Текст книги "Наваждение. Лучшая фантастика – 2022"

Словно услышав, девочка подняла милое личико на мужчин, продолжая поправлять на шестиколесной машинке манипулятор-антенну.

– Это «Фортитьюд», – пояснил Сергеенко.

– Да? – всмотрелся Артемьев. – Точно. Я и не заметил. Я же после реабилитации внучку впервые увидел. С какой игрушкой она пришла, с той и играется.

– Да ты пойми, что других игрушек в магазинах сейчас нет! Ты, русский космонавт, в космическом парке отдыхаешь, а твоя внучка между тем с американским титаноходом бегает! «Лунарушки» в продаже нет, ни одного! Потому что никому он не интересен! Ты соврал мне тогда, что ЦУП дал добро на спасение титанохода даже такой ценой, в то время как они напрямую запретили рисковать «Лунарушкой»! И тебе не позорно самому сидеть тут с мыслью, что ты, командир миссии, слил наши технологии и репутацию в пользу американцев?

Артемьев вскочил с места с энергией человека, который словно и не покидал родную планету.

– Да что ты несешь, дурак?! – вскричал он, напугав внучку. – При чем тут «американцы – не американцы»? Это космос! Он выше политики, всегда был и всегда будет! Почему я выбрал «Фортитьюд»? Ты мне скажи – ты хочешь, чтобы мы на Титан полетели? Не лично мы с тобой, нам вряд ли предстоит снова вместе работать. Да и космос мне теперь закрыт навсегда, мне свой век в инструкторах доживать в лучшем случае… Но и не делай вида, что ты не понял вопроса.

Чуть потупившись, Сергеенко уклончиво мотнул головой.

– Так вот, мне предстоял сложный выбор, и я его сделал! – не унимался Артемьев. – Пойми, что, когда космонавт отправляется на МКС, не важно, с каким заданием, – он отрабатывает не приземленную задачу. Он отрабатывает глобальную – быть выше и дальше. Образец живой бактерии, возможно, умирающей, а то и последней на планете, – шанс человечества найти ответы на кучу вопросов. Успех той американской миссии – это успех всего мира. Наш успех, Витя! Если бы «Фортитьюд» разбился, мир мог бы забыть про Титан навсегда или больше ничего там не найти. Да и никто бы туда живьем уже не полетел. Десять лет в одну сторону и столько же обратно – должна быть достойная причина. Жизнь на Титане – как раз такая из них. И сейчас у нас, у всего мира, есть шанс.

– Шанс на что? Проторчать в дублерах, глядя, как мир движется вперед? Ждать, пока «Юйту-3» отыщет остатки «Лунарушки» и перевезет в Пекин?

– Можешь застрять в дублерах, твое право. Можешь подать в отставку. А можешь остаться и развивать свое так, как ты умеешь! Витя, не делай вид, будто ты получил Героя России ни за что. Ты это заслужил. Удаленное управление планетоходом в реальном времени – это, по-твоему, несерьезно? Да еще таким, который может в режиме живой связи, просто из камней, собрать базу за десять лет до того как туда прибудут первые колонисты. Перепрошивка чужого модуля с практически несовместимой платформой! Перехват инопланетного аппарата! Совместный контроль флотилии из двух и более космоединиц самоходной техники, находящихся в разных точках Солнечной системы! Прорывное раскрытие потенциала плазменных кристаллов, которые только ленивый прикрыть не пытался. Мне ли тебе объяснять, что это значит для военных, для научных центров, для притока денег в нашу издерганную отрасль? Витя, да ты поднял Родину так, как сотня патентов не способна. Как не могут триллионы рублей. Тебе ли жаловаться? Или ты славы хотел?

– Николай Петрович, – тихо произнес Сергеенко, и сердце Артемьева отдалось болью. Давно так сидящий перед ним космонавт его не называл. Со времен первой учебки.

– Что, Витя? – сказал он.

Сергеенко поднял глаза, в которых застыли недостижимые звезды.

– Вы мне тогда сказали, что космос воплощает мечты, – проговорил он.

Одинокая слезинка прокатилась по гладко выбритой щеке Артемьева, и он, поспешно вытащив платок, промокнул ее. Привычка экономить каждую каплю воды, чтоб ей пусто было.

– Да, сказал, – подтвердил он с дрожащим подбородком. – Но не говорил, что это будут наши мечты.

Молодой специалист моргнул, и звезды превратились в черные дыры.

– Увидимся в Центре, – сказал он, встал со скамьи, резким шагом направился прочь.

Вздохнув, Артемьев подошел к внучке, улыбнулся ей, протянул руку. Какая же это роскошь – ни о чем не думать…

– Будешь сок? – спросил он.

– Буду! Я знаю, где тут мороженое продают! Ты в космосе был, когда магазин открыли! Пойдем покажу!

– Эй, не скачи так, стрекоза, – посетовал Артемьев. – Дай-ка порулить этой штукой. Тогда и будет тебе мороженое.

Взяв пульт от игрушки, он пощелкал рычажками. Пластиковый «Фортитьюд» заиграл пародию на «Sweet Home Alabama», засверкал огоньками, поехал вперед, по аллее. Следом за ним вприпрыжку двигалась счастливая девочка с белыми, синими и красными бантиками. Последним в колонне, подняв воротник и ссутулившись, двигался русский космонавт, не претендуя в этой процессии на более почетное место. И лишь всевидящее Солнце замечало в его широкой ладони невидимый прохожим пульт, отбрасывающий на аллею широкую тень.

2 марта 2021 г.

Эльдар Сафин
Внуки блокчейна

СУПЕРНОДА «ТЕПЛЫЙ БУНКЕР»,

БЛОКЧЕЙН ОРБИТЫ ЗЕМЛИ

– Папа?

Процесс инициализации еще не закончился – то есть, если говорить на языке олдов, очнулся я еще не полностью.

Аленка заставляла меня учить этот устаревший язык, утверждая, что то, на чем говорят майнеры – они же люди в современном понимании, – всего лишь технический суржик.

Поначалу я сопротивлялся, тем более что позиция у меня была, на мой взгляд, твердая: язык развивается вместе с меняющимся человечеством, и если твой организм стал программным кодом, который ты можешь менять, то нет смысла называть работу с багами/ошибками самолечением.

Но однажды я осознал, что это огорчало мою жену, – и подтянул понятийную базу. Кстати, это сильно помогло мне в чтении старых книг, и многие моменты, которые я ранее понимал смутно и без уверенности, теперь стали совершенно прозрачными.

– Папа!

Это Лика: наша вторая дочь. Первая, Танита, уже лет сорок как отправилась в Блокчейн Ганимеда, занимается там какими-то научными исследованиями. Она так далеко и занята настолько недоступными мне вещами, что я время от времени порывался перекинуть воспоминания о ней из своей памяти во внешние хранилища, но Аленка нет-нет, да вспомнит про Таниту, и было бы неловко, если бы я не смог поддержать беседу с женой о дочери.

– Папа, если ты сейчас не ответишь, я тебя отформатирую и загружу заново!

– Убью и воскрешу снова, – поправил я дочь. – Говори по-человечески.

– Папа, я майнер и говорю по-майнерски, – жестко ответила Лика. – Кстати, вчера вы с мамой погибли.

Я тут же потянулся к новостным каналам и обнаружил, что отрезан от Сети. Ну конечно, если я погиб, то Блокчейн считает меня мертвым, и воскресить меня можно только локально. Именно на этот случай я в свое время сделал качественный бэкап – снял с себя полную копию – и каждый вечер подгружал в него снапшоты – то есть изменения, которые произошли со мной со времени последней загрузки.

Об этой копии знала только Аленка. Но она мертва, а подняла меня из бэкапа – то есть, конечно же, воскресила, если по-человечески – Лика.

– Откуда у тебя доступ к моему бэкапу?

– Папа, ты читал сказку про Синюю Бороду?

Ну да, я ее читал, в списке прочитанного она есть. Но, видимо, сюжет меня не впечатлил, потому что все, кроме названия, я из памяти удалил.

– Напомни, – попросил я.

Лика тут же кинула в меня полный текст, который я за долю секунды прочитал. Если бы с нами была Аленка, мать Лики и моя жена, она бы такого не одобрила.

Она вообще считала, что все достоинства и преимущества Блокчейна, включая наше бессмертие, почти мгновенную работу с информацией и быстрые перемещения между Блокчейнами Солнечной системы, – временными подарками, от которых нам всем рано или поздно придется отказаться.

И что самое смешное – около полутора лет назад это время пришло. Реконкиста на терраформированную заново Землю началась… И тут же заглохла. Потому что нескольких десятков олдов недостаточно для заселения планеты, а майнеры отнюдь не рвались покинуть цифровой рай ради копания в грязи, болезней и неминуемой смерти – и все это в условиях, когда ты не можешь ничего забыть или вспомнить по собственному желанию.

И около трехсот миллионов майнеров, представителей современного человечества, просто саботировали Исход.

Чистая, свежая, обновленная Земля, которая несколько веков отдыхала и перестраивалась после целого ряда техногенных катастроф, оказалась никому не нужна. Автоклавы, готовые производить тысячи тел, стояли без работы, а те редкие отщепенцы, которые все же решились покинуть Блокчейн, писали из реала странные послания о том, как там хорошо, но за текстом читалось, что они растеряны, испуганы и отнюдь не счастливы.

– И при чем здесь Синяя Борода?

– Ты лет десять назад передал мне управление нашей супернодой. Помнишь? «Теперь ты отвечаешь за то, как наш сервер выглядит в глазах всего мира». Можно сказать, дал мне ключи от замка. Вот только несколько дверей оказались закрытыми. И можешь мне поверить, нет ничего более интересного, чем закрытые двери в замке, ключи от которого ты получаешь!

– Ясно. – Я даже не стал интересоваться, все ли тайники она вскрыла. Лика всегда была крайне основательной, значит, она добралась до моих архивов. – Почему меня вообще восстанавливаешь ты из незаконной копии, а не Блокчейн из официальной?

– Вы с мамой погибли во время перехода из земного Блокчейна в лунный, официально считается, что была вспышка на Солнце и часть серверов на орбите Земли повреждена, как итог – вы не только не смогли попасть на лунную орбиту, но и Блокчейн потерял ваши копии за последние две недели, то есть по закону вы являетесь официально мертвыми.

Раньше не было этого ограничения в две недели. Если тебя потеряли, если твой код оказался заражен – и лечение подразумевало потерю существенной части твоей личности, – тебя просто восстанавливали из последнего стабильного бэкапа.

И всем было плевать, сколько времени назад был сделан этот самый «последний стабильный». День? Месяц? Год назад? Да хоть век! Восстановят – и глазом не моргнут, а потом знакомые будут удивляться, почему ты не помнишь того, что произошло пару лет назад.

Но незадолго до старта Исхода Блокчейн поменял политику безопасности, причем я даже помню этот момент: я как владелец суперноды был в числе тех, кто голосовал за это изменение. Тогда было много таких мелких на первый взгляд вещей, которые делали Блокчейн чуть менее привлекательным.

Абсолютное бессмертие майнеров тоже попало под раздачу. И если у тебя нет официальной копии младше двух недель – то в случае уничтожения тебя-текущего ты считаешься мертвым.

– Официальное заявление было?

– Конечно. Кидаю.

Я пробежался по тексту. Мы с Аленкой были не последними майнерами в Большом Блокчейне, объединяющем все восемь Блокчейнов Солнечной системы. Точнее, майнером был я, а она – одним из нескольких десятков олдов, родоначальников Блокчейна, переселившихся в цифровые копии из белковых тел более четырехсот лет назад.

В заявлении сухо говорилось о том, что наша гибель – результат ряда совпадений и халатности нескольких майнеров и что мы вместе с Аленой пропагандировали Исход, и есть надежда, что наша смерть не будет напрасной.

– Я пропагандировал Исход? – уточнил я у Лики. То есть понятно, что сам я знал ответ на этот вопрос: однозначное «нет». Но со стороны оно могло казаться и совсем по-другому.

– Пап, ну не тупи. – Лика наверняка напихала в сообщение эмодзи, но выставленные на общение с дочерью фильтры все срезали, поэтому нюансов этого ее «не тупи» я не распознал. – Тебе всегда было пофиг на Исход. Мама же считала, что для человечества это важно, но никому и никогда не навязывала своего мнения.

– Знаешь, Лика, у меня есть одна очень странная мысль, – сказал я и потрогал запертые порты-двери, скрывающие меня от Блокчейна. Как я и думал, Лика закрыла меня так, как я в свое время учил ее. Открыть порты я мог в любой момент. – Я думаю, что наша смерть была не случайной. Я думаю, что нас с мамой убили.

– Ты восстановишь маму? – уточнила Лика.

– Если мы погибли случайно – нет, – ответил я. – Ты же знаешь, в некоторых вещах мама была ужасно старомодна. А вот если нас убили – то да, мы воскресим маму.

НОДА «ЗЛОЙ ГУСЬ»,

БЛОКЧЕЙН ОРБИТЫ ЗЕМЛИ

Майнеры живут вечно.

Эта расхожая фраза – чистая ложь. Меня, к примеру, вчера убили. А еще каждый майнер имеет право на самоубийство, также можно совершить антиобщественное действие, которое приведет к физическому выходу серверов из строя или нарушению работы Блокчейна более чем на шесть секунд в части любого из его сервисов, за что Блокчейн автоматически выключит тебя из реальности без суда и следствия.

Также можно подцепить зловреда – вирус, который выжирал бы твой код изнутри, непредсказуемо меняя твою личность до тех пор, пока какая-нибудь из супернод не поняла, что с тобой что-то не так, и Блокчейн не уничтожил бы тебя в отстойнике, препарируя твой код на предмет изучения вируса.

Ну и самое непопулярное и редкое решение – майнер может отказаться от жизни в виртуале, получить живое тело, выращенное в автоклаве, возрастом от шестнадцати до двадцати одного года, и умереть лет через сто в реальности, впахивая на благо будущих поколений.

И при этом большая часть намайненных – то есть родившихся в рамках Блокчейна – прожила уже несколько веков и имела все шансы прожить еще не одно тысячелетие.

Тем более печальным был тот факт, что лично я с точки зрения Блокчейна был мертв, а значит, обнаружив меня в Сети, он просто выключил бы меня, то есть – убил бы снова.

В этом сила Блокчейна: нельзя скопировать человека, в Сети в любую точку времени может быть только один официальный Леша Киханов, а если он умер – то ни одного.

Поэтому мне требовалась чужая личность, кто-то, кто собирается вот-вот покинуть Блокчейн тем или иным способом.

Для разного рода незаконных операций в Блокчейне использовались несколько нод, которые время от времени закрывались, потом открывались под другим именем и в другом месте.

«Злой гусь» был наследником ноды, в открытии которой я участвовал почти триста лет назад, с кодом, не знавшим нормального дебага – сосунком, если говорить терминологией Аленки.

Никого из нынешних хозяев «Злого гуся» я не знал, но это и не требовалось – у меня был токен-ключ, древний, но не скомпрометированный, то есть вполне себе рабочий, позволяющий проводить на ноде любые торговые операции.

Я разместил запрос на покупку личности и провалился в список предложений, неожиданно обширный.

Разгадка оказалась проста: «Злой гусь» запаршивел, то есть к власти в ноде пришли мелкие мошенники, и почти все предложения были фальшивками, рассчитанными на неопытных ньюфагов, то есть новичков.

Такой же фальшивкой я пользовался, чтобы попасть в ноду: кусок кода, который говорит Блокчейну «я свой» и которому Блокчейн верит – ровно до того момента, когда он пристально вглядится в меня, поймет, что ни черта я не свой, и обрушит на меня всю мощь своих защитных ботов.

После небольшой чистки осталось три реальных предложения. Одно – личность самоубийцы, который просил немалую сумму в мощностях Блокчейна Луны, чтобы запустить там в новости сообщение, в котором он обвинял родителей, преподавателей, Блокчейн и даже каких-то ботов-искинов. Этого я откинул сразу: по письму мгновенно вычислят автора, найдут того, кто купил его личность, и прощай секретность.

Второе – девка, погибшая в схлопнувшейся ноде четыре месяца назад и обнаруженная только вчера во время планового анализа трущоб со слабыми, маломощными нодами. Продавал личность техник, который, собственно, и проводил аудит-анализ. Такая личность мне подошла бы идеально: никто ее не ищет, никому она не нужна, бесцвет, серая масса. Плохо было только то, что я привык к мужской личности, и как бы это ни было глупо в цифровую эпоху, стать в мгновение ока женщиной меня не прельщало.

Третье предложение было мутным: майнер из стариков, из одного из первых поколений, писал, что он слишком известен, устал и хочет отдохнуть. Он предлагал свою личность с доплатой, то есть берешь его личность, светишь ею по всем Блокчейнам Солнечной системы, еще и монетки капают – немного, но худо-бедно свести концы с концами хватит.

По имеющимся данным я вычислил автора объявления и проверил этого майнера через Вики: Рикки Тавес, действительно древний, из первого поколения. Участвовал в становлении лунного и марсианского Блокчейнов, писал код для симуляций реального мира, сотню лет владел ключевой супернодой и даже как-то имел двойной голос в совете Блокчейна Земли, правда, последние лет двадцать от дел отошел и остался с обычным, таким же как у меня, одиночным голосом.

За этим предложением я чувствовал какую-то интригу, некую фальшь, возможно, даже гнильцу. Но пока мои фонды были закрыты в связи со смертью, денег-мощностей в моем распоряжении имелось совсем немного, и такое предложение выглядело настоящим подарком судьбы.

Я кинул акцепт на оффер, то есть написал, что готов принять предложение. Рикки ответил мгновенно – видимо, на оффере сидел бот-искин с соответствующими инструкциями.

– Ты кто?

– Я хотел бы остаться неизвестным, – ответил я.

И тут же понял, что меня уже вовсю сканируют, заблокировав в ноде «Злой гусь» так, чтобы я не смог сбежать, закрыв за собой порты.

Я мог бы отбиться, но это вызвало бы интерес Блокчейна, поэтому я позволил стороннему коду просканировать меня.

После процедуры секунд сорок ничего не происходило, а затем мне пришло приглашение в суперноду «Редьярд», и оно было не тем, от которого можно отказаться.

СУПЕРНОДА «РЕДЬЯРД»,

БЛОКЧЕЙН ОРБИТЫ ЗЕМЛИ

– Алонсо, друг мой, я рад, что ты еще жив, хотя не могу не признать – незаконность твоего пребывания в Блокчейне меня огорчает, – сообщил мне Рикки Тавес сразу после того, как заблокировал нас у себя в суперноде, отрубив Блокчейну любую возможность вмешаться в происходящее.

Я понимал, что нахожусь полностью в его власти – при желании он мог просто удалить мой код, и никто ничего ему бы не сделал.

– Тавес, то, что ты не сдал меня Блокчейну, означает, что я тебе нужен, – ответил я. – Перейдем к делу? Или ты так часто общался с олдами, что перенял их манеру общения?

Майнеры славились тем, что быстро решали вопросы. Большая часть торговых и даже личных операций совершалась в доли секунды – ровно столько, сколько выполнялся скрипт. Для олдов же это было неприемлемо: та же Алена считала, что, сокращая общение, мы лишаемся человечности.

– Та прав, Алонсо, абсолютно прав, я слишком долго общался с теми, кого ты называешь олдами. Они создали нас, друг мой. Их было слишком мало для возрождения человечества, и наше появление должно было исправить ситуацию. Но когда настал момент для возвращения в реальность, мы отказались. Даже я, на которого они рассчитывали, как на себя. Тот, у которого в коде императивно прописано, что я существую исключительно для того, чтобы однажды вернуться в мир свежего воздуха и плодородных пажитей, даже я – отказался.

– Можешь короче? – попросил я.

Рикки Тавес явно чаще общался с олдами, чем с майнерами. К тому же он наверняка держал в оперативке не одну сотню, а то и тысячу старых книг – все эти Сартры, Роулинш и Киплинги. По меркам майнеров Рикки был нефункционален, то есть безумен.

А по меркам олдов – почти совершенен. Олды могли общаться с ним на своем языке, на своем уровне. Алена наверняка знала его лично и считала джентльменом, то есть майнером-мужчиной, который соответствует высокому уровню человечности.

А меня он просто подбешивал.

– Попробую. – Рикки умолк ненадолго. – Нас создали для того, чтобы мы заселили Землю, когда она восстановится. Земля восстановилась, а мы отказались выходить из виртуальности. Вместо миллионов поселенцев на планету спустилось менее полутора сотен, этого не хватит для восстановления популяции. Блокчейн не позволяет заставлять майнеров, но им управляют олды, которые мелкими изменениями политики безопасности пытаются провоцировать нас на Исход. Впереди кризис.

– Как это относится ко мне?

То, что рассказал Рикки, полностью соответствовало моим ощущениям, но пересказ банальностей никак не продвигал меня к разгадке нашего с Аленой убийства.

– Я дам тебе свою личность, и ты спустишься в ней на Землю.

– У меня есть задачи в Блокчейне, Земля меня не прельщает, – ответил я.

Земля не прельщала никого из майнеров. Фактически мы оказались абсолютно не приспособлены под ту цель, для которой нас создали.

– Я выполню твои задачи, – с неожиданной самонадеянностью заявил Рикки. – Ты ведь хочешь найти своего убийцу и воскресить Алену, так? Я тебе скажу, кто за этим стоит и что вообще произошло. Твоя загадка не стоит и выеденного яйца.

«Выеденного яйца» – это была так называемая идиома, фраза, привязанная к каким-то незнакомым обычному майнеру реалиям. Маркер, определяющий уровень культуры. В моем случае – из-за того, что я ее не понял – недостаточный.

– Итак: ты говоришь, кто убил нас с Аленой, и рассказываешь, как вернуть ее к жизни, а я за это спускаюсь на Землю с твоей личностью?

Сделка выглядела уже не так плохо. Конечно, необратимый переход в реал выглядел неприятно, но постоянный риск попасть под раздачу Блокчейна и умереть навсегда прельщал еще менее.

– Именно, – ответил Рикки.

– А зачем вообще кому бы то ни было, и тебе в частности, спускаться в реал?

– Лет семьдесят назад по одному проекту в марсианском Блокчейне мне нужна была поддержка олдов. Кстати, я тогда писал и тебе, и Алене, и еще куче майнеров и олдов. Но вас мой проект не заинтересовал. Зато привлек группу олдов, которые предложили помощь взамен на то, что, когда начнется Исход, я буду в числе первых. И всячески буду поддерживать Исход.

– И ты решил, что Исход не скоро, может, его вообще не будет, а проект надо двигать прямо сейчас?

– Именно. – Рикки некоторое время помолчал, затем продолжил: – Проект в итоге провалился, несмотря даже на поддержку. Ретроспективно: глупая была идея. Вы с Аленой оказались правы, когда просто проигнорировали мои письма. А я оказался в непростой ситуации. Я обязан спуститься вниз, в белковое тело, во всю эту грязь, в необходимость дышать, в невозможность попасть из одного места в другое, кроме как передвигая туда свое физическое тело! Я полтора года придумываю поводы не выполнять обещанное, мой статус упал ниже подпола, те, ради кого я жил, чье поощрение было для меня единственным благом, относятся ко мне как к предателю. Я должен спуститься на Землю.

– Но если туда спущусь я, ты не сможешь воспользоваться этим, так как будет считаться, что тебя в Блокчейне больше нет, – удивился я. – Зачем тебе это?

– У меня есть запасные личности, – признался Рикки. – Я передам на них все, что накопил за последние века, но, если я инсценирую самоубийство, Блокчейн разберется и вычислит меня, а если «я» спущусь на Землю, никто не будет разбираться.

В этом был смысл. Старик останется в милом его сердцу Блокчейне, богатый и без моральных долгов, а кто-то – например, я – спустится под его именем на Землю…

– А если я как-то раскроюсь? Если на Земле поймут, что спустился не ты?

– К этому времени я поменяю несколько личностей и затеряюсь где-нибудь в Блокчейне Ганимеда или Титана, – отмахнулся Рикки. – Я все рассчитал, мне достаточно пяти календарных суток.

– Если твое объяснение моей смерти и план воскрешения Алены покажутся мне неубедительными, я откажусь, – предупредил я.

– Отлично. – Рикки кинул мне сертификат, в котором было описано наше соглашение. Документ выглядел сносно, и я подписал его, после чего он стал частью меня.

Сертификат был личным: то есть он имел юридическую силу исключительно между нами, и ни Рикки, ни я не могли его нарушить, не изменив непредсказуемо собственный программный код.

– Начнем с убийцы: это Александр Грубенко.

– Отец Алены? – они, конечно, часто не ладили, но убить собственную дочь?

– Да, через семь миллисекунд после информации о том, что вы с Аленой погибли, Блокчейн воскресил Алену, но не четырехсотлетнюю, твою, а восьмилетнюю, ту, какой ее записали из белкового носителя, то есть из ее собственного тела на сервер в первый раз. И об этом сразу, мгновенно, узнали все хранители Блокчейнов и цепочки их заместителей. Я шестой заместитель хранителя лунного Блокчейна и одиннадцатый заместитель марсианского, так что был в числе тех полутора тысяч майнеров и олдов, которые узнали о случившемся сразу.

– Гроб часто говорил, что Алена после всех дебагов и рефакторингов – просто кусок кода, а не его настоящая дочь. – Я задумался. – Выглядит похоже на правду. Но если восьмилетняя Алена воскрешена, то мою Алену воскресить не получится, а значит, ты не сможешь выполнить наше соглашение.

Рикки расхохотался. Он явно продумал этот момент заранее:

– Алонсо, друг мой, даже если тебя съели – у тебя есть два выхода! Впрочем, не важно, не пытайся понять. Сразу после воскрешения восьмилетней Алены ее отец перевел ее на Землю, то есть вернул в восьмилетнее тело в реале, и сам также перешел на Землю. А это значит, что Алена стала смертной, и когда она умрет, можно будет официально воскресить ее четырехсотлетнюю копию.

– На это может уйти до сотни лет!

– И даже больше, – согласился Рикки. – Белковые тела из автоклавов лишены генетических заболеваний и заведомо здоровы, средний прогнозируемый срок жизни – сто сорок лет. Но тем не менее это – один из двух вариантов.

Да, Рикки был прав.

– А второй?

– Ты можешь спуститься на Землю и убить восьмилетнюю Алену. Время, которое пройдет между ее смертью и воскрешением твоей Алены из бэкапа, ты будешь считаться убийцей, но после воскрешения Алена скажет, что у тебя были свои причины, и обвинения с тебя снимут, максимум – причинение тяжкого вреда по неосторожности. Учитывая, как Грубенко провернул ваше убийство в Блокчейне, практически все майнеры будут на твоей стороне.

– Звучит крайне неприятно, кроме того – у нас нет бэкапа Алены…

– Бэкап есть, и Алены, и твой. Блокчейн был обманут, сервера не падали. Это выяснилось довольно быстро, но так как Грубенко успел быстрее, чтобы не поднимать волну и не рассказывать всем об уязвимости Блокчейна, мы были вынуждены объявить о вашей окончательной смерти. Я был в числе тех, кто голосовал за такое решение. Извиняться не буду, ты бы на моем месте сделал то же самое.

И здесь он был прав. Непогрешимость Блокчейна, который контролирует жизнь и смерть майнеров, – это некий абсолют, сомневаться в нем нельзя. При этом Блокчейн не так уж и редко ошибается или бывает обманут или взломан, и каждый раз его управителям приходится как-то покрывать произошедшее.

На месте Рикки я сделал бы то же самое.

– Но если я буду на Земле, а Алена воскреснет в Блокчейне, мы с ней окажемся в разных реальностях, – высказал я еще одно возражение.

– Ну что ты крашишься, как джуниорский код не ревью? – перешел на нормальный майнерский язык Рикки. – Во-первых, Алена из олдов и понимает свою ответственность перед человечеством, единственное, что удерживало ее от выхода в реал, – это твое нежелание покидать Блокчейн. Она наверняка присоединится к тебе. А во‐вторых – ты всегда можешь самоубиться там, в реале. И Алена найдет способ воскресить тебя из бэкапа в виртуальности.

– Я потеряю память обо всем, что происходило между бэкапом и смертью. Судя по всему, это будет довольно большой и важный промежуток времени.

– Хватит, это все отговорки. Я выполнил свою часть соглашения?

Я подтвердил, и сертификат, вживленный в меня, запустил последнюю часть соглашения – меня выключили, чтобы внедрить код, который для Блокчейна сделает меня Рикки, а затем снять бэкап для передачи в белковое тело.

И в самый последний момент ко мне сквозь все фаерволы и блокираторы пробилось сообщение от Таниты:

«Папа, ты где? Я в Блокчейне Земли, и я знаю, как все исправить и оживить Исход».

А потом я почувствовал боль.

ЗЕМЛЯ, ГАВАЙИ, ОСТРОВ НИИХАУ

Это были все мои ощущения: свет, тепло, металлический привкус во рту. Все они воспринимались как боль, просто разная – от уничтожающей и требующей предпринять хоть что-то до мелкой, нудной, пилящей где-то на фоне.

– Моргай, – сказало мне что-то мутное, находящееся напротив меня.

Звук этого слова я воспринял как очередное мучение, но тело среагировало тем, что моргнуло.

– Закрой рот, Рикки, если ты меня понимаешь. Отлично. Теперь открой рот, если тебе не нравится в твоем теле. Превосходно, спасибо. Никому, кстати, вначале не нравится, даже тем, кого вы зовете олдами, – то есть нам.

Глаза постепенно привыкли к свету – отнюдь не яркому, кстати, – и теперь я видел перед собой симпатичную девчонку, с виду лет пятнадцати, в светло-голубом, почти белом халате.

Имитаторы реальности, в которых я провел не один год, подготовили меня к визуальным образам, и я легко мог отличить стул от человека, а вот к ощущению собственного тела, слабого и болезненного, я оказался не готов.

– Хххэ… Хххэ… – попытался я высказать свое негодование.

– Молчи, твой речевой аппарат плохо подготовлен, придется разрабатывать. Рикки, мы готовим тела к загрузке, мышцы, внутренние органы, особое внимание – мозгу, конечно же. Но некоторые вещи еще отработаны не идеально. Первые дни ты будешь есть только жидкую пищу, потому что были случаи, когда люди пережевывали свои щеки или ломали зубы друг о друга. Могут быть проблемы со сфинктером зрачка… И не только зрачка, это тоже предусмотрено, не беспокойся. Также придется научиться говорить, ходить, кушать – ближайшие недели будут насыщенными. Кстати, меня зовут Катя. И – да, если я еще не говорила – то я из олдов.

– Хххэ… Хххэ… – сказал я.

У меня не было нескольких недель, я собирался разобраться со своими проблемами максимально быстро.

Интересно, почему никому в Блокчейне не рассказывают то, что мне только что сказала Катя?

* * *

Мною занимались трое – Катя, Джош и Ли. Ли в виртуале считала себя кореянкой, а в реале стала негритянкой под два метра ростом.

– Этим я хоть немного скрадываю ущербность физического тела, – сообщила она мне с улыбкой.

Она, как и я, раньше была майнером. Но в отличие от меня – низкоуровневым, из трущоб. Пользы Блокчейну она почти не приносила, за две сотни лет у нее накопился гигантский долг, и отсутствие воображения – на которое тоже нужны ресурсы, которых у нее не было, – толкнуло ее на решение всех проблем через переход из виртуала в реальность.

Она была очевидным примером того, что чем умнее и талантливее майнер, тем сложнее ему дастся решение о переходе в реальность – а потом адаптация к физическому телу. Олдам не нужно было гениальное человечество, им нужна была тупая масса. Они просто двигались не в ту сторону.