Текст книги "Мы будем на этой войне. Диверсанты"

– А где ты был? – сухо улыбнулся Негатив, прекрасно осведомлённый о неофициальном статусе награды.

– Оттуда живыми мало кто вернулся, – скривился в ухмылке местный.

Остальные трое местных парней смотрели на него в почтительном благоговении.

По-видимому, он уже неоднократно рассказывал о своих «подвигах». Но перед ним стояли ещё двое «зелёных» и две студентки. Представилась отличная возможность лишний раз пропиариться.

– Ущелье Джурмут, – коротко добавил парень, искоса глядя на курсантов.

Будущие разведчики, конечно же, слышали о том тяжёлом бое в Дагестане, где крупные бандформирования блокировали роту федеральных войск.

Рота держалась трое суток. Из-за сильного тумана «вертушки» прийти на помощь не могли, к тому же боевики заминировали верхнюю тропу от Камелуха. По причине ненастного лета теснина перед Кудаором не поспевала с пропуском воды, и её уровень угрожающе поднялся, исключив возможность прохода по нижней тропе.

После того боя из ста с лишним бойцов в живых осталось всего восемь человек рядовых. В училище об этом говорили не раз и не два, курсанты помнили наизусть фамилии выживших солдат.

– А кого знаешь из пацанов? – спросил подключившийся к разговору Бек.

– Кого надо, того и знаю, – несколько грубо ответил местный.

– А всё же? – не унимался Шахов.

Причина подобного поведения курсантов крылась в том, что помимо имён и фамилий уцелевших солдат, они видели их фотографии, потому что всех представили к государственным наградам.

Награды, что красовалась на груди местного, никто не получил. Ни на кого из выживших героев он не походил.

У курсантов сложилось стойкое убеждение, что он из хвастунов. Если и был где-то, то где-нибудь в хозвзводе, ни разу не поучаствовав в реальных боевых действиях.

В это время из общежития вышли Марина и Настя, а за ними размалёванная.

Парни пошли им навстречу, забыв о неоконченном разговоре, оставив местного, к его счастью, неразоблачённым.

Размалёванная, жеманно улыбнувшись, отправилась к своей компании.

Девушки выглядели настороженно-смущёнными.

– Привет, – поздоровалась Марина, словно они расстались не пару часов назад, а как минимум пару дней. – А чё это вы?

– Мы в самоход сорвались, – сказал Бек таким тоном, как будто извинялся за что-то.

– Куда? – удивилась Марина.

– В самоволку, – добавил Негатив, глядя на Настю, с которой танцевал весь вечер. – Погуляем?

Девушки переглянулись.

– Можно, – согласилась Настя. – А куда пойдём?

– Вот по этому Бродвею, – Негатив показушно небрежным жестом указал на тёмную улицу, освещённую кое-где лампочками над дверями домов.

Девчонки опять переглянулись.

– Ладно, пойдём, – сказала Марина. – Только, чур, не приставать. А то кричать начнём.

Девушки весело засмеялись.

Они шли по парам, причём девушки не возражали, когда руки парней словно сговорившись, легли им на талии. От такой вольности сердца у друзей готовы были выпрыгнуть из грудных клеток.

Разговор не клеился, так они в молчании дошли до окраины, где уже начинались поля. Ленивое бреханье собак осталось где-то позади, впереди – ровное поле, соприкасавшееся на горизонте с небом, начинающем светлеть на востоке. Чуть в стороне от компании стояли стожки сена. Не говоря ни слова, парни обозначили движение в том направлении, чутко улавливая реакцию девушек. Никакого сопротивления не последовало. Окончательно разделившись, пары отдалились.

Бек повернулся к Марине. Близость сводила его с ума, но он сдерживался, опасаясь испугать девушку. С бешено стучащим сердцем сделал ещё один маленький шажок навстречу, положил руки Марине на талию, вновь как на дискотеке ощутив гибкий и хрупкий стан.

Девушка не сопротивлялась.

Их губы сближались сантиметр за сантиметром. Марина уже прикрыла глаза, как вдруг неожиданно ойкнула, вздрогнув всем телом. Одновременно Бек почувствовал на своей шее жёсткий удушающий захват, заставивший прогнуться, опрокидывающий навзничь, впрочем, не грубо, а скорее показательно, как на тренировке по рукопашке.

Испуганная душа ещё не успела осознать, как раздался холодный голос лейтенанта:

– Ты убит, курсант.

– Товарищ лейтенант… – промямлил Шахов.

– Встать, – вполголоса скомандовал офицер.

От его тона тело Бека покрылось мурашками.

– Кто разрешил покинуть расположение?

Голос офицера по-прежнему оставался холодно-спокойным, однако деморализованный Шахов ничуть не обманывался. Из-за спины лейтенанта неслышно вышла молодая женщина, одна из преподавателей, бывшая в числе старших над студотрядовцами.

Увидев её, Марина в смущении прикрыла ладошкой губы.

– Игорь, ну что ты пристал к мальчику? – спросила женщина мягким грудным голосом.

– Он не мальчик, он будущий офицер-разведчик, прозевавший врага. А ещё точнее, он труп, – ответил лейтенант всё тем же холодным тоном. – Я задал вопрос: кто разрешил покинуть расположение, курсант?

В спину офицеру стукнулся кусочек земли.

– Вы убиты, товарищ лейтенант.

Из-за стожка вышел Седых. Следом неуверенно шла Настя.

Неуловимым движением развернувшись, офицер сбил с ног Негатива.

Однако тот, преодолевая боль от падения, произнёс сдавленно:

– Я был первым, товарищ лейтенант.

– Встать, – скомандовал офицер. – Оба за мной.

В его голосе уже угадывалось некоторое смущение.

Они отошли на несколько шагов.

Лейтенант глянул на Негатива.

– Курсант Седых, за проявленное умение объявляю вам благодарность, – сказал он вполголоса.

– Служу России! – вытянулся Негатив, отвечая также вполголоса.

– За самовольное оставление расположения оба встаёте за час до подъёма и бежите кросс десять километров, после этого днём делаете двойную норму по картошке.

– Есть, – в один голос ответили парни.

– А сейчас, шагом марш в расположение. Девушек не забудьте проводить.

– Товарищ лейтенант… – взмолился Бек.

Офицер искоса глянул на оболтусов. По его губам едва скользнула лёгкая усмешка.

– Ладно, – сказал он. – Но за час до подъёма чтоб оба стояли в позе прачки на старте.

– Есть за час до подъёма стоять на старте в позе прачки, – почти одновременно отчеканили друзья.

– А теперь, чтоб я вас тут не видел. Шагом марш.

Парни поспешили удалиться к подружкам и увлекли их дальше в поле, к стожкам.

– Что теперь вам будет, Юра? – спросила Марина у Бека, когда они отошли подальше.

– Кросс утром побегу десять километров, – хмуро ответил Шахов. – А потом двойная норма по картошке.

Марина мягкой ладонью нежно погладила его по щеке ещё не знавшей щетины.

От этой ласки душа Юрки сжалась в сладостном томлении, он обнял девушку, слившись в поцелуе с тёплыми губами…

В назначенное время Бек и Негатив стояли на старте там, где все курсанты каждое утро бегали обязательный пятикилометровый кросс.

Губы распухли от бесконечных поцелуев. Выглядели они как триумфаторы.

До подъёма оставался ещё час.

Появился лейтенант как всегда подтянутый холодно-спокойный. Его облачение в спортивный костюм удивило друзей.

– За то, что ночью был убит курсантом, – пояснил офицер, отвечая на вопросительные взгляды.

А потом лейтенант задал такой темп, что казалось, сердце лопнет от этакой нагрузки.

Больше встретиться с девушками парням на сельхозработах не удалось. Лейтенант держал их стальной хваткой, помня о конфузе.

В редких увольнительных им ещё иногда приходилось пересекаться, девушки даже были на торжественном мероприятии, когда парням вручали лейтенантские погоны.

А потом служба в «горячих точках», где друзьям посчастливилось быть вместе.

Потом война.

Они, как и Янычар, не выбирали, на чьей стороне воевать, они были солдатами, они выполняли приказы.

Впоследствии из них сформировали группу, подчинявшуюся лично Большому Папе.

Чуть позже в группу вошли Мамба и Куба.

Негатив, наконец, слепил из плова конусовидную башенку и принялся её есть.

Бек вертел в руках пульт от телевизора, раздумывая, включать или нет. Всё же включил. Благодаря спутниковой антенне тоже, как ни странно, продолжавшей работать во время войны, парни могли смотреть практически любые каналы. Понятное дело, на войне не до телевизоров, да и нет их там, а тут все насыщали непривычную пустоту, образовавшуюся из-за зависимости от телеящика.

Произвольно нажатая кнопка активировала один из каналов федеральной власти, где как раз начинались новости.

Заставка была привычной ещё с довоенных времён. А сейчас получалось, что они, российские офицеры, смотрят практически вражеские новости.

Вся эта война поистине театр абсурда.

Энергичный ведущий прочитал анонс и начал с главного: сводка с фронтов.

С его слов выходило, что хорошие федеральные войска повсюду ведут успешные наступательные операции, а плохие банды оппозиционеров оказывают ожесточённое сопротивление.

Эти же события с точностью до наоборот трактовали каналы, принадлежащие Объединённой Оппозиции. Информационная война велась с не меньшим ожесточением, чем война на полях сражений.

Парни слушали вполуха, уже поглядывая на резвящихся в бассейне девушек. Но их внимание привлёк сюжет, где энергичный ведущий говорил, что на окраине Красноярска, неподалёку от посёлка Берёзовка обнаружили банду оппозиционеров, трусливо пробиравшуюся в ночи через линию фронта. Несмотря на всю скрытность, банду блокировали и, благодаря выучке и грамотным действиям военных, полностью уничтожили.

Попутно показали какого-то офицера, причём не штабного, а явно окопного. Он со знанием дела рассказал о недавнем ночном бое, рукой, перевязанной грязным бинтом, показывая направление, откуда появилась банда, куда продвигалась и где была уничтожена.

Слушая его, разведчики скептически улыбались, вспоминая, с какой неорганизованной суматохой вёлся огонь со стороны фéдеров, совершенно не готовых к неожиданному появлению отряда. Если б не минное поле, о котором оппозиционеры не знали, то наверняка смогли бы пройти через линию фронта.

Потом пошли другие сюжеты, построенные таким образом, чтобы у зрителя появилось стойкое убеждение в правомерности любых действий федеральных войск, направленных на уничтожение банд оппозиционеров.

И ни слова о том, что так называемые банды были регулярными войсками с современной военной техникой и оружием; о том, что почти вся Сибирь и весь Дальний Восток находятся под контролем Объединённой Оппозиции, а не федеральной власти.

Похожая ситуация была сто лет назад во время той гражданской войны. История повторяется, только люди ничему не учатся.

– Выруби эту хрень, – на правах командира распорядился Янычар. – Пойдём лучше к девчонкам, а то они заскучают без нас.

Все с готовностью поднялись и, замотавшись в простыни, как римские патриции в тоги, с фривольными улыбочками направились к бассейну.

Негатив, прихвативший со стола две початые бутылки водки, с многозначительной миной постукивал ими друг о дружку, делая по глотку из каждой, горько, но довольно морщась.

Обнажённые девушки, ничуть не стесняясь наготы, улыбаясь смотрели на молодых мужчин.

Отпуск продолжался.

Война, не оставлявшая души парней ни на секунду, сейчас немного отступила, зная, никуда они не денутся. Эти солдаты принадлежат ей. Она ни за что не отпустит их. Никогда.

Последняя ночь отпуска походила на предыдущие, разве что не покидавшее ощущение неизбежности окончания всего хорошего стало острее. Оттого и ночь казалась особенной, что ли.

Янычар лежал в постели на спине, положа ладони под голову. Рядышком, поджав ноги, натянув до подбородка свою часть большого одеяла, сидела Лена. Рассыпавшиеся по плечам светлые волосы придавали девушке ещё больше женственности. В полутёмной комнате капитан не видел отчётливо её глаз, но знал, они зелёные. Это нравилось ему.

– Леша, если хочешь, я буду писать тебе, – тихо произнесла Лена.

Янычар покосился на неё. О том, чтобы переписываться с проституткой, он и не думал. Не потому что презирал, совсем нет. Просто никому уже давно не писал писем. Наверное, с самого училища. Отвык напрочь. Представив, как бы это выглядело сейчас, Алексей невольно хмыкнул.

Лена расценила это по-своему. Она немного отстранилась и произнесла с нескрываемыми нотками горькой обиды:

– Презираешь… Все вы так. Сначала как бешеные налетите, похоть удовлетворите, а потом брезговать начинаете…

– Я тебя не презираю и не брезгую тобой, – нейтральным тоном ответил Янычар. – Просто твоё предложение…

– Что? – перебила девушка. – Неприемлемо для русского офицера, да? Может бросить тень на шитые золотом погоны?

– Я не это хотел сказать.

– А что? – с вызовом спросила Лена. – Молчишь… Ты обидел меня. Говоришь, не хотел, а специально унизил. Думаешь, если я торгую телом, то любой заплативший за него, имеет право плюнуть в душу?

Девушка закрыла ладонями лицо, а капитан вдруг вспомнил ладони пойманной однажды снайперши.

Эта сука выкашивала офицеров одного за другим, пока её не взяли тёпленькой, совсем не ожидавшей такого финала. Она сидела на битом кирпиче рядом со своей лёжкой в маленькой комнатке полуразрушенного дома, затравленно снизу вверх глядя на грубых злых мужиков.

От снаряда, угодившего в стену, образовалась приличная дыра, в неё открывался хороший вид на кусок дымящегося разрушенного города.

Янычар поднял её СВД, понюхал ствол, пахнущий кислой пороховой гарью – явный признак свежего выстрела – и изо всей силы, как по футбольному мячу, пнул снайпершу в лицо. Грубый солдатский ботинок, угодил прямо в рот, с хрустом выбил передние зубы.

Она утробно вскрикнула, откинулась на битый кирпич, крепко с глухим стуком приложившись затылком об пол, и схватилась за лицо, мыча от боли. Изо рта хлынула кровь, сквозь пальцы щедрыми струйками стекая по щекам к затылку, исчезая в растрёпанных тёмных волосах.

Эту тварь запустили по кругу, чтобы дырка зря не пропала, да и симпатичная на мордочку оказалась, хоть и с выбитыми зубами. Ничего. С голодухи и не на такое накинешься. На живот повернули, штаны спустили… Несмотря на прокопчённый, прогоревший местами камуфляж тело было белое, мягкое… А потом как от дурного сна опомнились, не в силах смотреть в глаза друг другу.

Напоследок ей выпустили кишки и набили требуху битыми кирпичами, чтобы никуда не уползла. Но это вряд ли случилось бы: снайперша умерла быстро – от болевого шока.

Капитан усилием воли избавился от нахлынувшего видения. Он уже и без того пожалел о своей реакции на предложение девушки писать ему. Реакции, в общем-то, вполне сдержанной, и всё же.

– Я не это хотел сказать, – повторил Туркалёв. – На самом деле я даже представить не могу, каково оно – писать кому-то письма. Да и о чём? Мир остался где-то там, совсем в другой жизни, теперь как будто очень далёкой. А о войне я писать не хочу, она до краёв наполнена страхом и ненавистью. Это вызывает ответную ненависть, иссушает душу.

– Человек с высохшей душой страшен, – тихо произнесла Лена. – В нём нет жалости ни к себе, ни к другим. Зачем ты на этой войне?

Янычар совсем не ожидал такого вопроса.

– Как зачем? – растерянно переспросил он. – Я воюю с самого окончания училища, то там, то сям. А потом так получилось, что моя часть в составе других войск оказалась на стороне Объединённой Оппозиции. Я не выбирал, на чьей стороне мне быть. Я выполняю приказы. Я солдат.

– Ах, ну конечно! – усмехнулась Лена. – Очень удобная позиция! «Я солдат, я выполняю приказ». У тебя нет своего мнения по поводу этой проклятой, никому не нужной войны? Что делить народам России? Что делить тем, у кого никогда ничего не было, кроме обещаний лучшей доли от рвущихся к власти? Эти гады сейчас сидят глубоко под землёй, опасаясь за драгоценные жизни, и обрекают на смерть сотни тысяч ни в чём не повинных. Почему ты воюешь за них? Они думают только о себе, им плевать на простых людей!

Капитан угрюмо молчал, отведя взгляд. Он чувствовал себя словно голый перед смеющейся толпой зевак. Да ещё вдобавок зудела гаденькая мыслишка самооправдания:

«Я ей заплатил и вынужден такое слушать. Нахрена мне это нужно?»

Страдающая совесть не принимала подленькой мысли, всё слабее и слабее отбиваясь от её нахрапистости, обречённо понимая: эта нахрапистая всё равно своё возьмёт.

Туркалёв не находил, чем ответить на правоту девушки, и это раздражало сильнее всего.

Зачем он воюет? Много их таких – желающих спросить обвинительным тоном.

А что они знают о его погибших друзьях, чьи предсмертные хрипы, не переставая, калёным железом жгут память, требуя возмездия жестокого и неотвратимого?

Ничего не знают и не узнают. И она не узнает, но как точно всё же подметила: «Человек с высохшей душой страшен. В нём нет жалости ни к себе, ни к другим».

Чёрт бы её побрал со всей правотой.

Это ж надо, а! Проститутка заставила впервые всерьёз задуматься над тем, что же он действительно делает на этой войне, развязанной со своим народом необузданными в желании власти политиками.

На войне всё просто: либо ты, либо тебя. Выбор очевиден. Поэтому враги, что оказывались в прорези прицела его автомата, получали сполна. Он отнимал их жизни, не задумываясь.

Пусть те, что любят задавать острые вопросы, рискнут шкурой, пусть выполнят почти невыполнимые приказы, пусть сумеют выжить и не свихнуться от ужасов войны. А потом пусть расскажут, зачем они там оказались и почему воюют. Да вот только слушать их захотят немногие, но и они не поймут по-настоящему, пока сами не увидят мёртвый оскал Смерти.

Правдолюбцы хреновы!

И эта туда же!

Янычар вдруг почувствовал прилив ярости – слепой, захлёстывающей разум, когда нечего возразить, когда резкие и точные слова бьют в самое больное место.

Некто подленький, без спросу устроившийся в потаённом уголке души, подсунувший мыслишку самооправдания о заплаченных деньгах, услужливо подсказывал, на кого можно выплеснуть ярость.

Лена интуитивно почувствовала перемену в нём и испуганно отстранилась.

– Хочешь ещё что-нибудь узнать? Давай, спроси, – с намеренным спокойствием, на которое так часто попадались не знавшие его, промолвил Янычар. – Я ведь за это тебе заплатил.

Девушка вздрогнула, как от пощёчины.

Капитан в свою очередь почувствовал, с каким трудом она сдерживается, чтобы не ударить.

То самое подленькое существо почти сладострастно желало этого удара, просило беззвучно: «Ну, давай же, давай бей!», после чего с хозяина слетят зыбкие рамки цивильности, и оно, мелкое и гаденькое, мгновенно превратится в безжалостного зверя, заполнит собою всю хозяйскую суть и как в бою без малейшего содрогания отнимет чужую жизнь.

Остатками воли, не позволяя себе сорваться, капитан подавил закипавшую ярость.

– Ты не похожа на обычную проститутку. Кто ты на самом деле?

Лена усмехнулась одними губами, тряхнула головой, светлые волосы волной взлетели и вновь рассыпались по плечам, и ответила тоном, дающим понять, он – клиент, раз заплатил. Он всего лишь один из многих, до кого ей нет никакого дела, перед кем она никогда не раскроет душу.

– Каждый, кто был со мной, спрашивает об этом.

– Тогда делай своё дело, – отчётливо произнёс Янычар, отступая от бездны, у которой секунду назад балансировал на самом краю. – Хватит простаивать.

– Как скажешь, – бесцветно ответила девушка. – Желание клиента для меня закон.

Как показалось Алексею, Лена так и напрашивалась на оплеуху. Есть женщины, что ни в какую не идут на попятную даже под страхом избиения. Но, кажется, в этот раз он ошибся. Или у девушки всё же сработали тормоза, поскольку она отвела взгляд и склонилась над ним.

Янычар почувствовал, как его плоть оказалась в горячих мягких губах…

Через недолгое время он вздрогнул в сладострастном томлении, уверенный, это всё. Однако девушка продолжала, как ни в чём не бывало, не отпуская его достоинство. В конце концов, капитан вывернулся из-под неё, повернул к себе спиной, заставляя склониться к кровати, обхватив ладонями мягкие округлые бёдра…

Потом откинулся устало на спину, прикрыл веки.

– Ты доволен?

В её голосе отчётливо слышался холод отчуждения.

– Да, я доволен, – также холодно и отстранённо ответил Алексей.

Он дотянулся до прикроватной тумбочки, выдвинул ящик, на ощупь сгрёб лежащие в нём купюры, ощутив пальцами, что ухватил все до единой. Всё равно на войне они ни к чему, там он и так возьмёт всё, что захочет, по праву сильного.

Взгляд коснулся пыльной, остро пахнущей пóтом разгрузки, так и провалявшейся всё это время в номере. Завтра, вернее, уже сегодня, он опять наденет её, защитившись от внезапной душевной слабости, став прежним. Он – солдат, он опять будет выполнять чьи-то приказы и убивать… Пропади оно всё пропадом!..

Мятые купюры он вывалил на кровать перед девушкой, стараясь не смотреть в красивые зелёные глаза.

– Бери и уходи, – процедил Янычар, глядя в сторону.

Девушка не пошевелилась.

– Оглохла?

– Я не заработала столько, тем более что деньги за всё время вперёд уже взял хозяин сауны, на которого мы работаем.

– Это тебе премиальные лично от меня.

– За что?

– За душещипательные беседы, – хмыкнул капитан.

– Я не возьму эти деньги, – ответила Лена упрямо.

– Но мне они тоже не нужны, – произнёс Янычар с досадой от того что опять приходится спорить с этой строптивой, как выяснилось в последнюю ночь, девчонкой.

– Ты ненормальный, – тихо сказала девушка. И в её тоне уже не было прежней холодности и отчуждения. – Война свела тебя с ума, ты ненавидишь её, но уже не представляешь себя без неё, хоть ещё и пытаешься быть прежним. Но таким как раньше ты уже никогда не будешь.

– Пожалуй, ты права. Каждому своё. Ты живёшь своей жизнью, я – своей, я выполняю свой долг.

Девушка скорбно покачала головой и ответила:

– Только те, кому ты вдруг отчего-то задолжал, не очень-то ценят тебя.

– Тут ты ошибаешься, – нехотя ответил Алексей.

– А-а! – догадливо протянула Лена. – Ты не простой солдат, ты особенный. Понятно. Вы, пятеро, тут расслабляетесь после какого-то удачно выполненного задания. Верно? «Псы войны», «Дикие гуси», вы в любой момент готовы убивать и умирать, только плати деньги. Вам плевать на смерть, как на свою, так и на чужую. Это одно из досадных неудобств вашей профессии. Вперёд, «псы войны», команда «фас» прозвучала! А тех, кто останется жить, ждут заветные бумажки, которыми можно посорить в такой вот сауне. Можешь подтереться ими, урод!

Янычар вскинулся, сжав кулак, но Лена не шелохнулась, глядя ему прямо в глаза.

Он обмяк, безвольно разжав руку. А она нанесла добивающий удар, точно так, как и он делал всегда, чтобы не оставить за спиной живого врага:

– Супермены хреновы. Да вы просто неудачники, аутсайдеры по жизни.

Девушка встала с кровати, закуталась в белый саван простыни и пошла к выходу. Остановилась у дверей и, не поворачиваясь, сказала тоном, каким обычно говорят, уходя навсегда:

– Прости за всё. Понравился ты мне очень… Давно не чувствовала себя женщиной. А ты про деньги… Уцелей на этой войне, капитан. Прощай.

В открывшийся проём на секунду хлынул свет из общего зала, донёсся весёлый смех, женский визг, чьё-то намеренно страшное рычание и плеск воды в бассейне.

Дверь захлопнулась, оставив Янычара со своими мыслями один на один.

«Вот так, парень… – едко думал он, – проститутка, падшее существо в твоих глазах и глазах многих бывших с ней, считает тебя, русского офицера, неудачником и аутсайдером по жизни. А твои товарищи, бездушные убийцы, с её слов такие же неудачники и аутсайдеры, зовут тебя командиром. Так кто ты есть на самом деле?»

«Так кто ты на самом деле?» – гаденько хихикнул кто-то за спиной.

Янычар дико оглянулся и… никого не увидел.

«А-а! Солдат удачи!» – опять кто-то издевательски засмеялся уже справа.

Капитан дёрнулся на голос, и снова пустота полутёмной комнаты. Упав ничком на кровать, он зажал уши, отгородившись от неясных шумов, доносящихся из-за двери. Над головой немедленно завыли мины, летящие прямо на него, чтобы разорвать на кусочки, оторвать правую ногу по колено, нашпиговать пах зазубренными осколками… Чей-то демонический хохот перекрывал страшный вой мин.

«Я схожу с ума!» – отчаянно подумал Алексей, усилием воли отгоняя наваждение.

Подле кровати стояла наполовину опустошённая бутылка водки. Сжав её, он принялся жадно хватать вдруг пересохшими губами обжигающую жидкость, потёкшую по пищеводу раскалённой волной, окатившую внутренности. А он глотал и глотал, пока бутылка не опустела. Отшвырнув её в сторону, гулко покатившуюся, словно кто-то аккуратно катнул гранату, Янычар откинулся на подушку, хранящую едва уловимый запах волос ушедшей девушки.

Лена ему нравилась несмотря ни на что. И это было взаимным: сама призналась. Она смогла разбередить душу, оказывается, ещё живую, способную чувствовать и переживать. Разбередила и ушла навсегда. Как глупо всё закончилось! Как вообще глупо и бессмысленно проходит жизнь…