Текст книги "Чистовик"

3

У каждого народа есть традиции, которые внутри страны уже отклика не находят, зато прекрасно идут на экспорт. Можно даже сказать, что чем красивее и экзотичнее традиция, тем меньше у нее шансов выжить на родине (кстати, нечто подобное происходит и с людьми).

Большинство шотландцев мужского пола предпочитают носить брюки – зато редкий турист уедет из воспетой Бернсом страны вереска и ячменя без клетчатого килта. Множество французов не могут смотреть без содрогания на устриц и лягушачьи лапки, которыми давятся жадные до экзотики туристы. Даже японцы, вместо того, чтобы любоваться цветущей на склонах Фудзиямы сакурой, разучивая приемы каратэ перед обедом из суси и саке, предпочитают по-быстрому выпить пива с гамбургером за просмотром американского клипа.

Россия в этом процессе бытовой глобализации твердо стоит в лидерах. Хорошо, что вернулся квас, потеснив всевозможную «колу»; меньше стало шуточек про валенки, на самом деле незаменимые русской зимой. Даже сарафаны, картузы и косоворотки стараниями модельеров возвращаются в новом обличье.

Но вот что явно превратилось в туристический сувенир – это самовар. Он умер вместе с большими семьями, что собирались за одним столом, с совместными ужинами: неспешными, без включенного телевизора и разогретых в микроволновке полуфабрикатов. Некоторое время они еще держались в качестве украшения праздничного стола, пузатые самовары, никелированные или расписанные «под хохлому». Их доставали «на день рождения, на Новый год и на Первомай», но все-таки их доставали – и самым вкусным чаем детства был чай, который наливали из самовара.

А потом разноцветные пластиковые чайники убили самовары окончательно. Проще было принести с кухни чайник и выставить перед гостями коробку с пакетиками заварки, чем тащить большой самовар и заваривать чай по всем правилам – дождавшись «жемчужных нитей» в кипятке, сполоснув фарфоровый чайник, «поженив» заварку. Я уже и не помнил, когда последний раз доводилось сидеть за столом с самоваром. Даже Василиса прошлый раз кипятила чайник.

Сегодня на столе был самовар. Большой, литров на восемь-десять. Судя по виду – эксплуатировался он часто.

– Ух ты, красота какая… – пробормотал я.

Страсть Василисы к чаепитию была очевидной: лимончик на блюдце, сливки, сахар – песок и рафинад, белый, свекловичный и коричневый, тростниковый, пряники, печенье, вафли, конфеты…

– Я гостей жду. – Василиса чуть смутилась.

– Из Нирваны?

– Да. – Василиса кивнула на окно, за которым ярко светило солнце и зеленела летняя листва на деревьях. – Я договорилась с местными, раз в неделю они отправляют ко мне детей. Мы пьем чай, потом я их учу… ну, школу не заменишь, но все-таки…

Нирвана была тем миром, где мы познакомились, – моя башня и Василисина кузня в ней стояли совсем рядом. Красивейший, изумительный мир с мягким климатом и полным отсутствием животной жизни – местная растительность выделяла в воздух психотомиметик весьма своеобразного свойства. Он давал необычную яркость ощущений и почти полностью гасил волю. Человек мог умирать от жажды в двух шагах от ручья, ощущая жажду, но не желая сделать эти шаги и не испытывая мучений. Почти как ленивый кот из анекдота, который полчаса орал, наступив себе… ну, скажем, на хвост.

Функционалам, конечно, отравленный воздух Нирваны не вредил. Но и особой нужды в еще одном мире-курорте они не испытывали. Поэтому Нирвану использовали как место ссылки для тех людей, которые так или иначе угрожали функционалам. Гуманно – и надежно. После периода адаптации люди приобретали навыки самообслуживания, некоторые даже были способны ловить рыбу или выращивать кур. Как ни странно, но дети у них тоже иногда рождались. Старина Фрейд был бы этим очень доволен…

Со стороны поселок ссыльных можно было принять за резервацию для идиотов, такие они были ленивые, неповоротливые, расслабленные. Но ужас ситуации заключался в том, что с разумом-то у них все было в порядке. Не хватало только воли.

– Чему учишь? – спросил я. – Читать, писать?

Василиса покачала головой:

– Бесполезно. Нет, они учатся, но все равно не читают. Мотивации нет.

– Уверена, что в наш мир эти испарения не попадают? – спросил я, наливая себе чай.

Василиса усмехнулась:

– Да уж… Я их учу чистить зубы и мыть руки. Снимать штаны перед тем, как сделать свои делишки. Перевязывать царапины. Мыть посуду.

– Мне кажется, все это не то, – сказал я. – Они же не дебилы. Тут проблемы с мотивацией. С волей. Ты бы проконсультировалась с психологом, вдруг чего посоветует? Их надо учить не руки мыть, а добиваться своих целей. Вообще ставить перед собой цели. Без этого ничего не произойдет.

– Я подумаю. – Василиса с любопытством посмотрела на меня. – А ты молодец, Кирилл. Со стороны-то виднее… Что с тобой стряслось, рассказывай. Как ты сцепился с Натальей?

Колебался я недолго. Недоговаривать, когда перед тобой единственный человек, способный помочь, не просто нечестно – глупо.

Я рассказал все.

Мы пили чай, причем, несмотря на серьезность разговора, Василиса то и дело разогревала самовар и следила за тем, чтобы чашки не пустовали. Наверное, чаепитие было для нее столь же важным, как и для англичан викторианских времен.

Я рассказал про разговор с Иллан – подпольщицей, которая когда-то была врачом-функционалом. Про ее подругу Настю с ее играми в Сопротивление… Про Наталью Иванову, которая не одобрила этих игр. Про Котю, оказавшегося куратором нашей Земли. Про Землю-один – Аркан. Про то, как меня едва не убили. И про то, как я стал убивать.

– Мы – лабораторный полигон арканцев, – сказал я. – Они умеют превращать обычных людей в функционалов.

– Зачем? – с любопытством спросила Василиса.

– Это их метод управления мирами. Каким-то образом они просчитывают, как добиться нужных им результатов. Ну, как в фантастике – можно ли было избежать Второй мировой войны, убив Гитлера в младенчестве, и гуманно ли это. А тут даже убивать никого не надо. Выдернули нужного человека из жизни, превратили в функционала – вот мир и изменился. Одного человека достаточно, чтобы целый мир пошел по другому пути.

– Нас на занятиях по философии учили, что от одного человека ничего не зависит. – Василиса усмехнулась. – Так гласит марксизм-ленинизм… Впрочем, ты и предмета такого не знаешь, Кирилл.

– Я бы не стал доверять марксизму-ленинизму, – обиженно сказал я. – Особенно после развала СССР.

Василиса захохотала. С аппетитом откусила половину тульского пряника.

– Да и я не верю, Кирилл! Почему бы и нет? Один человек меняет один мир. Легко! Вот остальное – ерунда какая-то, уж извини…

– Почему? – возмутился я.

– Если твои арканцы…

– Они не мои!

– Если арканцы так легко просчитывают судьбы миров – вот этого убрали и мир стал другим, то им вовсе не нужны планеты-полигоны. Лаборатория, эксперименты – они для тех случаев, когда посчитать нельзя! А тут выходит, что арканцы все просчитывают на десятилетия вперед. И как сделать мир без технологий, и как сделать мир с технологиями. Тут у нас будет религия, тут наука, тут хиромантия и сбоку бантик… Хорошо, верю! Но тогда никакие эксперименты им не нужны!

Я развел руками:

– Василиса… что знаю, то и рассказываю!

– Все сложнее. – Она упрямо покачала головой. – Все сложнее, Кирилл.

– Согласен, – кивнул я. – Есть еще кое-что. Я думаю, что Аркан – вовсе не самый главный мир. Вот ты бы нумеровала кучу миров, включая свой, самый главный? Ты бы свой как обозвала? Тот, о котором другим и не стоит знать. Земля-один?

– Вообще никак бы не называла. Свой – он свой и есть. По определению. Тем более если это тайна.

– Вот! А они себя зовут – Земля-один! Значит, есть еще один мир! Земля-ноль! Вот они-то и есть главные кукловоды. Жители Аркана – это всего лишь исполнители!

К моему глубокому огорчению, Василиса отреагировала на мою гениальную догадку более чем прохладно.

– И что? Да хоть бы был еще и мир Минус Один! Ничего в ситуации не меняется. Самое главное – зачем? Кому это нужно – десяток планет, на которых совершенно разные общества? Эксперименты по созданию разных социумов? Сразу видно гуманитария. – Василиса улыбкой смягчила свои слова, но крыть мне все равно было нечем.

– Я не гуманитарий, – обиженно пробормотал я.

– А кто?

– Да вообще никто… хрен с горы… приказчик в компьютерной лавке… – Поднявшись, я прошелся по комнате. – Василиса, ну все равно – Аркан выполняет роль управляющего над всеми мирами. А кому и для чего это нужно… ну, вопрос…

– Я больше на другую тему думала, – сказала Василиса. – Кому я сдалась – функционала из меня делать? Какой из меня таможенник? У меня даже двери открылись – никому не нужные… Вот ты говоришь, нас выдергивают из мира – и мир меняется… Не верю! Путина выдерни – изменится! Папу Римского! Пелевина какого-нибудь… Джонни Деппа… Элтона Джона… Да хоть бы и Диму Билана! Есть люди, от которых и впрямь что-то зависит. А от меня? И от тебя… уж не обижайся.

– Из меня таможенник хороший получился, – с неуместной гордостью сказал я. – Очень хорошие двери открылись. Только мне так кажется, этого никто не ожидал.

– Значит, не для того нас выдергивали из жизни, чтобы мир изменился, – сказала Василиса. – Тут что-то другое, Кирилл. Вот в этом тебе и надо разбираться.

– Мне? – Я присел на подоконник. За спиной барабанили по карнизу дождевые капли.

– А кому еще? – спокойно сказала Василиса, поворачиваясь ко мне. – Я, помнишь ли, к этому зданию привязана поводочком. Восемь километров семьсот четырнадцать метров. Вычислила на досуге… Отойду на это расстояние – сдохнет моя функция. Стану я самым обычным человеком. Вот только меня никто не вспомнит, Кирилл. Стану бомжевать, спать в теплотрассах, научусь одеколон пить…

– Меня вспомнили, – сказал я. – И родители, и друзья.

– С тобой вообще все непонятно, – сказала Василиса. – Как ты сумел победить акушерку? А этого, куратора?

– Не знаю. – Я невольно покосился на руку. И заслужил еще одну ироническую реплику:

– В кольца всевластья не верю. Сама их ковала, когда фильм модным был. Тут дело не в кольце, в тебе…

– С чего мне начать, Василиса? – спросил я. – Помоги.

– Почему я?

– У меня больше нет друзей-функционалов.

Василиса хмыкнула:

– Друзей…

Я благоразумно промолчал.

– По всему выходит – тебе надо пробраться в Аркан. И там уже искать разгадку. Но дверей-то туда нет!

– Должны быть. Только их держат в тайне. Кто-то же перебросил полицейских из Аркана в Орел! – Я спрыгнул на пол. Поглядел в окно – то самое, что запомнилось мне при первом визите.

– Да уж, на поезде они приехать не могли, – фыркнула Василиса.

– Я думаю, что на поезде они приехали из Орла в Харьков, – сказал я, глядя на тихую осеннюю улочку.

Дождь за окном припустил вовсю, и крепкие парни в одинаковой одежде достали черные зонтики. Тоже одинаковые. Они полукругом стояли у башни и молча смотрели в окно.

Прямо мне в глаза.

Я отступил от окна. Медленно сдвинулся в сторону.

Все тот же пристальный взгляд. Никто не шевельнулся, не мигнул.

– Они меня видят? – спросил я.

– Нет, – отозвалась подошедшая Василиса. – Стекло только изнутри прозрачное.

– Все равно… знают, что я тут.

– Или предполагают. Если они тебя искали на поезде, то знают, куда направляешься. У тебя много знакомых в Харькове?

– Только ты.

Василиса еще раз заглянула в окно и нахмурилась:

– Кого-то ждут.

– Полицейского? – предположил я.

Василиса не стала отвечать на этот риторический вопрос. Окинула взглядом комнату – и спросила:

– Нирвана или Янус?

– Янус? – не понял я.

– Земля-четырнадцать. Зимой морозы, летом жара. Люди там не живут.

Я все понимал. Рассчитывать на то, что Василиса откажется впускать полицейского, когда тот рано или поздно придет, не стоило. Да я бы и сам об этом не попросил: придет еще одна акушерка и просто уничтожит функцию Василисы, эту маленькую, никому не нужную таможню между Землей, Нирваной и Янусом…

– Очень не хочется выбирать Янус, – сказал я. – Он плохо рифмуется. Василиса, ты можешь меня спрятать в Нирване?

Василиса посмотрела на окно, за которым было лето.

– Ты сразу отрубишься, – сказала она. – Ты ведь больше не функционал… Могу попросить местных спрятать тебя в поселке. Они уже неплохо научились заботиться о новичках. Но если полицейский решит проверить…

– Он решит, – кивнул я, вспоминая, как Цай – полицейский из города Кимгим – преследовал Иллан в Заповеднике. Впрочем, тогда Иллан удалось уйти.

Но Нирвана – совсем другое дело. Тут меня и преследовать не надо – бери тепленьким, со слюной изо рта и блаженной улыбкой идиота на лице.

– Где я могу укрыться на Янусе?

– Сейчас. – Василиса подошла к пузатому буфету, выдвинула ящик. Я следил, как она перебирает инструкции от микроволновки и холодильника, книжечки каких-то счетов (неужели даже функционалы вынуждены платить за электроэнергию?). Потом в ее руках появилась хорошо знакомая мне книжечка в кожаном переплете – таможенный справочник. На обложке было вытиснено серебром «ЯНУС». Очень хорошая книжка. Единственное, что в ней было странного, – толщина. Можно было подумать, что книга состоит из одной лишь обложки.

Практически так и оказалось: из Земли на Янус можно было возить все, что угодно. Обратно – тоже. Свод таможенных правил Земли-четырнадцать был неимоверно прост и короток.

Но Василису интересовали не правила. Из книжки она достала мятый листок, протянула мне:

– Вот. Жаль только, компас там не работает…

Это было подобие нарисованной от руки карты, примитивной, но понятной. В углу квадратик на извивающейся ленте – домик Василисы на реке. Скопище бугорков посередине – холмы (хотя больше всего это походило на попытку изнывающего от либидо студента нарисовать много больших сисек). В противоположном углу карты была нарисована башенка (хотя, опять же, ее можно было принять за попытку студента изобразить свое мужское достоинство на фоне многих больших сисек).

– Далеко? – Я ткнул в башенку пальцем.

– Двадцать два километра. – Василиса серьезно смотрела на меня. – Я туда не доходила, сам понимаешь.

– А чья это башня?

– Не знаю.

– А откуда у тебя карта?

Василиса заколебалась. Потом сказала:

– Я… однажды… Так вышло, помогла я одному человечку из Нирваны вырваться. Очень уж он хотел. Выпускать его на Землю нельзя было, это отследили бы. На Янусе тогда была весна. Единственное время года, когда там что-то приличное… летом жара убийственная, осенью ливни, зимой снег. Он ушел на Янус. А потом как-то прислал письмо. Уже с нашей Земли. Ему повезло дойти до этой башни и вернуться на Землю через нее.

– И этой карте можно верить? – спросил я.

– Да. – Голос ее был твердым. Но меня это не слишком радовало – я смотрел в окно. В третье, выходящее на названную в честь не самого симпатичного бога, да еще и некрасиво рифмующуюся планету.

За окном была серая мутная круговерть.

– Там ночь? – спросил я.

– День, – ответила Василиса, поколебавшись.

– И ты полагаешь, я дойду?

Василиса подошла к окну, прижала лицо к стеклу. Я не сразу сообразил, что за окном, вывешенный в чужой мир, висит термометр – самый банальный спиртовой термометр отечественного производства, стеклянная трубочка с двумя пластиковыми держалками на концах.

– Минус десять, – сказала Василиса. – Морозы там пока не ударили… у тебя есть шанс.

– Двадцать километров?

– Двадцать два. Но ты, похоже, потерял способности функционала не до конца. Вдруг это тебе поможет?

– У меня курточка на рыбьем меху, – сказал я.

– Да и ботиночки на тонкой подошве, – без улыбки подтвердила Василиса. – Решай. Если пойдешь – я тебя снаряжу.

– А если нет?

Василиса развела руками. Помедлила секунду, сказала:

– Не стану я с полицейским драться. Убьет он меня… а на мне целый поселок. Уходи, Кирилл. За тобой непременно придут.

Я еще раз глянул в окно – на Харьков, такой гостеприимный, еще даже не заснеженный… С рекламного плаката на другой стороне улицы улыбались трое мужиков – видимо, призывали что-то покупать. Впрочем, ветер и дождь изрядно потрепали плакат, лицо у одного совсем расплылось, у другого – стало недовольным, и лишь третий вопреки всем погодным катаклизмам сохранял оптимизм.

Выбор мой был невелик и неплохо коррелировал и с тремя плакатными персонажами, и с известным придорожным камнем. Пойду в Нирвану – дурачком стану, останусь на Земле – совсем сгину. Какой-то шанс был лишь на Янусе.

Но двадцать два километра!

– У меня есть лыжи, – сказала Василиса. – Правильные лыжи, охотничьи, широкие… Ой! Нет их, Кирилл. Одну сломала, а новые так и не купила, зачем мне туда ходить-то… Ладно, там глубокий снег не лежит, ветром все сдувает. Справишься без лыж?

Я не стал ей рассказывать, что последний раз ходил на лыжах классе в пятом. А потом то ли глобальное потепление помешало, то ли сменившийся школьный физрук не любил лыжный спорт.

– Тащи теплую одежду, – велел я.

Зимняя одежда – настоящая, а не творения модных кутюрье, годные лишь для прогулок по подиуму, по сути своей пригодна и мужчинам, и женщинам. Как говорят эти самые кутюрье, жеманно улыбаясь: «унисекс». Но если не заморачиваться пуговицами не на ту сторону, то ничто не мешает мужчине надеть женский тулуп. Главное – чтобы женщина была правильная. Как из стихотворения Некрасова, которая и коня, и в избу.

К счастью, времена Некрасова миновали, и меня ждал не тулуп, а вполне современная «аляска» от известной американской фирмы. Сплошная синтетика, но в такой и в Сибири не страшно: вся из себя по принципу термоса, многослойная, вытягивающая пот, не пропускающая мороз и ветер… С пижонским пленочным термометром на подкладке – и еще более пижонским на клапане нагрудного кармана. Это, значит, чтобы видеть, как холодно снаружи и как тепло внутри…

Сапоги, к счастью, тоже были впору. Тесная обувь – самая большая опасность зимой. Но пластиковые «дутыши», хоть и выглядели несколько женственно, размер имели не меньше чем сорок третий. Я, правда, выразил сомнения, что синтетика спасет меня от холода. Но Василиса заявила, что эти сапоги ею проверены неоднократно и на любом морозе.

А вот меховая шапка оказалась мала. Василиса не стала по этому поводу грустить, а сунула мне вязаный колпачок, вызывающий в памяти смутные детские воспоминания: игры на свежем воздухе, кидание снежками и лепка снежных баб. Кажется, мы звали такие колпачки «петушками».

Впрочем, у «аляски» был хороший капюшон, так что несерьезный, тонкий «петушок» мне не был особо нужен.

– Надеюсь, у тебя найдутся перчатки? – спросил я.

– Возьми-ка мои рукавицы. – Василиса протянула мне что-то из кожи и меха, изрядно заношенное и пожженное снаружи искрами. – Руки у тебя будут безобразные, но зато тепло.

– Ты меня собираешь, как Маленькая Разбойница собирала Герду на поиски Кая, – пробормотал я.

Как ни странно, но Василиса вдруг покраснела. А потом как-то очень неловко чмокнула в губы. Прошептала:

– Спасибо, Кирилл.

Господи, что же она сочла комплиментом? Фразу про Маленькую Разбойницу? Или хватило одного слова «маленькая»?

Я вдруг подумал, что у нее почти наверняка есть любовник среди жителей Нирваны. Какой-нибудь наиболее сохранный и симпатичный. Но вряд ли он умеет говорить хоть какие-то комплименты…

– Тебе спасибо, – сказал я.

Мы стояли у дверей, ведущих на Янус. Я был уже вполне экипирован – и одет, и обут. Василиса нашла даже рюкзак – совсем не туристический, скорее городской, но все же удобно улегшийся на спину. Туда мы сложили мою легкую куртку, продукты, еще какую-то ерунду, которая могла пригодиться… Мне сразу вспомнился Котя, который отправлялся за Иллан.

– Нож мой сохранил? – вспомнила вдруг Василиса.

– Нет.

– Вот.

Ножи у нее, похоже, были разбросаны повсюду. Она взяла его со столика, стоящего у дверей в Нирвану, и торжественно вручила мне. Ничего так кинжал. Не хуже первого. Дай Бог, чтобы точно так же не понадобился.

– А если штурмовать не будут? – спросил я. И сам улыбнулся той глупости, что сказал.

– Давай подождем, – согласилась Василиса. Мне кажется, с облегчением согласилась.

В тот же миг в харьковскую дверь постучали. Осторожно, вежливо, деликатно. Только те, кто облечены и властью, и силой, позволяют себе так стучать.

– Иди. – Василиса мгновенно распахнула дверь на Янус. Пахнуло морозом, закружились в дверном проеме снежинки. – Иди на закат! Я впущу их не сразу, у тебя будет час или два.

– У тебя будут проблемы, – сказал я.

– Допустим, я была в Нирване. – Василиса усмехнулась. – Почти Пушкин получился… Была в Нирване, навещала убогих. А что тебя на Янус пропустила, так это моя функция – людей туда-сюда пропускать! Газету еще прочитать не успела, ничего не знала, не слышала… Иди!

Она быстро коснулась губами моего лба – на этот раз уже без всякой эротики, будто сестринским или материнским поцелуем. И вытолкала в метель.

Дверь за моей спиной мягко, почти беззвучно захлопнулась.

Я обернулся.

С этой стороны дом Василисы выглядел чем-то вроде крепостных развалин, в которых чудом уцелел один-единственный приземистый донжон. Одинокое окно на втором этаже мерцало тусклым дрожащим светом – будто от факела или свечей. Дом стоял на круче, внизу, под обрывом, угадывалось скованное льдом, засыпанное снегом русло реки.

А вокруг куролесила метель. Носились в воздухе снежинки, поскрипывал под ногами снег, на счастье, и впрямь неглубокий. Солнце в небе едва угадывалось сквозь снежные тучи. Холмы, через которые мне надо было перевалить, вставали впереди темной неприветливой стеной.

– Справлюсь, – пообещал я сам себе.

И пошел к холмам.