Текст книги "Необыкновенное обыкновенное чудо"

Отступив на шаг, Ви сняла с себя рюкзак, куртку, два свитера, брюки, носки и шерстяные рейтузы, термобелье и браслет из фальшивых бирюзовинок, сняла все быстро и профессионально, как на приеме у врача, подошла к ручью и легла в него с головой, закрыв глаза. Через некоторое время Ви открыла глаза и увидела где-то в облаках и небесах, наверху, испуганное, перекошенное лицо Ники, смешное и лошадиное. Она тянула к ней руки и что-то кричала сквозь водичку. Ви поняла, что фактически она видит Бога, только он зачем-то прикрепил на себя лошадиное лицо, чтобы ей не было так больно от его ледяного сияния любви.

Ви закрыла глаза и вдохнула, после чего ее обдало жаром и свистом, пористой мглистостью и иглистым огнем, в груди взорвалось и загремело, Ника вцепилась в нее и потащила по земле, по воде, хлестала ее по щекам и кричала: эй, ты что, давай быстрей, кашляй, кашляй, одевайся давай быстрее, ты что, что это ты? Кажется, она плакала. Ви мало что соображала, ее стошнило на землю какими-то бумажными птичками, Ника закутала ее в одеяло, дальше Ви уже стояла одетая и крутила заледеневшие волосы вокруг пальца, чтобы они оттаяли, а Ника наливала в стаканчик коньяк и ревела так, как будто Ви отняла у нее вообще все.

– А ты когда? – прохрипела Ви, поперхнувшись коньяком. – Тебе нужно. Река.

Ей было чудовищно неудобно, как будто она легла в чужую могилу, вытеснила оттуда близкого человека, уже как будто вырывшего себе уютное, точное, аккуратное.

Ника глубоко вдохнула, влила в себя не допитый Ви коньяк и сказала:

– Я тебя обманула.

– Река? – глаза Ви округлились. – Река не лечит?

Потому что она чувствовала себя совершенно иной.

– Да какая река! – взвыла Ника. – Я не умираю! Я все это наврала про анализы, болезнь, стадии эти. Ты не можешь обижаться! Это был единственный способ тебя вернуть. Наладить как-то это все. Ты же такая принципиальная, ты не выносишь, когда врут, подстраиваются. Ну и я не знала, что ты так занята, такая жизнь, все эти встречи, новые друзья, танцы – что тебя может выхватить из всего этого, вырвать? Я думала, что признаюсь тебе сразу, но не могла потом уже, потому что ты как-то очень близко была с этим всем, я не могла, я даже жалела, что на самом деле не болею, правда! Я уже сама не понимала, что делаю, но оно само как-то уже складывалось, как снежный ком, одно на другое, я не могла остановиться, ну прости, прости, теперь все, теперь уже все, да? Мне теперь надо, наверное, к психиатру сходить?

– А река, – прохрипела Ви. – Река – что?

– А реку я придумала, чтобы было чудо. Ну, и объяснить как-то. А то как выходит – умирала, умирала и все не могу как-то с этим уже разобраться окончательно. Просто чтобы ты поверила. Это же и правда чудо.

– Да, – сказала Ви. – Это и правда чудо.

– Я не знаю, почему ты туда полезла, – расплакалась Ника. – Ну прости меня, пожалуйста. Ты полезла специально, чтобы я во всем призналась, да? Ты почувствовала что-то?

– Да, – ответила Ви. – Почувствовала что-то.

Таким образом все наконец-то разрешилось: никакого совпадения не было, никаких кровавых постельных рифм, никаких хоровых успений в унисон. Можно было успокоиться и не думать о том, как эта чудовищная конструкция вообще оказалась возможной – впрочем, совпадение все же было, но какого-то иного, более глубокого и жестокого свойства. Пока они ехали обратно в пригородной электричке, Ви смотрела в масляные качающиеся фонари на потолке и снова, будто плеер, слушала свое тело, но оно предательски молчало – как будто в нем остановилось вообще все и только бил подземный магнитный метроном где-то глубоко-глубоко. Гудение тоже исчезло. Тела практически не было – вероятно, его уже забрали и теперь можно жить дальше, эту реку как-то получилось переплыть. Или не получилось, задала себе вопрос Ви. И тут же на него ответила: получилось.

Но она не чувствовала никакой радости, никакого восторга. Тем не менее она почему-то точно знала, что теперь здорова, что все закончилось, что можно расслабиться, бросить все эти занятия, изматывающие душу, и жить какой-то одной из собственных тихих будущностей, кем-то наиболее своим и себе понятным – снова погрузиться в бездействие и тихую благость, и что-то еще, и что-то еще (но уже не было сил думать, что еще, потому что слегка ломило голову, видимо, придется теперь поболеть). И еще надо найти новую работу, подумала она. И еще пойти к врачу и сдать анализы повторно. Хотя она же пропустила операцию? С другой стороны, операция ей уже не нужна, потому что случилось чудо.

Они вышли на вокзале, долго смотрели друг на друга перед тем, как спуститься в метро.

– Мне стыдно, – сказала Ника. – Я хотела инсценировать чудесное выздоровление, а ты устроила там какой-то гребаный перевал Дятлова.

Ви обняла ее одной рукой и вздохнула ей прямо в ухо.

– Ты меня простишь? – спросила Ника. – Этот весь трэш для тебя был. Самой страшно. Я никогда ничего такого не делала раньше. Не знаю, что на меня нашло. Остановиться действительно было невозможно – это было страшнее смерти. Простишь?

Ви покачала головой и подумала: нет, как такое можно простить? – а вслух сказала: «Спасибо, для меня и правда никто никогда ничего такого не делал», и не обманула. Спустились в метро, долго смотрели друг на друга, поехали с одной ветки в разных направлениях. Обе точно знали, что больше никогда не встретятся: все, что происходит на Воробьиной реке, остается в этой самой реке – этот неизреченный закон повис между ними как стеклянная стена. Февраль закончился.

…Ви через пару лет все же осмелилась погуглить Воробьиную реку, но нашла только третьесортный мягкий романчик какого-то американца про туриста-байдарочника, обнаружившего во время регулярного сплава труп в зимнем талом ручье, – 6.99, и это со скидкой, несусветная дрянь. Совпадения закончились – в которой раз сказала себе Ви – совпадения закончились навсегда, началась жизнь. И это был первый раз за все эти годы, когда она по-настоящему почувствовала сожаление.

МА И БЕ
Марина Степнова

Она убирает стол. Сдвигает диван. Диван белый. Стена тоже белая. И палас на полу, распушивший толстые, словно заиндевевшие ворсины.

Вообще все – белое.

Идеально для съемки.

Она гуглит свежие мастер-классы по фотосьемке онлайн. Дорого. Дорого. Дорого. Бесплатно. То, что надо. Кидает заявку. Подключает лампу. Поправляет лампу. Выставляет свет.

Шнур от лампы – тоже белый.

Белые тесные пуговички на белом новеньком поло. Шорты теплее белого на полтона – сливочные. Все – с YOOX.

Липучки на белых кроссовках аппетитно хрустят. Обувь лучше всего заказывать на 6pm.

Она трекает новые посылки. Одна проходит таможню. Значит, дня через три наконец привезут.

Курьеры – вот, что все еще связывает ее с миром.

Она приподнимает мальчика, усаживает среди подушек. Парча. Гобелен. Жаккард. Все заткано сложными снежными узорами. Мальчик проводит по ним осторожным пальцем – и замирает. Он тоже беленький – прозрачные невесомые волосы, бледные жилки на висках и под глазами. Она еще раз поправляет лампу, чтобы исчезли последние случайные тени – и мальчик становится похож на необыкновенно красивую куклу.

Глазки только темно-серые – подкачали. Голубые были бы лучше.

Вот сюда смотри, котенок.

Нет, не сюда, сюда.

Она кладет рядом с мальчиком большущую яркую коробку с Lego Duplo. Делает предостерегающий знак – совершенно напрасный. Мальчик сидит не шевелясь. Ждет, пока она наиграется с настройками, выберет фильтры. Привык.

Она делает десяток кадров, меняет планы, поправляет поло, чтобы виден был логотип – игрушечный всадник на игрушечной лошадке высоко занес длинную игрушечную клюшку. Рождественская распродажа на Амазоне. Бесплатная доставка до мейлфорвардера. Пора искать нового, кстати. Пять долларов за консолидацию – это уже слишком.

Наконец она переключается на видео. Машет рукой – и мальчик робко тянется к коробке. Она заранее подрезала скотч, обрызгала все антибактериальным спреем с тимолом и алоэ. Не содержит спирта. Без парабенов. Без фталатов. Без ГМО. Посылки с iHerb приносят два раза в месяц, если не чаще. Все в доме белое – и стерильное.

Только детали лего – разноцветные.

Мальчик возится с ними, раскладывает, перебирает. У него точные тонкие пальчики (она давно уже не гуглит – пинцетный захват), но сил соединить детали иногда не хватает. Собирать по схеме он не любит – только из головы. Ладно. Пусть.

Она заканчивает съемку, снимает мальчика с дивана, пересаживает на подоконник – и мальчик снова послушно замирает. Подоконник широкий, теплый – тоже белый. Снежно-флисовый заяц, прозрачная сенсорная коробка со стеклянными бусинами и белой фасолью. Все красиво задрапировано пледом цвета слоновой кости. Ivory.

Ей нравится думать, что мальчику тут уютнышко.

Он молчит, смотрит в одну точку – куда-то вниз. Седьмой этаж. Самый обычный двор. Садик. Детская площадка. Кое-как расставленные игрушечные машинки. Что он там видит? И видит ли вообще?

Врачи уверяют, что зрение отличное. Ваш ребенок совершенно здоров. Ему надо просто побольше двигаться. Детям его возраста необходимо бывать на свежем воздухе, играть с другими детьми.

Она не верит врачам.

Мальчику четыре года. Он все время болеет – одна простуда перетекает в другую, красное горло, желтые сопли, потом – зеленые. От соплей, на пике кашля, его часто рвет – и в этот момент она чувствует – острым, коротким и тоже резким, как рвота, приступом – как она его ненавидит.

Это проходит. Честное слово – проходит. Всегда.

Она гуглит – прививки, за и против. Доказательная медицина. Аюрведа. Гомеопатия по Ганеману. Как поднять ребенку иммунитет.

Все окна в доме закрыты наглухо. На улицу они не выходят.

Мальчик все равно болеет – тихо, постоянно, всегда. Как будто тлеет.

Пикает смс – вам зачислен перевод. Она смахивает, не проверяя. В ее жизни все – онлайн, даже муж. Сначала они ссорились в режиме реального времени, потом, когда муж ушел, в Телеграме, теперь не ссорятся вовсе. Он больше не приходит – она сама так решила. Прогуглила – вирусная пневмония у детей младшего возраста и кинула ссылку.

Сперва сдай ПЦР на EBV и CMV, потом приходи!

И в эфире настала полная тишина.

Она снимает с пары ракурсов собранную мальчиком конструкцию – кружевную, многоцветную, тревожную. Подмонтирует в конце, это как раз то, что нужно. Зрители будут довольны. На Youtube у нее 1265 подписчиков. В Instagram – 446. Она все чаще гуглит – канал ютуб с нуля и как раскрутить инстаграм самостоятельно.

Она возвращает на место стол, убирает лампу. Обрабатывает антибактериальным спреем пальцы – пахнет чем-то вкусным. Наверно, тимолом или алоэ. Она машинально гуглит тимол.

Ты не голодный, котенок? Что ты хочешь на обед – брокколи или морковочку?

Мальчик молчит – все смотрит вниз, за окно, и она видит только пушистый затылок и острые неподвижные лопатки.

Он не говорит. Вообще.

Только – ма и бе.

Да и то очень тихо – одними губами.

Она устала гуглить РАС, ЗРР и ЗПРР.

Проходить тесты. Сверять результаты.

Посмотри мне в глазки, котенок. Нет, пожалуйста, в глазки.

А теперь улыбнись.

Просто – устала.

Не говорит – и не надо.

Иногда ей кажется, что он боится.

Совсем иногда, ночью, когда мальчик спит, а она сидит на белой стерильной кухне с бокалом горьковатого пино гри, ей кажется, что мальчик боится именно ее.

Тогда она плачет. Или в тысячный раз пересматривает «Под солнцем Тосканы». Или достает из холодильника еще одну бутылку – длинную, зеленоватую, прохладную.

Раньше вполне хватало одной. Теперь – нет.

Вино – единственная причина, по которой она еще выходит на улицу. Алкоголь не продают онлайн, не доставляют на дом, потому раз в месяц приходится вызывать такси и маму. До Metro – десять минут езды, в самом Метро – час, лишняя сотня водителю, чтобы донес картонные коробки до прихожей. Сверху винные горлышки стыдливо замаскированы укропом, петрушкой и сельдереем.

Она любит сельдерей. Длинные хрусткие стебли, из которых можно медленно вытягивать каждую жилку. Идеальная закуска.

Еще десять минут уходит на то, чтобы выставить маму вон.

Все эти десять минут они кричат друг на друга в полную силу легких.

Дура ты гребаная! Изуродовала ребенка ни за что! Ладно сама идиотка, да и хер бы с тобой, но пацан-то за что страдает? Он же света белого не видит! Не жрет ничего! Я ему котлет накрутила…

Ему нельзя жирное, мама!

А что ему вообще можно?! В детдоме лучше живут! В тюрьме! Ты ж из него своими руками дебила сделала!

Не смей так говорить, мой сын – не дебил! Ты сама дебилка! Он просто не говорит!

Отдай в сад – заговорит через неделю! Или мне отдай! Добром отдай, пока я тебя по суду прав родительских не лишила!

Мальчик в комнате садится на корточки и двумя пальцами выбирает из паласа только ему видимые соринки. Все быстрей и быстрей. Губы его беззвучно шевелятся.

Наконец дверь хлопает.

Она переносит бутылки на кухню – по одной. Потом долго собирает пылесосом уличную пыль, протирает полы, полки, руки.

Дезинфицирует.

Успокаивается.

Садится за стол, машинально поглаживая белый чехол старенького Galaxy.

Впереди – целый месяц спокойствия. Тишины. Съемок. Посылок. Развивашек по Монтессори. На vino verde была хорошая скидка. Можно еще раз пересмотреть «Под солнцем Тосканы».

Ей нравится ее жизнь. Она хорошая мать. У нее хороший сын. Самый лучший.

Так что ты хочешь, котенок? Брокколи или морковочку?

Сад, – отвечает мальчик одними губами, глядя во двор. – Я хочу в сад.

Но она гуглит – дети-веганы, дети-веганы знаменитостей – и ничего не слышит.

Обыкновенное чудо
Жука Жукова

Лизе в школе задали доклад делать, тема интересная – «Обыкновенное чудо».

Это про чудеса, которые постоянно происходят вокруг нас и которые мы попросту не замечаем.

Моей Лизе ангела с крыльями подавай, вот если бы он спустился с пышного белого облака и на ее глазах бы выстрелил в сердце стрелой сперва ему, а потом ей – тогда было бы чудо.

Или если у человека нога сломана, а старец в серой мантии рукой проводит и кости срастаются на глазах – тогда тоже чудо.

Или на худой конец если папе нашему зарплату поднимут.

А все остальное, говорит, не чудеса, а ерунда.

И ушла спать.

А я подумала, что конечно же чудеса происходят постоянно, просто чтобы уметь их распознать, нужен не замутненный взгляд и доброе сердце.

Вот моя подруга Вика, она гример в кино, вечно по съемочным площадкам кочует и на одном проекте познакомилась с Марком.

В идеале, конечно, о Куценко мечтала, у него-то свой гримвагончик. Но на съемках строгая иерархия – актеры первого порядка подбивают клинья к режиссеру, минимум ко второму режиссеру, а актерам второго плана достаются киноостатки – гримерши, костюмерши, сценаристки… Короче, что попроще.

Так Вика, хоть и немолодая, но умеющая на лице нарисовать иллюзии, без особого труда заполучила Марка.

А до него Сережу – «если на следующий проект утвердят – куплю тебе айфон», до него Лешу картавого, чуть раньше, но на том же фильме Костю «меня Михалков на главную роль зовет, но не знаю… похоже, он сдулся», до него… да там до сотворения мира можно было отматывать…

Важно, что в этот раз выбор пал на Марка.

Фактурный, внешность интересная, но не слишком умный, как и положено актеру.

Да прямо скажем – тупой. Актерам же думать не нужно, наоборот – чем незатейливей, тем больше маневр для режиссера. Пустое проще наполнять.

Вика к Марку нормально относилась – он за ней ухаживал, кофе в перерывах приносил, по утрам яичницу делал, даже скороварку починил вроде бы, но она не проверяла, до готовки пока руки не дошли.

Но проект закончился, Вика на другой перешла, молодого звукача себе присмотрела, а Марк все еще гонялся за ней с цветами и халявными приглашениями на презентации.

Вика просто не знала что делать – ну не нравился он ей. Четвертый бандос слева, был есть и будет. Неперспективный, да и не в этом дело.

Просто он вообще не ее тема. Всю пошлость романтизма на нее вываливал.

– Прикинь, то вдруг схватит меня за руку прямо в ресторане, проникновенно в глаза посмотрит и начнет Пастернака шпарить. Еще и слезу пустит. Люди за соседними столами на меня с интересом поглядывают, а я не знаю куда глаза девать. И это еще не самое ужасное. Хуже, когда сам сочинит что-то. «Сердце ты мне в клочья разнесла… из калаша…»

– Жуть какая. А ты?

– Я тогда руку прижму к груди, рвотные порывы сдерживая, но со стороны похоже, что рыдания, и отвернусь от него, мол, не могу сейчас говорить, ком в горле…

– А он?

– Да ему много и не надо, он доволен любым эффектом. То, прикинь, завалится ко мне на съемочную площадку, бегает, орет: «Вика, где он, тот, на кого ты меня променяла, пусть выходит, не ссыт, перетрем с ним по-пацански.

Ко мне потом даже продюсер подходил, круги наматывал, говорил:

– Не везет тебе с мужиками, Вик. Что-то в тебе не так, хотя с виду обычная вроде баба, ничем не примечательная. На вот тебе телефон психоаналитика, может быть, он чудо сотворит…

Хотя Вика Марка терпеть не могла, но ведь часики тик-так, хоть и планку уже опустила, по совету подруг, ниже уровня моря, а все равно Марк не вписывался.

Помучила она его немного, пооставляла на всякий случай запасным аэродромом, но никак. Сердцу не прикажешь. Не любит она его и не полюбит никогда. Не ее он половинка, даже не одна треть – вообще никто. Сплошное разочарование.

Решилась с ним порвать навсегда, плевать, что у него премьера – первая главная роль, но не может больше – край.

И в этот самый момент и произошло настоящее чудо.

Картина с Марком в главной роли внезапно выстрелила, да еще как! Марка на разрыв – то к Малахову, то к Урганту. Десять приглашений одновременно от именитых режиссеров – огромные гонорары, съемки, интервью, обложки глянца.

И у Вики как будто пелена с глаз упала, как у Кая – еще вчера видела Марка ограниченным братухой, с тупыми прибаутками и пацанским сленгом, а сейчас внезапно разглядела утонченного принца, с красивым телом, брутальной бицухой и мужественной усмешкой со всех билбордов города Москвы.

Говорю же – обыкновенное чудо.

Продюсер на Вику тоже новыми глазами взглянул, зарплату поднял и просит спросить у Марка, может, сыграет у него в проекте, там роль специально для него написана.

– Да какой Куценко? В жопу его. Добудь нам Марка.

Подруги теперь наперегонки приглашают их в мир гламура и роскоши.

– Я сразу поняла, что ты у нас девка непростая. Ну ты, блин, хитрая. «Мне никто не нужен». «Мне и одной хорошо». А я тебя еще хотела с лысым Жендосом познакомить, вот был бы неудобняк. Ты ж у нас птица высокого полета.

– Слушай, а не можешь у Марка аккуратно спросить, Прилучный точно развелся? А он нас познакомить может?

– Господи, вы уже видели, как Марик Пастернака читает? Вика выложила в своем инстаграме.

– Это вы, девочки, еще не слышали, как он свои читает, мне посвящает… завтра выложу.

Расколдованная Вика теперь все время улыбается. Сейчас на Бали уехала.

Скажете не чудо?

Или вот Ира пятнадцать лет замужем, я у них свидетельницей на свадьбе была.

Ира хрестоматийная жена – другим поучиться.

Покорная, но в правильном смысле.

Понимает мужа своего и чтит, знаю, звучит по-идиотски, но это все в хорошем смысле. Мужчина главный. Мужчина лучше знает. Как скажет, так и будет.

У них образцовая семья.

Муж Кирилл с работы приходит, она все приготовила, вместе сели за стол всей семьей, обсудили первым делом его проблемы, что на работе, какой он герой и кто козел.

Потом она про свой день рассказала, про детей, что на рынке сказали… Вместе отпуск обсуждают-планируют.

Ей на море всегда хотелось очень, хотя бы в олинклюзив, но она ему даже не говорила про это.

Один раз заикнулась, но его всего перекорежило – валяться на пляже как пельмень, а потом жрать как свинота в ресторане по четыре раза в день?

На Ахтубу ездили который год подряд, рыбалка, костры, палатки. Маринка говорила, что есть своя романтика в этом. Только комары в зад кусают, а так… нормально, привыкнуть можно, а Кирюша отдыхает, ему нужно, у него стресс постоянный на работе.

И плюс дети же жизнь должны узнать, как насаживать, как подсекать и разжигать без спичек.

В общем, всем всегда довольная была. Красивая, улыбчивая, рачительная.

Говорю же – идеальная.

Ну и естественно, что идеальным достается лет через пятнадцать – двадцать верного служения?

Развод!

Марина в упадке. Мы поддерживаем.

– Как? Да он с ума, что ли, сошел? скотина! да где он еще такую, как ты, найдет?

– Вот урод, все соки выпил и на помойку снес. А это потому, что все ему на блюдечке. А с ними так нельзя. С ними жестко надо. Мы же тебе говорили!

– Ну поплачь, поплачь, легче будет. Тебе сейчас нужно во всеоружии, чтобы он видел, кого потерял. Чтобы локти кусал, а ты переступишь, не заметишь. Все наладится. Тебе сейчас главное свое у него отожрать, у тебя дети. Давай хоть сейчас не будешь как Жанна Д Арк. Хватит, он не достоин, ты же видишь.

А Кирилл тем временем с новой девушкой на острова собирается, потому что она море любит и новое бикини купила. А вся штука в том, что там не бикини, а одно название. Буквально пара веревочек. Как он ей Ахтубу может предложить в таком бикини? Ну сами подумайте.

И, если честно, вы бы ее видели, я как раз видела – упругая такая, загорелая, облизать хочется.

Даже винить его не можешь. Маринка тоже очень даже, ну… для своего возраста. Спортом занимается, одевается модно, старается.

Она же не виновата, что стареет. Но ведь и он не виноват.

А этой новой, признаться, все к ногам хочется бросить – чтобы только смотрела на него своими глазами. Такими!

Единственное, что новая девушка требует больших вложений, но там реально есть во что вкладывать – сразу видишь дивиденды, они очевидны.

А у Марины… ей что ни дашь, она все в коробочку сложит, то старшего от армии надо откашивать, то на дачу копит, чтобы верандочку пристроить, как у Шмыгиных. Вкуса к жизни у нее ноль, и его за собой тянет в мещанство.

Но Кирилл уверен, что в коробочке уже достаточная сумма накопилась. Разберутся без него.

А алименты он будет платить исправно, что он, детей своих не любит, что ли? С официальной зарплаты. Но им много и не надо. Он сам жил в нищете, мать его одна поднимала и ничего – вырос директором по маркетингу. И армию, между прочим, прошел.

В общем, Марина после развода должна была ни с чем остаться. Квартиру он до брака купил, машину фирма ему оплачивала, дача на его маму записана, а то, что Марина всю жизнь на него потратила, ну… спасибо ей за это. Низкий поклон. Но могла бы и не тратить, он не просил.

Марина в ступоре, жизнь рухнула, денег нет, из квартиры Кирилл их попросил выехать, потому что ему нужно ремонт начинать, в эту хламиду он новую жену не приведет, ну сама-то, Марин, как думаешь.

Марина вещи собирает, детям объясняет, что папа хороший, просто у него такой период, таблетки пьет от депрессии, мы на подхвате, разумеется.

И тут случается настоящее чудо.

Кирилл умирает. Ага. Прям кони отбрасывает. Сердечный приступ. Представляете? Скажете опять не чудо?

Развестись они не успели, значит, Маринке и детям все остается. Вы бы слышали, как новая загорелая на похоронах орала, права предъявляла. А вот только поздно.

Или даже меня взять и мужа.

Да я с ним сто раз хотела развестись. Но вот смешная штука – каждый раз что-то мешает. И такое приземленное всегда, даже глупое.

Один раз в самом начале нашего брака, еще детей не было, разругались так, что я думала выкину его с балкона и скажу что так и было – не подкопаешься, а потом решила – разведусь пока не поздно, уже почти открыла рот, чтобы сообщить, и вспомнила, что маме обещали завтра яблоки поехать на дачу снимать.

И я, главное, до сих пор помню, стою в слезах, трясет всю, полный аффект – убить готова, а мозгоньчик работает крепко – ору на него, захлебываюсь, а сама представляю, как завтра мама мне: «А, ну ясно, разошлись. Ну я сразу поняла, что это у вас не надолго, кто тебя вытерпит такую… Значит, яблоки снимать не приедете? А ведь обещала. Хорошо, что я уже не надеюсь на тебя и не жду помощи…»

И слова мои злобные в горле побулькали, но так и застряли, не выскочили. Просто легла спать, полночи рыдала, а на утро поехали на долбаную мамину дачу счастливую семью изображать.

Второй раз был как раз перед днем рождения сына подруги. Она так к нему готовилась, ресторан дорогущий сняла, шоу клоунов, Билан к концу вечера должен был приехать – роскошное все.

Даже подарки дорогие каждому гостю в конце вечера запланировала дарить, как в голливудском фильме. В общем, дело нешуточное – один год сынуле.

Мы с ней список гостей составляли вместе. Она очень следила, чтобы все с парами были, не любит она баб-одиночек, придут – глазами по чужим мужикам шныряют.

А кто любит?

И получается, что я теперь одна из этих сразу становлюсь, вот как только правоту свою отстою, выскажу мужу, что он сволочь, что я его не любила никогда, что он не помогает, а только мешает жить, как будто нарочно все делает для того, чтобы меня взбесить – до трясучки иной раз доводит.

И все – сразу одиночка.

И на день рождения не пойду. Глупость, конечно, но я платье купила, маникюр сделала. А почему я должна от планов своих отказываться только потому, что муж скотина?

Злость еще больше разобрала, решила, что после дня рождения точно разведусь. Но потом как-то вина выпила, градус ненависти сошел на нет и снова сменился обычной апатией.

Потом какие-то «веселые старты папа мама я спортивная семья» у ребенка помешали, за честь школы наша семья боролась, Инна Иннокентьевна лично попросила, мы у нее на хорошем счету, жаль разочаровывать.

Потом его родители должны были в гости приехать, вроде неловко как-то.

Потом уже путевки куплены на море, жалко, деньги пропадут…

И снова каким-то чудодейственным способом развод откладывается всякий раз.

Чудо ведь?

Но Лизе я не могу об этом рассказывать, она считает, что у нас идеальная семья.

Вот случай с Ирой – реальное чудо.

Ирка в ночи заехала. Уставшая, только из Шереметьево.

У меня картошечка, селедка, водка. Ира кивает.

– Все хочу, говорит, только водки побольше. День, говорит, сегодня немного суматошный, устала чутка.

Я киваю, понимаю ее, у меня у самой тоже – то одно, то другое.

– Прикинь, в магазин пошла – сметану просроченную подсунули. На компе буква «ц» стала западать – все прям один к одному. Ну а у тебя что?

– Ну так, – говорит, – суета как обычно.

Ирка врачом работает, трансплантологом.

Рассказывает, что только что из Сардинии прилетела. Неделю там была – устала как собака. В самолете поспать решила, а тут стюардесса по громкой связи спрашивает: «Есть ли на борту врач?»

Делать нечего, пошла в экономкласс смотреть, что случилось. А там… ужас! У женщины варикоз прорвался, кровища хлещет на весь салон, как из артерии. Пассажиры в шоке, стюардессы в ступоре.

– Ну я что? Перевязала, кровь остановила, а как приземлились – сдала ее врачам скорой, прямо к трапу подъехали. Потом на работу заехала, и вот к тебе.

А я на нее смотрю и даже водку проглотить не могу. У меня слезы в горле. Ирка не понимает, что со мной.

– Ирка, ты что, не понимаешь? Ты жизнь спасла человеку. Это же настоящее чудо.

А она кивает и отвечает:

– А знаешь, что в этом самое чудесное? Я ведь лететь не хотела. Славке сказала, что на симпозиум, а сама к Антонио на виллу закатилась. Так даже в море расслабиться не могла, меня совесть грызла – хорошо ли я поступаю, что мужу изменяю, может, надо было с ним дома остаться, на диване сидеть, пиво пить и «Игру престолов» смотреть? А видишь, оказалось – хорошо поступаю. Отлично даже. Только Славке не говори.

Да говорить не о чем. Миллион чудес вокруг! Успевай замечать.

Только вот, чтобы ребенок о них знал, мне почему-то не хочется.