Текст книги "Чистовик"

2

Существует такая удивительная порода людей – укорененные москвичи. Не надо путать с коренными, те ничем, кроме легкого снобизма столичных жителей, от прочих россиян не отличаются! В отличие от них москвич укорененный – существо, за пределы Москвы не выезжающее, да и не стремящееся. Бывают разные степени укорененности. При самой запущенной человек рождается в роддоме имени Грауэрмана, хоронят его на Ваганьковском, а живет он (иногда – очень долго) где-то в промежутке между этими точками.

Про очень запущенный случай мне как-то рассказал отец. Его сослуживица в пятьдесят с лишним лет первый раз выехала из Москвы – в Питер, на научную конференцию. Перед поездкой она сильно нервничала, но только в поезде выяснилось, что женщина никуда и никогда не выезжала из Москвы. Даже в детстве в пионерлагерь! Даже летом на дачу! Без особых причин, просто не выезжала – и все тут! В поезде она всю дорогу не спала, вглядывалась в унылые пейзажи за окном. В Питере восхищалась Невой и Невским, Исаакием и Адмиралтейством, парадными и поребриками. Целый мир внезапно открылся для человека!

Я, хоть и вырос в Москве, но вопросом «есть ли жизнь за МКАДом» не задавался, в Питере был раз пять, побывал и в Рязани, и в Екатеринбурге, и даже в Красноярске. Ну и в Турции с Испанией, нынешней альтернативе Крыму.

Однако город Орёл был для меня полнейшая терра инкогнита. Ну, «город первого салюта» вместе с соседним Белгородом. Ну, какая-то крепость там была в старину… или сражение?

Вот и все, пожалуй.

Даже как зовут себя местные жители, я не знал. Орёльцы или орельцы? Орловчане? Орловяне? Орёльцы, орёлчанки и орловята?

Ответ я получил от дежурившего на привокзальной площади таксиста, которому я сообщил, что отстал от поезда и должен как можно быстрее приехать в Харьков.

– Меня мало чем удивишь, – философски сказал таксист, выглядывая в опущенное окно старой «волги». – Ты платишь, я тебя везу. Хоть в Москву.

В Москву?

Мне вдруг безумно захотелось назад. Домой, в Москву. В шумный мегаполис, где затеряться проще, чем в пустыне. А станут ли там меня искать? Может быть, погоня с тем и связана, что я не смирился, не начал вести прежнюю обыденную жизнь, а кинулся на поиски? Я как-то сразу поверил в это. Поеду сейчас назад, в Москву – и кошмар развеется. Вернусь на работу в «Бит и Байт», получу выволочку за прогул, помирюсь с Анькой…

Забуду Настю.

– Нет, – сказал я. – Мне в Харьков.

– Сколько?

Я понимал, что он имеет в виду. Но ответил неожиданно для самого себя:

– Как поедем-то? Сразу на Курск или через Знаменку?

Какая еще Знаменка? Я и про то, что дорога через Курск идет, не знал!

Водитель еще раз осмотрел меня. Куда внимательнее. Видимо, то, что он видел, и то, что я говорил, друг с другом не вязалось – будто на телеканал «Наше кино», где шли какие-нибудь «Девчата», наложилась звуковая дорожка фильма «Девки», идущего по каналу для взрослых.

– А фигли через Знаменку? – спросил водитель.

– Короче, – предположил я.

Нет, не предположил. Знал!

– Короче, да дольше. В Кромах застрянем… Ты орловчанин, что ль?

– Можно и так сказать. – Я улыбнулся. – Ну, за сколько повезешь-то?

Водитель вздохнул. Сплюнул через открытое окошко, неохотно сказал:

– Ну… я ж обратно никого не найду… Давай за семь?

По неизбывной московской привычке я мгновенно решил, что речь идет о сотнях долларов. И сказал:

– Шеф, ну это свинство, так ломить…

– Ну шесть тысяч, раз земляк. – Водитель покачал головой. – Меньше не повезу!

– Поехали. – Я глянул в сторону вокзала, обошел машину и сел на переднее сиденье. До меня дошло, что в провинции крупные суммы считают не сотнями долларов, а тысячами рублей.

– Деньги вначале заплатишь, – предупредил водитель, не спеша заводить машину. – Я домой заеду, жене оставлю.

– Разумно, – согласился я и достал принадлежавший некогда Коте бумажник. Отсчитал шесть тысячных. Водитель аккуратно сложил их, спрятал в карман и повернул ключ зажигания. Спросил:

– А что на поезде-то не едешь?

– Отстал.

– Ну да. – Водитель усмехнулся. – Отстал… Вон хвост поездной из-за деревьев торчит… А то могу до Курска довезти, быстрее поезда. Хочешь? Там сядешь в свое купе баиньки…

– До Харькова, – настойчиво повторил я.

– Мое дело простое, баранку крутить. – Водитель пожал плечами. – Но учти, если у тебя документы не в порядке или вдруг наркоту-оружие на границе найдут… это все твои проблемы.

– Нет у меня никакого оружия, – ответил я. – И наркотиками никогда не баловался. С такими мыслями – и пассажира берешь?

Водитель кивнул:

– Беру. Жить-то надо… И стекло опусти, ты мне тут все пивом провонял… гайцы остановят – заманаюсь доказывать, что не я пил.

Дорогу до Курска я не запомнил – спал. Едва водитель отъехал от своего дома, где вручил деньги заспанной жене, как я отключился. Снилась всякая белиберда, которая даже не запоминается, но оставляет после пробуждения тяжелое гадостное ощущение.

Проснулся я уже на выезде из Курска. Водитель остановил «волгу» на заправке, сходил в магазинчик и купил пару банок холодного кофе. Остановка разбудила меня лучше любых колдобин на трассе Орел—Курск. Я заворочался, щурясь посмотрел на вернувшегося водителя. Булькал бензин, наполняя бак. Булькала упакованная в жесть кофеиносодержащая жидкость – назвать ее «кофе» язык не поворачивался, – стекая по пищеводу и наполняя желудок. Вкус вынуждал думать об этом напитке исключительно в скупых медицинских терминах.

– Будешь? – спросил водитель. Похоже, он убедился, что я не собираюсь нападать на него с целью завладеть машиной, – и подобрел.

– Тут туалет есть?

– Там, в магазинчике.

– Пойду ноги разомну…

Вернувшись, я взял предложенный кофе, открыл, сделал глоток. Мы вывернули с заправки на трассу. Начинало светать. Я закурил, опустив стекло до отказа. Воздух был прохладный и свежий – здесь зима еще не вступила в свои права, я снова вернулся в позднюю осень.

– Странный ты, – буркнул вдруг водитель. – Вроде и наш… и не наш. Не бандит, а деньги швыряешь не считая. Уснул вот… А если бы я тебя по голове тюкнул – и в кювет?

– Я же вижу, что не тюкнешь, – сказал я.

– Видел он… – Водитель хмыкнул. Машина неслась по ночному шоссе. Потряхивало – отремонтированная весной дорога к зиме уже была разбита.

Откуда я знаю, когда чинили дорогу? Откуда знаю расстояния между городами?

В конце концов, откуда мне известно, что жену водителя зовут Оксана, она моложе его на десять лет и проводит остаток этой ночи в постели соседа – с молчаливого попустительства своей матери, живущей с ними…

А вот имени водителя я не знаю.

Какие-то остаточные способности функционала? Проявляющиеся случайным образом?

– Странный ты, – вновь повторил водитель.

– Знаю.

– Тебе что важнее, парень, быстрее до Харькова добраться – или не чувствовать себя лохом?

Я хмыкнул:

– Вопрос… Хорошо бы, конечно, и то, и другое. Но добраться – важнее.

– Тогда я тебя высажу в Белгороде на автовокзале. И даже до местного таксиста доведу. У них на границе все схвачено, провезут быстро. А нас с тобой будут часа три мурыжить. Обойдется тебе удовольствие рублей в пятьсот.

– Ага. – Я кивнул. – Понял. И за сколько бы ты меня до Белгорода довез? Если бы я сразу так договаривался?

– Да тыщи за три – легко! – с нескрываемым удовольствием произнес водитель.

– Ясно. Ну, будет мне наука.

Некоторое время мы ехали молча. Потом водитель сказал:

– Пожалуй, пятихатку в Белгороде я за тебя заплачу.

– Почему? – поинтересовался я. – Не требую же…

– Я таксист, а не хрен с горы. – Водитель вытянул из пачки «Кэмэла» сигарету. – Это моя работа, я в ней хочу честным быть. Ну… – он искоса глянул на меня, – поторговаться, денег зарядить побольше – это все правильно. Хохлу – так я бы еще накинул… Но раз ты не ругаешься, денег назад не требуешь, то и я поступлю по совести. Я вот думаю, что если у нас все люди начнут работать увлеченно, с уважением к своей профессии – все наладится.

Мне захотелось рассмеяться. Но я промолчал, даже кивнул, соглашаясь с этим достойным настоящего функционала лозунгом.

Странное дело – вот такие короткие знакомства. Обычно они происходят в дороге, но порой ждут нас и в родном городе. Мы с кем-то встречаемся, говорим, едим и пьем, иногда ссоримся, иногда занимаемся сексом – и расстаемся навсегда. Но и случайный собутыльник, с которым вы вначале подружились, а потом наговорили друг другу гадостей, и скучающая молоденькая проводница, с которой ты разделил койку под перестук колес, и, в более прозаичном варианте, катавший тебя несколько часов таксист – все они осколки неслучившейся судьбы.

С собутыльником вы разругались так, что он зарезал тебя. Или ты – его.

Девушка-проводница заразила тебя СПИДом. Или же – стала верной и любящей женой.

Таксист так увлекся разговором, что въехал в столб. Или же – застрял в пробке, ты куда-то не успел, получил выговор от начальства, пришлось менять работу, уехать в другую страну, там встретить другую женщину, разбить чужую семью и бросить свою…

Каждая встреча – крошечный глазок в мир, где ты мог бы жить. И ловкий чиновник Саша, и провинциальный водитель, которому по ночам жена наставляет рога, – это все твоя неслучившаяся судьба. Мне они интересны.

Особенно когда я узнал, как легко стираются из жизни наши судьбы.

Зябко заложив руки в карманы (все-таки даже здесь, на юге, было холодно), я шел по утреннему, только просыпающемуся городу. Как обидно, что я не спросил у Василисы адрес… Хотя откуда я мог знать, что он мне понадобится?

В какой-то забегаловке с легким налетом украинского колорита я заказал себе порцию вареников, полтарелки борща, кофе и, поколебавшись, рюмку коньяка – согреться. Как ни странно, но вареники оказались ручной лепки и вкусные, к борщу прилагалась аппетитно пахнущая чесноком пампушка, кофе был приличным эспрессо, а коньяк (или скажем честно – украинский бренди) не вызывал рвотных позывов. К тому же в кафе стали забегать молоденькие девчонки какой-то повышенной по сравнению с Москвой симпатичности. Я всегда считал, что в Москве живут очень симпатичные девушки, но Харьков явно был вне конкуренции. На пятой или шестой девчонке, вызвавшей сильное желание с ней познакомиться, я счел за благо допить кофе и выйти под мелкий противный дождик.

Впрочем, улица облегчения не принесла. Поблизости явно был какой-то крупный институт или университет (а есть ли в Харькове университет? Не знаю… интуиция ничего не подсказывает), куда и шли на первые лекции студенты. Через минуту я поймал себя на том, что откровенно заглядываюсь на идущую параллельным курсом девушку, а та вполне благожелательно улыбается мне в ответ, – и резко свернул в переулок, пробормотав: «Жениться тебе надо, барин…»

К сожалению, я сюда не за невестой приехал. И не за галушками-варениками.

Я присел на лавочку во дворе старенького трехэтажного дома – облупившаяся штукатурка, подпертые обрезками рельсов маленькие балкончики с пузатыми выщербленными балясинами, редкие белые клеточки стеклопакетов на фоне старых серых рам. Что-то в здании было неуловимо московское – от старой, послевоенной Москвы. Наверное, и впрямь построено московскими строителями? Харьков во время войны разрушили почти до основания, он несколько раз переходил из рук в руки. Так что отстраивали его заново, всей страной, и получился он местами похожим на Москву, местами – на другие города…

Как мне найти женщину по имени Василиса? Когда я сам был таможенником, у меня было чувство направления, которое помогало вернуться к спрятанному в старой водонапорной башне перекрестку миров. Но чужие порталы я не чувствовал даже тогда. Да и функционалов узнавал лишь при встрече лицом к лицу.

Моя идея – приехать в Харьков, найти Василису, попросить ее помощи – изначально была весьма сомнительной. Да, мы как-то сразу вызвали друг у друга симпатию. И к тем неведомым кукловодам, что сделали нас функционалами, относились неприязненно. Василиса, как я понял, вообще была добровольным изгоем, не слишком часто контактируя с коллегами.

Но с чего я взял, что она станет мне помогать – рискуя потерять все?

Только потому, что знаю ее лучше других таможенников? Ну, не факт. С немецким таможенником мы общались не менее дружелюбно… едва ли не побратались…

За этими невеселыми размышлениями я курил, мок и впадал в депрессию. Что я здесь делаю? Не лучше ли довести до сведения функционалов, что я вовсе не собираюсь с ними воевать… что они могут оставить меня в покое… вдруг получится? А я вернусь домой. В «Бите и Байте» мне устроят головомойку за прогул, но, наверное, примут обратно. Да хоть бы и не приняли! Что я, до старости собираюсь прыщавым подросткам втюхивать «кульные видеокарты», а престарелым бухгалтерам доказывать, что «этот компьютер очень мощный, с „мышкой“, монитором и Интернетом!» Поступлю в университет. На физмат. Чтобы это… изобрести машину для прохода между мирами. Ввалиться на Землю-один… нет, лучше – на Землю-ноль, которая, как я предполагаю, за всем стоит. И устроить им кузькину мать! С двумя мечами за спиной и автоматом наперевес! Окропясь святой водой и изучив тибетскую боевую магию! Все – в духе фантаста Мельникова…

Вспомнив Мельникова, я невольно вспомнил и Котю.

Вот тут на душе стало совсем хреново. Я встал, затушил вторую сигарету, которую начал смолить сразу за первой. И побрел через двор.

Харьков – большой город. Метро и все прочее, положенное по статусу. А в первую очередь – огромное количество домов. Площадь тут не экономили, застройка была высотной лишь местами.

Ну почему Василиса отсюда? Была бы она из какого-нибудь уютного маленького Бобруйска…

Через несколько дворов – мокрых, серых, грустных – я прошагал погруженный в свои мысли и почти ничего не замечающий. Дома стояли на холме, асфальтированная дорожка вилась между ними, огибая отгороженные штакетником палисадники, едва ли не огородики – вещь в миллионном городе странная и вряд ли разрешенная. Но на юге все проще. Дальше от идиотской схемы «положено – не положено», ближе к реальной жизни. Вполне возможно, что жители преспокойно растят себе лучок с укропом прямо у подъезда…

А потом что-то заставило меня остановиться – вблизи узкой улочки на выходе из очередного двора.

Это «что-то» трудно было передать словами. На самой грани реального и сказочного, увиденного и додуманного – будто быстрая тень, замеченная периферийным зрением и канувшая в никуда.

Я огляделся. Прислушался.

Если бы рассчитывал на свое испорченное сигаретами обоняние – принюхался бы!

Этот двор был другой.

Здесь с деревьев облетела не вся листва. Занавески в окнах были ярче. Торжествующе, насмешливо, будто ведя свой род от розового куста Герды и Кая, полыхали на подоконниках цветы. Черный котяра, вылизывающийся на багажнике… пардон, на капоте «запорожца», аж лоснился – и размерами мог поспорить с камышовым котом или маленькой рысью.

Кстати, и древний ушастый «запорожец» выглядел на удивление бодро. Не отреставрированной диковиной, не грудой металлолома, а именно машиной – маленькой, но задорной.

А еще палисадники перед домом были обнесены кованой изгородью. Выкрашенная отвратительной краской, к тому же грязная – но это была настоящая ковка. В тонком узоре переплетались земляничные листья и виноградные грозди. Над домом, как последний штрих, высился кованый флюгер – не какой-нибудь там банальный петушок, а дракон, раскинувший крылья и выпускающий из зубастой пасти ветвистые языки пламени. Частокол телевизионных антенн вокруг тянулся к небу, будто пики обороняющейся армии, заметившей незваного гостя.

Я засмеялся. Это было как визитная карточка Василисы – функционала-таможенника, раздаривающего налево и направо выкованные ею вещи.

Теперь осталось только сообразить, как выглядит ее таможня снаружи. Она что-то иронизировала по поводу башен, которые всегда появляются у мужчин… фрейдизм, дескать… Ага! Ее таможня была просто домиком. Без всякой экзотики.

Здания, к которым привязаны наши функции, сами по себе обычные. Их может увидеть совершенно рядовой человек, да и видит, если на то пошло. Но видеть и увидеть – не одно и то же. Бывшая горничная, ныне функционал гостиничных дел Роза Белая, обнаружила в голодные годы гражданской войны продуктовый магазин лишь потому, что ее пригласили по этому адресу. Все остальные – и голодные красноармейцы, и на все готовые бандиты, и припрятавшие золотишко «буржуи» – шли мимо, мечтая о куске хлеба, – и не видели «пикулей, анчоусов, икры красной и черной, вырезки телячьей…».

Так и мою башенку у «Алексеевской» видели лишь те люди, кому сообщили – это новая таможня, это удобный проход в другие миры.

И я стоял буквально в двух шагах от таможни Василисы, не обращая на нее никакого внимания!

Двухэтажный кирпичный домик вклинился между зданиями побольше и повыше, будто распихивая их, пробивая себе выход к улице. К тому дому, что явно находился под покровительством Василисы и был снабжен заборчиками и флюгером, двухэтажный домишко почти притулился, их разделяла узкая, не протиснешься, замусоренная щель.

Со стороны двора в таможенном здании не было ни дверей, ни окон. Росло несколько деревьев – старых, скрюченных, землю устилали перегнившие листья и сломанные ветки. Можно было четко отметить границу, вдоль которой ходили люди, непроизвольно сторонясь странного домика: в земле были протоптаны самые натуральные ложбины!

Со стороны улочки я обнаружил одно окно на втором этаже: темное, будто занавешенное изнутри. И дверь – в которую с огромным удовольствием постучал.

Тишина.

– Эй, сосед! – вспоминая свой первый визит, крикнул я. Что я там кричал? Принял здание за мельницу, спрашивал насчет муки? Не будем повторяться… – Эй! Без ковша пришел!

Через некоторое время послышались шаги – твердые, уверенные. Я ухмыльнулся, представив себе Василису – крепкую, мускулистую, в кожаном фартуке на голое тело…

Да, с этим надо что-то делать. К примеру – пить бром.

– Кого это черт носит… – раздался знакомый приглушенный голос. – Будь я неладна, не может же это…

Дверь распахнулась, и я увидел Василису.

В розовом халатике с кружевами и оборочками. В пушистых тапках в виде белых щенят с глазками-пуговицами.

– Кирилл, – упирая руки в бока, сказала Василиса. – Твою мать… ты?

– Он самый, – не понимая причин столь шумной реакции, ответил я. Постарался отвести глаза и не слишком уж пялиться на Василису.

Получалось с трудом – ее было много.

– Не стой столбом… – Одним движением Василиса втянула меня в дом. Высунулась, бдительно осмотрелась. Захлопнула дверь.

Даже до жирафа рано или поздно доходит.

– Новости уже знаешь? – спросил я. Под «прихожую» в доме был отведен огромный зал с тремя дверьми и лестницей вверх. Абсолютно пустой, только кое-где держали потолок опорные столбы, украшенные не то коваными вешалками, не то просто отходами Василисиного производства.

– Конечно. – Василиса подняла со стоящего у двери столика (опять же – кованые ножки и лежащий сверху в кованой раме кусок толстого стекла) сложенную вчетверо газету. Тоненькую, в один разворот, вроде тех бесплатных газеток, что выпускают власти московских районов и округов.

– А? – только и сказал я, прочитав название: «ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ». Это был номер за сегодняшнее число. Выходила газета, если верить датам, аж с 1892 года.

– Бэ! – рявкнула Василиса. – За тобой следили? Ты как – самолетом?

– Поездом… в Орле была засада, но я ушел… – Развернув газету, я уставился на свою фотографию.

– Ушел он! – Василиса развела руками. – Нет, вы посмотрите на него… ушелец!

Почему-то мне и в голову не приходило, что у функционалов может быть своя газета. Функционалы-врачи, парикмахеры, официанты – пожалуйста. А вот тружеников пера я почему-то среди своих коллег не представлял. Хотя самый первый мой визитер, функционал-почтальон, мог бы навести на эту мысль…

С содроганием глядя на свою фотографию на первой полосе (недавнюю, но понять не могу, когда и кем сделанную), я принялся читать статью, озаглавленную «Последняя радуга».

Самое ужасное, что в целом статья не врала.

Она лишь не договаривала кое-что. И понятно было, что это «кое-что» журналист просто не знает – ни про роль Кости в происходящем, ни про Аркан… А так – даже с сочувствием было написано. Про молодого человека, психика которого не перенесла разлуку с родными и превращение в функционала. Про то, что я «подавал большие надежды», что открыл очень хорошие порталы из неохваченной ранее точки Москвы, но тлетворное влияние отдельных диссидентов (Не вру! Так и было написано – диссидентов!) меня погубило.

В общем – я увел от жениха (ничего прямо сказано не было, но почему-то возникало ощущение, что увел силой) понравившуюся мне девушку. Избил функционала-полицейского, который прибыл на место происшествия (опять же – получалось так, что он прибыл спасать Настю). На следующее утро (как-то само собой возникало четкое ощущение, что всю ночь я измывался над беззащитной девушкой) ко мне прибыла функционал-акушер Наталья Иванова, «которая помогла многим из нас стать теми, кто мы есть». Но я убил свою подругу, а потом и Наталью задушил электропроводом. Покинул башню, и та развалилась: опять же, ни слова лжи, но любой функционал должен был остаться в твердой уверенности, что я просто порвал «поводок», слишком удалился от своей функции. После этого я напал на своего приятеля Константина Чагина, которого «с тех пор никто не видел».

На этом журналист кончил живописать мои приключения, заявив, что «остается лишь ждать печальной развязки этой истории…».

При чем тут радуга – я так и не понял.

– В чем вранье? – спросила Василиса, когда поняла, что я дочитал.

– Так, по мелочам. – Я перевернул газету. Обнаружил кроссворд и колонку юмора.

Разворот занимали полосный некролог Натальи Ивановой, о которой вспоминали бывшие подопечные, и что-то вроде раздела объявлений, где перечислялись и рекламировались новые функционалы.

– Ты не убивал Иванову? – спросила Василиса.

Я помолчал. Потом посмотрел ей в глаза:

– Убивал. Даже два раза. На второй раз – получилось.

– Молодец, – сказала Василиса и дружески хлопнула меня по плечу. Я пошатнулся. – Ох и стерва же была… ты бы знал… нет, мужику не понять, какая это была стерва. Ты завтракал?

– Да.

– Все равно пошли, чай будем пить.