенно занести в «лавку забытых вещей». Сейчас в ходу стандартные, очень красивые, удобные, завлекательные плакаты – разработанные дистрибьюторами и креативщиками, протестированные на фокус-группах, где все служит завлечению простака: и картинка, и слоган, и имена звезд. А я иногда скучаю по тем доморощенным постерам, написанным художниками обычно в условиях жесткого цейтнота и похмелья. На них Юрий Никулин в тюбетейке похож на бандита Абдуллу из «Белого солнца», Вицин – на Суслова, а Моргунов – на Берию. Но что-то в них было бесконечно милое, не правда ли?

Равно как и в маленьком смешном дурачке, задумавшем отменить киносеанс уничтожением всех в городке афиш.

В Новороссийске у бабушки с дедушкой я проводил обычно все летние каникулы. И наступал там однажды, ближе к августу, день, когда мне становилось дико скучно. Многие мои товарищи по новороссийскому двору разъезжались: у них были свои собственные бабушки-дедушки и пионерлагеря. Играть мне становилось не с кем. На море одного не отпускали. (Почему, об этом ниже.) Книги в домашней библиотеке, что мне интересны, давно прочитаны. В городской детской библиотеке – тоже. Что оставалось? Я уж и деревянные поделки под дедовым руководством мастерил, и помогал бабушке пирожки лепить – но одинокие дни длились бесконечно. Приходилось коротать время в кино.

В городе имелось пять кинотеатров, их названия я до сих пор помню наизусть: «Москва», «Украина», «Нептун», «Россия» и «Смена» (детский). Кроме того, существовали еще летние кинозалы. Было их штук семь. Сейчас они все самоуничтожились. Канула в Лету единственная летняя площадка в курортном поселке Архипо-Осиповка. Однако вот в болгарском городе Поморье кинозал под звездами, например, существует. Да и в Москве они нынче переживают период второго рождения. Вот уже и в Парке Горького кино есть, и на ВВЦ открылось.

Но те старые курортные киношки никто уже не сможет вернуть и повторить. Там сидели на деревянных скамьях. Там не возбранялось курить, и дым поднимался к небу, высвечиваясь в луче проекционного фонаря. Там хоть и запрещалось, но многие лузгали семечки, и перед началом сеанса появлялась секретная старушонка, продавала газетные фунтики с подсолнечником. Там на заборе и на деревьях обязательно сидели мальчишки – милиция их гоняла, но не сильно рьяно. На стены и на деревья падали от проектора странные тени…

В детстве я нечасто попадал в летнее кино – хотя, конечно, хаживал. Посмотрел, к примеру, замечательнейший фильм «Гран-при» про автогонки. Мы жили в центре Новороссийска. Вблизи нашего дома ни одного летнего зала не было. Сеансы там начинались самое раннее в восемь вечера. А мне после наступления темноты запрещалось одному шататься по городу (и правильно, конечно, возбранялось). В сумерках мне позволялось играть во дворе, и только. Значит, чтобы сходить в летнее кино, мне каждый раз приходилось заверчивать целую интригу. Не столь замороченную и асоциальную, как в случае со «Спартаком», – все-таки я вырос и поумнел, однако… Чтобы упомянутый «Гран-при» посмотреть, понадобилось моего друга Сергея «Лобзика» Л-на, на четыре года меня старше, убедить составить мне компанию – а моя бабушка отправилась к его бабушке узнавать, правда ли Сергей в кино собрался.

Приходилось ходить в кинотеатры традиционные и днем. Слава богу, уже в классе третьем меня беспрепятственно отпускали по всему городу, включая залы «Нептун» и «Россия», до которых требовалось ехать троллейбусом или автобусом.

Репертуар в советские времена менялся ни в какую ни в пятницу, и никаких предпремьерных показов по четвергам не было. Никто ни о каких сборах за первый уик-энд не думал. Да и слова такого – «уик-энд» – не существовало. Имелись простые советские выходные. А новые фильмы начинали идти с понедельника. Не действовали буржуазные штучки типа: «Релиз ожидается седьмого июля… Четырнадцатого июля…» Интрига сохранялась до последнего: что за фильм в каком кино пойдет. Как, разумеется, не имелось никаких POS-материалов: листовок с анонсами фильмов, флаеров и прочего. Поэтому гадать, что покажут и, главное, что достойно смотрения, приходилось до последнего.

Репертуар кино обычно печатался в газете «Новороссийский рабочий». По субботам там публиковали афишу на понедельник и далее. Однако порой газета об анонсе забывала. Или пропускала один из кинотеатров. Или отказывалась от рубрики кино вовсе. (Вот дураки-то! Самое важное и интересное они как раз не печатали!)

Оставалось рассчитывать лишь на рисованные афиши, что малевал неведомый новороссийский художник. Самое главное в них присутствовало: название фильма, место производства, исполнители главных ролей. Порой вместе с афишей рядом укрепляли плакат, из которого тоже можно было многое почерпнуть о грядущем репертуаре.

Сводную общегородскую афишу обновляли аккуратно, обычно по вечерам в воскресенье. Висела она неподалеку от нашего дома, на главной улице Советов, рядом с почтамтом. Я сбегал туда проходными дворами минут на десять без спроса – и вскоре уже имел представление, что мне предстояло увидеть на будущей неделе. Даже по нескольким словам анонса тренированный мозг советского мальчика мог влегкую определить, стоит идти в кино или нет. Да что анонс! Достаточно было места производства и актеров. Например, если фильм французский, а играет там Жан Маре или Луи де Фюнес – надо смотреть обязательно. Ежели кино сделано в Индии или на студии имени Довженко – просмотр исключался категорически. А вот если на «Мос-» или «Ленфильме» – возможны были варианты. «Когда расходится туман» или, к примеру, «Конец атамана» глядеть, скорее, судя по названиям, стоило. А вот «Кремлевские куранты» – вряд ли.

В особо удачную неделю в город привозили три-четыре новых фильма, которые в принципе годились к просмотру. И по вечерам в воскресенье – о, как вдохновенно я бежал домой, рассмотрев афиши! – я предвкушал: в понедельник пойду в «Москву», во вторник в «Нептун», в среду выберусь в «Украину», в четверг можно «Смену» посетить, там отчего-то «Свадьбу в Малиновке» по второму разу показывать взялись.

Поэтому мое детство – это вперемежку «Новые приключения неуловимых» и все три серии «Фантомаса», «Бриллиантовая рука» и «Разиня», «Красная палатка» и «Гонщики», «Жандарм и инопланетяне» и «Неуловимый Джо»…

Один из тех предметов, по которому я не испытываю ни малейшей ностальгии, а только непреходящую радость от его кончины, это детский лифчик с резинками. На него крепились чулочки. Мало кто помнит, но в нашем детстве еще не существовало колготок. И лиф с резинками надевали не только на девочек, но и на мальчиков. Вот ужас-то был!

Мало того что мальчишке носить поясок с резинками было как-то унизительно, вдобавок проклятые застежки плохо мне поддавались. Вечно я с ними возился. А жуткие воспитательницы в авиагородковском детсаду еще и подгоняли меня, ругали – грымзы! Ничего я не помню уже про тех воспитательниц, а их издевательства с чулочками – в памяти остались.

И еще они заставляли за обедом съедать весь без остатка суп. А там плавала картошка, во-первых, крупно порезанная, а во-вторых, сладкая какая-то – мерзлая, что ли. И я на всю жизнь разлюбил картошку в супе. Мои близкие для меня до сих пор ее режут меленько. А уж если здоровый кусок картофеля в супе попадается, я его ложкой или вилкой обычно раздавливаю. Или вовсе оставляю.

Надо ж, какую мощную детскую травму может нанести обычный корнеплод!

По поводу чулочков с резинками – в них, думаю, фрейдист обязательно нашел бы первопричину неврозов или атавистического страха перед женщиной. И американский автор непременно на своего маньяка (следует короткий флешбэк, наплывом) нацепил бы такой поясок, и за кадром пустил бы громовой хохот мегеры-воспитательницы: «Ха-ха-ха! Ты не справляешься?! Не можешь совладать с несчастной застежкой?!»

Однако, слава богу, маньяком я вроде не стал, и единственная травма, которую нанесли мне проклятые чулочки, заключается, видимо, в том, что у меня ни разу в жизни не было ни малейшего желания применить пояс в эротических играх. До сих пор я ничего эротического в нем не нахожу.

Гадость такая. Застежки висят, болтаются в самом жалком виде, да еще расстегиваются!

Что еще я запомнил из детского сада в Авиагородке?

Немногое. Помню, как просил у родителей перед садиком надеть на меня «свитер и пиджак». Свитер и пиджак означали, что наступила весна. В свитере и пиджаке я чувствовал себя на прогулке в саду ловким, легким, быстрым – не то что в осточертевшем за зиму пальто. И когда наконец солнце начинало светить с самого утра по-весеннему, мама однажды давала мне добро и надевала на меня вожделенные свитер и пиджак.

И еще помню, что по пути к дому из сада, на детской площадке стоял фанерный самолет. К нему в кабину можно было залезть и немножко порулить им. И когда меня из садика забирал папа, мы туда с ним ходили, и он меня в кабину подсаживал. С мамой почему-то мы там не бывали. Или я не помню этого, или ей просто тяжело подсаживать меня было, или, может, она слишком домой торопилась: мужичков своих кормить.