Текст книги "Холодные звезды (сборник)"

Глава 4

«Буран» сконструирован так, что нормальное положение «пола» и «потолка» в нем достигается лишь при посадке. Сейчас, на старте, когда оседлавший «Энергию» корабль смотрел носом вверх, размещаться в нем было трудновато. Мы с Даниловым помогли Хрумову и Маше устроиться в креслах джамп-навигатора и бортинженера на нижней «палубе». Потребовалось минут пять, чтобы перевести кресла в стартовое положение. Счетчик, выбравшийся из сумки, наверное, предпочел бы вновь устроиться на джампере. Но «Буран» – это не крошечная «Спираль». На «Волхве» джампер был установлен в агрегатном отсеке. В конце концов счетчик занял кресло космонавта-исследователя, которое почти всегда остается свободным. Мы ведь не изучаем космос. Мы возим по нему грузы.

Все происходило в абсолютном молчании. В общем-то скрытых микрофонов в кабине нет, но мы, не сговариваясь, решили подстраховаться. Не дай бог, ЦУП поймет, что в челноке не два человека…

– Второй пилот, займите свое место, – приказал Данилов, первым вскарабкавшийся к своему креслу. Я уселся – точнее, прилег, – в свое, нацепил шлемофон, подключил разъем комбинезона к кабелю телеметрии, покосился вниз.

Хрумов успокаивающе закивал. Если бывший дед и встревожился из-за моего поведения, то сейчас естественный страх перед стартом лишил его всех иных переживаний. Маша лежала в кресле со спокойствием бывалого космонавта. Даже ноги положила на фиксаторы правильно. Белые брючины задрались, и я невольно наблюдал ее лодыжки. Один мой сокурсник всех женщин оценивал в первую очередь по ногам. Ну, Машины ноги ему бы понравились…

– Второй пилот готов, – сообщил я. Украдкой опустил руку в карман, достал игрушечного мышонка и быстро привязал его над пилотажным монитором. Может быть, и смешно верить в приметы…

Руки Данилова забегали по пульту. Ожили экраны компьютеров, зашуршали наушники.

– «Волхв» – Земле, – сказал Данилов. – Экипаж к старту готов. Начинаем тестирование корабля.

– Земля – «Волхву», – отозвались наушники. – Начальник смены Васильев на связи. Слышим вас хорошо. Телеметрия идет. Саша, волнуетесь?

– Нет.

– Пульс за сотню.

Данилов принужденно засмеялся:

– Дайте отдышаться, черти! До старта почти час, а вы гоните: «Живей, живей!»

– Хорошо, Саша. Передаю вас майору Гиллеру.

– «Волхв», начинаем предстартовый контроль! – бодро воскликнул мой знакомый.

– Здоро́во, Максим, – отозвался Данилов. – Веди контроль с Хрумовым. Ему полезно пообвыкнуть.

– Привет, – сказал я.

– Как самочувствие? – поинтересовался Гиллер. – У тебя телеметрия идет, словно ты дома перед телевизором.

– Наша постель – попона боевого коня, – ответил я. – Начинаем работу, Максим. Общий тест компьютерной сети…

Давно я не сидел в «Буране». Ну, полгода назад, на обязательных двухнедельных курсах разве что. Выполнил полный курс переподготовки для кораблей среднего и большого тоннажа…

– Тест прошел, Петя.

– Джамп-тест…

Мы возились минут сорок. Был мелкий сбой в системах возвращения разгонных блоков, но со второй попытки ЦУП его преодолел. Всегда так – отказывает какая-то мелочь, и приходится нервничать несколько минут, пока Земля задействует резервные цепи и даст разрешение на старт.

– Все в порядке, – наконец решил Максим. – Начинаем десятиминутный отсчет.

– Время пошло.

Я посмотрел вниз. Хрумов вроде бы успокоился. Маша, наоборот, стала ерзать в кресле. Счетчик казался изваянием.

Только бы ничего не отказало в последний момент! Только бы старт не перенесли!

– Трехминутная готовность, – сообщил Гиллер. – Отводим стрелу.

Корабль чуть вздрогнул – лифтовая стрела отошла.

– Беру управление, – сказал Данилов. – Петр, спасибо.

Ровно через три минуты «Волхв» вздрогнул. Донесся гул – даже не снизу, отовсюду.

– Есть отрыв, – раздался голос Гиллера.

Я заметил старт лишь по мелькнувшим на дисплее строчкам – стальные болты, которыми ракета-носитель крепится к стартовому столу, не выдержали тяги и разорвались. Мы летели.

Большие челноки стартуют мягче, чем «Протон», я уже успел подзабыть это…

– Десять секунд, полет нормальный, – сообщила Земля.

Перегрузки наваливались плавно, но неотвратимо Я скосил глаза вниз – вроде бы пассажиры держались нормально. В конце концов, если экстравагантные американские старички миллионеры позволяют себе «прогуляться» в космос, а то и к чужим звездам, почему бы не выдержать Андрею Валентиновичу…

– Разворот по вращению… – сказал Гиллер. Вот это мы, конечно, почувствовали. Корабль заваливался набок, ложась на азимут стрельбы.

– Отрабатываем тангаж, – подтвердил Данилов. От нас, конечно, ничего не зависит на старте. Земля решает, Земля управляет всей системой. Но как-то приятнее чувствовать себя не грузом, а пилотом.

На мгновение, пока корабль ложился на курс горизонтального разгона, началась тряска. Сейчас был самый трудный этап старта – челнок с ракетой-носителем «продирался» сквозь плотные слои атмосферы. Изменился гул двигателей – тяга была сброшена до шестидесяти семи процентов. Через двадцать секунд мы вернулись на рабочий режим – сто четыре процента мощности двигателей.

Так уж повелось, что именно сто четыре, а не сто…

В начале третьей минуты отошли ускорители. Я мысленно пожелал им удачной посадки – благополучно опустить их удавалось не всегда, даже в море.

При стартах с Байконура, приземляясь в степь, ускорители, как правило, гибнут. Слишком уж нежная конструкция – жидкостные баки. Американцам, с твердотопливными разгонниками, проще.

Осталось около пяти минут до отделения от основного блока «Энергии» и самостоятельного полета. Сейчас нас еще можно вернуть на Землю, повернуть и посадить на Свободный, или приземлить в Штатах, или даже вывести на низкую орбиту и дотащить до Байконура…

– «Волхв»… – Мне показалось, или голос Гиллера чуть изменился? – «Волхв», ответьте ЦУПу…

– Центр, я «Волхв», – отозвался Данилов. – Полет нормальный.

– «Волхв», доложите обстановку на борту.

– Центр, на борту все в порядке.

– Полковник Данилов… сколько человек на борту?

Началось?

Или пришел в себя начальник поста в гараже, или доложил о странном приказе – доставить старика и девушку к готовому к старту челноку – подчиненный Данилова.

Хорошо, что не пять минут назад.

Очень плохо, что не десятью минутами позже.

– Центр, вас не понял, – ответил Данилов.

– Саша… – Гиллер вдруг перешел с официального тона на человеческий. – Прошла информация, что на борту челнока могут находиться двое гражданских лиц.

– Максим, – в тон ему ответил Данилов, – нас в экипаже двое. Полет нормальный. Посторонних на борту нет.

Он слегка приподнялся в кресле и тяжело махнул рукой вниз. Подал кому-то знак…

– Полковник Данилов, на связи генерал Киселев…

Легкий щелчок – и я услышал голос генерала:

– Данилов, что происходит?

Я не отрывал глаз от пульта. Пока двигатели работали в режиме выведения на орбиту. Но в любую секунду Земля может прекратить полет.

– Товарищ генерал, все в порядке.

– Данилов, поступила информация, что к стартовому столу были доставлены Хрумов и Мария Клименко.

Наконец-то я узнал Машину фамилию…

– Товарищ генерал, полет выполняется по штатному расписанию. Хрумов и Клименко находятся в положенном месте, – сказал Данилов.

А он ведь ухитряется уклониться от прямой лжи!

– Данилов, мать твою! – заорал Киселев. – В третьем бункере их нет! Их нигде нет!

Оставалось еще три с половиной минуты динамических операций…

Я посмотрел вниз. Маше и Хрумову было не до нас – трехкратная перегрузка выжала из них все силы. А вот счетчик уже не сидел в кресле, он лежал на пульте космонавта-исследователя, и его лапы скользили над панелями…

– Товарищ генерал, это ошибка, – твердо сказал Данилов. – Даю вам слово офицера, что все проходит по плану.

На секунду мне показалось, что Киселев ему поверит…

– «Волхв», мы прерываем полет! – сказал генерал. – Через десять секунд – отделение от носителя и аварийная посадка на авиабазе Ванденберг.

– Есть, – сказал Данилов. – Но это ошибка.

Что он собирается делать?!

Я уставился на пульт. Там уже мигала красная строчка: «Внештатная ситуация. Аварийное возвращение». Три, два, один…

Команда на отделение от «Энергии» прошла, но толчка не было.

– «Волхв», что происходит? – Это снова был Гиллер.

– Земля, продолжаем полет, – спокойно сказал Данилов. – Челнок неуправляем.

– Данилов! – В эфире уже была какофония. Доносились голоса из ЦУПа; перекрывая Гиллера, вопил Киселев.

– Товарищ генерал, команды с Земли не проходят, полет продолжается согласно программе.

– Что ты сделал?

– Товарищ генерал, вы же понимаете, это невозможно! – возмутился Данилов. – Я не могу контролировать действия ЦУПа. Это ваш сбой.

Там, на Земле, явно началась паника. Вначале информация, что на борту звездолета – зайцы. Потом – челнок выходит из-под контроля.

– Земля, полет нормальный. Ждем ваших распоряжений, – издевательски добавил Данилов. Повернул голову, мрачно ухмыльнулся мне.

Я посмотрел на счетчика, продолжавшего колдовать над пультом.

Держи, держи управление, рептилоид. Совершай невозможное, своди с ума компьютеры и приемники, выполняй функции ЦУПа, вытаскивай нас на орбиту…

– «Волхв»! – снова заговорил Гиллер.

– ЦУП, мы на связи.

– После завершения выхода на орбиту оставайтесь в свободном полете. Джампер не использовать! Повторяю, джампер не использовать! Ваш рейс запрещен. Дальнейшие инструкции – после стабилизации орбиты.

– Вас поняли, Земля.

Оставалось меньше минуты. Если в ЦУПе не решили нас угробить, то должны прекратить попытки вмешательства. Мы уже не сможем вернуться, не сделав пары витков на орбите.

– Данилов! – Вновь в наушниках возник голос Киселева. – СКОБа оповещена о нерасчетной ситуации. Вас контролирует «Скиф».

Мы с Даниловым, не сговариваясь, переглянулись. Старенький лазерный спутник российской армии – штука серьезная. Если еще не заржавел окончательно, то спалит челнок в одно мгновение.

– Попытка использовать джампер вызовет адекватную реакцию, – пригрозил Киселев.

– Товарищ генерал, о чем вы!

Киселев проглотил какую-то тираду и сухо потребовал:

– Хрумова мне.

– Слушаю, товарищ генерал…

Тридцать секунд до выхода на орбиту… Толчок – это включились двигатели «Волхва», добавляя свою толику к слабеющей «Энергии».

– Что у вас творится, Петр?

– Все в порядке.

– Твой дед – на борту?

– Моего деда на борту нет, – абсолютно искренне сказал я. Видимо, настолько честно, что Киселев заколебался:

– Петр, где Андрей Валентинович и Мария Клименко?

– Где-то внизу, – покосившись на нижнюю палубу, сказал я.

Киселев вздохнул:

– Петр, происходит что-то странное. Я прекращаю ваш рейс. Ждите на орбите. Возможно, потребуются ваша стыковка с «Гаммой» и досмотр корабля. Если ситуация прояснится, вы продолжите выполнение задания.

Да уж, продолжим…

– Хорошо, товарищ генерал.

Вибрация, толчок…

– «Волхв», вы на орбите, – тоскливо сказал Гиллер. – Дальнейшая радиосвязь – со станциями СКОБы. Вы обязаны выполнять все их инструкции. Джампер не включать.

Он помолчал, прежде чем неуверенно добавить привычное пожелание:

– Удачного возвращения…

Наступила тишина. СКОБа то ли не спешила принять контроль, то ли никак не могла настроиться на корабль.

– Можно? – спросил счетчик. Уже не «снизу». Исчезли верх и низ, исчез грохот двигателей. Мы были на предварительной орбите.

Щелкнул обтекатель, и в лобовых иллюминаторах открылся бело-голубой купол. Земля. Еще не шар, уже не плоскость. Мы вырвались из плена земного притяжения, но планета была еще рядом, еще тянула нас к себе, тормозила, не желая примириться с потерей.

– Андрей Валентинович, как вы? – спросил Данилов.

Старик, привязанный к креслу, неуверенно пошевелился. Спросил:

– Все?

– Еще одна коррекция. – Данилова явно не испугал «Скиф». – Мы на высоте ста сорока километров. Здесь еще есть следы атмосферы.

– Красиво… – тихо сказал Хрумов. Наверное, о Земле, которую он впервые увидел со стороны.

Джамп – дело нешуточное. Теоретически его можно делать хоть с поверхности планеты, беда лишь в том, что тогда вместе с кораблем в гиперпространство уйдет участок планеты. Причем изрядный – с полкилометра диаметром. Планету жалко, она у нас одна. А самая большая неприятность, что в точке джампа останется полный вакуум. Эффект от взрыва, когда пустоту в таком объеме заполняет окружающий воздух, – пострашнее водородной бомбы. Неваду, при единственном наземном испытании джампера, тряхнуло так, что землетрясение, разрушившее Лос-Анджелес, показалось американцам мелкой неприятностью. А старт из верхних слоев атмосферы вызывает чудовищной силы ураганы.

– Станция «Гамма» вызывает «Волхв», «Трансаэро». Станция «Гамма»…

Голос был серьезный. Военные шутить не станут. Они застоялись, точнее – зависелись, на своих боевых станциях, отважные повелители лазерных пушек и атомных ракет. Впервые за всю историю СКОБы им представился шанс послужить человечеству.

Во всяком случае, так они считают.

– Транспортный челнок «Волхв». Выполняю рейс «Трансаэро» шестьдесят – ноль четыре, – ответил Данилов. – Земля – Джел-17. На связи командир корабля полковник Данилов.

– Доложите обстановку на борту.

– Все системы функционируют нормально, – бодро отрапортовал Данилов. – В процессе старта ЦУП пробовал прервать взлет, однако команды не прошли по неизвестной причине. Выход на предварительную орбиту осуществлен согласно полетному расписанию.

– «Волхв», вам приказано не менять орбиты.

– «Гамма», мы находимся на неустойчивой орбите. Прошу разрешения на проведение коррекции.

– «Волхв», в коррекции орбиты отказано. Включение двигателей будет рассматриваться как прямое нарушение правил безопасности.

– «Гамма», вы нас угробить хотите? – Данилов повернулся к счетчику и сделал легкий взмах рукой.

– «Волхв», ваша орбита позволит функционировать более трех суток. Оставайтесь на ней и ждите распоряжений.

– Есть, «Гамма».

После короткой паузы невидимый собеседник поинтересовался:

– Данилов, на борту челнока есть посторонние?

– Не понял вас, прием.

– Данилов, по нашей информации на борту челнока двое гражданских лиц. Подтвердите или опровергните.

– СКОБа, подтверждаю.

Я дернулся в кресле. Он что, сдурел?

– Данилов, это Игорь Устинов, – сказал СКОБист.

– Я тебя узнал, Игус, – отозвался Данилов. – Потому и сказал.

– Правильно сделал. Шурка, не дергайся, хорошо? Ты на прицеле. Будешь выходить на джамп-орбиту – я тебя сожгу. Ты меня знаешь.

– Знаю, – согласился Данилов.

– Ожидайте на связи.

Данилов отключил связь. Посмотрел на меня:

– Петр, это мой… коллега. Я его хорошо знаю.

– Сожжет? – спросил я.

– Да. И не удивляйся, что я признался. Слишком много шума. Не будь они уверены – так не волновались бы. Отпираться означало еще больше их перепугать.

– Петя… – позвал меня Хрумов. Я повернулся к нему.

На джамп-пульте, за которым сидел мой бывший дед, возился счетчик. Хрумов, запрокинув голову, смотрел на меня.

– Что с тобой, Петя? – тихо спросил он.

– Все в порядке.

– Ты даже не спросил, как я перенес старт.

– Я думаю, ты хорошо подготовлен, – сказал я. – Даже думаю, что ты регулярно тренировался. На всякий случай.

Маша, доставая из кармана какой-то флакончик, неодобрительно посмотрела на меня. Сухо сказала:

– Петр, это не мое дело, но ты не вправе так разговаривать с дедом…

– С дедом? – переспросил я.

Андрей Хрумов дернулся, как от удара. Наши глаза встретились.

– Я все знаю, – подтвердил я.

Маша протянула флакончик деду, тот машинально принял его, не отрывая от меня взгляда.

– Зачем ты это делал? – спросил я. – Зачем лгал?

Счетчик слетел с пульта, ловко приземлился на своем кресле и прошептал:

– Траектория введена…

– Ты мне двадцать пять лет врал! – крикнул я.

Данилов непонимающе уставился на нас, набрал воздуха и гаркнул:

– Отставить разборки!

Наверное, сработали какие-то инстинкты курсантских времен. Я замолчал. Дед, так и не проронивший ни слова, подрагивающей рукой поднес флакончик ко рту. Со всхлипом втянул воздух, всасывая лекарство.

– Всем приготовиться к джампу! – приказал полковник. – Потом… доругаетесь.

– Это запрещенная высота! – напомнил я.

– У нас теперь все запрещенное, – зло ответил Данилов. – Двадцатисекундная готовность.

Он снял крышку с джамп-пульта, положил руку на стартовую кнопку.

Равновесие в природе – такая хрупкая вещь. Мы уйдем в прыжок из верхних слоев атмосферы, а где-нибудь над Карибским морем возникнет сокрушительный ураган. Мы станем песчинкой, нарушившей ход отлаженных природных часов. Смертоносной песчинкой.

– Десятисекундная готовность, – объявил Данилов.

Я привык слышать гул набирающего энергию джампера, и полная тишина, повисшая в отсеке, расслабляла.

– Куда мы летим? – спросила Маша, ни к кому не обращаясь.

Ответил счетчик:

– К остаткам красно-фиолетовой эскадры алари…

За те две или три секунды, что оставались до джампа, я успел перевести цветовую кодировку алари в более привычные цифры. Четырнадцатый флот?

А почему – к остаткам?

И тут джампер сработал, разрывая мир пополам.

О-о-о…

…Слишком легко…

Приходя в себя, в полной темноте, в той болезненной пустоте, что наступает после джампа, я вдруг подумал об этом. Слишком легок он, джамп. Слишком приятен.

Мы не должны были создавать ничего подобного.

Не вправе были!

Он дает нам иллюзию могущества, прыжок сквозь изнанку пространства. Будит надежды, заставляет бросаться в авантюры. А надо тихо и послушно приспосабливаться к Вселенной, к звездам, которым мы не нужны… Человечество действительно ребенок, это не игра слов, это правда. Мы росли под бездонным небом, под черной бездной, что каждый вечер опрокидывалась над маленькой, плоской, как стол, Землей. И звезды сияли над нами, заманчивые и недостижимые, чужие драгоценности, заманчивые и недостижимые игрушки. Но мы сумели дотянуться до звезд. Рано, слишком рано. Мы коснулись их, таких манящих и желанных.

И ладони нам обжег звездный лед.

Звезды – холодные игрушки. Нам не удержать их в руках.

Но и отказаться – теперь, веря в свое величие, в свои самые быстрые корабли, – не хватит сил…

– Петр… – хрипло позвал из темноты Данилов.

Я молчал, я еще был там, где нет ни голосов, ни уставов, ни обязательных после джампа процедур реанимации корабля. В иллюминаторах медленно проступали звезды – сетчатка глаза отходила от шока, начинала видеть.

– Второй пилот!

– Второй пилот на посту… – прошептал я.

– Андрей Валентинович! – Я слышал, как Данилов возится, пытаясь открыть ящичек аварийных средств, но у меня самого сил не было вообще.

– Я жив… – с легким удивлением ответил Хрумов. – Это… это так странно…

– Мария!

– На посту… – Голос девушки дрожал, но она явно собралась. Молодец, после первого джампа некоторых пощечинами приходится отхаживать…

– Карел?

– Какая мерзость ваш джамп… – прошелестел счетчик.

Мой бывший дед закашлялся, давя смех. Все-таки ему грели душу мучения Чужого.

Данилов наконец-то достал химический фонарик. С хрустом переломил пластиковую трубку. Бледный голубой свет залил кабину.

Наши лица казались мертвенными, полупридушенными. Маша уже высвободилась из ремней, дотянулась до Хрумова и теперь тревожно вглядывалась в его лицо. Но он перенес джамп неплохо.

Я, в общем, и не сомневался. Раньше я знал, что дед всегда добивается своего. Теперь знаю, что своего всегда добивается Андрей Хрумов.

Небольшая разница.

– Проверю груз… – отстегиваясь от кресла, сказал Данилов. Что это с ним? Неужели он так беспокоится за древние бюсты? – Мы проверим… Маша, Карел, за мной.

– Но Андрей Валентинович… – запротестовала Маша.

– Петр позаботится о деде! – отрезал Данилов. – Держись!

Он прыгнул вдоль кабины, подхватил Машу за пояс. Та покорно схватилась за полковника. Вдвоем они и стали пробираться к шлюзовому отсеку. Карел секунду смотрел на меня, потом юркнул следом.

– Тактичный он человек все-таки… – прошептал мой бывший дед, когда мы остались вдвоем. – Битый, тертый, жизнью крученый-верченый… а тактичный.

Я молча помог ему расстегнуть ремни. Старик неловко всплыл над креслом, цепляясь одной рукой за высокую спинку. Огляделся, с живым интересом останавливаясь взглядом на звездах в иллюминаторах. Да, звезды красивы, когда смотришь издалека…

– Как ты узнал? – спросил Хрумов.

– В альбоме, под фотографией родителей, была вырезка. Там написано, что «известный политолог и публицист» Андрей Хрумов потерял в катастрофе всю семью. Сына, невестку и внука.

– Черт… – Хрумов потер лицо. – Да… память. Вначале она требует символов… бумажек и снимков… а потом все равно подводит.

– Я не твой внук.

– Да! Я тебя усыновил! Точнее – увнучил, по всем документам – ты мой внук. И что с того?

– Андрей Валентинович…

Он вздрогнул, словно его плеткой огрели, от этого обращения по имени-отчеству.

– Дело ведь не в том, что не ты зачал моего отца. И уж конечно, не в том, что ты меня вырастил. За это – спасибо. Дело в том, зачем я был тебе нужен. Зачем?

Старик сжался, отвел глаза.

– В твоей книжке, во вступлении… Там есть такая фраза о людях, которые бы взяли на воспитание ребенка – не из-за любви, из-за его будущей полезности. Ты ведь всегда меня учил: ассоциации говорят лишь об их авторе. Больше ни о чем.

– Врачу трудно исцелиться самому… – прошептал старик.

– Зачем я был тебе нужен?

– Чтобы в тот миг, когда мне понадобится соратник, сильный, умный и преданный человек, он был рядом.

По крайней мере – честно.

– Я не буду тебе врать. Больше не буду. Спрашивай.

Нет, не зря Андрей Хрумов держал лавры грозы правительств почти полсотни лет. Он собрался, он вступил в бой. Только на этот раз противником был я.

Ну, попробуй, старик!

– Существуют тесты, позволяющие оп-ределять интеллектуальный потенциал двухлетних детей?

– Очень мало. Мне пришлось разработать кое-что самому. – Андрей Хрумов горько улыбнулся. – Да, ты прав. Я не просто взял тебя из приюта. Я тебя выбирал. Как щенка выбирают. Здорового и умного. Томография, кардиограмма, анализы. Тесты. Я выбрал самого перспективного ребенка из полутора тысяч.

– Ты подлец, Андрей Валентинович.

– Да. Я подлец, потому что вырастил тебя человеком. Огранил алмаз. Ты не смог бы пробиться сам, Петр. Ты стал бы рабочим. Или фермером. В тебе было слишком мало подлости, чтобы стать хотя бы бандитом! Сейчас ты глушил бы стаканами дешевую водку или курил травку. Гробил бы свой интеллект, свою память, свою доброту, по капле выдавливал из себя человека. А Земля шла бы тем путем, что уготовлен Чужими!

– Но мой путь был бы моим путем, Хрумов! То, что ты говоришь… ведь и Чужие считают, что вправе решать за нас! Они тоже гранят алмаз! Не позволяют людям распыляться на ненужные дела!

– Мы оба – люди.

– И что с того? Ты не обязан был мне врать! Я не разлюбил бы тебя, скажи ты правду! Ты остался бы моим дедом! Понимаешь? Я стал бы космонавтом, объясни ты причину! Ты ведь все равно мог меня воспитать кем угодно! Борцом с Чужими, террористом, убийцей. Кем угодно!

Хрумов молчал.

Я отвернулся. Откуда-то ринулись слезы. Всплыли хрустальными шариками, оторвались от ресниц, повисли перед глазами, отражая ядовитый химический свет. Голубые звезды…

– Я полюбил тебя, Петя, – сказал Хрумов. – Веришь?

– Полюбил? Как удачный инструмент, к которому руки привыкли?

– Нет. Как внука. Я своего сына не любил так, как полюбил тебя.

Я молчал. Робко затеплились лампы аварийного освещения.

Не хочу сейчас света!

– Это очень просто – решиться на подлость, – тихо произнес Хрумов. – Особенно когда сам признаешь, что это подлость. Решить, что нужен наследник. Продолжатель идей. Раздать немного денег на взятки… я никогда не был бедным человеком, ты ведь знаешь. Нанять врачей, отобрать одного малыша из полутора тысяч. Власти знали… но им было плевать. Старый шумный популист сошел с ума и выбирает себе нового внука… Да, я хотел найти соратника. Просто соратника! Молодого и обязанного мне всем. Потом ты стал мне сыном, внуком, всем… Я слишком любил тебя. Я боялся признаться. Это очень сложно, решиться на откровенность… особенно когда любишь. Какая разница, в конце концов, какая разница… Я должен был сказать тебе как можно раньше. В десять, двенадцать, пятнадцать лет. Ничего бы это не изменило. Я хоть сейчас могу тебе рассказать… как бы ты отреагировал в том или ином возрасте. Но я не смог. Не сумел.

– Ты врешь, – прошептал я.

– Нет, Петя. Я никак тебе не могу доказать, что не вру. Никак. Я ведь действительно чужой тебе человек. Чужой по крови. А любовь… ее не измеришь никаким прибором. Не приложишь справку с печатью.

– Ты меня любил, потому что Земля…

– Да провались она, эта Земля! – тонко закричал дед. – В пыль рассыпься! Сгори в огне! Разве я знал, знал тогда… разве я знал…

Я дернулся, цепляясь за кресло, рывком подтягиваясь к деду. Он скрючился, закрывая ладонями лицо, но непослушные слезы, жалкие старческие слезы, сочились сквозь пальцы, искрами разлетаясь по кабине. Я усадил его в кресло и помог пристегнуться. Прижал голову к его груди, как в детстве, когда мог спрятаться от всех бед и обид на его коленях.

– Дед, прости меня…

– Петя, мальчик мой… – Он трясся от рыданий. – Я виноват, я виноват, я знаю.

– Дед, прости…

– Ты прав, я не мог, я не должен был врать. Ты не поверишь мне теперь, никогда. И будешь прав. Я слишком много говорил… о свободе… о праве быть собой. Но мы не свободны, мальчик мой. Мы рабы. Мы слуги своей любви.

– Дед, я верю тебе…

– Я слишком любил Землю. Любил наш смешной мир. И нашу несчастную страну – всегда любил больше, чем Землю. И свой дом любил больше, чем страну. Потому что только такова любовь, она складывается из малого, из частичек, из чего-то смешного и глупого, из подъезда, где первый раз целовался, из двора, где первый раз подрался, из работы, в которой нашел себя… Не свобода важна, Петя. Любовь…

Я отвел его руки от лица, посмотрел в глаза старика.

– Я люблю тебя, деда, – сказал я. – А Россию я тоже люблю. И Землю. Но это – дальше. Не плачь, пожалуйста. Сейчас Данилов с Машей вернутся…

Невольно посмотрев на люк в шлюзовую камеру, я вздрогнул. Там, сцепившись за руки, висели Маша и Данилов. Рядом с ними парил счетчик.

Давно так висят…

– Петр, начните реанимацию челнока, – сказал Данилов. И добавил: – Пожалуйста.

Я кивнул, не произнося ни слова. Плевать, что они слышали, а что нет. Главное, что дед еще плачет, промакивая слезы рукавом.

– Я мог бы сказать что-то, подобающее ситуации, – прошелестел счетчик. – И это прозвучало бы правдоподобно. Но я промолчу, ибо на самом деле не испытываю никаких значительных эмоций.

– Понимаю, – сказал я. – Вот поэтому мы сильнее вас, ящерка. Потому что всегда испытываем эмоции. К месту они или нет.

Рептилоид щелкнул челюстями.

– Я надеюсь, что в отношении нас эмоции человечества будут положительны, – сказал он. Почти просительно сказал.

– Это зависит от того, заслужите ли вы нашу любовь, – ответил я. – Но пока у вас есть шанс.